Текст книги "Шальные Кэрью"

Автор книги: Марта Остенсо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА XIX

Весь день Эльза пребывала в каком-то священном кругу превыше всякого зла и печали. Когда бы она ни выходила во двор перед домом, она могла посмотреть вниз и увидеть Бэлиса, занятого осенней пахотой в поле к востоку. Она простаивала так по несколько минут, глядя, как очарованная, на смоченную дождем окрестность. Серый влажный воздух так нежно ласкал ей лицо и шею, что слезы настоящего блаженства подступали к ее глазам, и, когда она возвращалась опять в дом, все пело у нее внутри.

В середине дня Горхэм вернулся из Сендауэра. Увидев его едущим по дороге, пересекавшей Балку, Эльза рассеянно подумала о том, распространился ли уже кругом слух о столкновении Бэлиса с Нэтом Брэзеллом. Ее мысли обратились к Зинке. Провела ли она ночь у Фанни Ипсмиллер, как предполагала, или вернулась домой?

Горхэм въехал во двор, и Эльза направилась к сараю, где он распрягал лошадь.

– Хорошо провели время у сестры? – спросила она его.

– Прекрасно. Я предполагал вернуться домой раньше, но не всегда бывает легко вырваться, – сказал Горхэм с улыбкой. – А потом я еще задержался в городе на два-три часа… Вы слышали, должно быть, новость о Нэте Брэзелле?

Внезапная тревога охватила Эльзу при этом вопросе.

– Нет, Горхэм. Мы ничего не слышали. В чем дело? Горхэм быстро сплюнул в сторону.

– Кажется, было бы лучше, если бы я поменьше болтал. Да… во всяком случае, если вы ничего не слыхали, я думаю, пусть вам расскажет сам хозяин. Эта новость может взбудоражить вас.

– Что за вздор, Горхэм!

Ее голос прозвучал так тревожно, что работник вопросительно взглянул на нее. Она поторопилась изменить тон:

– Что тут может меня беспокоить, если только дело не касается моих? Говорите!

– О, нет, это не имеет никакого отношения к вашим родственникам. Это касается только Нэта Брэзелла. Он умер.

– Горхэм! Нэт Брэзелл умер? Горхэм еще раз выразительно сплюнул.

– Да… Он повесился ночью в своем коровнике. Эльза устремила невидящий взор мимо него на груду серых, синеватых и розовых облаков, разорванных дождем и мчавшихся почти над самой вершиной Горы. Нэт Брэзелл…

Горхэм, раз уже начал, готов был говорить без конца.

– Жена Нэта ночевала у Фанни Ипсмиллер. Нэт, говорят, последние два дня пьянствовал в городе. Во всяком случае, жена была в эту ночь у Фанни Ипсмиллер, и когда они обе пришли в дом утром, то нашли его там висящим на балке с веревкой на шее. Нильс влез наверх и срезал веревку, но ничего из этого не вышло. Должно быть, он почти всю ночь провисел уже мертвый. Так говорит доктор.

– А где его жена, Горхэм?

– Ее взяли домой, к отцу, на ту сторону Гэрли. Говорят, она чуть не помешалась от потрясения. От нее нельзя было добиться ни слова. Может быть, удалось бы что-нибудь выяснить, если бы можно было заставить ее говорить, но она не в состоянии ничего сказать, только плачет, как сумасшедшая.

Эльза чувствовала на себе взгляд Горхэма, устремленный на нее с тайным любопытством. Быть может, он знал больше, чем говорил. Ей хотелось знать, упоминалось ли в связи с этой трагедией имя Бэлиса. Вдруг дикое возмущение прорвало завесу ужаса, окутавшую ее мозг, когда она слушала рассказ Горхэма. Эта грязная трагедия ворвалась в ее жизнь как раз в час ее восторженного счастья. Она вся болезненно сжалась, пошла к дому, почти не видя лежавшей перед ней дорожки.

Скрываясь за чувством возмущения, ее одолевал в глубине души также отвратительный страх, что по тому или иному поводу имя Бэлиса Кэрью могло даже сейчас быть на устах тех, которые говорили о Нэте Брэзелле и Зинке, его жене. Даже сейчас тень колоритных Кэрью двигалась по земле, чтобы омрачить день ее сладостного счастья. Она инстинктивно отшатнулась, обороняясь от невидимого врага.

В эту минуту вернулся с поля Бэлис. Эльза смотрела на него через окно кухни, когда он стоял и разговаривал с Горхэмом. Она видела, как он снял шляпу и провел пальцами по волосам. Потом пожал плечами – жест Питера Кэрью, подумала она про себя – и направился по дорожке к дому.

Эльза встретила его в дверях. Он натянуто улыбнулся, приподнял рукой ее подбородок и поцеловал.

– Горхэм уже рассказал тебе? – произнес он.

Она заглянула ему прямо в глаза и снова подумала, как когда-то давно, что они были цвета темно-красного моха подо льдом. В них была теплота, скрытая глубоко внутри под твердой и блестящей поверхностью.

– Да, он сказал мне, – ответила она. – Я ждала тебя.

Его взгляд своей силой как бы приковал ее к месту.

– Ты не дашь этой истории испортить наши отношения? – сказал он затем. – Будет, конечно, как всегда, много разговоров…

Она покачала головой, улыбнулась и притянула к себе его лицо.

Как во сне проносились теплые дремотные дни октября, темные и влажные сумерки ноября и кристально-черные ночи декабря. Эльза чувствовала, что и она несется с ними в тумане блаженного, похожего на грезы счастья, вместе с Бэлисом, совершенно поддавшимся их волшебному очарованию. Она знала – как будто по слабым, едва проникавшим сквозь эти чары отголоскам, не нарушавшим ее покоя, – что жизнь вне их маленького дома на Горе продолжала идти обычным порядком.

О смерти Нэта Брэзелла уже почти перестали говорить. Только изредка рассказывали о ней какому-нибудь новому человеку в округе, когда он слушал всякие местные истории, сидя у огня в холодную ночь. Земля Брэзелла была продана, и, как говорили, Зинка и ее родные жили на вырученные деньги в сравнительной роскоши на южной окраине Гэрли. Жители Балки окопались против зимы, экономя где возможно и делая сбережения, чтобы посылать своих детей в школу тепло одетыми. Джо Трэси гостил три дня у Леона на ферме Бауэрсов. Эльза ездила туда и говорила с ним в один субботний вечер, когда и Риф приезжал из города и привез с собой к ужину Клэрис. Через несколько дней после того Джо опять уехал, и все говорили о том, какой у него был цветущий и преуспевающий вид, как он пел и играл, и какие рассказывал новые истории из своей жизни в Южной Дакоте. Соседки сделали подарки Лили Фосберг, когда та разрешилась от бремени, и Эльза послала ей через Клэрис шелковое одеяльце. Грэс Кэрью заблудилась, выйдя одна в окрестные поля в холодную дождливую ночь, и ее разыскали на старой тропинке, проходившей по восточному краю Балки. Один из молодых Филлипсов встретил ее там, возвращаясь домой от соседей, и привел в полночь в дом Кэрью. Майкл Кэрью ездил в Техас, и половина населения Сендауэра со всеми его окрестностями была в неописуемом возбуждении от привезенных им новостей.

Но Эльзе жизнь окружавших ее людей казалась чем-то нереальным. Действительность для нее была теперь ограничена стенами дома на вершине Горы. Здесь, в вечера, когда холодный ветер с жалобным воем носился над Балкой, она сидела, свернувшись на подушках, набросанных на пол, прислонившись головой к коленям Бэлиса и читая или разговаривая с ним. Действительностью для нее был роман ее сердца – роман, развертывавшийся где-то высоко над землей, блестевшей от раннего мороза, где-то под остроконечными звездами с холодным ярким светом. Действительностью для нее был первый снег, медленно ткавший в туманном сумраке белую паутину безмолвия, свои смутные, нежные грезы. И настоящей действительностью был образ Бэлиса, поднимавшегося в гаснущем свете дня по склону от пристроек к дому и бодро шагавшего по серовато-белой пустыне, – олицетворение замкнутости, терпения и гордости.

В один ясный день второй недели декабря Эльзу навестила Фанни Ипсмиллер. Она просидела до вечера перед ярко горевшим камином в гостиной и весело рассказывала о новом платье, которое она делала себе к Рождеству. В Сендауэре появилась новая портниха, выполнявшая заказы Клэрис Флетчер, девиц Мэгнюсон и Лили Фосберг, которой, без сомнения, понадобится теперь что-нибудь специальное. И разве не странно, что Флоренс Брин и Аду Кэрью уже не удовлетворяют платья, которые они могут купить или заказать в Сендауэре? Даже Хилдред и Грэс почти все, что носят, заказывают на стороне, хотя, наверное, бедная Грэс теперь не очень интересуется платьями и тому подобными вещами. О Грэс много толковали как раз на прошлой неделе на собрании Общества помощи матерям, но Фанни никогда не могла понять, чего ради, собственно говоря, люди болтают о чужих делах.

– И, право, не знаю, пойду ли я когда-нибудь опять на их собрания, – объявила Фанни, пожимая своими толстыми широкими плечами. – Я устала от их болтливых языков. Я лучше чувствую себя со своими коровами и цыплятами, если уж на то пошло.

– У участниц Общества, вероятно, самые хорошие намерения, Фанни! – заметила Эльза.

– Не знаю, много ли значат хорошие намерения, если все-таки причиняют зло, – возразила Фанни. – Вот, например, этот бедный Аксель Фосберг. Они не могут оставить его в покое. «Работает, как вол, для маленького желтоволосого дитенка», – одна из них, я слышала, сказала так на последнем собрании. Это меня прямо взбесило. Как будто он не женился на девушке и она не ведет его хозяйство! Уж она-то лучше всех тех, которые сплетничают о ней за ее спиной! Но, конечно, именно те, которые не могут сказать ничего дурного, злословят больше всех.

– Вы бы не слушали их, Фанни, – сказала Эльза.

– Я и не слушаю, но только бывают такие вещи, которые вы не можете не слышать, если вы не глухи! Вам хорошо, конечно, что у вас есть мужчина, с которым вы можете говорить… хотя некоторым нравится делать вид, что они вас жалеют.

– Никто меня не жалеет, Фанни, – рассмеялась Эльза. – Я не нуждаюсь в сожалении.

– Если бы вы нуждались в этом, они бы вас как раз не пожалели! Я это давно знаю. Одна из них – не стоит, конечно, называть имена – сказала как-то на днях: «Бедняжка Эльза Бауэрс, как она гордо несет свою голову, несмотря ни на что!» Я так и вспыхнула. «Несмотря на что, позвольте узнать?», – спросила я. Увидев, что я слушаю, они сейчас же замолчали. Вся эта свора полна зависти: завидуют Лили, потому что ей достался хороший муж, изо всех сил работающий для нее и построивший ей дом, и завидуют вам, потому что вы вышли замуж за человека, которого вся их шайка, взятая вместе, не могла бы удержать и с помощью лассо. Они не могут вынести мысли о том, что Эльза Бауэрс вышла замуж за одного из Кэрью, вот и все! А миссис Блок старается больше всех, хотя одна из ее дочерей тоже вышла за Кэрью.

Эльза улыбнулась, чтобы скрыть свое раздражение. «Что это им вздумалось жалеть меня!», – с удивлением думала она. Когда Фанни уехала, она продолжала думать об этом, пока ей не стало стыдно, что она могла так заинтересоваться сплетнями, которые распускали о ней и Бэлисе. Разве она не достаточно знала этих женщин, чтобы ждать от них чего-нибудь иного? Усилием воли она заставила себя не думать больше об этих разговорах и решила ничего не говорить даже Бэлису. Она жила, вся поглощенная любовью, и все, даже мелкие сплетни соседей, только усиливало прекрасную напряженность ее жизни.

В один январский вечер Хилдред приехала в сопровождении как-то безлично державшейся за нею Грэс Кэрью, чтобы поужинать у Эльзы и Бэлиса. Эльза почти не виделась с Грэс в течение тех месяцев, которые прошли со времени памятной летней сцены. Очень долго Эльза не могла думать о Грэс без горечи. Но когда жизнь заполнена Любовью, горьким чувствам не бывает места. Кроме того, Грэс теперь возбуждала только жалость.

Эльза провела их в гостиную, и Грэс подсела к ярко горевшему камину, похожая, как думала Эльза, на съежившийся от пламени лист. Как постарела вдова Питера, как увяла и вся ушла в себя! Эльза вспоминала розовую, красивую молодую женщину, с ясными, как солнечный свет, глазами, десять-двенадцать лет назад качавшуюся в кресле-качалке в гостиной Бауэрсов и оправляющую свое дорогое белое платье. И это была вдова Питера!

Хилдред рассказывала о детях Нелли, когда Грэс вдруг жалобно сказала:

– Что там такое Бэси делает во дворе? Разве у него нет людей, чтобы работать за него? Почему он не приходит поговорить со мной?

– Ну, Грэс, – терпеливо ответила Хилдред, – вы ведь знаете, что Бэлис сам делает половину всей работы. Вы же часто слышали, как мы говорили об этом.

В этот момент Эльза услышала, что Бэлис вошел в дом. Грэс тоже услышала его шаги, и Эльза заметила, как настороженно она прислушивалась. В ее позе было что-то пугающее. Когда он, наконец, вошел, закурил свою трубку и уселся на ручке кресла, в котором сидела Эльза, она увидела настойчивый, испытующий взгляд, который устремила на него Грэс.

– Ну, какие сногсшибательные новости вы привезли из дому? – шутливо спросил он, бросая спичку в камин.

Он откинулся таким образом, что рука его легла на плечо Эльзы. Глаза Грэс, напряженно смотревшие на него, превратились в острые, как иглы, черные точки, блестевшие на ее похудевшем лице. Эльза почувствовала себя неприятно от этого неестественно напряженного взгляда. Она встала бы с кресла и вышла из комнаты, если бы Грэс внезапно не заговорила. Голос ее прозвучал тихо, кротко и как-то неправдоподобно.

– Как ты похож на Питера, Бэси, дорогой! – сказала она. – Ты все больше и больше становишься похожим на него!

– Вы льстите мне, тетя Грэс, – рассмеялся Бэлис. – Питер был очень красивый мужчина.

Грэс нежно улыбнулась.

– Питер был очень красивый мужчина, – рассеянно повторила она. – Все женщины это говорили. Они все были влюблены в моего Питера.

– Майкл собирается на будущей неделе в Техас, – прервала ее Хилдред, чтобы переменить тему.

Но Грэс не так легко было смутить.

– Питер и сам любил женщин, – продолжала она более громким голосом. – И, говорят, ты и в этом похож на него, Бэси. Он часто ездил туда, к этим цыганам. В них есть что-то дикое, говорил он. Будь осторожен, Бэси, дорогой! Ты знаешь, что случилось с Питером, а ты – Питер теперь!

– Грэс!

Это был голос Хилдред, резкий, как щелкнувшая сталь. Пальцы Бэлиса сильнее и сильнее сжимали плечо Эльзы, пока звучал неторопливый голос Грэс. Эльза опустила взор на свои руки, крепко сжатые на коленях, и ждала.

Грэс медленно откинулась в кресле, ее глаза закрылись, вся она как-то опустилась и ослабла, как утомленный ребенок. Эльзу вдруг охватила невыразимая жалость к ней.

Когда они сидели за ужином, Хилдред опять заговорила о Майкле:

– Как я уже сказала, Майкл собирается на будущей неделе в Техас.

– Он говорил об этом на днях, – заметил Бэлис.

– Да, он, конечно, рассказывал об этом тебе, – резко проговорила Хилдред, – но он до сих пор ничего не говорил мне. Я случайно узнала об этом от Нелли.

Что-то похожее на прежнюю дикую неукротимость послышалось в ее голосе. Эльза быстро взглянула на нее. Бэлис медленно улыбнулся, не поднимая глаз от своей тарелки.

– Раз вы узнали об этом, тетя Хилдред, – заметил он, – то не все ли равно, кто именно вам сказал? Какая разница? Майкл и сам, вероятно, сказал бы об этом, если бы…

– Майкл ничего не сказал бы мне, – прервала его Хилдред. – И вот в чем заключается разница: это – один из признаков.

– Признаков чего? – спросил Бэлис, быстро подняв глаза.

– Я достаточно видела историй такого рода, мой мальчик, чтобы не быть слепой! Когда человеку что-нибудь удается, он без конца говорит об этом, пока тебе окончательно не надоест его слушать. Только когда он поскользнется на чем-нибудь, он таит это про себя.

Эльза ясно видела, что Хилдред начала немного раздражать Бэлиса. Может быть, у него и были причины для раздражения. Хилдред была, видимо, в нервном состоянии. Уже одни ее постоянные заботы о Грэс могли бы сломить даже здоровую женщину, и Хилдред заметно постарела за последние несколько месяцев. Что-то существенное исчезло из ее жизни со смертью Питера Кэрью. Эльза часто думала, не подействовала ли на самом деле на Хилдред смерть Питера более сильно, чем на Грэс, как бы мало она ни показывала это. Ее пламенный дух угас, остался только пепел.

Сейчас, однако, под трагической маской ее лица снова выступало то дикое и злорадное возбуждение, какое Эльза видела в ней раньше, когда Хилдред рассказывала о рискованных эскападах мужчин Кэрью. Оно так поражало, было так непонятно, что на мгновение Эльза, поглощенная наблюдением за ее выражением и всей манерой почти перестала понимать, о чем она говорит.

– Если Майкл предпочел ничего не говорить тебе об этом, тетя Хилдред, – терпеливо сказал Бэлис, – то, вероятно, потому, что считает тебя уже достаточно обремененной всякими заботами и без прибавления к ним новых.

– Без прибавления новых! Ты думаешь, это ничего не прибавляет, когда я вижу, как Майкл и Мейлон Брин каждый вечер по целым часам что-то обсуждают, запершись вдвоем в отдельной комнате? Ты думаешь, это ничего не прибавляет, когда мне становится известно, что половина жалких бедняков в Сендауэре и половина фермеров в окрестностях дали свои деньги Мейлону Брину?

– Оставим этот разговор, тетя Хилдред, – прервал ее Бэлис. – Мужчины не обсуждают всех своих коммерческих и финансовых предприятий с женщинами семьи. Может быть…

– Ну, что ж, и бросим говорить об этом, – быстро отрезала Хилдред. – Но я все-таки скажу тебе следующее: мужчины Кэрью уже дважды навлекли раньше бесчестье – да, бесчестье – на имя нашего рода. Когда это случится опять, они обратятся за помощью к женщинам, как они всегда это делали. Я хочу только, чтобы ты знал, Бэлис, что к Хилдред Кэрью тебе нельзя будет обратиться! Она уже пережила это, с нее достаточно, даже слишком достаточно. Она чересчур стара, чтобы еще раз пережить все это, чересчур стара и чересчур утомлена. Вам придется обращаться к младшим – к Нелли, бедняжке, к Аде… и, вот, к Эльзе.

У Эльзы так сжалось сердце, что она не могла перевести дыхания. Она вдруг реально почувствовала себя охваченной какой-то удушливой атмосферой, совершенно отделившей ее от всех остальных за столом. Грэс Кэрью сидела молча, не принимая участия в разговоре, ее кроткое, спокойное лицо не выдавало никакого интереса к тому, что происходило между Хилдред и Бэлисом. Во время тяжелой паузы, после заключительных слов Хилдред, Грэс взглянула на нее через стол, и какая-то тень быстро прошла по ее лицу.

– Да, она очень утомлена, – произнесла Грэс, – отправимся домой, Хилдред. Кажется, уже поздно!

– Продолжайте ужинать, Грэс! – ответила Хилдред, – Я поеду домой, когда соберусь.

Эльза поспешила рассказать Хилдред о намеченной ей с Бэлисом поездке в Чикаго перед весенним посевом. На время своего отсутствия Бэлис возьмет еще одного работника в помощь Горхэму. Это будет для молодых супругов настоящей свадебной поездкой. Но все усилия Эльзы исправить общее Настроение были тщетны. Хилдред отвечала ласково, но без всякого оживления. Бэлис в конце ужина говорил очень мало.

Только уйдя с Эльзой в кухню и занявшись там мытьем посуды после ужина, Хилдред снова заговорила свободно. Бэлис оставался с Грэс в гостиной.

– Я, как старая ведьма, притаскиваю сюда к вам свои иссохшие кости и только вношу тревогу и беспокойство, – сказала она шутливым тоном, хотя каждое ее слово звучало тяжелой, невыносимой усталостью.

– О Хилдред, как вы любите себя принижать! – воскликнула Эльза, пытаясь рассмеяться. – Как будто кто-нибудь мог бы вам поверить в этом!

Хилдред пожала своими худыми плечами.

– Нет, дитя мое, я хочу сказать именно то, что говорю. Это страшно несправедливо, что такой молодой женщине придется теперь впутаться во все это и страдать из-за мужчин рода Кэрью, которые никогда даже не выразят вам никакой благодарности за то, что вы сделали для них. Я знаю это – я всю свою жизнь отдала этому. Вот почему я и предупреждаю вас, дорогая. Предупреждала и раньше. Но это не значит, что я вас порицаю за то, что вы сделали, – я сама сделала бы то же самое на вашем месте.

– Но вы же не знаете, как в действительности обстоит дело, Хилдред! – возражала Эльза. – Может быть, вы совершенно ошибаетесь. Бэлис не высказал никакого сомнения в успехе. Разве у вас есть какое-нибудь серьезное основание бояться неудачи?

Хилдред усмехнулась с некоторой горечью.

– Я старый воробей, дитя мое! И я не часто ошибаюсь в мои годы, после всего того, что я испытала в своей долгой жизни.

Эльза улыбнулась и шутливо переменила разговор, но когда Хилдред и Грэс, наконец, уехали, она тщетно боролась с охватившим ее смятением. Она не говорила об этом Бэлису, пока они не прошли вместе в спальню. Она и тогда не заговорила бы, если бы не видела смутной тревоги в его глазах.

– Хилдред сегодня казалась ужасно постаревшей и осунувшейся, – сказала она. – Не думаешь ли ты, что Грэс чересчур утомляет ее?

Он бросил на нее быстрый взгляд, и на лбу у него внезапно появились две глубокие морщины.

– Дело в том, – произнес он, – что бедная старушка Хилдред уже выходит из игры. Ее прежний боевой дух улетучился. Я сказал ей это на днях там, у них, когда она предсказывала нашу участь. На минутку она проявила нечто напоминавшее ее прежний боевой пыл, но быстро выдохлась. Она кончена!

Эльзу охватила невыразимая грусть при мысли о пламенном духе Хилдред Кэрью, обратившемся в конце концов в тусклую искру, тлевшую среди мертвого пепла. Куда исчезли те яркие огоньки, которые прежде всегда сверкали в ее глазах, когда она говорила? Хилдред Кэрью, медленно прохаживающаяся по саду и срывающая то там, то сям цветы со сморщенных стеблей – цветы безразличия, цветы печали…

Повинуясь внезапному порыву, Бэлис вдруг подошел к Эльзе и крепко обнял ее.

– К черту все это! – воскликнул он. – Лучше было бы им не являться сюда и оставить нас в покое. – Он нагнулся и страстно поцеловал жену. – Мне до сих пор не верится, что ты действительно моя, маленький враг!

Его стремительная пылкость подхватила ее и унесла за пределы всего неприятного и печального. Она взглянула на его разгоревшееся лицо, одушевленное в эту минуту решимостью оградить ее от окружающего враждебного мира. Внезапный страх овладел ее сердцем: если только исчезнет для нее этот пылкий взгляд, жизнь превратится в пустую скорлупу.