Текст книги "Пеликан"

Автор книги: Мартин Михаэль Дриссен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Часть четвертая

Выстрелы оказались не войной, а провокацией. Вплоть до самого утра все думали, что это выходка сербов, но дела обстояли иначе: в обугленных автобусах и вокруг них обнаружили тела сербских новобранцев военно-морских сил, расстрелянных по дороге домой после курсов по электронике в Риеке; они защищались при помощи личного огнестрельного оружия, но в итоге всех убили. Хорватский девиз «За дом – грудью встанем!», мелом написанный на дверях выгоревших автобусов, развеял последние сомнения – преступление совершили их же люди. Ужасно, конечно, но все же лучше, чем наоборот. Поговаривали, что это было лишь вопросом времени: не ударь их парни первыми, это сделали бы сербы.

Маркович не появлялся неделю, и мужчины на террасе напряженно ждали, придет ли он в эту субботу. Его не было долго. Солнце уже скрылось за башней музея часов и отбрасывало на площадь широкую тень.

В конце концов он все же приехал – на мопеде, небритый, в камуфляжных штанах и больших солнечных очках. Кневич заказал всем выпить. Маркович, не торопясь, сперва обменялся парой фраз с продавцом газет. И только потом пошел в их сторону со шлемом в руке.

«Напоминает актера из второсортного итальянского фильма», – подумал Йосип.

– Как провел выходные? – любезно спросил Марио, пододвигая к нему стакан.

– Отлично, – ответил Маркович, – съездил к дочери. Она же у меня в Дубровнике учится. – Он сделал глоток, но тут же поставил стакан обратно и откинулся на спинку стула, мысленно витая где-то в другом месте.

«Рисуется», – подумал Йосип.

– На экономическом, так ведь? – улыбнулся Кневич. – То есть о нападении ты ничего не слышал?

– О каком нападении? – отрешенно спросил Маркович.

– Да ладно тебе, – настаивал Марио. – Мы тут все друзья.

– Господа, – вмешался аптекарь, – не все можно обсуждать публично. Пока. Но я пью за Анте Марковича, истинного хорватского патриота. За здоровье!

– За здоровье, – торжественно повторили остальные мужчины.

Не притронулся к бокалу только Йосип.

В очередной раз выгуливая Лайку по Миклоша Зриньи, Йосип не сдержался – схватив проклятый бетонный блок обеими руками, он поднял его над годовой и с грохотом сбросил в овраг. Тот все катился и катился, несколько раз ударяясь о другие такие же блоки и камни, пока, к облегчению Йосипа, наконец не остановился в низине среди обломков и сорной травы. Весь кошмар позади. И тут, к своему изумлению, он увидел очередной белый конверт.

Несмотря на цветное изображение Лас Вегаса, он ни на секунду не поверил, что мерзавец побывал в Америке, потому что на открытке не было печати, но совершенно ясно одно: она не могла быть от Шмитца. Старик так испугался, что у него не хватило бы духу, кроме того, это совсем не его стиль. Так же, как и первые анонимные письма, – понял Йосип. Он обвинил не того человека.

Йосип выудил из конверта негативы и посмотрел на них против света. Было заранее понятно, какой кадр шантажист оставил на сладкое: фото со спущенными брюками и Яной перед ним на коленях. «…сожалею приятель положи 3000 динаров в пластиковый пакет и хорошенько его заклей потому что может только позже смогу его забрать я больше не живу здесь и последний негатив получишь после платежа…» То, что он ее – или она его, это значения не имеет – соблазнил прямо на рабочем месте, для него фатально. Начальства фуникулера он теперь боялся больше, чем жену.

Йосип привязал Лайку и с некоторым трудом спустился по крутому откосу, чтобы взять бетонный блок и отнести наверх. Слишком самонадеянно, подумал он, водрузив его на старое место. Это еще не конец.

_____

Шмитц действительно использовал фотографии бабочки – он напечатал календарь под названием «Гордость Хорватии». На каждом из двенадцати листов красовался снятый Андреем кадр. По такому случаю старик пригласил Андрея в гости. Тот не особо воодушевился, но не нашел повода отказать. Шмитц жил на бульваре в маленькой квартирке, доставшейся ему от тетушки, но не прямо над ателье, а чуть дальше.

Он очень постарался: горели свечи, звучала незнакомая классическая музыка, вся квартира пропахла чевапчичи, на хозяине были белая рубашка и шерстяной жилет, которого Андрей раньше не видел.

– Присаживайся, мальчик, – сказал Шмитц и завязал спереди фартук, – ужин почти готов.

Пока Шмитц суетился на кухне, Андрей осмотрелся. Много книг и маленьких витрин с безделушками. Казалось, старая тетушка обитает тут до сих пор. На столе он отметил вазу с цветами, как и у него дома. Андрею было как-то не по себе, и постепенно он понял почему. На его собственный холостяцкий угол пока не похоже, но к старости, если он так никого и не встретит, может превратиться в нечто подобное.

Его раздражало, что он ел, а Шмитц почти не садился, постоянно бегая на кухню за все новыми закусками и напитками, и еще то, что он не снимал фартук. Тот, кстати, был розовым в бледно-голубой цветочек. В сочетании с почти лысой головой и очками с толстыми стеклами, делавшими глаза хозяина экстремально большими, заставляя их светиться, будто глаза пугливой рыбы, весь его вид был довольно пугающим.

– Представляешь, кто ко мне заходил? – спросил Шмитц после ужина, вытянув губы трубочкой и дуя на чашечку с мокко.

– Тудман?

– Да. Вернул мне отобранные деньги.

– А он извинился?

– Нет. Наоборот. Оскорблял меня, назвал гнусным расистом, способным на все.

– У него свои принципы, – отреагировал Андрей серьезно. – К тому же он спас мне жизнь после той аварии. Он и Марио. Ничего плохого о Йосипе Тудмане я сказать не могу. Этого человека я уважаю.

– Я знаю, что вы в приятельских отношениях, мой мальчик. Имеешь полное право, хотя, по-моему, он уже оторванный ломоть. Потому-то я и не заявил на него. Мне кажется, твой лучший друг – я. Я никому ничего не рассказал.

– О чем? – нахмурился Андрей.

– О той купюре в моей кассе, которую ты принес. Мы же оба это знаем, так? Ты расплатился за камеру и объектив…

– Почему вы вдруг об этом заговорили? Чего вы хотите от меня, папа Шмитц?

– Совершенно ничего, мой мальчик. Я бы никогда не сделал тебе ничего дурного. Да, наверное, мне хотелось бы, чтобы ты меня чаще навещал. Только мы вдвоем, как сегодня…

– У меня куча дел, – процедил сквозь зубы Андрей так сдержанно и нейтрально, как только смог.

– Знаю, знаю, – перебил Шмитц, теребя узел на поясе фартука. – У тебя почта… и потом, ты в сербском профсоюзе.

– В югославском профсоюзе, – поправил его Андрей.

– Ты сам-то хоть в это веришь? Его полностью контролирует Белград. Ты позволяешь использовать себя, Андрей, и даже этого не понимаешь.

– А что я, по-вашему, должен делать? – возмутился Андрей, который и теперь был не прочь послушать, как бы чудесно он смотрелся в форме усташа.

– В нашем городе творятся большие дела. Во всей Хорватии. Мы выбросим это сербское отребье раз и навсегда. Ты знаешь Костича, торговца овощами?

– Да. Но овощи я не очень люблю, а тыквы подавно.

– Тебе колбасок хватит? Может, еще парочку поджарить? Нет? Значит, так, завтра вечером будет акция: нужно показать Костичу и его семье, что им больше не место в этом городе. Вот номер телефона. – Шмитц нацарапал что-то на светло-зеленой бумажке.

– Завтра я не могу, – отказался Андрей. – Еду на ночную рыбалку с Тудманом.

– Эх, Андрей, Андрей, – разочарованно вздохнул Шмитц.

Когда он сообщил, что собирается на ночную рыбалку, жена не возражала. Даже ей, наверное, не могло прийти в голову, что озабоченные русалки переберутся через борт шлюпки и соблазнят Йосипа или что Софи Лорен станет преследовать его на катере.

– Я беру с собой Андрея, – сообщил он. – Вернемся только под утро. Можешь меня не ждать.

– Высокого гренадера? – уточнила она с недоверием. – Ему что, заняться нечем?

Андрей уже несколько недель радовался предстоящей вылазке, которую Тудман то и дело откладывал и все ждал хорошей погоды, хотя за это время часто видел ночью в море большие круги света от рыбацких лодок. Возможно, последнее письмо шантажиста выбило Тудмана из колеи. Но именно на этот счет Йосип мог вообще не переживать, думал Андрей, потому что совершенно не собирался проверять, лежат ли деньги под бетонным блоком. Это в прошлом. Он видит в Йосипе Тудмане друга, а друзья так не поступают. Андрей заранее уточнил, что взять с собой и как одеться.

– Потеплее, – посоветовал Тудман. – Все остальное я беру на себя.

У Тудмана была сине-белая деревянная шлюпка со встроенным мотором. Как только они вышли из порта, он начал крепить поперек две длинные трубы, на которых висели большие карбидные лампы, и готовить удочки. Андрей, как было велено, держался за скамейку, окруженную холодильниками и разнообразными рыболовными снастями.

– Куда направляемся? – спросил он, когда Тудман наконец взялся за руль и побережье осталось позади.

– К острову Паг, – ответил тот. – Там самое лучшее место. О нем мало кто знает.

Они прошли несколько других, видимо менее информированных, ночных рыбаков и стали пересекать темное морское ущелье, отделявшее их от острова.

– Минут сорок, – сообщил Тудман.

Лодка упорно двигалась своим курсом по спокойной черной воде, и Андрей наконец решился отпустить скамейку и осмотреться.

По мере угасания огоньков на побережье появлялось все больше звезд – он даже не предполагал, что их так много.

– Проходим между скалами, – пояснил Тудман и перевел мотор на меньшее число оборотов. – Здесь нужно повнимательнее.

– А это опасно? – уточнил Андрей.

– Нет. Дорогу я знаю.

Немного позже он заглушил мотор и бросил якорь.

Будто притянутые внезапной тишиной, над бледными известняковыми скалами и темным морем внезапно проявились тысячи новых звезд. Андрей ощутил угрозу, ему показалось, что небосвод хочет стереть его в порошок. Пугающих звездных ватаг становилось все больше.

– Красиво, правда? – сказал Туман, садясь напротив. – Умиротворяет.

– Да, великолепно, – согласился Андрей.

– Скоро я зажгу свет. Потом, пока рыбы будут плыть на него, нужно будет посидеть очень тихо. Малейший звук – и их нет.

– Ладно, – сказал Андрей.

– Будем ловить на четыре удочки. Две тебе, две мне. Если у тебя клюнет что-нибудь крупное, я помогу. Здесь водятся монстры.

– Хорошо, – отозвался Андрей, стараясь не думать о монстрах.

Тудман встал и зажег лампы, висевшие прямо над угольно-черной поверхностью воды. Четыре невероятно ярких световых пятна обрамляли лодку. В новой обстановке небосвод будто отступил, и Андрей снова почувствовал себя немного комфортнее.

Опустили удочки. Андрей поинтересовался, на что они ловят.

– На рыбу, – сказал Тудман. – Рыба клюет на рыбу.

По всей видимости, не сегодня, подумал Андрей, когда спустя полчаса они еще ничего не поймали.

– Не клюет, – посетовал Тудман.

Андрею показалось, что, возможно, это удачный момент поделиться своими переживаниями с глазу на глаз.

– Есть у меня одна серьезная неприятность, уже много лет, – начал он.

Тудман повернул голову и вопросительно поднял подбородок, чтобы тут же снова сфокусироваться на неподвижном поплавке.

– Меня кто-то шантажирует.

– Как такое может быть? – спросил Тудман немного погодя. – Ты разве сделал что-нибудь плохое?

– Нет… ну, может, когда-то. Но это давно в прошлом.

– Каждый из нас может серьезно напортачить, – участливо заметил Тудман. – Но у всего есть срок давности. Когда-то оно должно уйти в прошлое.

– Но оно не уходит! – возмутился Андрей. – Этот мерзавец шантажирует меня уже давно и не останавливается. Приходится каждый месяц оставлять ему деньги.

– Где оставлять? – поинтересовался Тудман, грациозно вытащив из воды удочку, чтобы насадить новую приманку.

– Я должен класть их под одну из тех высоковольтных мачт на холмах.

– Ловко придумано, – заметил Тудман. – Пустынное место. Знаю, это к северу от горной станции.

– Точно. Конечно, он умен. И все же это подло.

– Может, ему очень нужны деньги, – предположил Тудман.

– И что? Пусть заработает. Мне тоже приходится трудиться.

«Развозить почту, – подумал Йосип, – не такой уж великий труд».

– Люди делают друг другу много добра, – сказал он вслух, – но и зла тоже. Узнать истинные намерения человека невозможно, в этом-то и фокус. Я рассказывал тебе про Яну, помнишь?

– Конечно, помню.

– Она тоже погрязла в проблемах. У нее золотое сердце, и люди часто этим пользуются. А теперь она в долгах. Золотое сердце или нет, но если выход не найдется, она намекает, как бы это сказать…

Тудман молчал несколько минут.

– На что? – не выдержал Андрей.

– Спрашивает, насколько для меня важно, чтобы жена никогда не узнала о нашей связи. Ей понятно, что я никогда не оставлю жену из-за своей репутации и нашей дочери, но она мне все-таки подарила лучшие годы своей жизни, ничего не требуя взамен. Я должен понимать, что и она, как любая женщина, имеет права.

– Лучшие годы? – возмутился Андрей. – Мне казалось, она не очень-то молода?

Тудмана его слова явно задели.

– Яна красивая и молодая, внутри и снаружи, – отрезал он. – Могу только надеяться, что и ты однажды встретишь такую любовь.

– Да, я тоже надеюсь, – любезно согласился Андрей.

– Знаешь, если женщина действительно тебя ценит… Знал бы ты, что она для меня делает. Нет ничего превыше истинной любви.

«Так-то оно, может, и так, – думал Андрей, – но, по-моему, она держит тебя за яйца».

Свет от карбидных ламп проникал в самые глубины, но Андрей не видел ничего, кроме ярких отсветов на поверхности. А если подводный световой конус и привлекал рыб, то они не прилагали никаких усилий, чтобы клевать. Возможность поговорить с Тудманом по душам упускать нельзя, поэтому Андрей решил рискнуть.

– А с женой… Когда ты женился, это тоже была настоящая любовь?

Тудман не спешил с ответом, навешивая на удочки новую наживку.

– И да и нет, – нашелся он в конце концов. – Война прошла. Всем, кто ее пережил, хотелось жениться или выйти замуж, построить дом, иметь собственную семью. Думаю, я был в нее влюблен. Ты же знаешь поговорку: первая женщина в твоей жизни проделывает дыру в сердце, а все остальные через нее проскальзывают… Мы ведь только однажды бываем молоды.

«Надеюсь, еще не слишком поздно, – подумал Андрей. – Я ведь ни разу не влюблялся».

– Но на ее месте могла оказаться другая девушка, – продолжал Тудман. – Ее сестра, например. Многое из того, что мы делаем, зависит от обстоятельств.

– Хочешь сказать, мы просто плывем по течению? – уточнил Андрей.

– Думаю, к этому все и сводится, – ответил Тудман серьезно. – Пока не встретишь большую любовь, вот как я.

На секунду Андрею показалось, что у него клюет, но момент был упущен. Полчетвертого – еще час или около того, и взойдет солнце. Небо над Велебитом уже посветлело, а тьма вокруг них сгустилась еще сильнее.

Внезапно Андрей заметил двойные, а потом и тройные ряды светящихся точек, двигавшихся то вверх, то вниз. Иногда они менялись местами.

– Йосип, – прошептал он, – смотри… Что это? Это опасно?

Ярко-желтые пятна света словно пытались окружить лодку.

Йосип не ответил, но сдвинулся на другую сторону скамейки – шлюпка накренилась, и световые круги переместились вдаль в направлении странного, угрожающего явления.

– Пеликаны, – пояснил он.

Десятки птиц, и все изучали их лодку. Сейчас, когда на них падал свет, пеликаны напоминали Андрею трибунал дрейфующих инквизиторов. Большинство прижало клювы к груди, превратив огромные горловые мешки в судейские жабо. Остальные задрали головы, поэтому горловые мешки повисли, и на фоне яркого света отчетливо вырисовывались массивные клювы с острыми крюками. Птицы приподняли крылья, готовые в любую секунду взлететь.

– Омерзительные твари, – признался Андрей.

– Это еще почему? – не понял Йосип и придвинулся к своей удочке – свет тут же вернулся в первоначальное положение, а птицы погрузились в темноту – блестел лишь покачивающийся ряд глаз-бусинок.

– Красивые птицы. Часто ночуют в этой бухте. Знаешь, что они символизируют в христианстве?

– Нет, – признался Андрей.

– Жертвенность и воскресение. В древности считалось, что они кормят птенцов кровью из собственной груди. На самом деле пеликаны, конечно, питаются рыбой из горлового мешка… Поэтому они стали символом донорства, оттуда я эту историю и знаю.

– Я был донором, – сказал Андрей.

– Правда? Значит, ты тоже немного пеликан…

– Только потому, что за это платили.

– Да, для меня деньги тоже бывали важны, – согласился Йосип. – Дело это, конечно, хорошее. Без переливания крови ты не выжил бы в той аварии.

– Я бы без тебя не выжил. И дурацкие пеликаны тут ни при чем. Они мне все равно кажутся отвратительными.

Йосип поймал заблудшую рыбку, не больше ладони, которую снял с крючка и тут же выбросил обратно.

– Шмитц еще что-нибудь рассказывал? – поинтересовался он через какое-то время.

– О чем?

– Расскажи он, ты бы точно знал… Я несправедливо с ним обошелся. Обвинил его кое в чем, а потом оказалось, что это не он. Очень обидно, что приходится извиняться перед таким мерзавцем. Жаль так о нем говорить, я знаю, что вы приятели.

– Ну как приятели… – ушел от ответа Андрей. – Он всегда ради меня старается, это правда. Я и сам не знаю почему.

– Не знаешь? – злобно переспросил Йосип. – Тогда я тебе расскажу. Во-первых, он надеется завербовать тебя в усташи. Во-вторых, он гомосексуал.

Андрей ничего не ответил. Из-за последнего замечания он вдруг почувствовал, будто его самого задели за живое.

– А что за проблемы у тебя были со Шмитцем? В чем ты его подозревал? – спросил он наконец, но Йосип покачал головой, не желая отвечать на этот вопрос.

– Нам не обязательно обсуждать все, мой мальчик.

«Вот и он уже говорит „мой мальчик“, как Шмитц, – подумал Андрей. – Кажется, они не воспринимают меня всерьез».

– Конечно, мы можем и не разговаривать, – уязвленно заметил он. – Хотя делать все равно больше нечего, потому что рыбалка, очевидно, не задалась.

Йосип кивнул, встал и принялся доставать удочки.

– Ты прав. Мне жаль, что я тебя разочаровал. Давай возвращаться.

Лодка с двумя молчаливыми мужчинами на борту шла по серо-синей воде на восток. Висел густой белый туман, поэтому городок обозначился только в последний момент. Андрей помог Йосипу причалить, попрощались они без особых церемоний.

Йосип провожал взглядом неизменно гротескную фигуру почтальона, когда тот шел вдоль набережной домой, пока не исчез в тумане. Их общее дело успехом не увенчалось.

Дорогу он мог бы найти и вслепую, но настолько густой туман даже его заставлял нервничать.

К тому же ничего не было слышно, казалось, все звуки в мире исчезли.

Когда он проходил мимо сербской православной церквушки, под ботинками затрещали осколки стекла – цветного стекла. Витражи были разбиты.

Улицей дальше оказалось, что магазинчик Костича тоже пострадал. Прилавки разгромлены, коробки и ящики растоптаны. Товар лежал на земле, по нему как будто проехали машины – тротуар покрывал ковер из раздавленных фруктов и овощей. Тыквы из автоматов расстреляли в кашу. Все стекла были выбиты, а на верхнем этаже, где жила семья, похоже, бушевал пожар – вокруг каждого окна чернел ореол.

Горан Костич вышел на улицу и с отсутствующим взглядом завязал впереди фартук. Он наклонился и стал собирать целые фрукты в маленький ящик.

– Подожди, я помогу, – предложил Йосип, поставив сумку на землю.

– Такие красивые фрукты, – жаловался Костич высоким голосом. – Взгляни на эти апельсины. Лучше испанских.

– Я помогу, – повторил Йосип и бросился составлять в ряд несколько уцелевших ящиков. – Семья жива?

– Да, да. Они все вместе залезли в кровать.

– Мне стыдно, Костич, что в нашей стране произошло такое. Оставь ты эту цветную капусту. Апельсины дороже.

Пока они спасали то, что еще можно было спасти, подъехал грузовик. В открытом кузове сидели вооруженные мужчины, и среди них Маркович.

– Просто продолжай, Костич, – прошептал Йосип. – Пока я здесь, они тебя не тронут.

– Плохая идея, Тудман! – выпалил Маркович.

– А я думал, что знаю тебя! – крикнул в ответ Йосип. – Но я не знал, что ты терроризируешь невинных людей.

– Сербов! Им тут больше не место.

– Ты идиот, – отрезал Йосип, держа на животе большую тыкву.

– Ничего подобного, – вмешался другой голос.

Дверь открылась, и вышел Марио.

– Марио? Ты что, совсем забыл о приличиях? А твоя жена знает, в чем ты участвуешь?

– О да, и она совершенно со мной согласна. Приличия оставим до лучших времен. Мы не хотим, чтобы сербы жили в нашем городе.

– Тыквы – это просто тыквы! – завопил Костич.

– Закрой рот, – зашипел Йосип и прокричал: – Кто еще с вами?

– Я, – отреагировал Шмитц и приблизился к открытой двери, чтобы Тудман мог лучше его разглядеть. На нем была белая рубашка и фиолетовый шерстяной жилет.

– И я тоже, господин Тудман, – неспешно проговорил кто-то. Мужчина, который был за рулем, появился из-за машины. Йосип его знал: Горват, председатель консорциума, на баланс которого государство передало фуникулер. – Вы можете идти домой.

– Нет, – решил Йосип и прижал к себе тыкву так, будто это был ребенок. – Я выполняю свой гражданский долг и помогаю этому мужчине.

Йосип потерял работу. Уведомление об увольнении пришло заказной почтой, и Андрей присутствовал, когда он его открывал.

– Что будешь делать? – спросил почтальон.

– Без понятия, – вздохнул Йосип. – Есть пенсия, но совсем небольшая. И я не понимаю, как жить без фуникулера. Делал эту работу больше двадцати лет.

Андрей вообще-то не собирался заглядывать под бетонный блок на улице Зриньи, но не смог устоять. Он нашел деньги, плотно запакованные в целлофан. В тот момент ему показалось справедливым заставить Тудмана, державшегося в стороне от национальной борьбы, поучаствовать в ней хотя бы так.

Тудман наклонился и погладил Лайку по голове.

– Все будет хорошо, девочка, – пообещал он.

Андрей положил руки ему на спину. Возможно, это был последний раз, когда они с Тудманом находились в знакомом киоске нижней станции.

– Никого ведь нет, – посетовал Тудман. – Никого, кто мог бы меня заменить. Чтобы с техникой справился. Вот увидишь, фуникулер обречен.

– Тебе ведь хватит на жизнь? – поинтересовался Андрей.

– Посмотрим, – прикидывал Тудман. – Катарине вообще-то нужно в спецшколу. Особое образование, знаешь ли. А это дорого.

– Я мог бы одолжить тебе, – вдруг сказал Андрей.

– Хочешь дать мне в долг? – удивился Тудман.

– Что тут такого? Мы же друзья.

– Конечно. Но лучше подумай о собственном будущем. Кто знает, вдруг твоя работа на почте тоже под угрозой.

– Не думаю. Я на службе у югославского государства.

– Пока оно существует.

– Сопротивление бесполезно, Йосип, – строго сказал Андрей и стал маршировать туда сюда. – Ты мой друг, и мой долг – тебе помочь. Нам от этого никуда не деться.

В кармане его штанов лежала толстая пачка денег из-под бетонного блока, но опыт с меченой купюрой подсказывал, что лучше воздержаться от поспешных действий.

– Принесу тебе завтра четыре тысячи динаров, – сообщил он.

– Андрей, я не знаю, смогу ли тебе их когда-нибудь отдать…

– Ну, не сможешь, – успокоил его Андрей. – Даже если и так. Мы друзья.

– Да, мы друзья, – вздохнул Тудман и встал, чтобы обнять его.

– Если бы ты знал, как я это ценю… Спасибо тебе. – Андрей тоже обнял его, положив руки на широкую спину Тудмана; раньше он никогда так не делал. – Все будет хорошо. Вот увидишь, – прошептал он.

В свой последний рабочий день Йосип, как обычно, ел бутерброд на ступенях памятника и думал о своей жизни.

Предложение Андрея, с которым в конце поездки на рыбалку он обошелся не слишком дружелюбно, произвело на него глубокое впечатление. От людей всегда ожидаешь либо хорошего, либо плохого, и совершенно не понятно, как реагировать, когда человек делает то, чего ты не ожидаешь. От Андрея с его коррупционным прошлым и фашистскими настроениями столько великодушия он не ожидал. Что бы ни произошло, он больше никогда не станет вымогать у него деньги. Шантаж навсегда в прошлом. Несмотря на последний платеж вымогателю и потерю работы, четырех тысяч динаров от Андрея должно хватить, чтобы немного продержаться.

Еще он размышлял о том, как вышло, что мужчины в его жизни оказались настолько надежнее женщин. Может, виной тому он сам? Но к ответу Йосип так и не пришел.

Он в последний раз с высоты взирал на трассу фуникулера, по крайней мере в последний раз как начальник. Если он когда-то сюда и вернется, фуникулер не изменится, а сам он станет другим. На нижней станции Йосип Тудман снимет китель и навсегда повесит его в шкаф.

Хотя небо было голубым, над городом висела пелена, над которой возвышалась только башня бывшей резиденции эрцгерцога со сверкавшими на солнце позолоченными цифрами и стрелками часов. Из тумана поднималась какофония клаксонов и резких громкоговорителей – проходила демонстрация против провозглашенной на хорватской территории так называемой независимой сербской республики Краина. «Этот город мой и останется моим, – думал Йосип, – что бы ни произошло».

Он был не очень голоден, поэтому упаковал остаток обеда обратно. Скормит его кроликам по пути вниз, в качестве прощального подарка.

Йосип встал и посмотрел вокруг. Он задержал взгляд на месте своего первого свидания с Яной и подумал: этого им у меня никогда не отнять. Потом поднял глаза на бронзовых героев, не долго думая, надел фуражку и решил не отдавать ее ни при каких обстоятельствах.

Йосип зашел в вагон и в последний раз спустил тормоза. Дорога пришла в движение, и он погрузился в туман, откуда ему навстречу уже скоро вынырнула другая кабина. Он обернулся и стал смотреть вслед пустому поднимающемуся вагону, пока мембрана из тумана не скрыла его из виду.

Впервые за двадцать лет можно было не думать о том, кто пополнит резервуар этого вагона.

Вернув Йосипу деньги, Андрей испытал облегчение. А добавив еще тысячу динаров сверху, даже сумел сделать доброе дело и теперь чувствовал себя вправе ходить к Тудманам в гости. Только вот Катарина уже так не радовалась. Девочки в ее возрасте быстро меняются, становясь капризными, как принцесса Монако Стефания – когда-то идеальная, теперь она водила шашни с телохранителями. Катарина закрывалась в своей комнате, откуда орала поп-музыка, и совершенно не интересовалась пазлами. Еще Андрея расстраивало то, что Лайка почти перестала его узнавать. Казалось, она совершенно забыла, что он спас ей жизнь, и даже ленилась встать. Тудмана, к которому Андрей, собственно, и приходил, почти никогда не было дома. Зато его жена сидела дома всегда, и ее поведение становилось все более странным.

– Тудмана здесь нет, – заявляла она. – Он где-то. Тудман всегда где-то. Он думает, что где-то лучше.

Одним этим странным и упрямым «где-то», совершенно не вязавшимся с ее обычной речью, дело не ограничивалось.

– Знаешь, как я встречаю его каждый вечер еще с самой нашей первой брачной ночи? Рассказать тебе, большой гренадер? – И чтобы Андрей не успел возразить, она тут же продолжила: – Я встречаю его так, как учили наши матери, как велит традиция. Задрав юбку спереди и засунув подол за пояс. В одной руке бокал вина, в другой – миска оливок. И с плетью в зубах. Это означает: ты – мой господин, я предлагаю тебе утолить голод и жажду, возьми меня, бей меня, делай со мной что хочешь. Так я поступаю каждый вечер, уже на протяжении сорока лет… но он меня не хочет. У него шлюха в Загребе, там ему больше нравится.

– Зайду я лучше через пару дней, – ретировался Андрей.

Из детской гремела «New Kids on the Block». Любица затушила окурок о пепельницу, положила руку Андрею на плечо и доверительно прошептала:

– Ты меня знаешь как приличную замужнюю женщину, Андрей. Всегда заботливую, всегда спокойную. Ты хоть представляешь себе, насколько мне бывает одиноко?

Слово «спокойная» совершенно с ней не вязалось, и Андрей недоумевал, откуда она это взяла. Хотелось поскорее исчезнуть.

– До скорого, – попрощался он и облегченно выдохнул, когда она не стала его задерживать.

______

Они сидели за кухонным столом в квартире Андрея на цокольном этаже. Перед ними лежала стопка запакованных календарей с фотографиями бабочек.

– Я потерял работу, – сообщил Андрей.

– Из-за чего? – удивился Йосип.

– Почты больше нет, – ответил Андрей. – Белград изолирует нас от остального мира.

Хорватия объявила независимость и тем самым вступила в войну с фактически сербской Югославией. Дубровник, Вуковар, Задар, Госпич и несколько других городов подверглись нападению. Не имевшие собственной армии хорваты могли распоряжаться только вооруженной полицией, а этого было недостаточно. ООН держалась в стороне.

– И как теперь жить дальше?

Андрей пожал плечами:

Понятия не имею. Может, умереть за отечество?

– Глупая затея, мой мальчик. Мужчины нужны родине живыми, а не мертвыми. Чай остался?

– Заварю новый, – сказал Андрей.

– Послушай, мы в одной лодке. Оба без работы. Ты помог мне, теперь я помогу тебе. Давай одолжу тебе денег, – предложил Йосип.

– Одолжишь мне? – рассмеялся Андрей. – Перестань. Я еще должен дать тебе четыре тысячи динаров на погашение долга.

– Знаю. Но если ты и правда окажешься в тяжелой ситуации…

– Это смешно, Йосип. Так нельзя. Это странно.

– Я хочу помочь тебе и в помощи не нуждаюсь. А что у тебя с пенсией?

– Уже два месяца не получаю, – признался Тудман.

– Вот именно. Черт, пакетики закончились.

– Завари по второму разу, – предложил Йосип. – Так тоже вкусно.

Югославский флот блокировал все хорватские порты и их городок тоже. Хотя рыбная ловля сейчас была важнее, чем когда-либо, никто не решался выходить в море дальше чем на несколько сотен метров. Ходили рассказы о частных лодках, попавших под обстрел близ Карлобага то ли в качестве устрашения, то ли как учебная цель, и поскольку все прекрасно помнили нападение на моряков-новобранцев, от этих серых монстров, патрулировавших горизонт, лучше было держаться подальше. Низколетящие МИГи проносились над городком в сторону Задара или Дубровника. Их собственные импровизированные воздушные силы имели в своем распоряжении только несколько переделанных «Антоновых», которые в мирное время использовали для борьбы с лесными пожарами.

Шло формирование новых военных отрядов с громкими названиями вроде «Быки» или «Орлы», но состояло в них не более тридцати человек.

Городок пока оставался в стороне, но все знали, что приход к ним войны был лишь вопросом времени. И ждет их не оккупация, как когда-то при немцах. Этот враг хочет выгнать их навсегда. Неприметная белокурая дева Адриатика ждала, когда над ней надругаются.

Все менялось буквально на глазах. Те, у кого еще вчера была работа, сегодня уже сидели без денег, полки в магазинах постепенно пустели, почтовое сообщение прекратилось, мусор больше не вывозили, автобусы не ходили, туристы не приезжали.

А с другой стороны, все было по-прежнему: синее море, незыблемые горные массивы, бульвар с застывшими тропическими пальмами в бетонных кадках. Пеликаны вели себя как обычно, то же можно было сказать про уличных котов и, насколько позволяли обстоятельства, про самих жителей.