Текст книги "Шальные Кэрью"

Автор книги: Марта Остенсо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА V

Год подходил к концу, и мать Эльзы оббила от холода верх и низ двери разным тряпьем, а на ночь закладывала пороги старыми мучными мешками, обрывками ковров и всякой всячины. В степи зима была особенно чувствительна. Мать приготовила из лука и жженого сахара микстуру от кашля, более противную, чем касторка. На праздники приехал домой Риф, какой-то совсем другой Риф, который до поздней ночи сидел у кухонной печи с большой книгой на коленях. Риф, конечно, был рад повидаться со всеми, он часами рассказывал им о своей жизни в городе и все время повторял, как хорошо он себя чувствует здесь, у себя дома. И все-таки Эльзе казалось, что он стал почти чужим среди семьи. Может быть, так казалось потому, что он вдруг сделался мужчиной с мужскими манерами и образом мыслей. Эльза любила по вечерам сидеть в кухне немного в стороне от него и наблюдать за ним, зная, что в нем пробудился уже призыв к другому миру и к другой жизни, не той, какой жили они здесь, в Эльдерской балке. При мысли об этом становилось немножко грустно, а вместе с тем она приносила и радость – радость за Рифа.

Выпал снег, и подошел Новый год, покрыв все пушистой белизной и скруглив контуры местности. Под тополями у дома ложились длинные синие тени, а между ними, там, где мягко ударяло солнце, снег окрашивался в цвет зрелого персика. Эльза любовалась из окна чудесной кущей тополей, переливавшейся зимними оттенками. Она смотрела и дальше, туда, где в своих чарах стоял дом Кэрью. Там сегодня праздновали свадьбу Флоренс Кэрью, на которой присутствовало множество гостей: зажиточных фермеров, жителей соседнего городка и даже ближайшего большого города. Отец и мать говорили утром об этой свадьбе.

– Кэрью совсем уж укоренились здесь, – сказала мать.

– А почему бы и не так? – отрезал отец. – Ты – как кошка над мясом. Брось-ка ворчать!

Мать Эльзы всегда перед всеми робела. Сейчас ее смущала свадьба Флоренс Кэрью с Мейлоном Брином. Может быть, робел и отец, несмотря на все окрики и высмеивания по адресу матери. Эльза не боялась Кэрью, пока ее не заставляли ездить к ним одной, предлагать их дамам шерстяные чулки и показывать свои ноги. Она закрыла глаза и представила себе Флоренс Кэрью в ее свадебном платье – бархатном, цвета слоновой кости, о чем сообщила Эльзе Фанни Ипсмиллер. Бархатное, и такого цвета, ух! И такое мягкое! Но Флоренс выходила за сурового человека и за человека старого. Он был высок, бледен и носил палку, хотя и не опирался на нее. Эльза часто видела его на улицах Сендауэра. И Бэлис тоже там, похожий на картинку в школе, изображавшую сэра Галаада со своим конем. И Питер Кэрью там, смеющийся так, что все помирают от хохота.

Эльза отвернулась от окна, насупившись и прикусив нижнюю губу.

«Не люблю я этих Кэрью, – думала она. – Это потому, что они не заплатили настоящую цену за землю, и Риф потерял руку. Ненавижу их… за их толстые икры и за манеру ездить верхом. Ненавижу Бэлиса… больше всех ненавижу его! Наступать на ногу, когда ничего нельзя даже сказать в ответ из-за посторонних!».

В последний субботний вечер перед отъездом Рифа в город Эльза пошла с ним покататься на коньках по замерзшему ручью в балке. Еще у дома они видели костры, которые разложили на льду конькобежцы из Сендауэра. Там должны были быть также и жители балки. Придут, может быть, девочки Мэгнюсон, Лили и Клэрис Флетчер, мальчики Уитни и молодой Нильс Лендквист. В обществе Рифа Эльза могла появиться среди них с гордым видом и без всякого страха. Мальчики Уитни будут держаться на расстоянии! Она не побоится встретиться и с самими Кэрью, но у Кэрью, наверное, есть свой пруд для катания вблизи дома. Уж довольно с них и того, что они ходили в школу вместе с детьми из балки!

Тем не менее еще на порядочном расстоянии от катка Эльза с несомненностью узнала Бэлиса Кэрью и его сестру Аду, скользивших мимо одного из костров. Как ей хотелось, чтобы она ошиблась! Бэлис захочет болтать с Рифом, и она будет предоставлена самой себе.

Когда Риф помогал сестре надевать коньки, вдруг подкатил Бэлис и схватил Рифа за плечи.

– Здравствуй, Риф, дружище! – воскликнул он.

– Здравствуй, Бэй!

Эльза подняла глаза и увидела лицо Бэлиса, освещенное огнем костра. Она принялась закреплять ремни коньков, а Риф встал и пустился в разговор с Бэлисом об ученье, о городе и о бывшей в Новый год свадьбе. Эльза слушала, делая вид, что не обращает внимания на обоих молодых людей, и злобно раздумывала:

«И с чего это Бэлис Кэрью проявляет такую дружбу к Рифу? Он только притворяется, чтобы быть любезным. А мы не нуждаемся в этом. Будь я на месте Рифа, я была бы так любезна с этим Кэрью, что он помер бы от этого! Риф должен был бы пустить в ход свои ученые слова, которыми он щеголяет передо мной. Почему он этого не делает? Я бы уж не прозевала. Я была бы так любезна, что…»

В эту минуту Бэлис обратился к ней. Она подняла голову и увидела, что он наклонился к ней с насмешливой любезностью, приблизив свое лицо почти вплотную к ее лицу.

– Не окажете ли вы мне честь сделать со мной первый тур? – весьма галантно спросил он ее.

Она медленно поднялась, глядя на Рифа.

– Ступай, Эльза. Я подожду тебя, – согласился Риф. Эльза почувствовала головокружение, жар и гнев, все вместе. Риф будет спорить, если она скажет «нет». Кроме того, этим она выказала бы свой страх или смущение. Она протянула Бэлису руки и сразу почувствовала себя увлекаемой по льду от костра вверх по ручью в бледный звездный свет. Вокруг них скользили тени и слышались голоса, веселые голоса, болтавшие, смеявшиеся, перекликавшиеся вдоль речки.

Впереди них, на недалеком расстоянии, под обнаженными ветвями плакучей ивы остановились две фигуры. Они казались смутными тенями среди снега, освещенного слабым мерцанием звезд. И вдруг на секунду они слились в одну тень, после чего раздался звонкий девичий смех. Эльза узнала по смеху, что это была Лили Флетчер, которая нервно смеялась, потому что кто-то поцеловал ее под ветвями ивы.

– Поедем назад, – внезапно сказала Эльза.

Это были ее первые слова с тех пор, как она рассталась с Рифом. Бэлис тоже молчал.

– Вы испугались дерева поцелуев? – произнес он.

Эльза прикусила губу, чтобы сдержаться и не ответить на эти слова. Она была слишком рассержена, чтобы отвечать. Она почувствовала, как ее щеки зарделись на морозе. Повернувшись и не говоря ни слова, она помчалась обратно. Вернувшись к костру, они нашли Рифа на том же самом месте, где его оставили. Он поджидал их. Эльза подкатила к нему и ухватилась за него обеими руками. Бэлис, остановившись около Рифа, засмеялся и сказал:

– Недурно для маленькой девочки, Риф! Она будет прекрасным конькобежцем, когда вырастет.

«Корчит из себя мужчину, потому что опять находится в обществе Рифа!» – снова подумала Эльза. Она подняла лицо и слегка сморщила нос, не удостаивая Бэлиса даже улыбкой. Риф взглянул на нее и, так же как Бэлис, засмеялся.

– Где ты пропадал, Бэлис? – послышался голос.

Это была Ада, подбежавшая к ним с другой стороны катка. Она окинула Бэлиса ледяным взглядом и поджала губы.

– А, здравствуйте, Риф! Здравствуйте, Эльза! – поздоровалась она с ними, улыбаясь своей глупой улыбкой. – А я и не знала, что вы здесь. Прокати меня, Бэлис. Скоро уже пора домой.

Эльза и Риф смотрели, как они убегали.

– Вот и еще одна из Кэрью, ухаживающая за одним из Кэрью! – с усмешкой заметил Риф. – Ну, Эльза, покатим и посмотрим, кто здесь есть.

Эльза видела, как время владычествует над землей, изменяя ее вид по своей воле, видела, как времена года сменяют друг друга, принося на землю и свет, и тени, и долгие неумолчные шумы. Наступал апрель и своим дыханием обнажал от снега поля, темные и душистые. Неутомимый июнь покрывал землю травой, еще не омраченной предчувствием смерти. Октябрь подкрадывался грустный, терпеливый и нерешительный. А затем белый сон… И все это по воле приливов и отливов времен года.

Она видела также, что и человеческие существа не отличались в этом от самой земли: время также распоряжалось ими по своей воле. Наступил некий август, и названия местностей Старого света, которые давно покоились в памяти людей, овеянные нежными красками романтизма, вдруг ожили в пламени ночных зарниц и отблесках догорающих развалин. Не проходило вечера без того, чтобы дядя Фред не приносил из Стендауэра новостей о погибших городах, сражающихся легионах и потонувших кораблях. Разговоры за столом постепенно выходили за пределы того мирка, в котором жили отец Эльзы и дядя Фред.

Стив Бауэрс, возделывавший свою землю со всем пылом души и с напряжением всех сил тела для того, чтобы его детям выпал на долю лучший жизненный жребий, теперь был как-то неподвижен и как будто чего-то выжидал, хотя и продолжал упорно каждый день выходить на полевые работы. Глаза матери Эльзы, всегда светившиеся стремлением к более светлому будущему, теперь отражали смущение, растерянность.

Риф после двух лет, проведенных в городе в юридической школе, жил сейчас дома, продолжая тратить силы на обработку клочка земли в Балке, просиживая ночи над своими книгами и в душе питая слепую надежду отвоевать себе свободу от нескольких жалких акров истощенной земли, поработивших его отца. Да и сама Эльза все больше и больше предавалась мечтам о жизни, которая была бы не похожа на жизнь в балке, и предавалась им горячо, хотя эти мечты тускнели, когда она слышала бормотание отца над газетой: «Угодим в эту кашу и мы, может быть, еще до следующего года», и поддакивания дяди Фреда: «Да, да, даже раньше!». А мать причитала над своей работой: «И наш мальчик, может быть, будет петь и умирать, петь и умирать на другом конце света!».

Эльза заметила также, что во всей округе только одни Кэрью живут так, как будто ничто постороннее их не касалось, раз у них в доме был мир да лад. Она видела их очень редко. Майкл, женившийся теперь на Нелли Блок, дочери пастора, помогал по хозяйству в их большой ферме, а Бэлис учился в колледже в городе. Джоэль, младший из трех братьев, также должен был скоро отправиться туда. Флоренс, жена Мейлона Брина, два раза в год ездила в город для покупки платьев. Аду отослали в пансион. Питер Кэрью постоянно уезжал верхом один, и никто не знал куда, а возвращался он очень часто лишь тогда, когда его привозили домой жена или мисс Хилдред. Поговаривали, что Питер слишком много времени проводит среди цыган на южной окраине Гэрли, и даже отец Эльзы начинал предсказывать, что из этого не выйдет добра.

Но Эльзе, что бы там ни говорили, казалось вполне естественным, что Питер Кэрью уезжал, не давая в этом никому отчета. Она всегда выделяла его среди остальных Кэрью. Он вообще почти не принадлежал в ее глазах к реальному миру. Она помнила, как однажды, когда она бродила по канаве, он подъехал к ней и ускакал, хохоча над тем, что она ему сказала. Он все удалялся и удалялся, и не казалось ли ей тогда, что он взлетел от нее в голубовато-белые облака? Она ненавидела Кэрью, но Питер был из другого мира. Она рассказала однажды о своем воспоминании дома за ужином после того, как в тот день услышала в школе пересуды о Питере. Отец ничего не сказал и с минуту молчал, глядя на нее, а потом произнес:

– Пусть там, в школе, не вбивают вам в головы ложные мысли. Кэрью – хорошие люди.

ГЛАВА VI

Однажды вечером, в начале мая, на ферме Бауэрсов появился в первый раз Джо Трэси. Он пришел пешком, пробираясь полями к северу, и подошел к тополям, сверкавшим в лучах закатного солнца. Эльза, выглядывавшая из кухонного окна, заметила идущего человека и подумала, что это возвращается с поля дядя Фред. Но через минуту она убедилась в своей ошибке. Человек был чуточку повыше дяди Фреда, такого роста, подумала она, какого был дядя Фред раньше, до того, как на его плечи навалилась тяжесть годов. Кроме того, человек как будто напевал… нет, не напевал!

– Кто-то идет через поле по дороге от Кэрью, – сказала Эльза матери, которая только что покончила со своими хлопотами на кухне. – Послушай-ка, он, кажется, наигрывает на банджо или на чем-то в этом роде:

Мать подошла к окну и выглянула через плечо Эльзы.

– Вот странная вещь! – с удивлением сказала она. – В такое время дня идти без шляпы! И как будто он идет от Кэрью.

– Вероятно, он идет к нашим мальчикам, – заметила Эльза.

– Пойди вымой руки и сними передник, – ответила с деланным равнодушием мать. – Пора покончить с работой. Ты достаточно потрудилась сегодня, Ступай-ка…

Она не сказала, что Эльза, которой теперь было уже восемнадцать лет, могла ожидать визитов молодых людей и на всякий случай должна была заботиться о своем внешнем виде. Эльза осталась в дверях, следя глазами за молодым человеком, который сейчас уже разговаривал во дворе, около риги, с Рифом и Леоном. Незнакомец казался теперь выше ростом, хотя он и не так высок, как Бэлис Кэрью. В его облике ощущалась какая-то могучая сила, которую может породить близость к земле.

Риф и Леон двинулись по дорожке от риги, и незнакомец шел между ними. Эльза спокойно вышла из двери во двор.

– Это Джо Трэси, Эльза, – сказал Риф. – Он работает у Кэрью.

– Здравствуйте! – произнес, любезно осклабившись, незнакомец и потряс руку Эльзы так, что она дрогнула. – Это очень смело, что я так явился к вам? – продолжал он, небрежно и не без рисовки перебирая струны гитары, висевшей у него на перекинутом через плечо зеленом шнурке. – Эх, потянуло меня пойти куда-нибудь сегодня вечером! Я ведь там не чувствую себя дома – просто наемный рабочий. Я не ссорюсь с ними. Только они там не по мне, особенно их женщины. Вот я и стосковался по людям, не могу без живых людей. Вот и все!

Мать Эльзы показалась в дверях. Она принесла из кухни два стула. Леон поставил их на землю и придвинул один из них гостю. Эльза и Риф уселись на ступеньках.

– Вы играете на гитаре? – начала разговор Эльза, немного смущенная развязными манерами и бойкой речью незнакомца.

– Нет, леди, – ответил тот важно, – это просто кухонная плита, которую я таскаю с собой, чтобы чувствовать что-нибудь в руке. Что, попали в перестрелку? – обратился он к Рифу, заметив его искалеченную руку.

Он говорил небрежным тоном человека, для которого перестрелки являются самым заурядным явлением.

– Нет, – ответил Риф так же скромно, как он всегда отвечал на этот вопрос. – Я потерял руку на старой ветряной мельнице, еще ребенком. Но я научился обходиться без нее. Я, право, даже не замечаю ее отсутствия. Вы бы удивились, если бы узнали, как легко можно к этому привыкнуть.

– Да, в самом деле, – добавил в свою очередь Леон, – если бы я мог обеими руками делать столько, сколько Риф одной, я был бы очень доволен. Заставьте его как-нибудь сплести при вас веревку, и вы увидите.

– Ну, что ж! У меня самого не хватает двух пальцев на ноге, – быстро сказал Джо, и Эльзе, всегда инстинктивно защищавшей Рифа, очень захотелось узнать, верно ли это. Высказанная, хотя бы и очень деликатно, жалость к Рифу всегда вызывала в Эльзе старое озлобление. Она давно уже старалась побороть это чувство, говоря самой себе, что это ребячество – ее стремление вставать без всякой причины на защиту Рифа. Но эта привычка слишком укоренилась в ее натуре. Так и сейчас она понимала, что Джо Трэси вовсе и не думал выказывать жалость к Рифу. Джо Трэси просто хотелось поговорить. Он начал рассказывать им о том, как он жил, прежде чем попал в Сендауэр на работу к Кэрью. Он рассказывал все это нараспев, так что они слушали его, как бывало в старину люди слушали какого-нибудь бродячего менестреля, который напевал свои сказания, перебирая пальцами струны своего инструмента. Так думала Эльза.

Гость рассказывал о пустынях и плоскогорьях, о вершинах гор и о долинах, о ползучих песках и волнистых степях, об ущельях, залитых тысячами закатных лучей. Он говорил о ночах в Мексике и о днях в Сьерре, о жарких полуденных часах в дикой скалистой местности в штате Дакота – «Дурных землях» и о проносящихся там ледяных буранах. И все время, рассказывая, он не переставал перебирать струны гитары, так что казалось – самый воздух вокруг него был напоен тихим дыханием музыки.

Он провел у Бауэрсов более двух часов, то восхищая их, то навевая грусть, то заставляя смеяться. Эльза слушала его, словно во сне. Мать тоже уселась на крылечке и оставалась там до самых сумерек. Стив Бауэрс не вышел из дому, но дядя Фред нашел себе местечко под сиреневым кустом, уже наливавшимся почками, перед кухонным окном. Время от времени он издавал возгласы удовольствия в ответ на рассказы Джо Трэси, и все знали, что старик сидит тут и слушает внимательно.

Когда, наконец, Джо собрался уходить, Риф, Леон и Эльза проводили его немного к югу. Эльзе казалось, что никогда весна еще не была так прекрасна, как сейчас. Ее сердце сжималось и ширилось от блаженства красоты, внезапно открывшейся ей и ставшей такой близкой. И легкие майские звуки, внизу в траве и наверху среди нежной листвы деревьев, касались слуха легко и значительно.

В темноте тополевой рощи, по которой они проходили, Джо Трэси так нежно наигрывал на гитаре и пел так тихо, что Эльза и. ее братья едва улавливали слова его песен, хотя и шли бок о бок с ним, Они остановились на нижнем конце ручья, когда Эльза заметила, что они зашли уже достаточно далеко. Джо несколько мгновений пристально смотрел на нее, тихо бренча на гитаре и улыбаясь, причем его крепкие зубы сверкали в полумраке своей белизной.

– Когда я опять приду, – сказал он отрывисто, – я приду повидаться с вами. Вы ничего не имеете против?

Она смутилась на миг, тем более, что Риф и Леон, оба с лукавой улыбкой, уставились на нее, ожидая ее ответа.

– Да… Отчего же! Пожалуйста, если вы хотите… – произнесла она наконец.

Джо Трэси ничего не ответил. Он быстро ушел, и его голос продолжал доноситься до них все время, пока они стояли среди тополей. И в тот миг, когда фигура Джо слилась вдали с тенями, окутавшими поле, до них долетели слова его песенки:

 
… Люди, в Аризоне – злобные сычи,
Путь тебе укажет лишь звезда в ночи.
 

– Ступай-ка спать, – велела мать Эльзе, как только та переступила порог, – и чтобы никакого чтения в кровати!

Это, по правде сказать, было совершенно напрасно. Эльзе вовсе не хотелось читать в кровати. Ей слишком о многом нужно было подумать.

Прошел месяц, школьный год кончился, и долгие летние вечера, казалось, были заполнены Джо Трэси и его игрою. В его присутствии Эльза всегда чувствовала прилив горячего предательского волнения. Какой-то ясный внутренний голос приказывал ей бороться с чувствами, возникавшими в ней при появлении Джо. Это была борьба с той непреодолимой силой, которая тянет к земле то, что вышло из земли, борьба с тем, что неминуемо должно будет приковать ее навсегда к Эльдерской балке. Как бы прекрасно ни рассказывал Джо о своих скитаниях по свету, Эльза отлично понимала, что где бы ни остановился Джо Трэси, там все равно будет Эльдерская балка.

Он врос в нее так же, как вот эта буковица, которая сейчас цветет в своем великолепии, как крапива, которая обильно покрыла землю своей зеленью, отливающей медью под летним солнцем, как сухое перекати-поле, носящееся, подобно какому-то странному духу ветра, по бесплодным склонам балки. Он сродни балке, как дядя Фред, а дядя Фред в своей юности так же, как и Джо Трэси, искал освобождения от власти земли. Искал телом, но духом – никогда.

По вечерам они обычно сидели на заднем крыльце Бауэрсов, толкуя о войне, слушая игру Джо, напевая хоровые песни, или подтягивая тихим мелодиям Джо, или прислушиваясь к звукам сложной жизни лета: к сонному шепоту тополей и к мягкому, еле ощутимому дуновению крыльев летучей мыши, вынырнувшей из темноты и снова быстро погрузившейся в нее.

В один из таких вечеров Джо Трэси принес известие, что на каникулы вернулся домой Бэлис Кэрью. Услышав об этом, Эльза подумала с нетерпением, когда же, наконец, придет такое время, что она не будет уже больше слышать о Кэрью. Что ей за дело до того, что Бэлис Кэрью вернулся из колледжа домой?

– Вернулся вчера, с последним поездом, – говорил Джо, – но сегодня уже довольно рано утром вышел из дому. Не то чтобы для работы, а так, глазел целый день на жеребят. Кажется, он готов все время ездить верхом, только бы не работать. В этом он похож на Питера.

– Ну, пожалуй, и мы все предпочли бы кататься верхом, чем ходить целый день за плугом! – заметил Леон.

– Понятно, – согласился Джо. – Когда я вернусь на родину в Южную Дакоту, я тоже покатаюсь. Но все-таки есть границы! Я не рассчитываю на то, чтобы женщины стали приносить мне каждое утро завтрак в постель, да еще после того, как они всю ночь караулили мое возвращение домой после какой-нибудь попойки. Я не привык, чтобы меня кормили из рожка.

Он тронул одну из струн гитары и тихо замурлыкал:

 
Вечером при лунном свете
Ты услышишь песню негров…
 

Все подхватили хором песню, привыкнув к тем простым мелодиям, которым Джо научил их. Когда они допели, их всполошил вдруг донесшийся с дороги стук копыт. Все прислушивались к этому стуку, пока, наконец, всадник не въехал во двор. Сойдя с лошади, он окликнул их. Они сдержанно ответили. Это был Бэлис Кэрью. Он показался из темноты, и Риф поднялся ему навстречу. Эльза, не двинувшаяся с места, вдруг почувствовала прилив старой неприязни, когда увидела, как Бэлис и Риф пожимали друг другу руки. Ее охватило острое желание заявить Бэлису о своих чувствах. Поздоровавшись с Рифом, Бэлис повернулся и увидел Эльзу, сидевшую на ступеньках крыльца. Он бойко двинулся вперед, снял перчатку и протянул ей руку.

– Здравствуйте, Эльза! Ух, как вы выросли сразу! Не ожидал этого. Слыхал о ваших выпускных экзаменах. Я знаю, вы всем утерли нос. Но, Бога ради, не вздумайте сами стать школьной крысой!

– А она как раз собирается! – вставил Риф.

– Боже избави! Добрый вечер, Леон!

Из кухни робко вышла мать Эльзы и обменялась приветствиями с Бэлисом.

– Вы отлично выглядите, – сказала она ему. – Дома все здоровы?

– Да, благодарю вас, – ответил Бэлис.

Эльзу передернуло от звука голоса матери, такого осторожного, сдержанного, излишне вежливого.

Риф предложил гостю сесть, но тот отрицательно покачал головой:

– Я тороплюсь в Сендауэр опустить письмо на полночный поезд. Я слышал с дороги, как вы пели. Великолепно!

Эльзе показалось, что его голос дрогнул. Ее поразило, что в нем была даже какая-то мечтательность. Но этого, конечно, не могло быть на самом деле. В голосе Кэрью! Это была скорее любезность или, может быть, даже легкое притворство. Она слегка втянула щеки и прикусила их. Ее глаза сузились, и ресницы соединились от прилива старой безрассудной злобы. Она задрожала и сжала колени.

– Спойте мне что-нибудь! – сказал Бэлис с капризным, чисто детским выражением голоса, и Эльза подумала, что никто не отказал бы в просьбе, высказанной таким тоном.

Они спели ему, а он стоял неподвижно, глядя на Эльзу и на Джо, сидевшего у ее ног.

Резко хлопнув перчатками по бедру, он затем разгладил их и натянул на руки. Сказав лишь «прощайте», он удалился, и они долго сидели молча, прислушиваясь к постепенно замиравшим на пыльной дороге ударам копыт.

В этот вечер им уже больше не пелось. Даже и разговор как-то не клеился. Поболтал лишь некоторое время один Леон, да и тот вдруг поднялся и пошел спать. Риф сидел, сгорбившись на своем стуле, молчаливый, сдержанный. Эльза оперлась подбородком на руки, с болью сознавая, что происходит в душе Рифа. У них побывал один из Кэрью, не имевшего физического недостатка, из-за которого приходилось заниматься исключительно умственной работой и корпеть в одиночестве в маленькой спальне над подержанными или взятыми из библиотеки книгами. У ног Эльзы сидел Джо Трэси, лениво перебиравший струны гитары, и тоже молчал. Он встал, наконец, постоял, смотря на Рифа, а затем быстро отвернулся.

– Я ухожу, – сказал он.

Эльза поднялась и проводила его до дороги. Оба не говорили ни слова. Вдруг Джо остановился и взглянул ей в лицо.

– А вы заметили, как этот теленок Кэрью смотрел на вас, то есть на вас и на меня? – прервал он молчание.

– Да, заметила, – ответила Эльза.

Джо помолчал несколько секунд. Когда он снова заговорил, его голос звучал уже более спокойно.

– Послушайте, Эльза, – сказал он. – Я ухожу. Я пришелся им не ко двору и хочу уйти сам, прежде чем они вытолкают меня. Я и хотел сказать вам об этом сегодня, но не пришлось. Ухожу я завтра, после того как рассчитаюсь со старым Кэрью. Но послушайте, Эльза, я вернусь назад, и с деньгою в кармане, достаточной, чтобы завести свое собственное хозяйство в моей родной стороне, в Южной Дакоте. Я вернусь сюда, чтобы захватить вас с собой.

Он уже говорил ей это и раньше, и неоднократно, а она привыкла отвечать лишь любезной улыбкой. Но сейчас она была уже не в силах улыбаться. В его голосе было что-то, пробуждавшее в ней острое желание.

– Вы уедете отсюда со мной, Эльза! Я все сделаю для вас. Послушайте, Эльза, я…

А Эльза думала в это время, что он не может не знать, что его голос звучит для нее нежно, что он сам составляет живую могучую часть в ее жизни здесь, побеждающую ее сопротивление. Это – маленькая страшная часть жизни, но она побивает все остальное. Эльза не могла сказать ему, что все ее существо взывало в этот миг к любви, но что эта любовь не принесла бы богатой жатвы. Она не могла сказать ему, что она достаточно долго прожила в Эльдерской балке, чтобы знать, во что обращается эта юная любовь: в бедность, в нищету, в неизбывный труд, что на смену ей приходит глухая вражда и озверение…

– Мы устроимся, Эльза. И если бы вы знали, какая прелесть скакать верхом по холмам под луной! Нет, вы не узнаете, что такое красота, пока не увидите этого своими глазами. Это все равно, как…

Эльза улыбнулась, судорожно сплетая пальцы. Она остро чувствовала, что Эльдерская балка заявляет о своих правах на нее. И легко было бы внять этому призыву и сказать: «Да, я пойду с вами, потому что в вас есть романтизм, Джо Трэси!», зная отлично при этом, во что обращается этот романтизм. Но у нее хватило силы отрицательно покачать головой, потому что Джо покорно ждал знака от нее. Если бы он не ждал, подумала она, она могла бы забыть обо всем…

Солнце палило над степью целых две недели. В середине июля Нильс Лендквист, работая на своем поле, получил солнечный удар и умер. С этих пор все бремя управления лендквистской фермой легло на плечи Фанни Ипсмиллер и молодого Нильса в качестве ее помощника.

Однажды вечером, когда закат дымным пламенем горел на горизонте, дядя Фред сказал:

– Ну, значит будет дождь!

И дождь пошел. Он начался с грозы в следующий вечер, а потом лил упорными потоками целых три дня. Затем дождь шел понемногу каждый день, затуманивая воздух и сыростью ложась на поля. Днем бывало жарко и душно, а по ночам сыро и тяжело. Над землей нависла черная угроза.

Эльза помогала матери делать припасы огородных овощей и ягод, собранных в балке. Работа эта почти подходила к концу.

– Еще денек, и мы справимся, – сказала мать, – то-то я буду рада! Никогда еще не было так много работы… Ну что, стол накрыт? У меня все готово. Кажется, я видела отца на дороге от балки. Через минуту он будет дома.

Эльза взяла большой стеклянный кувшин и наполнила его свежей водой из ключа.

– Все готово, – сказала она и внесла кувшин в комнату, где был накрыт холодный ужин.

Она остановилась на мгновенье посмотреть, все ли в порядке. Потом села и утерла лицо передником. Стеклянный кувшин перед ней уже затуманился матовой пленкой. Безотчетно она потянулась к столу и вывела пальцем на стене кувшина две буквы: Д. Т. Но, услышав на дорожке от риги голоса разговаривающих между собой отца и Рифа, поспешно провела по кувшину ладонью и ушла в кухню.

Когда она вошла туда, отец появился в дверях и остановился с пучком почти спелой пшеницы в руках. При взгляде на его загорелое лицо Эльза похолодела. Он бросил длинные стебли на пол и посмотрел на Эльзу и ее мать. Колосья были почти совсем черные.

– Ржа, Стив! – воскликнула мать.

– Ржа, – ответил отец. – Еще неделька такой проклятой погоды, и мы пропали.

Он прямо прошел в комнату, опустился на стул и сидел молча, теребя пальцами вязаную кайму обивки стула и уставившись растерянным взором на пол.

В этом году урожай оказался таким скудным, что нечем было даже заплатить жнецам за молотьбу. Нельзя было также удовлетворить требование Мейлона Брина, который в один сентябрьский день встретил Стива Бауэрса на улице в Сендауэре и сказал, что через два дня приходит срок уплаты по векселю. Когда Сет Кэрью предложил заплатить наличными за четверть участка земли Бауэрсов, прилегавшую к его владениям, Мейлон Брин поздравил Стива с тем, что у него есть сосед, который так охотно пришел ему на помощь в тяжелое время. Обо всем этом Стив Бауэрс рассказал своей жене в тот вечер, когда решил признаться ей в том, что продал еще сто шестьдесят акров своей лучшей земли Сету Кэрью. Мать Эльзы заплакала, закрыв лицо передником, потом вдруг вскочила и дала волю своему гневу на мужа, на Сета Кэрью и на Мейлона Брина. После этого она снова подняла передник к лицу и зарыдала.

Эльза тихонько ушла к себе и часами лежала без сна среди ночного мрака. Она месяцами предавалась мечте о поступлении в университет, так как высшую школу в Сендауэре она уже окончила. И отец, и мать говорили с ней об этом сочувственно, но безнадежно, отодвигая проект, может быть, до следующего года. Но пройдет этот год, а за ним еще и еще, и мечта поблекнет. Подобные мечтания хороши лишь для таких людей, как Кэрью, Эльзе следовало бы об этом знать…