Текст книги "С волками жить...(СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– С добрым утром, солнышко? – не без сарказма, только направлен он был на меня, а вот Вик понял всё иначе.

– Где ты был сейчас? – он сполз с кровати, прошёлся по периметру комнаты, красуясь голым задом, постоял у окна, прислушиваясь к непогоде, и только потом вернулся обратно.

– Спал. Вроде, даже с тобой, не? – окружающее пространство «сжалось», вытесняя из комнаты весь кислород. Тело бросило в пот. Одеяло стало доставлять дискомфорт, словно сковывая и не давая места для манёвра.

– Со мной был не ты, – Вик помотал головой, растёр лицо руками и, приоткрыв только глаза, уставился в упор. Я чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого поймали с поличным, только самой причины своей провинности понять не мог. – Волков, ты себя хорошо чувствуешь?..

– Почти. Нервничаю немного, особенно когда смотришь так, словно хочешь шею свернуть. Я сделал что-то не то? – нервно сморгнул, инстинкт обострился, скулы свело, как хотелось зарычать, не иначе как Викова кровь мне передалась, но вместо этого продолжал улыбаться, мы оба строили вид, будто расслабленны, в то время как обе наши животные сущности были готовы наброситься друг на друга и разорвать.

Сейчас осознал, что могу навредить Вику… Понял это так чётко, и в глазах зарябило от боли. Язык разбух во рту, и говорить было труднее, особенно осознавая, что парень чувствует то же самое. И если я к мысли об убийстве привык, то Вик пока психологически не мог понять, как это – уничтожить то, что тебе дорого, потому что иного выхода нет.

– Остынь, ушастый, – через силу протянул к нему руку, проходясь по жёсткому, колючему ёжику волос на макушке, и, приобняв за вспотевшую шею, притянул к себе. – Пока я ещё в себе.

– Пока?..

– Мы справимся, – мне пришлось дать обещание, пришлось самому в это поверить, чтобы он почувствовал и успокоился. Осталось только выполнить. Но я не знал, что всё обернётся таким образом, что жизнь, не щадя никого из нас, устроит с обоими групповуху, отымев и меня, и оборотня по полной…

Впервые за долгое время мы не проронили за завтраком ни слова. Пока Виктор пытался есть, а походило это больше на уничтожение яичницы, путем вдавливания её в тарелку, а я допивал его кофе, мой, оставленный на разделочном столе, был забыт по растерянности. Отвернувшись к окну (ибо уже реально стал болеть за яичницу), разглядывал белый пейзаж, от которого уже подташнивало, сфокусировав зрение наблюдал, как снежинки хороводом ложатся в сугробы, множа их до неприличия… кружка дрогнула в руке. Ослабив кисть, выронил её на стол, затопив Виков завтрак. Он не сильно расстроился, скорее почувствовал облегчение, готовлю я не очень…

Пары секунд хватило выскочить на улицу. Как только встал в сугроб, укрывшись в виковы руки, оба уставились перед собой, я даже на какое-то время забыл, что в одних носках в снегу, Вик только нервно передёрнул плечами, привыкая к морозу.

– Я допился до чертей? – спрашиваю в полголоса, стараясь не спугнуть видение, зависшее зелёным облаком в десяти метрах от нас. – Эй, вожак, – пихаю парня в бок, привлекая внимания, но он упрямо меня игнорирует, делая непонятные шмыганья носом, и по тому, как на его симпатичном лице удивление сменяется полным ахуем, выдвигаю предположение. – Нам – пиздец или ещё поборемся? – отступивший холод накрыл с головой, порывом ветра оттолкнуло на шаг назад, Вик крепче сжал руки, у меня захрустели рёбра, а из горла вырвался хрип.

Видение, не приминая снега, скользнуло к нам, и чем ближе становился силуэт, тем сильнее я ослабевал в руках Виктора и медленно сползал на ступени. Искажённые дымом черты лица заострились, стали видны пропорции худощавого, совсем юного тела, только взгляд прожжённого старца был прежним, и ухмылочка та же мерзейшая.

– Ну здравствуй, чудище. – заметьте, сказано это было мне. – Не подох ещё, что ли? – и это мне. – Рожа стала скорбная, поди несчастлив? – опять мне, от такого дружелюбия забыл как возмущаться. – Ух, ты какой! – а вот это уже не мне, и тут голос прорезался.

– Руки убрал! Занято! – Вик притих за моей спиной, разглядывая гостя во все глаза, на его лице был такой детский неподкупный интерес; умилительное зрелище, готов поспорить, даже проживая всю жизнь в лесу, он ни разу не видел настоящего лешего. И хорошо, что не видел…

Прикрывая оборотня, попятился назад, знаю я этого гада, со спины нападет и не то чтобы вырубит, скорее совершит эротическое преступление. В доме сразу стало иначе, изменился запах на более терпкий, и даже воздух стал разряженнее, по стенам мелкой рябью зазеленели неизвестно откуда взявшиеся среди зимы побеги травы, заскрипели половицы, по углам рядом с полом медленно стали тянутся молодые, ещё совсем тонкие корневища деревьев. Лешак обживался, правда будучи не местным, особого влияния не имел, но показать то себя во всей красе было надо.

Я пригвоздился к стулу, Вик отошёл к окну, он вообще решил пока понаблюдать, что происходит, устав ломать голову домыслами. Я слышал, как члены стаи постепенно окружают наш дом, и сейчас был даже рад такому соседству. Своих лешак не тронет, волки – часть леса, можно сказать, и его семья… блядь, отвлёкся.

Крутанувшись, палю в паре сантиметрах от головы Вика, пуля врезается в стену, и её поглощает древесина, втягивая внутрь и зарастая в месте дыры. Вик только закатывает глаза, привык уже. А вот пригнувшийся Леший с его плеч руки всё-таки убирает.

– Зачем пожаловал? – стараюсь быть вежливым, но выходит неприязненно резко. Ноги приходится подогнуть повыше, корни ползут прямо к щиколоткам, щекоча их своими колючими прикосновениями, оплетая.

– Дело есть, – отвечает лешак, закидывая выбившуюся из длинного хвоста зеленую прядь за аккуратное маленькое ухо. Я пока перезаряжаю обойму, Виктор ухмыляется, хотя старается держать себя в руках и сам подходит ко мне, прикрыв спину. Когда он встал рядом, звон в ушах прекратился, а дом снова стал прежним, каким и был, без посторонней нечисти, ну разве что вон той, зеленоватой.

– И? – нехорошее предчувствие делим на двоих.

– Я не буду ходить вокруг да около, Дантрес, если хочешь жить – пойдёшь со мной. И нечего так рычать, – это моему зверю. Прикусываю губу изнутри, чтобы скрыть ухмылку, парень за моей спиной накинул шкуру зверя, когти так знакомо впились в плечи, и эта боль, войдя в привычку, доставляет удовольствие. На секунду мне показалось, что могу всё это потерять. Неуверенность тряхнула сознание, переключиться удалось не сразу. Леший продолжал, довольный увиденным. – Волк не сможет тебя защитить. От тебя же. Ты же чувствуешь, что перемены уже начались. Только свои могут помочь.

– За всё есть плата. Боюсь представить, во что выльется мне моя.

– Не переживай, я присмотрю за твоим хвостатым, он не будет скуча… – обойму разряжаю прямо в голову, на его растворившемся лице успел заметить удивление и некую обиду. Мы никогда не были дружны. Что поделать, вкусы на мужиков одинаковые, а шансы на них же – разные.

– Ещё раз так сделаешь – и помощи не жди! – лешак взъелся не на шутку, взгляд похолодел, внешне он стал всё меньше походить на человека и всё больше – на зверя.

– Я привык полагаться на себя.

– Да? – зло усмехнулся, оскал стал совсем зловещим, метель взвыла дурниной, Вик напрягся. Стая занервничала. – Тогда отойди от оборотня.

Прямым в голову. Держа Вика за руку, как ребёнок мамку в сильнейшую грозу, но самое поганое, реально понял, что вся ответственность за меня лежит на плечах вожака. И как за партнёра. И как за убийцу…

Нехотя задрал голову, ожидая увидеть презрение, усталость или хотя бы злость, но вместо этого меня скотским образом лизнули во все лицо… это отвратительно!

– Хотя не старайся. И так вижу, что духу не хватит. Твои слабости так очевидны. Чувства сделали тебя беспомощным. Жалкое зрелище, – лешак перевёл дыхание. – Слушай, Дан, мне нет до тебя дела, правда, и зла я тебе не желаю, хотя ты мне и не нравишься, ты вообще не особо кому-то нравишься, особенно тем, кто, по идее, выше тебя по иерархии. Понимаешь же, что нельзя прятаться вечно.

– Я вечно жить и не собираюсь.

– Хорошо. Тогда зайдём с другой стороны. Вожак, – Леший взмахнул рукой, и перед ним материализовалась прямо из воздуха ткань. После более пристального рассмотрения оказавшаяся лоскутом от куртки, – интересует? – он махнул пальцами, пренебрежительным ленивым жестом и уже в следующую секунду Вик стоял передо мной, сжав до скрипа несчастную материю. Он притянул её к носу, жадно вдохнул, а потом я затрудняюсь сказать что произошло, он оторопел, замерев. Все мышцы парня напряглись, в то же время чувствовалось его волнение, почти боль, такую незнакомую и в то же время близкую.

– Чувствуешь свою кровь? – ухмылка лешака всё шире, у меня не осталось патрон, чтобы заткнуть его хоть ненадолго. – Родную кровь нельзя не чувствовать. Вдыхай глубже, – заливистый смех полоснул по нервам, как удар по струнам, лопнувшим от давления с характерным плачем. – Ты же слышишь стук его сердца? Чувствуешь ещё одну душу в стае, да? Родную, – и вот теперь пришло время в нерешительности остановиться мне.

– У тебя есть дети? – спрашиваю не своим голосом, Вик даже не оборачивается, я физически вижу, как его ломает, ломает морально: от непонимания и обиды, от тоски и беспомощности, словно часть его самого с корнями выдрали. Вожак слабеет, и мне не нравится эта его слабость, от нее не закроешь, она внутри.

Мотает головой, скидывает оцепенение и отвечает так же. Снова принюхивается, снова замирает в каком-то из миров сознания, вздрагивает, и это невыносимо.

– Что за игра?

– Очень простая, – Леший подходит ещё на шаг, и хотя оба слышим предупреждающее рычание, а дверь с той стороны царапают, предостерегая, когти, он идёт ближе, – называется: «Ты мне – я тебе». Пойдёшь со мной – верну оборотню то, за что он в ответе. То, что хочет сейчас получить даже больше тебя, – на этом моменте меня полоснуло изнутри затупившимся до предела скальпелем. Больно. – Останешься – его убьют… Ну?!

Секунда-вспышка, на принятие решения, а дальше крик. Резкий воздух из распахнутой двери и даже звон выбитого окна я слышал… Вика отбросил в сторону, приложив об стену со всей дури, чтобы оклемался не сразу, хотя и знал, это бесполезно. Его когти порвали мне рукав, запястье и оцарапали кость, вырвав кусок плоти, в попытке схватить, вытащить из бездны, разверзнувшейся под ногами, в которую мы с Лешим провалились.

Лучше только я.

Так будет правильнее. Чем он пойдёт туда один…

Комментарий к Часть 2 Пятница, как и обещали. Всем приятного чтения.

====== Часть 3 ======

Вик

То, что я не сиганул за инкубом, чтобы вцепиться в холку и вытрепать, как дурного щенка, это спасибо Леону – удержал батя. Сжал так, что хрустнули рёбра. И прикусил бы, если бы рыпаться начал. Рычал над ухом, что нужно хотя бы осмотреться, прежде чем сигать в змеиную яму, и мне не три года сейчас. Я и в три никогда не дурковал, а тут крышу рвануло так, что забыл о чувстве самосохранения и долге перед стаей.

Леон меня держал, а я держал неведомый мне портал, и сил, сука, хватало, и не напрягало особенно. Батя осторожно ослабляет хват, дёргает меня лицом к себе, ладонью растирает шею сзади, лбом прижимается ко лбу. Рассмотрев в перекрываемых всплесками ярости воспоминаниях Лешего, хмурится.

– Н-да, этот местный фрукт. Но сюда и носу наглого не совал. Кира хотел приручить, да слез на первой остановке.

– Зачем мы Лешаку? – недоумённо смотрю на Леона, а сам раздеваюсь и одежду пихаю в наплечную сумку.

– Ты мне зубы не заговаривай. Туда рванёшь? На тёмную сторону? Запах там дерьмовый: затхлый и сладковатый, аж глотку скребёт. Пропадёшь…

– Не дождутся! Лешаку первому влетит. Дантаресу – второму! И третьему ему же!

– Одного не отпущу. Телохранителей своих бери, – близнецы уже скребли когтями под дверью, не решаясь по примеру Леона незванными сигануть в окно. Батя им открыл: молодые волки, облизывая вечно виноватые морды, вошли в дом и тут же попятились от портала на полу, глухо рыча и прижимая уши. Им бы уже девочкам холки покусывать, а близнецы от меня ни на шаг не отходят с того злополучного дня, когда Кирилл натравил их на город. В ребятах тогда какой-то тумблер переключили и заклинили на вечном служении вожаку. И такое, оказывается, в жизни бывает.

Хожу голым по хате, травмирую психику молодёжи, ведь если разобраться, они ко мне оба неровно дышат. Просто не решились ещё одновременно наброситься. Ни Паха, ни Лекс пока на теневой стороне не бродили, себя на прочность не испытывали. Кир там частенько разминался и особенно отвязный молодняк с собой таскал.

Тёмная, или теневая сторона – это пространственное измерение, существующее испокон веков. Иначе где бы селилась нечисть? А так домовой вроде бы живёт в доме, но никто на этот пылесборник с бородой не натыкается. И бесы так же, русалки и крылатые недопыри в родных ипостасях. Если бы им негде было прятаться, то люди точно от психиатра не выходили. А он бы им, кстати, верил, потому что у самого на плече вредный дух сидит. И самое интересное, что тёмная сторона рядом. Отступи на шаг, разозлись, раскались добела, до трясучки и… ты уже там. Не можешь понять, где оказался, кругом морок, туман и противные скалящиеся рожи. И тьма не отпустит сразу и всего. Часть себя внутри, как задаток оставит единожды вдохнувшему её воздух, тёмную сторону не забыть, из себя не вывести. Вот и бросаются на родных с топорами и с ножами на недругов. А когда в себя приходят, уже сидят в изоляторе под следствием. Тьма продолжает глядеть из каждого угла и манить: «Отступи в меня! И я дам сил, помогу наказать обидчиков, дам власть и денег. Тебя будут бояться, а значит, уважать!» Молодым особенно тяжело противостоять этому зову. Увлечение перерастает в зависимость, и реальность перестаёт радовать. Можно жить мечтой, но не той, которую предлагает тьма. Это хорошо замаскированная ложь. Тёмная сторона питается тобой, высасывая силы, и если заиграешься или заблудишься на ней, останешься пустой, забывшей всё, скитающейся сущностью… тенью.

Даю краткие инструкции по пребыванию на той стороне близнецам. Серьёзен, как удав перед броском. Да и ребята, похоже, понимают больше, чем я думал, даже в волчьей шкуре. Отвечают мне короткими кивками голов, переминаются с лапы на лапу, ждут действий.

Лекс слушает всегда внимательнее, Паха, тот уже на теневой стороне ёжиков-бесов как мячики гоняет. За этим братом всегда на один глаз больше пригляду. Телохранитель! Без башки и тормозов. Леон тоже что-то близнецам говорит, тихо так, словно заговор какой зачитывает. Я перебираю в голове, в какую часть Тени забрали Дана: вряд ли к болотам, там так сладко не пахнет, и в чащу ход заказан, там братки без особого воспитания, сразу раком поставят. Осталось только предгорье с орешником и зарослями папоротника. Он, кстати, на теневой сторонке и цветёт. Поэтому найти его практически невозможно.

Прыгаем в клубящийся туман все сразу.

Лес по ту сторону встретил звездной светлой ночью более чем радушно. Только воздух кругом был мёртвым и тяжёлым. Новеньким этого сразу не понять. Они по неопытности принюхиваются, жадно, полной грудью вбирая незнакомые, дурманящие пары. Это первая необходимая доза, после лёгкой тошноты, которая проходит внезапно. Но близнецам объяснил, что в Тени надо дышать через раз, чтобы она не ворвалась сразу и с триумфом. Пока я выбирал направление, куда мчать, братья похоже оробели: тихо рыча, жались ко мне, влажными вспотевшими боками.

Дан

Проваливаясь в пустоту, искренне надеялся, что всё будет как у Алисы в Стране Чудес, пока лечу, всё осмыслю, сориентируюсь, план накидаю, но… сказки не так часто случаются в моей жизни…

Приложившись хребтом об бетон, глухо застонал, затылок обожгло резкой болью, глаза зажмурил, вместо внятного вопроса «какого ж хуя?!» жалкий скулёж.

Резкий аромат парфюма раздражал обоняние чрезмерной сладостью, словно, стараясь приторностью переиграть смрад, он перебивал запах сырого помещения, тошнота туго взяла за горло, пока пальцы рук царапали сырой пол. Вокруг были трое, я чувствовал на себе изучающие взгляды, они цепляли как репей, нервируя и порядком подбешивая, пожалуй, это и вынудило открыть глаза, явив себя миру.

– Здравствуй, – мягкий, обманчиво заботливый голос дёрнул по нервам. – Мы рады тебя видеть, брат.

– Не могу сказать того же. Кстати, я сирота. – и уже от всех щедрот своего склочного характера. – Лешак! Какого Лешего!

– Пардон, сноровка уже не та, перемещать живого оказалось сложнее… – его поток мысли резко прервался, лешак, все это время стоявший в дальнем углу, прячась в тени голых стен, задрожал, схватил воздух ртом, широко распахнул глаза и упал на колени, обхватив голову. Чувство тревоги дрогнуло где-то за грудной клеткой, но в то время, как неч корчился на полу от боли, ломаясь и извиваясь, мои родичи, а это они, сомнений быть не может, ухмылялись, наблюдали его страдания. То существо, что обычно первое рвётся за меня, чтобы защитить – умолкло… По телу прошли мурашки, словно внутри кто-то мурлыкал. Отказ воспринимать внутреннее и сопоставлять его с неприемлемым внешним – вызвал сильную головную боль, а ещё – приступ больного наслаждения.

В какой-то момент все прекратилось, присутствующие притихли, кроме того, кто всё никак не заткнётся. Его я видел четко, а вот остальные были полуреальные, как в дыму.

– Не делай вид, что тебе не нравится то, что видишь, – мягкая поступь, выразительный прямой завораживающий взгляд, лёгкий наклон головы, и как бы невзначай упавшая тёмная прядь волос на плечо, каждое движение манит к себе. Узнав в нем свою сущность – передёрнуло.

– Ты про себя? – хамить в непонятной ситуации не лучшее решение, и Вик всегда так говорит, ну… точнее он говорит: «Закройся, пока нас не поубивали!» – но смысл тот же, но Вика-то тут нет… – Ребятки, давайте разберёмся сразу… – двое оставшихся, таких же темноволосых и даже внешне почти одинаковых, подобрались. На кончиках пальцев я видел зарождающийся туман, только вот на меня он не возымел никакого действия, просто щекотно стало в области шеи, как будто пером провели. – Какого чёрта вам от меня надо? И второе, как быстро вы свалите отсюда обратно откуда вылезли, чтобы я больше вас не видел? – тишина… – Вещи помочь собрать?.. – снова тишина, даже обидно.

– Ты слишком сблизился с людьми, – самый молодой из них презрительно фыркнул и, словно отряхнувшись, поправил манжеты чёрной рубашки. – Не так просто будет искоренить из тебя это. – мне даже в какой-то мере стало обидно за человечество.

– А искоренялка уже выросла? – стоять на ногах было проблематично, во-первых, меня мутило, во-вторых, я каким-то образом чувствовал волнение Вика, и это было похлеще стаи озверевшей родни. Если он каким-то чудом окажется здесь, то домой мне лучше вообще не возвращаться.

– Если ты хочешь, чтобы те, кто более ли менее к тебе привязан остались живы, то, думаю, выросла, – собеседник играл своим положением, даже не думая, что смогу причинить ему вред, он так мало обо мне знает, или у него полная жопа козырей, что совсем не способствует дружеской беседе.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю, что бывает с такими, как ты.

– Как я?

– Полукровками, чья сущность прижилась в теле человека. В лучшем случае, сумасшествие.

– Может, ты мне сразу дашь пару брошюрок на тему: «Как стать воспитанным инкубом», и я пойду?

– Тебя не пугает даже смерть оборотня? – его удивление дало мне паузу, чтобы покрепче запечатать свои чувства, и хоть сердце почти замерло, я продолжал улыбаться, сам мысленно проверяя связь с оборотнем. Не надо было этого делать, Вик подумал, что я ищу помощи, и взбесился. Нужно срочно возвращаться.

– Чтобы его достать, сначала придётся убить меня.

– Ты нам нужен, – он оказался близко слишком неожиданно, спокойно вошёл в моё личное пространство и, чуть привстав, жарко выдохнул в губы, – мы пришли тебя спасти.

– От кого? – вопрос, который вполне законно влился в беседу.

– От себя. От своей человеческой плоти. Пока ты в этом теле, то не сможешь быть свободным, – длинные тонкие пальцы коснулись плеч, волнительное томление в очередной раз поставило меня в тупик. Он улыбнулся.

– Кому вообще нужна эта свобода? – вспоминая последние месяцы жизни ярче, чем все прожитые столетия, с ужасом понял: до этого и не жил вовсе. Существовал. Как запрограммированная машина. И каждый раз, когда приходил момент убивать, человек внутри меня боролся с животным, это и было смыслом жизни. Бля… теперь я спорю с Виком, какие кастрюли мы купим: синие или красные. Я хочу красные, но мне плевать, просто хочу их, потому что они не синие, а он хочет синие, хотя вообще почти ими не пользуется, но меня все устраивает. И я ничего не хочу менять!

– Нам, – как бы невзначай коснувшись моих губ, он отстранился, делая шаг назад, то ли взгляд у меня стал таким выразительным, то ли просто жить захотел, но вся напускная спесь с него слетела, как штукатурка с лица немолодой дамы, попавшей под проливной дождь. – Ты должен взять ответственность за свой клан. Мы на грани вымирания.

– Как мамонты?..

– Отказываясь слышать, ты ставишь под угрозу наши намерения хоть в чем-то пойти тебе на уступки!

– Ребята, а давайте вы сами вымираете по себе, а я сам по себе, а?

– Ещё рано, – второй, из присутствующих оказался старше, на вид около шестидесяти, хотя и неплохо сохранился, очень приятные черты лица, на него хочется смотреть и смотреть, но морщины и мешки под глазами говорили о своём, смерть скоро станет ему другом. – Он не готов принять решение.

– Готов, – самого уже бесит свой голос, фонивший эхом. – Покажите, где дверь. Родственной близости между нами не произошло, так что…

По мере того, как спадал морок, лица их становились все старше, стоять всё труднее, а самый младший, едва достигнувший двадцати, и вовсе покрылся красными пятнами от злости и взвыл от отчаяния. Я видел их будущее в братской могиле, но, будь я проклят, не испытывал и капли жалости и сожаления. По мере адаптации стал чувствовать, что бетонные стены пропитаны болью. Похоть и запах секса витали под потолком, не удивлюсь, если впадая в крайность, они не брезговали не только сексом с людьми для пропитания, но и самыми низшими существами из мира нечей, которые могли дать силу. Мы проходили это на курсе адаптации, вымирающие виды из-за отсутствия силы теряют свои способности, только вот людьми не становятся…

В горле зажгло, как будто проглотил сто грамм водки, глаза налились кровью, я почувствовал резкую необходимость, почти помешательство, прекратить их существование, прекратить одним ударом всё то, что они делали, и уже выпустил клыки, когда в комнату из голых бетонных стен, окруживших нас, лешак втащил совсем молодого мальчишку. Мне пришлось крепко постараться, чтобы удержать зверя за поводок, ещё столько же, чтобы не выпустить его самому, крикнув: «Фас!». Глядя в глаза того арабчонка, которого видел в видении, чувствовал от этого существа опасность, такую, которую не от кого прежде. У меня подгибались колени, знобило и резко бросало в жар, скручивало сухожилия, и так отвратно тянуло за грудиной, что сам едва чуть не взвыл. А он просто смотрел. Своими тёмными, как у Вика глазами, один в один копируя выражение его лица, даже хмурился так же, и чем дольше смотрел он, тем больше я хотел его убить. Не подпустить к Вику. Сам не знаю почему, но это казалось сродни смерти, и всё же это был ребёнок, а в руке у меня уже был нож, а на губах – ухмылка…

– Не так быстро, – цепкие пальцы взяли за горло, боли не было, только обжигающая кислотой ласка, – сначала нужно полностью пробудить зверя. – и уже шёпотом, в самое ухо: – Развлекайся, Дантаресс. Только… недолго…

Толчок, такой что едва устоял, дальше хрип лешего, сухое «прости» и снова падение, теперь уже в реальность…

Очнулся опять на земле, в этот раз оберегая голову, запрокинул её повыше, а жопу спасти не удалось: копчик ужасно ныл, ещё до трясучки бесило приземлившееся на меня тело. Своя атмосфера стремительно ворвалась в мою шальную голову, едва не заорал от перевозбуждения. На повестке дня два вопроса: если закопать тело сможет ли его учуять оборотень под снегом? И второй: сколько ещё близнецы будут прыгать Вику под лапы, чтобы притормозить?.. Этот гад безошибочно меня чует даже за километры!

– Ты вообще кто? – грубо дернув пацана за плечо, спрашиваю строго. И так же порывисто он скидывает мою руку, криво ухмыльнувшись. Все ещё слышится в ушах, пока проглатываю хамство недоростка. Его слова меня достали, поэтому растерялся. Поэтому такие родные руки сейчас меня душат, а не обнимают.

«Я твоя проблема»

Вик рычит так, что сосны пригибаются, близнецы прилегли на снег брюхами и, несмотря на всю ужасающую до мозга костей их потребность меня защищать, не могут подойти, а надо бы.

К вожаку в броне сложно привыкнуть, на вид, сука, ночью встретишь – поселишься у психиатра и забудешь, что сны без кошмаров бывают. Чистокровка оборотень – не самое милое создание, но глаза-то те же, и хоть рычит, и силу не всегда соизмеряет, беспокойство не скроешь.

– Накажи меня, – одними губами через улыбку, вскинув голову, расслабляюсь, он чувствует, как мышцы гортани слабеют, и сам отдёргивает царапки. А меня клинит. Ведёт на него просто, и моё возбуждение ему переходит. Правда, если я бы его прижал к ближайшему дереву пошире и предался такому разврату, что белки покраснели, у него адреналин трансформировался бы в агрессию. Нет, пацан он у меня всё-таки ещё, дурной.

– Ещё раз… – рычит, медленно перетекая в человека, и делает это до отвращения красиво, смотрит пристально, а я не могу перестать улыбаться. – Только попробуй запеть!

– Я бы выпил! – попытка увести его не проходит без следа, он, сука, чувствует подвох и медленно отвернувшись вгрызается взглядом в мальчишку. Конкретно начинает подташнивать от наигранных слез. Даже не думал, что Вик так легко на них купится.

А дальше я плохо помню, потому что, когда он подошёл к парню, а тот обнял его за шею, как родного, у меня внутри что-то щёлкнуло… Сгорел, нахуй, предохранитель…

====== Часть 4 ======

Вик

Обычно переполненная сущностями теневая сторона пугающе звенела пустотой, и при каждом осторожном вдохе лёгкие вбирали дурманящий сладкий кисель, а не воздух. Такое могли утворить лишь сильные доминирующие бесы, подобные Дантресу, связываться с которыми может лишь безбашенная мелочь или такие сильные хранители, как Леший. Но даже Лешке надо было подумать головой, а не задним местом о том, чем питаются инкубы, и хватит ли силёнок пыжиться против родни Волкова. Сейчас я определялся с направлением и расстановкой сил…

Удар последовал незамедлительно. Накрыло, словно упала плита на голову. Мои лёгкие чуть не разорвало, горло засаднило. Близнецы едва дышали: умница Алекс научился принимать яд грамотными дозами и поддерживал брата. Когда Пашка «плыл», братец волк нещадно кусал его в плечо, приводя в себя, будил коротким рыком и буром тащил вперёд за мной. Я огрызался на морок: тьма и сама по себе насыщалась нами, болезненно по-вампирски высасывала энергию. Мой щит таял, мастерить второй – значило опять потратить силы, а стоило задуматься о том, что ждало нас впереди. На пацанов надеяться можно было, но здравый рассудок рычал в голове: рассчитывай только на себя!

Домчал я на семь скачков быстрее близнецов, но даже этот разрыв не помешал Лёхе, вывалив язык, броситься мне под ноги. Это снизило скорость и мощь удара. На последнем рывке словно влетел в густой туман, близнецы же с визгом отпрянули обратно, поранившись о невидимый барьер. Реальность исказилась и поплыла. Судя по всему давали нехилую драму, раз мой мужик стоял в боевой транформации и с оружием в руках, только вот… чувствовал я его иначе, слабее, словно Дан был вовсе и не здесь. Размытый силуэт, отрешённый взгляд, это был он и не он одновременно. На мой голос не реагировал, не замечая вовсе. Предчувствуя неладное, я сам перекинулся и блеснул первобытной красотой, хоть человеком мысли были трезвее. Сквозь ярость и беспокойство нестерпимо ощущал что-то родное, это растревожило сильнее, чем я допускал, только вот не Дана я чувствовал, а нечто другое. Ярким алым пятном в сером мороке выделялась хрупкая фигурка подростка, такая же нечёткая, по которой реками пульсировали вены, артерии и капилляры. Реки моей крови… и как такое могло быть, не укладывалось в голове оборотня. Кир приводил женщин-полукровок, и с ними мы развлекались как могли и хотели, не заботясь о контрацепции. Но при всем раскладе, моему ребёнку вряд ли сейчас исполнилось бы больше восьми лет. Дантрес приготовился ударить, занеся нож над парнем, стоящим перед ним на коленях, но я оказался быстрее его безумного решения. Даже сердце кольнуло от безысходности, ибо Волков собирался уничтожить всех с абсолютным хладнокровием: притихших родственников (чей внешний вид я не мог рассмотреть – они были укрыты балахонами с ног до головы), мальчишку и… себя. Это звучало так явно, что оглушало в застывшей паузе, лишь единым метрономом отстукивали человеческое и волчьи сердца. Он убьёт его. Всех!

Разве…

Такое…

Бывает…?

Следующее, что осознал: сжимаю Дантресу горло. Бесы по границе лысой, выжженной поляны, застыли могильными надгробиями и, суки, ждут. Смаргиваю. Волков лыбится и просит наказать, а я, отравленный тьмой, с усилием прекращаю кормить её своим гневом. Это не мой Волков. Когда понимаю – отступаю на шаг, картинка тает на глазах, под звуковое сопровождение злого смеха, только взгляд мальчишки остаётся со мной, даже когда ныряю обратно в воронку и увожу близнецов домой.

Беспокойство и страх рвут на части… Какая-то составляющая меня осталась там, с обезумевшим инкубом, не смогла оставить его один на один с сумасшествием, и это породило пустоту в душе.

Пустился на всей скорости в чащу, как только почувствовал под собой снег, лапы сами несли, потому что уже смог чувствовать на расстоянии своего инкуба. Влетев на поляну, боковым зрением выцепляю подростка, с серыми губами, испуганного… а сам уже налетаю на Волкова, придавив его собой, буквально сношу, едва не утопив в сугробе, но вместо ответной силы он обнимает меня за шею и дёргает за уши.

«Какого хуя творится?! Это же сын того араба-магната, владельца заводов и нефтяных вышек. Как он тут и зачем? И почему всё, что ни происходит, всегда связано с тобой?!» – ору взглядом, и так же яростно отвечает Дан, предлагая мочить свидетелей и валить отсюда.

Почти дымлюсь от перегрева. Не до конца отпустил холод тьмы, у меня из пасти валят клубы пара, а ещё вымораживает странное желание: дотянуться до мальчишки, обнюхать, проверить цел ли, даже потребность в инкубе становится меньше, и Дан это чувствует, кривится, как от зубной боли, и сам отворачивается. Не узнаю себя, меня бы сейчас никто не узнал и не понял. Я араба не знаю, мне в стае-то полноправное место только недавно определили. Что за приступы душевности? И на какой орган их послать, вырвать из разума и сердца, вытравить из себя с рыком и хрипом…? На теневой стороне морок – любимая игра. Бесплотный живой туман убедит в чём угодно, медленно ввергая тебя в свой квест по его правилам. Пока трепыхаешься – причиняет боль, подчиняет. Сейчас даже себе можно не верить. В себя. Смотрю на свою руку. На узор пульсирующих вен. По лицу словно ползают муравьи, и это дико раздражает. Внутри мой зверь сходит с ума первым. Ведь не в его природе долго раздумывать.