Текст книги "С волками жить...(СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Вик… кыс-кыс-кыс… тьфу! Не рычи на меня! Я пошутил. Пробуем подружиться второй раз… Это вообще не я был!

Волк отступает и с леденящим воем, вышибая грудью дверь, уносится в морозную, но такую жаркую ночь. Тихо себя ненавижу, но сделать ничего не могу, демон уже слишком… самодостаточно силён, и ему ничего не стоит взять верх над человеком. Не понимаю – чего ждёт. Почему не открывает последний самый тяжёлый замок, сметая меня с лица земли.

Как пьяный, едва сообразив набросить пуховик, вываливаюсь на улицу. Вокруг Вальпургиева ночь… воздух наэлектризован страхом и возбуждением, неудержимым желанием жёсткого секса. Молодые волки, дробясь на пары, растворяются в темноте, издавая такие вопли, от которых кровь в жилах сворачивается. Да их и волками-то язык не поворачивается назвать: чудовища в полуобороте, одичавшие, движимые лишь первобытным инстинктом спариваться. С веток деревьев сбивается аккуратно уложенный снег, от ударов, которые сотрясают стволы в лесу. Оборотни беснуются в гоне под багровой луной. Мимо меня, рыча, проносятся оскаленные Мирра и Леон. Не могу сказать, что не рад за них, главное, чтоб не поотгрызали друг другу что-нибудь выдающееся в таком состоянии. Я ищу глазами своего волчару.

Убью, если сниму с какой-нибудь сучки… или сучонка…

Возьму и… Вой рядом заставляет подпрыгнуть. В трёх метрах правее застыл Виктор, его всё ещё неизменно влечёт ко мне, волк вернулся. Протягиваю руку, сука, боюсь, но тянусь к чудовищной морде с пастью, куда запросто влезет моя голова. Не могу успокоить, это видно и слышно, его уши прижимаются к лобастой башке. Вику мешает демон внутри моего тела, он не видит меня-человека. Хрен с рукой, пусть жрёт, главное, потом, пусть проморгается и…

– Вик, мохнатая ты задница! Что творишь?! Зеньки разуй! Это же я!!! – паника накрывает больше, чем сильнее вызверивается мой мужик, и внутренний голос настойчиво велит ударить по съёбкам, пока не поздно… пока с неоткушенной головой…

– Вик, блядь!!! – еле успеваю отпрыгнуть, а напрочь перекрытый вожак бросается за ошалелой молоденькой волчицей, ни хрена не хорошенькой, уже с измочаленной холкой, мокрой шерстью и пеной изо рта. Издаю вопль бессилия, почти оседая в снег, я облажался по всем пунктам и что делать дальше, не имею понятия. Это ж надо было в такой момент его оттолкнуть!

Трясёт всего, по венам лава струится, в голове звон и мерзкие голоса начитывают приговор. Но такой безнадёгой закончится всё просто не может! Подрываюсь, бегу по горящему неостывающему следу (просил же Славку снегоход прислать!), зову его, срывая горло и живот, меня тошнит от всего, что вижу под каждой елью. Демона выворачивает от оргии? Это что-то новенькое! Просто меня там нет… в этом процессе. Эмоций слишком много, к такого рода пище я не привык, передоз.

Вик выскакивает сам, готовый уже в меня вцепиться, лишь бы я не волокся следом и не мешал, но зубы лишь щёлкают у моего лица, обдав стылые щёки жаром, толкает лапами, раздирая пуховик, падаю спиной в сугроб, мысленно себя успокаивая, что бить оборотней нельзя, а хочется… их можно только кастрировать у плохого ветеринара с просроченной анестезией!

Передо мной вырастает тонкая ненавистная фигура, сразу кровь закипает. Чёртов Леон, не донёс его до изолятора?! Этот сумасшедший так просто вышел к оборотню в гоне? Шейн дрожит, и я почти уверен, что это не от страха, а от чудовищного маниакального возбуждения. Вик оставляет попытки загнать испуганную волчицу и меня заодно и, круто поменяв направление, надвигается на пацана, принюхиваясь, глухо взрыкивая, облизываясь…

Лучше бы мне ослепнуть… араб, привстав на цыпочки, влипает в Вика всем телом и обнимает. Я не слышу леденящего хруста клыков, впивающихся в плоть и рвущих от неё куски, а жаль. На моих глазах гнев волка постепенно гаснет… Виктор в ответ сжимает Шейна и падает с ним в сугроб. А дальше меня отключает невыносимая боль в голове… Расслабился. Открылся. Потерял бдительность! И сразу пожалел об этом! Такой удар способен нанести лишь вампир. Могу поклясться, что видел гаденькую торжествующую улыбку щенка.

…Я дома очнулся, сам не понял как вырубился, от передоза наверно, всё слышал пока шёл: как меня заносил Вик, голоса, возмущения Шейна, каким-то хером вернувшегося Леона, урывками.

Ужасно раскалывается голова. Словно небольшой бур сверлит от мозжечка вглубь мозга и останавливаться не собирается.

Неприятным открытием стали поддавки моего демона, это он меня отключил, чтобы я не навредил в первую очередь себе, сцепись мы тогда в Виктором, и я бы его скорее всего поломал, а может и он меня, значит все-таки причина в бережном отношении к моему телу.

– Ты как? – лохматый как тысяча чертей Леон сидит на кортах передо мной и чуть ли не подпрыгивает на месте. Морда довольная, но обеспокоенная, раздражает.

– Я твой недотрах, как запах духов чувствую, – морщусь и со скрипом сажусь. – Уйди, старый, не до тебя.

– Ты не имеешь права злиться на Вика, – начинает с нотаций, меня от протеста перекашивает.

– А не по хую ли вам всем на мои отношения?! – злость накатывает урывками, то топит, накрыв капитально, то отступает, и становится легко до звона в ушах. Я стараюсь думать о снеге, снег это здорово, холодный… ненавижу, сука!

Потряхивает. Звенят и вибрируют окна в рамах. За грудиной что-то живое сжимается в ком, не получается сосредоточиться, словно песком заполнен наполовину, тело тянет вниз, не устоять. Выдох со свистом.

– Шейн – его кровь, поэтому смог помочь. А ты – демон, издревле его раздражитель. Здесь не в чувствах дело, а в природе! Успокаивайся, парень, – Леон мрачнеет, с него дурная спесь слетает, как штукатурка со старой стены, у меня в ответ заранее на мгновение меняет спектр цвета, переходя в чёрно-белое.

– А то… что? – снова обратно в реальность, слабость проходит, наоборот, адреналиновый приход усиливает потребность в движении, резко встаю. Стекло за моей спиной идёт трещинами. Леон пригибает голову, скалится, но молчит и не успокаивает, наоборот раздражает, как грязь под ногтями. Тошно от этих мыслей, они проникают в голову, отравляя каждую из них. Такая знакомая защитная улыбка, старый волк встаёт, словно на что-то решаясь, в глазах – сожаление. Рано списывать, я пока что ещё в себе. Пока…

– Тебе бы пора принять волчьи законы, раз живёшь в стае. Нельзя винить его в том, что является его частью.

– А моей частью является демон и желание убивать, так что, – шаг вперёд, у мужчины грубеют и вытягиваются руки, изгибается спина, делая его выше, – может и мне поступать, как велит природа и забить на здравый смысл?

Сердце всё ещё болит, не помогают не самоанализ, не самоубеждение, не ёбаный снег, о котором стараюсь продолжать думать. Не стыдно, когда выкидываю деда за дверь и захлопываю её следом. Не страшно, когда остаюсь один на один с собой, запрещая себе выходить наружу или искать кого-то, останавливать, просить. Силы есть только чтобы вцепиться пальцами в стол и, опустив низко голову, сосредоточиться на взрыве внутри и постараться удержать взрывную волну, никого не зацепив. Не помогает. И бой посуды не поможет тоже. Ничего не поможет.

Желание выцарапать себе грудину и вырвать всё с мясом, чтобы уж стало полегче, преобладает над разумом, сдираю шмотки, бросаю комом на пол: ни холода, ни тепла не чувствую, только боль. Даже голод отходит на второй план, хотя он всегда сильнее. Удлинившиеся ногти царапают грудь, бороздами по четыре рвут кожу, кровь разбавляет пресный светлый цвет тела. Улыбка не в тему, но не остановить.

В какой-то момент почувствовал острую необходимость отключиться, страхи и собственная неуверенность сыграли со мной злую шутку, ноготь уже коснулся шеи, как раз проводя поперёк под горлом, слегка надрывая кожу… неожиданно руку порывисто отдёрнули.

– Нагулялся? – спрашиваю у волка с усмешкой, не оборачиваясь, а ещё я чувствую, что за незакрытой дверью, из-за которой тянет сквозняк, стоит неудовлетворенный на грани истерии мальчишка. Злится. Как же он злится. Что Виктор здесь, со мной, обнимает на автомате даже не анализируя. Невыносимо само моё существование, эта потребность чувствовать чью-то боль и желание ее причинить. Выматывает. Но так надо…

Я отпустил демона. Не физически, морально. Пацан неистово закричал, словно из него без наркоза позвоночник вырвали, рухнул на землю, изо-рта потекла кровь. Я знал, что сейчас, как минимум, три ребра у него было сломано, одно из которых пробило лёгкое, и если вовремя не помочь, он захлебнётся кровью. Что мозг его сейчас на такой высокой точке боли, ещё немного, и он просто станет жидким, вытекая у него через нос. А самое забавное – мне нравилось всё это чувствовать, до того момента, пока Вик не попросил перестать. Просто попросил, сжав моё плечо, сказал что-то про чувства, что меня знает, я его слова перестал фильтровать, только за голосом потянулся. Ноги подкосились, но Вик придержал, прижав спиной к своей груди. Только теперь почувствовал, что и он в крови, и навредив себе – ему сделал больно, волчья регенерация и правда справлялась, но все равно его раны спиной ощущал, и от этого было тошно. От скулежа пацана – нет, а от этого – да.

– Старейшины будут недовольны, – Леон и не собирался уходить, просто не вмешивался, пока видел – у вожака всё под контролем. Мрачный держал мальчишку на руках. – Я помогу Шейну и соберу совет, а ты постарайся придумать, как будешь доказывать всем, что Дан не опасен.

– А я не опасен? – интересуюсь скептически, Вик закрывает мне рот рукой, просто заткнув, и, уронив голову на моё плечо, закрывает глаза.

– Бать, я нечасто тебя прошу, правда? В основном, сам разруливаю, но ты многое решаешь в совете, и твоё слово – не пустой вой. Я к чему… хреново мне… – от Вика исходит тревога волнами: за меня, за раненого пацана, за моральный облик старейшины Леона, за ту молоденькую волчицу, которой чуть не засадил из-за жгучей похоти, хочу обнять и оттолкнуть одновременно. Больше оттолкнуть. Но я же мазохист, поэтому молча беру за руку. Вик с трудом разлепляет веки, его гон не закончился, вожак на время обуздал дикое желание, чтобы решить проблемы, не допустив непоправимого, но как же ему хреново, почти как мне в голодовке.

Сейчас он в моих руках, как пережатая пружина, одно неосторожное движение – разогнётся и разнесёт всё вокруг. Но Леонид, качая головой, кладёт пацана на нашу постель. Я в своей ревности перестарался, мальчишка, привыкший к боли, опять хрипит и мучается, закатывая глаза, уже по моей вине. Вик это знает, ему в пору озлиться и выгнать меня из Салана к чертям собачим. Вожак принюхивается, сейчас все органы чувств обострены в десятки раз. Мальчишка протягивает тонкую руку, полупрозрачные пальцы, касается его обнажённой груди, беззвучно шевеля губами. Я умею читать по губам: дьяволёнок просит о смерти, устал страдать. Знаю, что даже при смерти Шейн не отступает от своей цели, он задевает нужные струны души, чтобы дрогнула и лопнула самая важная – добросердечие. Виктор, не особо задумываясь, состояние этому способствует, склоняется к пацану, к тонкой шее и кусает, глубоко и болезненно. Ноги Шейна бьются по постели, но Бойко и Леонид держат крепко, мальчишку выгибает дугой, на губах выступает кровавая пена, меняется зрачок в глазах. Демон внутри меня плюётся от омерзения, и я с ним согласен: мальчишка – сложнейший биосимбиоз, своеобразный мутант, принявший лишь жизненно важное, и сейчас этому существу дают силу регенерации. Рвусь к волкам, у обоих в гоне мозги, что ли, в кисель превратились?! Руки Вика на животе и груди Шейна, гладят, так ласково, что у меня скулы сводит. Жгучая ревность, что он лапает кого-то, кроме меня, окатывает жаром, и Леон – с ним заодно, хотя на второго откровенно плевать, хоть сожри он его. Наивные добряки, не знающие о подлости и лицемерии. Мало им было деспота Вагнера? Хотят вырастить новое чудовище-манипулятора? Знал бы, как обернётся, разорвал бы сучонку в голове сосуд… Страшная мысль, ледяная… отмахиваюсь от неё, но поздно, Вик услышал. И с рычанием обернулся… Лучше бы я его глаз не видел. Не понимал, не узнавал, не верил. Бойко сейчас был готов защищать Шейна… от меня, как хищник детёныша. А мне бы демона загнать поглубже, и стать прежним. Позвать, обвить тёмное, поджарое тело руками, напомнить, что запечатлены, и, как бы, это не моя фишка, а волчья.

Вик трясёт головой, прогоняя морок, и сдаётся мне…

– Я сейчас тебе сердце остановлю, говнюк, – иду к постели, – если не прекратишь управлять! Мне пох, что там за ацетон в твоих венах, но загустеет он намертво.

– Дан, не смей!

– Ёбтить, а имя-то моё, оказывается, не забыто? – скалюсь, а самому погано, разворачиваю Бойко к себе. – Только дёрнись – и первый пострадаешь ты.

Не ожидая нападения он, наивно хлопает глазами, пацан ослабевает над ними, и оба отшатываются от постели.

– Пошли все вон, – не прошу, требую, предчувствуя, что грядёт тотальный пиздец. Бойко даже рычать не может, его сейчас разнесёт, глаза дикие, дурные, и я больше сдерживаться не могу… не хочу. Шейн, забывшись, тонко кричит проклятья по-арабски, пока его батя от Вика отдирает. А я сжал виски своего волка и начал показывать всё, что происходило тогда на зачистке, перекачивать из своей головы в его. В какой-то момент он перестал закатывать глаза, смаргивая густыми как щётка ресницами, взревел и был готов вцепиться мне в глотку, а вместо этого… натужно… комом… проглотил кипящую ярость. И оттолкнул от себя.

– Нашёл… чем… напугать! – хрипло выдавил. – Покопайся в моей голове. Посмотри, как в безумии убивал я!

ОН придавил в себе зверя и теперь смотрел вполне разумно, только демон уже не мог остановиться. Бью наотмашь ментально, чтобы человечность шелухой облетела… ненужным ссором. Чем раньше мы всё проясним – тем лучше! Заигрались в любовь и святотерпение. Мы – хищники, исконно враги! И ничего с этим не поделаешь.

Бойко страшен в боевой транформации, из-за гона запах тяжелее и забивает ноздри, сам дурею, уже не зная, вцепиться в шею или упасть на четвереньки, чтобы драл, как ту волчицу, мохратя холку… Вик возвращает удар, щадя лицо, но полосуя когтями бок и плечо. Словно обожгло. Плеснуло в кровь огнём. Этого я хотел?! К этому состоянию подводил оборотня? Мне надо было прощупать пределы его терпения… Прихожу в себя, включаю разпиздяйство на полную катушку, чтобы волчара окончательно с катушек не слетел.

– Ну чего ты сразу орёшь?! Тебе, значит, можно гнать, а я в сторонке постою? Иди ко мне, Вик. Будем гнать сообща…

Смотрит недоверчиво на протянутую руку, с которой опять мысленно прощаюсь. Интересно, а у оборотней конечности отрастают?

– А ты не оборотень. Вообще не то кино показал, демон.

– Сейчас исправлюсь. Разденусь и другое поставлю. Восемнадцать плюс. Посмотрим? – стягиваю порванную, бурую от крови водолазку, держу взгляд Вика, прикованным к себе. Длинных волос не хватает, но инкубу сексуальности не занимать даже в расчленённом состоянии. Да только ровно волку на волосы и шрамы, швыряет мордой в пол, рыча в ухо, обдав беззащитную шею горячим дыханием. Рвануть сонную артерию звериными клыками – нечего делать. А у меня, как у изврата, сразу встаёт колом. Штаны, вернее, то что от них осталось и напоминало лапшу, бросили перед лицом, чтобы мягче лежалось, на поясницу навалилось тело. Пусть так! Но он не рванёт к мелкому уёбку, останется в нашем доме, я выпью ярость своего оборотня полными глотками, насыщаясь сам, жертвуя человеческой кровью и кожей, которая уже полосуется на ремешки. Замес адской боли, как наказание, за дикую страсть и истому от переполнения энергией.

Терял сознание несколько раз, приходил в себя от жгучих проникновений, таранящих мой зад, по ощущениям, хуже чем по ране наждачкой, непрекращающийся, бешеный секс, спаивающий нас воедино, разделяющий боль на двоих.

– Привет.

– Иди на хуй, Цербер. Кто мне зад штопать будет?

– Леон. – притирается щекой к плечу, устал, сыт, бодается головой, в нелепой попытке понежиться.

– Не злись…

– Не злюсь. Всё? Бешенство члена прошло? Или второй заход маячит? – потягиваюсь, слушая тело: ломит немного, но резких вспышек боли нет нигде. На жопе – шишка, значит, сделал укол обезбола, чтобы восстановился и отдохнул. Заботливый, однако! И почти не погрыз, хотя мог… за кино, запрещённое к показу. Дурной… тяну на себя, заматывая обоих в одеяло, тискаю…

Заболел, наверное.

====== Часть 14 ======

Вик все-таки получил от старейшин и судя по тому, что почувствовал, получил не слабо. Пацану хорошо прошлись по гордости, напомнив, что у него есть долг, о котором тот и так никогда не забывал. Бойко с психу проносился почти сутки по лесу, пришёл под утро, припёр мне задушенного кроля и уснул прямо в сугробе у крыльца, положив огромную голову на мои колени. Было как-то плевать, что жопу я уже отморозил, и пальцы не слушаются, в принципе на всё стало плевать. Гладил его по густой жёсткой шерсти, прислушиваясь к беспокойному дыханию, и вдруг неожиданно понял, что больше не смогу его вот так вот спокойно обнять. И в глаза ему смотреть больше не смогу тоже.

Мысли тяжким бременем легли на сердце, стало тошно и отчего-то тоскливо, будто я не знал, что всё равно останусь один, будто верил, что счастье возможно, даже такое извращённое моим пониманием.

– Был бы ты кроликом, посадил в клетку и увёз, – вздыхаю негромко, чтобы чьи-то непомерно огромные уши не расслышали.

Перекладываю морду Вика на ступеньку и, потянувшись, распрямляюсь.

– Жаль, что не кролик.

Шейн «зажил» довольно быстро благодаря укусотерапии вожака и старейшины. Я эту торжествующую морду видеть не мог. Вик и Леон почти не отходили от мелкого засранца: видите ли, скоро пацан войдёт в свой первый оборот, и надо быть готовыми ко всему. Если что-то пойдёт не так. А что может пойти не так? Его кусали волки, суперположительные, с хорошей родословной между прочим, вот и получится белоснежный волчий ангел с крылышками, чтобы на него вся стая молилась до конца дней!

При наличие свидетелей арабчонок вёл себя скромно, но проходя мимо, цеплял меня плечом или скалился, что всё идёт по его плану и никак иначе, именно поэтому уже дважды отплёвывался от снега – ибо не хуй!

К нам он заваливал, как к себе домой, но последнее время с ним появлялся Леон со своей патологической заботой. Шейна, похоже, эта ситуация забавляла, но я-то знал, почему так привязан батя, и чьих рук эти манипуляции. Старик сам того не ведая стал безвольным телохранителем вампирёныша. Вик этого словно не замечал, а я себя еле в руках держал, чтобы пацану ещё чего-нибудь не сломать. Ну так, чисто проверить, как быстро «починится».

Бойко стал реже обнимать. Отрешился. Видимо, ощущал, что демон сильнее прилипал изнутри к глазам и коже, не перенося прикосновений оборотня. Но при этом упрямо ложился со мной в постель, и тогда я засыпал спокойно. Волк нёс ночной дозор, знаю, потому частенько перехватывал часик-другой сна днём. Всякий раз заговаривая о Шейне, мы встревали в ссору, и если бы я не был виноват в последних несчастьях араба, возможно, Вик бы слушал аргументы внимательнее и охотнее.

От Авторов

Адское создание ждало… С острых игл клыков капала пена, тьма судорожно ластилась под впалым брюхом и грудиной с выпирающими ребрами, тянула бесноватую ярость, как сладкий нектар. Мех, больше, напоминавший короткие иглы дикобраза, клоками прикрывал жуткое тело, частями лишённое кожи, а местами – плоти. Тварь не замечала присосавшийся мрак, взамен уходившим силам приступами накатывалась новая волна безумия. Изуродованная неудачной трансформацией морда принюхалась, в чёрной смоле неподвижных глаз зажглось по алому зрачку.

Долгожданный гость осторожно вступил на теневую сторону. Инкубам, самим питающимся энергией, было тяжело в сумраке, он стремился вытолкнуть их, как одноимённый заряд. Древнейший огляделся, зябко кутаясь в плащ, на теневой они замерзали без живого необходимого тепла. Но осторожность притупляло ослепляющее желание добиться цели, а информатор обещал лакомый кусок. Времени у бесов оставалось мало, подчиниться Центру – недопустимо. Им нужен был Дан, чтобы отстоять свои права на существование и питание. С силой этого демона Древнейшие хотели прогнуть мир под себя, как когда-то давным давно. Даже вампиры подточили клыки и покорно пили сублимированную кровь. Но эти предпочли бы унижению – просто прекратить существование и кануть в небытие.

Сумрак обступил Калласа, Древнейший попытался рассмотреть в серой пелене хоть что-то напоминающее фигуру. Тьма мерно дышала вокруг, подсасывая силы, тянуло щупальца-хоботки. Инкуб щёлкнул слабоватым разрядом, отгоняя жадные лапы, устало вздохнул. Даже такая мизерная растрата энергии не сулила ничего хорошего. Информатор, назначивший встречу на теневой, явно был выносливее и сильнее. Это осознание наполнило нутро тревогой, он заторопился покинуть опасное место, как вдруг сзади опалило смрадное горячее дыхание, а под левую лопатку вонзилась боль. Каллас дико вскрикнул, полоснув воплем по сумраку, тот с наслаждением впитал этот ужас и боль. Следом в шею впились острые зубы, и бес уже не мог вырваться. Древнейший попытался рассмотреть напавшего из темноты, но новый всплеск боли почти в ту же точку, лишил его второго крика. Беспомощно разинув рот, жертва осела на стылую землю, не в состоянии удержать остатки утекающих сил. Взрыв, как пылевой выхлоп, и от статной фигуры в тёмном плаще, осталась лишь тлеющая одежда. Тварь сыто облизнулась, размазывая кровь длинным языком по остаткам губ, и опять затаилась в тумане.

Второй гость не заставил себя ждать: инкуб Фабиен не собирался отдавать последнее слово кузену. С Калласом у него была непримиримая вражда, но триомберат Древнейших их связывал и объединял, призывая к сосуществованию. Фабиен представлял вторую могущественную ветвь демонов, немногим слабее, чем клан Калласа.

От одежды на земле исходили едва заметные искры угасшей силы, Фабиена перетрясло, осознание пришло слишком поздно, когда от ужаса ослабело тело, он рванулся из ловушки, но хладнокровный убийца уже нападал. Сумрак болезненно застонал, лезвие прошло и через его сущность, чвокнув и встретив лёгкое сопротивление, уперевшись острием в рёбра. Фабиен подломился, как сухая ветка, дав адской твари терзать себя уже на земле, не в силах пошевелиться, пока второй удар не прервал эти муки. Тьма, постанывая, слизывала капли крови с лезвий. Жуткому палачу даже не пришлось их вытирать. Безумие плескалось в алых зрачках. Первая часть трагедии была отыграна с блеском, теперь следовал акт второй.

Яков опёрся на трость и шагнул на теневую сторону. Оборотень видел слишком много и бояться перестал лет двести назад, если не больше. Даже несмотря на слепоту, старик не зря безоговорочно стал сначала Судьёй, а потом Старейшиной рода. Проживание такого могущественного инкуба, как Дан, в Салане не могло остаться незамеченным. Даже протекция Центра и всевозможные защитные барьеры не могли остановить проникновение через Сумрак. Он знал, что нападения не избежать, поэтому заранее решил разведать обстановку. Бесы явились забрать того, кем были вынуждены когда-то пожертвовать. И вёл себя Волков последнее время очень странно, был напряжён и пах опасностью за версту. Это электризовало тревогой всю стаю. Яков был вынужден верить вожаку и медику, хотя это и шло вразрез со своим мнением. Он хотел верить. Дан стал почти своим. Но это «почти» было весомым грузом на противоположной доверию чаше весов. Тот, кто передал Якову приглашение на встречу с Бесами, пах мхом и назвался Лешим. От него исходила древняя сила, и старый волк не мог не отреагировать, и не посмел никому сказать. Его предупредили, что говорить инкубы будут только с ним, и сопровождающих быть не должно. Яков знал, что неимоверно рискует, но иного выхода не предоставлялось. Волк пришёл на встречу в назначенный час. Теневую он презирал за слабость и трусость, сумрак пробовал старика на вкус с неохотой гурмана. Яков терпеливо ждал, слегка тянуло левую ногу, и Старейшина морщился, поглаживая её. Волнение в тумане и жуткий гортанный клёкот за спиной заставил отпрыгнуть и перекинуться. Тварь старый волк встретил морда к морде, как и положено воину, рефлексы не подвели, хотя тело и вибрировало от тянущей боли дольше чем обычно сформированного второпях волчьего скелета. Челюсти обоих сомкнулись на живой плоти. Только пасть Якова наполнилась тошнотворной тухлятиной дьявольского создания, но это не остановило нападающего: на теневой не бегали сахарные, приятные на вкус зайцы. И ещё старик знал, что это последний бой. Очевидно, что его заманили в ловушку, и помыслы убийцы было поздно разгадывать. Волк решил постараться нанести врагу глубокие и сильные раны, чтобы продать свою жизнь подороже, выдрать куски поглубже, добраться до глотки. Но под ребро вогнали боль и провернули по часовой. Яков взвыл и сомкнул челюсти ещё раз, правда, уже хватая лишь мёртвый густой воздух, похожий на кисель. Тень перекрыла все каналы связи, и как бы не старался, он не смог достучаться до вожака, боязнь за близких была последним, что он испытал в этом мире.

Тварь бросила тяжелораненого старика в сумраке, хорошо понимая, что тьма сделает своё дело, высосет до пустой оболочки всё живое и не оставит даже костей. Нервно вздрагивая, адский охотник поспешил покинуть теневую сторону, вываливаясь в ночной лес… с криком дыша и дыша, выжигая лёгкие морозным воздухом, пока в горле сипло не заиграла волынка. Давился, выплевывал ругательства, пока не сфокусировался расплывающийся взгляд…

Вик

Лучше бы все голоса в моей башке заткнулись. Каждый в стае норовит дать мне совет, кроме молодых пофигистов. У многих в мыслях Шейн «такой милый и беззащитный». Это странно, ведь по сути араб никто и звать его никак, и у волков редко так внезапно развивается привязанность к персоне иного вида. Не могу сейчас объяснить Дану, что пытаюсь контролировать ситуацию… Бес сам не в себе, борется со своим демоном, поэтому я сильно не лезу в его зону комфорта и не провоцирую. Надеюсь, Дантрес всё правильно понимает. А если неправильно, так не фиг молча скалиться!

Шейн в этот пришёл какой-то загадочный без Леона и без пирога, зато со свёртком. Как он просочился мимо Волкова, вызвавшегося снег почистить к туалету, непонятно. Да и у беса чуйка по ходу поломалась, раз он сразу же не унюхал мальчишку. Шейн с улыбкой протянул сверток, довольно тяжёлый и подозрительно звякнувший. Едва я взял его из рук араба, а мне бы уже думать прежде чем тупо хватать… Голова загудела, виски сдавило болью… Ножи! И мой, и тот же, который Дан притащил из своей поездки. Какого хрена батя позволил пацану касаться артефактов, этот вопрос я отложил для Леона, а сейчас смотрел на удовлетворённое лицо Шейна.

– Откуда это? – спросил строго.

– Леон велел тебе отдать. Ему тревожно, что ты один на один с демоном.

– А чего ж сам не принёс?

– Он занят с Миррой и Яковом, и будет с ними до вечера.

– А с этим – просто горело, да? – я прищурился, а араб пожал плечами, он до сих пор стоял одетый и уже озирался по сторонам.

– Где он?..

– Соскучился? Позвать? – я увидел, как дёрнулся нерв на скуле мальчишки. – Шучу. Ты знаешь, что принёс в мой дом?

– Лео не говорил, но оно живое. Говорит непонятно и страшно.

– А ты не носи и не слушай всякие свёртки. И вообще, мало тебе тогда перепало, когда ты за но… – я осёкся, но хитрые тёмные глаза торжествующе сверкнули.

– Береги себя, Вик. За тобой вся стая, – произнёс Шейн и ушёл, а меня ещё долго подколачивало. С каких это пор батя стал так пацану доверять? Вот уж бы где десять раз подумать. Так или иначе, артефакты теперь пришли в мои руки на сохранение, я отнёс их в свою комнату, куда Дан не имел желания даже нос совать. Ну, а если он надумает отобрать у меня их, смогу ли я помешать? Кроме этого, твёрдо решил сблизиться с Шейном, чтобы пацан свято верил в мою безграничную заботу и тревогу за его будущее. Эта махинация грозила мне психами инкуба, но как по-другому контролировать араба я не представлял, но чувствовал, что-то надвигается.

Дан

Острая боль прошила сначала шею, затем спину и подреберье. Облокотившись на лопату, сполз по черенку в снег, утонув коленями в сугробе. Боль привык терпеть, но здесь она была иной, болезненной, как сделанный неудачно укол в жопу криворукой медсестрой. Минус два. Две души сородичей перестал чувствовать, стало легко и просторно, даже немного весело, только вот не люблю я, когда мне в поддавки играют, инкубов собирался убить сам. Что за тварь может лишить жизни сразу двоих? На ум приходит только оборотень, если учитывать ареал обитания… но Вик бы почувствовал, он бы сказал. Одной проблемой стало меньше и это маленький праздник, только вот были ли они реально проблемой?..

Я видел как Виктор, переодевшись, уходит с малым, надеюсь в чистилище, уж больно рожи у них довольные. Прикинулся лепящим снеговика, вышло больше подходящим на все ту же пострадавшую жопу, ну никак не на что-то живое и жизнерадостное.

Надо разобраться, что случилось. Кто из волков мог пойти против моих?.. Пока на ум приходит только… ну да, Бойко. По силе ему равных в стае нет, таких же отморозков, чтобы в драку полезли – тоже, его никто не сможет отследить, если он не захочет, да и мотив имеется… Но он же не съехал в конец с катушек?!

Как оказалось… съехал.

Игнорировать меня было плохой идеей. Очень. Не знал, что умею так орать, да ещё и без особого повода. Вообще забыл когда мы с Бойко общались по душам или тупо без мата. Леон временно отошёл от дел и рванул в лес, может понял, что ему мозги туманят, сильный же, может и снимет морок, но его уход вознаменовал, что Виктор теперь будет матерью героиней: и воспитать надо, и накормить, и поддержать… Ненавижу их обоих, одного просто за то, что дышит моим воздухом, другого – за возвращения поздно и тесные объятья всю ночь, за запах чужой на его коже и отведённый взгляд, при попытке начать разговор.

Сегодня Вик учил его охотиться. Стрелять из лука. Вроде бы, да что такого, только стоял слишком близко и не чувствовал никакого дискомфорта. Я мозгами понимал, что пацан не такая уж плохая для него кандидатура, оба недолюбленные, оба ищут тепла и утешения… оба сдохнут в муках, если Бойко сейчас попробует ко мне подойти…

Мы снова посрались. В хлам! Это становится уже доброй традицией. Чтобы до крови, до ярости, чтобы голыми нервами на колючую проволоку чужого упрямства…

Я Вику прямо сказал, что меня пытаются спровоцировать, на что он так же прямо и ответил: «А ты не провоцируйся! Кто старше, ты или он?». Философия оборотней, мать её!