Текст книги "Пеликан"

Автор книги: Мартин Михаэль Дриссен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Пора мне домой, папа Шмитц, – засобирался Андрей, положив папку с некачественными фотографиями бабочек во внутренний карман. – Насчет лейки я еще подумаю.

Последняя поездка в Загреб прошла не так, как Йосип рассчитывал. Яна встретила его без настроения; вопреки обыкновению, кровать не была застелена красным сатиновым бельем, казалось даже, что ее несколько недель вообще не убирали. Себя Яна тоже не привела в порядок – на ее тусклом лице Йосип заметил отеки. Рядом с ним на диване сидела престарелая женщина, по крайней мере женщина, уже не казавшаяся на двадцать лет моложе его. Но Йосип мужчина приличный, он не хотел произвести впечатление, будто приезжает только ради секса. В конце концов, их связывает душевное родство, и все же мужчина не особо мечтает проехать двести километров на автобусе, чтобы встретить нечто похожее на то, что есть у него дома.

– Прости меня, Йосип, я сегодня не в форме, – призналась она.

Йосип ее, разумеется, простил и даже сам встал, чтобы налить им выпить. Уже скоро выяснилось, что у нее проблемы с деньгами. Яна рассказала, что ее грозятся выставить из дома, потому что она больше не может платить за аренду. А отучилось так, потому что лучшая подруга Елена заняла у нее денег и сбежала с каким-то очень подозрительным боснийцем; этого следовало ожидать, потому что Елена – Козероге крайне дисгармоничным Юпитером, но теперь уже слишком поздно. Кроме того, ее уволили из маникюрного салона. Все сводилось к тому, что ей конец. Йосип проявлял участие и успокаивал ее. В постели она сделала неуверенную попытку удовлетворить его, но мысли Йосипа были в другом месте – он уже думал, как ей помочь.

Порой мужчине нужно побыть наедине с собой, чтобы разложить все по полочкам. Такая возможность представилась, когда автобус застрял на полпути под навесом заправочной станции. Задержка продлилась больше часа, и у Йосипа было полно времени, чтобы подумать.

Для начала – временно склонить Андрея к большей сумме. Раз его взяли на постоянную службу, он может себе это позволить и потеряет больше, если его тайна откроется. Зато получится помочь Яне.

Чтобы автобус сел, пришлось спускать колеса, а когда он высвободился и продолжил путь к побережью, Йосипа внезапно осенила мысль.

Это же Шмитц.

Только Шмитц достаточно сообразителен и хитер, чтобы придумать такую схему, к тому же он фотограф. Чего только стоит подлая уловка, когда он провоцировал его тем рассказом о еврейском фуникулере! Все указывает на то, что старик чувствует над ним власть и получает от этого удовольствие. Этот человек расист, он насквозь прогнил. Всем известно, что фотоателье дохода почти не приносит и что пенсия у него скудная. Да, ходит он плохо, но это не снимает подозрения: у него маленькая машина, на которой он очень даже мог кататься на Миклоша Зриньи и в Риеку.

Это все Шмитц, теперь Йосип уверен.

Как вывести его на чистую воду? Йосип не мог похвастаться сообразительностью, поэтому на поиск решения ушло несколько недель.

Политическая ситуация усложнилась настолько, что теперь по субботам Кневич намного дольше растолковывал остальным события недели. Председателем президиума, а значит, и главой государства стал босниец. Должность раз в год по очереди переходила к представителям Словении, Македонии, Хорватии, Сербии, Боснии и Герцеговины, Черногории, Косово и Воеводины. Последним из хорватов был Мика Шпиляк. Но он уверял, что парламент все равно номинальный. Республика, которую так долго держал в железном кулаке Тито, в один прекрасный день распадется, и это неизбежно. Сербы утверждали, что их меньшинства в Косово и даже здесь, в Хорватии, угнетают, и требовали пересмотра границ, что, по мнению Кневича, предвещало большую сербскую экспансию.

– А что сделал Шпиляк для нашей страны? Он был бессилен, – заключил аптекарь. Где с его попустительства провели зимние Олимпийские игры? В Сараево!

– Он должен был сделать все, чтобы они проходили у нас, в наших горах, – согласился Тудман.

– Да ладно тебе, будь реалистом, – возразил Марио. – Там не бывает столько снега.

– Разве? А ты забыл, как мы не могли найти свои палатки?

– В поход ходили? – поинтересовался Маркович.

– Во время Второй мировой, – съязвил Йосип.

– В любом случае, – добавил Марио с видом человека, знающего, как устроен этот мир, что порой так претило Йосипу, – Олимпийский комитет за много лет до этого выбрал Боснию, потому что такова процедура, – а на тот момент президентом был еще Тито.

– Лично я не имею ничего против Сараево, – подключился к беседе Маркович, – Юре Франко завоевал там медаль в гигантском слаломе.

– Он словенец.

– И что с того? Словенцы – хорошие югославы. Там почти нет сербов. Я по-прежнему чувствую себя югославом.

– Гигантский слалом – это не политика, господа, – заключил Кневич.

Затем разговор зашел о венгерском меньшинстве в Воеводине.

Йосип понятия не имел, что там есть венгры. Он подумал, что его страна напоминает странный пазл вроде того, что собрали Андрей с Катариной, где все кусочки хоть и подходят друг к другу, но в осмысленную картину не складываются.

Многие считали, что вооруженный конфликт неизбежен. На Хорватию нападут, особенно когда такой человек, как Милошевич, придет к власти в Сербии.

Но, кроме разговоров, что велись на террасе в кафе «Рубин», в городе практически ничего не происходило. Несколько сотен местных сербов вели себя спокойно, на них, в свою очередь, тоже никто не нападал. Все знали священника из их православной церкви и здоровались с ним. Овощи по-прежнему покупали у Горана Костича, который любил повторять, что тыквы – это просто тыквы и паспорт им не нужен.

Люди продолжали жить как прежде, а их судьбы решались в больших городах, как это было во времена Венеции, Стамбула, Вены, Берлина и Белграда. Порой на бухту и город падала тень, обычно мимолетная, как тени от облаков на серых склонах Велебита, но иногда жителям казалось, будто солнечный свет и искрящееся синее море что-то скрывают – быть может, приближающуюся беду, которая навсегда изменит не только их жизни, но даже неминуемую смерть.

Все же большинство предпочитало об этом не думать. Не думать и день за днем жить привычной жизнью казалось самым разумным. А мы тут при чем? Может, и ни при чем. А если и при чем, то все равно ничего не изменить. Какое нам дело до остального мира? Если ему что-то понадобится, он даст о себе знать, и посмотрим, что будет. Быть может, именно такое поведение и сохраняло их тысячелетиями, тогда как богачи из дожей, султаны, кайзеры и диктаторы давно пали. Тыквы – это просто тыквы.

Андрей и Йосип сидели на ступенях памятника и делились хлебом с салями. Йосип впервые рассказывал приятелю о жене и о своем ужасном браке. Андрей молча слушал, польщенный оказанным доверием, стараясь не перебивать друга даже малейшим замечанием.

Йосип рассказывал, что они с Марио прошли войну и выжили, а в 1945-м вернулись в городок, где их встречали как героев. У них завязались отношения с сестрами Марией и Любицей.

– В то время, – объяснял Йосип, – все было не так, как сейчас. Теперь молодые люди могут ждать, пока не встретят любовь всей своей жизни. Как ты сейчас. Но в наше время…

Всем хотелось жениться и выйти замуж как можно скорее и создать семью, чтобы восполнить потерянные годы. Он вполне мог жениться на Марии, а Марио на Любице.

– Тогда все сложилось бы иначе. Они были жизнерадостными девушками… а мы, конечно, оба героями. – Йосип выплюнул кусочек шкурки от салями, которые, правда, теперь делают из пластика. – Ты Марию знаешь? Жену Марио.

Андрей ответил, что не особо, но она красивая женщина. Ему очень понравилось, когда она выкрасилась в блондинку. Искусственные блондинки, такие как Грейс из Монако, ему нравятся даже больше натуральных.

Дело вкуса. Йосип продолжал:

– Мария могла стать моей женой. Мы танцевали с ней не меньше, чем Любица с Марио. Но, как это обычно бывает, у женщин свои планы, и вот она уже у алтаря с Марио, а я с Любицей.

Это была двойная свадьба, сестры в один день выходили замуж за мужчин, рожденных в один день. Событие, которое, по словам тогдашнего бургомистра, предвещало новое, полное надежд будущее.

– Что из этого вышло, ты знаешь. У Марио с женой родился здоровый сын. А у меня – Димо.

– А что было с Димо? – уточнил Андрей.

Йосип рассказал. Еще он рассказал о Катарине и о прогрессирующем психическом и физическом упадке жены.

– Тебе не позавидуешь, – посочувствовал Андрей.

– Что уж там, – отмахнулся Йосип. – Всем сейчас трудно. Тебе тоже.

– Что правда, то правда, – согласился Андрей.

Какое-то время они сидели молча и смотрели на городские крыши.

Потом Йосип робко поинтересовался:

– А моя жена… как бы это сказать… проявляла к тебе знаки внимания? Искала близости непристойным образом?

– Нет, – испугался Андрей, – такого не было. Но мысли в голове у нее точно странные.

Йосип кивнул:

– Так и есть. Особенно обо мне. Она страшно ревнует, понимаешь. Превращает мою жизнь в ад.

Андрей ничего не ответил и открыл две бутылки пива зажигалкой – этому трюку он научился у Марковича.

– Она постоянно подозревает меня, думает, я таскаюсь за другими женщинами. А между нами все уже давно не так, как должно быть в браке. Понимаешь, о чем я?

Андрей кивнул и поставил бутылки между ними.

– Я уже не молод, но у мужчин есть потребности. Сейчас я не только о теле. Нам нужна женщина, с которой можно и порадоваться, и погрустить.

Они одновременно подняли бутылки. Все ясно без лишних слов.

Андрей пил, наблюдая за кроликами, которые копошились внизу между рельсами и время от времени перепрыгивали через них. Надо будет взять с собой Лайку и устроить ей охоту.

– Знаю, каково это, – сказал он. – Я тоже один.

– Ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди.

Такого чувства у Андрея не было уже давно, но и таких проблем, как у Тудмана, тоже.

Тот немного помолчал, а потом сказал:

– Я тебе кое-что расскажу. По секрету.

– Останется между нами, – пообещал Андрей.

– У меня есть любимая женщина. Она живет в Загребе. Ее зовут Яна.

План Йосипа был прост: пометить одну купюру, а через день после передачи денег неожиданно появиться в магазине Шмитца и потребовать, чтобы тот предъявил кассу и кошелек. Если там окажется меченая купюра, подозрение подтвердится, а кошмар закончится. И для Андрея штраф тоже уйдет в прошлое, потому что его деньги будут не нужны.

Одна-единственная купюра, та, что с королевой, в свое время решила судьбу Андрея, одна-единственная купюра станет его спасением сейчас.

Он выбрал бумажку в тысячу динаров – именно этому номиналу отдавали предпочтение и он сам, и шантажист. Такие купюры он доставал из белого контейнера в том же количестве, что сам оставлял под бетонным блоком на Миклоша Зриньи.

Йосип внимательно проверил, где стоит «фиат» Шмитца. Он редко им пользуется, и, если после передачи денег машина будет стоять в другом месте, это станет дополнительным доказательством.

– Что делаешь? – с любопытством спросила Катарина.

– Папа украшает деньги, – объяснил Йосип. – У тебя карандаш есть?

Дочь вернулась со школьным пеналом и положила голову отцу на плечо.

– Нарисовать усики, вот здорово! – обрадовалась она.

Аскетичная голова великого изобретателя Николы Теслы взирала на них и впрямь сурово.

– Усы у него уже есть.

– Но не рыжие же, – возразила Катарина и вытащила из пенала красный фломастер.

Йосип думал закрасить черным нолик, ведь слишком броской помета быть не должна, и тут осознал, что все купюры пронумерованы. Перед ним лежала купюра АЕ 1860991. Нет никакой необходимости помечать купюру, если запомнить или записать ее номер. Век живи – век учись.

– А волосы будут зеленые! – загорелась Катарина и стала зубами снимать с фломастеров колпачки. В последнее время у нее опять сильно текли слюни, а Йосип был в кителе, поэтому вытирал ее подбородок салфеткой. Она, как обычно, радостно подставляла ему лицо.

– Знаешь, я тут подумал… а давай лучше не будем. Деньги ведь государственные.

АЕ 1860991.

Андрей был совершенно ошарашен, что Йосип сам признался в интрижке, которой он его шантажировал целых два года.

Тудман слишком хорош для этого мира. Не означает ли это, что сам он для него слишком плох?

Так дальше продолжаться не может. Если бы не когтистые лапы его собственного шантажиста, все бы уже давным-давно кончилось. Тудман страдал от невыносимой полоумной жены, он потерял сына, заботится о душевнобольной дочке и о собаке. Пора прекращать. Даже если Андрей не выяснит, кто шантажирует его самого, даже если еще много лет придется платить дань, чтобы сохранить работу и его не разоблачили. Он решил отказаться от дорогого виски и казино; врач поставил ему диабет и остался недоволен работой печени, поэтому умеренность пойдет ему на пользу. Если жить экономно, можно попытаться удовлетворять шантажиста, не пользуясь деньгами Йосипа. Йосип даже пригласил его порыбачить. Еще никогда его не приглашали на такие вылазки, и он был польщен, хотя ни рыбу, ни рыбалку не любил.

Талант фотографа – вот что поможет решить проблему. Верный поклонник в лице Шмитца у него уже есть. Странный старик, но Андреем он восхищается. Если удастся сделать уникальную серию снимков аполлона – настолько редкой бабочки, что, кроме него, никто и никогда не видел ее за пределами Национального заповедника, – Шмитц напечатает открытки или даже календарь. А во время одиноких прогулок к высоковольтной мачте на лысых склонах Велебита есть все шансы встретить этот редкий экземпляр. Он решил, что самый последний раз принудит Тудмана к выплате и на эти деньги купит камеру, которую посоветовал Шмитц, чтобы попытаться разделаться с долгом.

Спустя неделю Андрей забрал деньги и пошел прямиком в фотоателье. У него был выходной, и он хотел сразу ехать дальше, чтобы застать бабочку-аполлона.

– Почему бы тебе не взять мою машину, мальчик? – предложил Шмитц, когда они прикрутили объектив к его новой лейке. – Мне она не нужна. Я почти не езжу, а в баке еще полно бензина.

Андрей принял предложение старика, хотя прав у него не было. Достойное уважения предложение, делавшее Шмитцу честь, – доверить ему ключи от машины!

Машинка оказалась крошечная, Андрей с трудом в нее поместился. Проехать на ней маршрут, который он обычно преодолевал на велосипеде, было очень любопытно. Сам он считал, что управляет неплохо, пока не доходило до переключения скоростей. Чтобы видеть дорогу, Андрей сидел на маленьком стульчике, сильно наклонившись вперед, а его большие ботинки порой задевали не ту педаль, из-за чего он чуть было не сбил козу. Андрей припарковал «фиат» так, чтобы можно было отъехать передом, потому что не был уверен, что разберется с задней передачей.

Аполлона он заметил неожиданно, на склоне, когда обернулся на полпути удостовериться, что одолженный «фиат» в целости и сохранности стоит на обочине, а может, чтобы еще разок насладиться видом припаркованного автомобиля, ключи от которого лежали у него в кармане.

Над полем будто носилась легчайшая бумажная салфетка или даже один ее слой, но был штиль, травинки и стебли лаванды стояли не шелохнувшись, море вдали молчало у ног побережья.

Бабочка порхала белой точкой или того меньше. Когда ее крылья смыкались, она становилась невидимкой. Как звездочка ясным днем, мимолетная и неуловимая. Андрей подумал: это моя звезда Аустерлица. Когда-то он прочитал в биографии Наполеона, что император часто видел в небе невидимую для всех остальных звезду. Аустерлиц, где бы он ни был, считается крупнейшей победой императора. Если получится четко сфотографировать бабочку, это станет его триумфом.

Андрей снял крышку с нового объектива и дальше пошел крадучись. Он наведет камеру при первой же возможности, даже если увеличивать придется до упора. Не понадобилось. Бабочка-аполлон парила вверх по холму прямо в его сторону.

Перед Андреем парил шанс всей его жизни. Он замер.

Как профессиональная фотомодель, бабочка присела на кончик стебля лаванды не более чем в восьми метрах от фотографа.

В центре видоискателя кружок, диагонально разделенный надвое; если картинка с обеих сторон точно совпадет, снимок будет четким.

Андрей повернул кольцо, и большие красные точки на крыльях бабочки совпали. Он приблизил сильнее, пока бабочка не заполнила почти весь кадр, и снова навел резкость. Стал виден закругленный хоботок, пьющий нектар, двойная пара глаз, смотревших на него взглядом той вульгарной девицы, за которой он ухаживал на пляже. С этого ракурса в качестве заднего плана выступали размытое синее море и небо – идеально. Бабочка продолжала позировать, показывала все положения крыльев и терпеливо ждала, пока он экспериментировал с выдержкой в течение тридцати шести кадров.

Андрей был воодушевлен настолько, что не разозлился на бабочку, когда та улетела, пока он вставлял новую пленку. Право дивы. Он даже не стал ее преследовать, когда она запорхала вверх по склону и вскоре скрылась из виду. Если все получилось, то он только что отснял уникальную серию захватывающих дух фотографий.

Он поспешил обратно в город, припарковал «фиат» неподалеку от магазинчика Шмитца, заехав задним колесом на тротуар, и пошел домой отметить победу бокалом односолодового и тарелкой томатного супа.

Надолго его терпения не хватило. Спустя полчаса он положил пленку в карман и отправился в фотоателье.

_____

На двери довольно криво висела табличка «Закрыто», хотя было только полседьмого, Но дверь оказалась не заперта.

Самого Шмитца он сначала не заметил и подумал, что, возможно, тот вышел за сигаретами. Но потом из-за прилавка послышались стоны.

Шмитц сидел на полу с окровавленным платком в руке, положив локоть на табуретку. Галстук криво висел поверх шерстяной жилетки. Старик глупо смотрел перед собой.

– Папа Шмитц! – закричал Андрей и сразу бросился к нему.

Он еще никогда не оказывал первую помощь, но раз Марио и Тудман смогли, то сможет и он. Побежав в заднюю комнату, он намочил кухонное полотенце и наполнил водой пластиковый стаканчик.

– Что произошло? – спросил он, когда омыл лицо Шмитца и поднес стакан к его губам. – Погоди, помогу тебе встать… – Он подхватил низенького старика под руки и усадил на табурет.

Шмитц продолжал смотреть перед собой потерянным взглядом, словно пытался избавиться от кошмарного призрака.

– Это я, Андрей… – Не зная, чем еще помочь, он пригладил волосы старика мокрым полотенцем. – Врача вызвать?

Шмитц отрицательно затряс головой, будто ни один врач на свете не был способен ему помочь.

– На меня напали. Он меня ограбил.

– Кто?

– Он угрожал мне. И избил.

– Да кто же?

– Он забрал все деньги из кассы. И все, что было в кошельке.

Андрей молча запер дверь магазина. Когда он вернулся, Шмитц поднял голову и произнес:

– Тудман. Йосип Тудман.

У Андрея закружилась голова. Еще недавно он был добрым самаритянином, но теперь дело приняло совсем другой оборот. Андрей взял стул, развернул его и сел, как это обычно делал Коломбо.

– Тудман вошел и сказал: «Твоя машина стоит не там, где вчера». Какая ему вообще разница? Тогда он запер дверь и приблизился. Я думал, дело в политике, в моих идеалах, но он хотел посмотреть на деньги в кассе.

– На деньги?

– Да. Покопался в отделении для тысячных купюр, взял оттуда одну и стал внимательно ее рассматривать.

– А потом?

– Потом заявил: «Грязный шантажист!» – и ударил меня в лицо.

– А ты?

– Я сказал: «Ты о чем вообще?» – а он заорал: «Откуда у тебя эта купюра? Может, из-под бетонного блока на Миклоша Зриньи или нет?» Я ответил, что нет, от одного клиента. «Какого клиента?» – спросил он.

Андрей задержал дыхание, но ничего не сказал. В глазах Шмитца появилась томность, вызывавшая беспокойство и необъяснимую неприязнь.

– От одного туриста, сказал я, но он мне не поверил. Мальчик, эту купюру принес ты… Ты ведь ничего плохого не сделал?

– Нет, папа Шмитц. Конечно нет.

Старик с облегчением кивнул и положил свою рябую ладонь на его руку.

– А дальше?

– Тудман забрал деньги из кассы и кошелька и сказал, что это лишь начало выплаты долга. Еще сказал что-то про кошмар, который теперь навсегда закончился. Я предупредил, что заявлю на него. Он возразил, что я этого не сделаю, потому что я шантажист. А я настаивал, что заявлю, потому что он совершил ограбление и что об этом узнают. Тогда он сказал, что нам лучше урегулировать вопрос полюбовно, чтобы не сделать еще хуже. А потом ушел.

Андрей понимал, что ему необходимо время все обдумать, поэтому достал из кармана пленку:

– Вот. Кажется, они великолепны. Я бы их сразу проявил и напечатал. – Он торжественно поставил пленку на витрину.

– Доволен телескопическим объективом? – спросил Шмитц с хитрой ухмылкой.

– О да, абсолютно. Посмотрим снимки завтра утром? Мне бы сейчас хотелось домой, если я тебе не нужен.

– Иди, мой мальчик. Я справлюсь.

Когда Андрей уже взялся за дверную ручку, Шмитц тихо спросил:

– Ты ничего не забыл?

Андрей недоверчиво обернулся:

– Что ты имеешь в виду?

– Ключи от машины.

После всего, что произошло, Йосип не мог просто взять и пойти домой. Впервые со времен войны он совершил насилие. «Правда на моей стороне», – все время повторял он, маршируя по бульвару, будто бы куда-то целенаправленно шел, хотя на самом деле ему никуда не хотелось идти. Правда на его стороне. Шантажист разоблачен, а он преподал ему урок. Часть своих денег он уже получил обратно. Малую часть. Он не сожалеет о том, что ударил Шмитца в лицо, зло не стоит щадить только потому, что оно маскируется под личиной немощного старика. Вообще-то он проявил милосердие – этого мелкого грязного антисемита стоило бы отмутузить как следует. Ночной кошмар позади, он освободился от вампира, который так долго наживался на его отношениях с Яной, а в ближайшем будущем можно даже рассчитывать на выплаты, которые обеспечат Яне столь необходимую ей роскошь. Хотя можно ли действительно на них рассчитывать? Шмитц угрожал написать заявление. А если он так и сделает…

Йосип шел по бульвару, последняя пальма давно осталась позади.

Смеркалось, из мусорных мешков вылезали и разбегались во все стороны коты. Он мимоходом ответил на приветствие мужчин, возившихся на пляже с лодками. Хочется, чтобы Яна была рядом. На балюстраде сидел серый полосатый кот. Оценив Йосипа, он посчитал, что убегать не стоит. На западе над темным морем повисла грязно-оранжевая полоса света. Жарко, слишком жарко – Йосип снял китель. Там, где уличные фонари поднимались вместе с асфальтированной дорогой и спустя несколько световых пятен снова бросали ее на многие километры, он свернул на темную скалистую тропинку над побережьем.

Теперь он уже не был так уверен в своем деле. Шантаж прекратится, это очевидно, но придется торговаться со Шмитцем, чтобы тот не написал заявление, и от этой мысли становилось ужасно тягостно.

Когда он приблизился к бухте, где когда-то в военных целях построили бетонную набережную и куда теперь стекала городская канализация, теплый ветер стал отдавать солью, водорослями и мусором.

Чтобы придать хоть какой-то смысл прогулке, Йосип присел на поржавелый кнехт. «Что я здесь делаю? – вскоре подумал он. – Мне нужно домой. Мужчина при любых обстоятельствах должен возвращаться домой». Когда он войдет, Катарина уже будет в постели. Жена, конечно, нет. Йосип угрюмо смотрел на далекие звезды, которые начали появляться исподтишка, будто пришли требовать свою добычу на следующий день после схватки. Вонь в бухте стояла удушающая.

После перепалки со Шмитцем прошло уже три часа, и в кармане лежали деньги, но всю обратную дорогу Йосип был расстроен и зол. Казалось, он каким-то образом изменился, когда проявил жестокость и ударил старика в лицо. Жену, несмотря на все ее выходки, он за все годы ужасного брака и пальцем не тронул. И в собственных глазах это давало ему определенный моральный перевес, основания чувствовать себя справедливым человеком. Но теперь Йосип думал: только бы дверь в ее комнату оказалась закрыта. Если она выйдет и начнет возникать, я с ней расправлюсь. Превращу ее дебильную круглую харю в кашу. Он требовал от вселенной, чтобы хотя бы сегодня вечером она оставила его в покое.

В тот момент, когда перед ним показался освещенный асфальт, уличные фонари внезапно погасли. Оказывается, уже очень поздно.

Он надел китель и выпрямился, на случай если встретит еще кого-нибудь.

Но на темном бульваре не было ни души. Лишь несколько припаркованных машин, среди которых машина Шмитца, стоявшая довольно криво, задним колесом на тротуаре. Очень вредно для шин, даже нормально ездить не умеет.

Йосип как раз собирался свернуть в крутой переулок, ведущий к его дому, когда это произошло.

Взрыв высоко в горах. Должно быть, на полпути в Лоспик. Потом яркая вспышка, осветившая низкие облака. Когда огонь потух, раздались резкие хлопки и выстрелы. Йосип прислушался. Больше ничего не было видно, но он хорошо знал последовательность: отдельные выстрелы и сразу очереди из автоматического оружия. Последнее слово за ними. Все это он помнил еще с тех времен, когда много лет назад на этих же холмах воевал против оккупантов. Правда, выстрелы теперь звучали иначе, будто старая песня в новом исполнении, но он знал, что они означают. До их городка добралась война.

После визита к Шмитцу Андрей отправился в противоположном направлении, по бульвару на юг. Там, где линия фонарей поднималась в горы к турецкому форту, он пошел по неосвещенной узкой дороге, ведущей к старой рыбацкой деревне, а затем переходившей в извилистую прибрежную тропинку. Домой ему не хотелось, там пришлось бы остаться наедине с собой. День почти прошел, но так и не оставлял его в покое. Закат оказался продолжительным и упрямым, оранжевые полосы не давали ночи опуститься. А завтра новый день. Жизнь запутаннее, чем хотелось бы. Теперь у него есть бабочка-аполлон, но даже если фотографии будут хорошо продаваться, от Йосипа Тудмана он еще не избавился, ведь теперь тот думает, что его шантажировал Шмитц. Он угрожал старику, и если будет продолжать в том же духе, то вполне возможно, что Шмитц не выдержит и назовет человека, который принес ту купюру.

Андрей собирался никогда больше не посылать Тудману писем с требованием денег, но теперь придется, иначе тот не поймет, что заблуждается насчет Шмитца.

Это должно быть письмо в стиле самых первых, как та открытка с казино в Риеке: наглая, циничная и немного легкомысленная; стиль гуляки-оппортуниста, ни в чем не похожего на старого Шмитца, снова беззаботно требовавшего денег, чтобы оплатить жизнь на широкую ногу. Может, забронировать отпуск в Сен-Тропе или где-то вроде него и написать оттуда? А как скрыть свое отсутствие?

Вообще-то Тудману следовало догадаться, что открытка из Риеки никак не могла быть от такого старого инвалида, как Шмитц, но чертова купюра его ослепила.

Тудман не разбирается в людях, нет у него жизненного опыта.

Взрыв на холме удивил Андрея, и сначала он подумал о дорожных работах, но зарево высоко в Велебите как раз в тот момент, когда его солнечный тезка наконец утонул в море, должно было иметь другую причину. Он еще никогда не видел войны, разве что в кино, поэтому выстрелы и последовавшая за ними автоматная очередь наполнили его почтением и гордостью. Особенно по отношению к самому себе, потому что потом он сможет сказать: я пережил войну.