Текст книги "Странники в ночи"

Автор книги: Марк Ламброн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

…

Здесь мои дневниковые записи обрываются. Когда страницы пожелтели, не стоит ничего добавлять к написанному. Место, которое занимают в моей жизни события лета 1960 года, несопоставимо с их реальной продолжительностью. Я был раскален, словно кочерга, надолго оставленная в огне. Тина хотела увлечь меня за собой, в ночь. Впрочем, теперь это уже неважно: то, что случилось тогда, ушло в прошлое, не оставив о себе памяти. Я хотел бы сохранить о том лете только одно воспоминание: молодая женщина, сидящая на террасе кафе и глядящая на меня сквозь дымчатые очки. Все, что осталось мне от Рима, – это ее взгляд, он осветил мои ночи, как вспыхнувшая и тут же потухшая заря. Но, если уж говорить одну только правду, вот она: я был распят любовью.

Скоро в моем повествовании появится другая женщина. Я помню ее совершенно четко, но не такой, какой она была на самом деле. Вероятно, она меня ненавидела, а я ничего о ней не знал. Я пытаюсь воскресить в памяти тот сентябрьский день 1960 года, когда впервые услышал по телефону ее голос.

Скорее всего, это было двенадцатого числа. Я заканчивал работу над материалом, который надо было отправить в редакцию, и уже ошалел от усталости, когда в корпункте зазвонил телефон. Я снял трубку. На другом конце провода послышался женский голос, говоривший по-французски с легким англосаксонским акцентом.

– Это Жак Каррер?

– Да.

– Меня зовут Кейт Маколифф. Я приехала из Нью-Йорка. Вы ведь друг Тины Уайт, верно?

– Да.

– Я хотела бы встретиться с вами.

– Зачем?

– Мне надо кое-что рассказать вам о Тине.

– Что именно?

– Вы могли бы прийти ко мне в отель?

Она продиктовала адрес отеля недалеко от церкви Тринита деи Монти. Я прошелся туда пешком. Ничто не насторожило меня – ни сам этот звонок, ни незнакомый женский голос, ни встреча, которую мне назначили так срочно. Ведь я услышал имя «Тина» – этого было достаточно.

В холле отеля царила суматоха. Уезжала группа чиновников Международного олимпийского комитета, их багаж выносили грумы в красных с золотом шапочках. Я осмотрелся, ища женщину, которая просила меня о встрече, и тут только вспомнил, что она не указала никаких примет. Вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд.

На красной банкетке сидела молодая женщина и пристально смотрела на меня. Сначала я подумал, что сплю и вижу сон. Волосы у нее были темные. Но черты лица, постановка головы были в точности как у Тины. Казалось, передо мной ее двойник, только несколькими годами старше и не столь совершенной, не столь ослепительной красоты. В глазах женщины читалось напряженное внимание.

Я направился к ней. Она встала.

– Это вы мне звонили? – спросил я. – Вы Кейт Маколифф?

– Да.

– А я Жак Каррер, – сказал я и протянул ей руку.

В ее рукопожатии я не почувствовал особого тепла.

Кейт Маколифф снова села на банкетку, а я устроился в кресле напротив. На ней был шелковый кремовый костюм, на шее, поверх двойного ряда жемчужных бус, повязана косынка, в ушах – клипсы. Я бы дал ей года двадцать два. Типично нью-йоркский шик, который несколько портило напряженное выражение ее лица. Что-то неприятное было в этой тщательно одетой, холеной американке, так поразительно схожей с надломленной женщиной, которую я любил.

– Я сестра Тины Уайт, – сообщила она без всяких предисловий. – Или той, кто называет себя Тина Уайт. Потому что – не знаю, известно вам это или нет, – ее настоящее имя Кристина Маколифф.

– Я в ее паспорт не заглядывал, – сказал я, тем самым признавшись в своем неведении. – Для меня не имеет значения, как ее зовут.

Я подозвал официанта из бара. Пока он принимал заказ, Кейт Маколифф в ярости смотрела на меня.

– Я говорю с вами об очень серьезных вещах. Год и восемь месяцев назад моя сестра уехала из Нью-Йорка, чтобы немного пожить в Европе. На нее тяжело подействовала смерть отца. Сначала она писала нам письма, потом перестала. Мы получали о ней сведения только из газет…

Кейт Маколифф положила ногу на ногу. Она была в чулках телесного цвета.

– Но в газетах такие чудесные фотографии Тины, верно? – насмешливо спросил я.

Ее лицо стало жестким.

– Вы часто видитесь с моей сестрой, – продолжала она. – Вы с ней познакомились в апреле этого года, и вы…

– Откуда вам это известно? – вспыльчиво перебил я.

Она приосанилась. Мне показалось, будто она отвечает урок.

– Наша мать считает, что Тине здесь угрожает опасность, – нервно заговорила она. – Возможно, вам это не понравится, но мама так волновалась, что решила прислать сюда частного детектива. И мы уже получили от него отчет. Кристина ведет здесь весьма беспорядочную жизнь.

Официант принес виски и поставил на маленький столик между нами. Говоря «мы получили от него отчет», Кейт Маколифф указала на конверт, лежавший на банкетке рядом с ее сумочкой.

– Ваша сестра живет так, как считает нужным, – сказал я.

– Очевидно, вы не все знаете, месье Каррер. Кристина – очень ранимое существо. Она ставит под удар себя, а заодно и свою семью.

Я поставил стакан на столик. Виски приятно согревало нутро.

– Что значит «ставит под удар семью»? Разрешите напомнить: она известна здесь под псевдонимом.

Кейт Маколифф оставила эти слова без внимания. С самого начала разговора она присматривалась ко мне с некоторым сомнением, похоже, пытаясь вспомнить, где она могла меня видеть. Чувствовалось, что она взволнована.

– Вы должны понять: семья Маколифф занимает определенное положение на Восточном побережье Соединенных Штатов, – продолжала она. – Мы не можем ронять себя.

Мне стало противно. Семья Маколифф занимает определенное положение… Мы не можем ронять себя… Хотелось дать ей пощечину. Эта заокеанская аристократка держалась точно какой-нибудь чрезвычайный посол. Я в недоумении смотрел на эту темноволосую копию Тины, полную решимости, надежно защищенную своим безупречным шиком, то ли в самом деле непреклонную, то ли силившуюся такой казаться.

– Вы дорожите репутацией семьи, – сказал я, – однако вы наняли частного детектива, чтобы следить за сестрой. Это дурной тон, это даже гадко, но ваша совесть спокойна.

Она побледнела.

– Вы должны понять: наша мама представить не могла, что одна из ее дочерей ведет в Европе такую жизнь. Что нам еще было делать? Повторяю, месье Каррер, на Тину тяжело повлияла смерть отца. Надо возвратить ее на путь истинный.

– Что вы имеете в виду?

– Она должна вернуться в Нью-Йорк.

Краешком глаза Кейт Маколифф наблюдала за мной: так следят за реакцией хищника. Она нашарила в сумке пачку «Мальборо» и вытащила из нее сигарету.

– Тина свободный человек и вправе сама распоряжаться собой, – отчеканил я.

У нее слегка задрожала нижняя губа.

– Да, свободна, но только до известного предела. Такой опытный журналист, как вы, должен хоть немного разбираться в американских законах. Кристине девятнадцать лет. Она несовершеннолетняя, и она не замужем. В глазах американской юстиции это runaway, несовершеннолетняя девушка, которая сбежала из дому. Мы можем добиться ее репатриации.

– То есть вернуть ее силой? Так?

– Возможно, – холодно ответила она. – Итальянские власти не будут нам в этом препятствовать. Но мы не хотим скандала, месье Каррер, уверяю вас. Гораздо лучше было бы действовать методом убеждения. Вот почему я предложила вам встретиться. Я хотела попросить вас…

– О чем?

– Попросить помочь нам. Она должна вернуться в Нью-Йорк.

Кейт Маколифф прикурила от маленькой золотой зажигалки. Я почувствовал, как у меня по спине бежит струйка холодного пота.

– Скажу вам откровенно, мисс Маколифф. Ваша сестра живет со мной. Она никогда не говорила о своей семье. Она хочет остаться в Риме.

– По-вашему, ей это на пользу?

– Спросите у нее, – сухо ответил я.

– По-вашему, с ее здоровьем все в порядке? Вы правда так думаете? Отвечайте, месье Каррер. Отвечайте, только честно.

Я видел, что она с тревогой ждет ответа. В баре отеля перекликались веселые голоса.

– Вот что я вам скажу…

– Нет, – перебила она. – Вы ничего не можете мне сказать, потому что сами знаете: с ней неладно. Я знаю, что вы знаете. Надо вывести ее из интоксикации. Моя мать не в том состоянии, чтобы этим заниматься. Кристина – моя единственная сестра. Так что, нравится вам это или нет, но она должна вернуться в Нью-Йорк.

Кейт Маколифф судорожно раздавила сигарету в пепельнице. Она ждала ответа. И в эту минуту я понял, что ей так же скверно, как мне. Мы сидели друг против друга в этом холле с псевдоантичной лепниной, вокруг разливалась дремотная лень, как бывает на исходе жаркой поры. Из гибельного водоворота, куда затягивала меня жизнь, я смотрел в глаза этой женщины, так похожей на ту, что я любил, глаза респектабельной молодой американки, которая была сестрой Тины, ее детством, – и в этих глазах видел решимость отчаяния. Я почувствовал, что у меня на лице написана такая же враждебность, как у нее. Она ни в чем не уступит, а я ничем не поступлюсь.

И как раз в этот момент она решила, что пора нанести мне безжалостный удар.

– А вам известно, какую жизнь вела Кристина в этом городе до встречи с вами? Скажем, с марта пятьдесят девятого по апрель шестидесятого?

– Да, – ответил я. – Она билась над тем, чтобы завоевать себе место в мире моды.

Кейт Маколифф покачала головой, а ее указательный палец тем временем поглаживал краешек конверта, лежавшего рядом с сумочкой.

– А в отчете частного детектива сказано другое.

Она закурила еще одну сигарету, выдохнула дым.

– Что же там сказано?

– У нас есть рассказы очевидцев, даже фотографии. В отчете говорится, что она встречалась со многими. С римским фотографом, актером из Югославии, промышленником из Пармы и еще кое с кем. Не говоря уж о других, совершенно возмутительных увлечениях, – ну вы меня понимаете. Впрочем, могу вас порадовать: вы продержались дольше всех. Если можно так выразиться…

– Замолчите!

– Нет, не замолчу. Посмотрите сами. Откройте конверт.

Она бросила конверт на стол.

– И не подумаю!

Она дерзко смотрела на меня. Я был в бешенстве.

– Во-первых, не открою ваш конверт, – выпалил я, – а во-вторых, не позволю вам трогать Тину!

– Она больной человек, – с нажимом произнесла Кейт Маколифф. – Тина больна, вы это понимаете?

В ее голосе опять послышалась тревога. Типичная американская мать, оберегающая свое чадо.

– Нет, не понимаю. И больше нам не о чем говорить.

Лицо Кейт Маколифф исказилось от гнева. Она хотела что-то сказать, но я уже встал. Развернулся на каблуках и вышел.

У меня слегка шумело в голове от виски, но я был не настолько пьян, чтобы не заметить в углу холла мужчину в сером костюме, который уже два или три раза попадался мне на глаза.

Выйдя на улицу, я несколько раз оборачивался. Но он не пошел за мной.

Через десять минут я был дома. Как я и надеялся, Тина еще спала. Лежала нагишом на кровати. Я тронул ее руку, она вздрогнула и отвернулась, натянув на себя простыню. Пришлось схватить ее за плечи и заставить сесть. Она с трудом выходила из забытья.

– Тина, я виделся с твоей сестрой. Она в Риме!

Тина взглянула на меня не понимая. Я почувствовал, как кровь застучала у меня в висках. Быстро пересказал ей то, что услышал от Кейт. Тина сначала не реагировала, потом уставилась на меня с недоверчивым видом. Казалось, она под гипнозом. Когда я сказал, что мать настаивает на ее возвращении в Нью-Йорк, она бросилась в мои объятия. Она не вернется. Она останется со мной в Риме. Я спросил, что-за человек ее сестра, и она ответила просто:

– Kate is a bitch [20]20
  Кейт – сука (англ.).


[Закрыть].

Я попытался привести мысли в порядок. Я видел Кейт Маколифф: такая была способна на все. Надо устроить так, чтобы она не смогла добраться до Тины. Уехать из Рима на несколько дней – и о нас забудут.

– Мы уезжаем, – сказал я Тине. – Собери вещи, сядем в машину и покатим на юг. Когда сестре надоест тебя искать, она успокоится и вернется в Нью-Йорк.

Растрепанная и всклокоченная Тина одарила меня лучезарной улыбкой.

– Отправляемся немедленно, – объявил я. – Пункт назначения – Неаполь.

– Нет, Джек, я не могу вот так сразу уехать.

У Тины здесь была только та одежда, в которой она пришла вчера, – белые брюки, блузка без рукавов, босоножки и сумочка.

– Мы все купим по дороге.

Тина ласково, заискивающе посмотрела на меня.

– Мне нужна не только одежда, – сказала она шепотом.

И поднесла указательный палец к правой ноздре.

– Нет! – крикнул я. – Тебе не понадобится эта дрянь.

– Понадобится! – истошно завопила она. – Мне нужен запас на неделю. Иначе я не поеду.

Лицо у нее было мокрое от слез, но полное решимости. Непреклонной решимости.

– Ты достанешь это в Неаполе, – устало сказал я.

– Нет, в Неаполе я никого не знаю. Мне нужно запастись до отъезда. Проводи меня домой, Джек, я буду собираться, а ты пойдешь куда я скажу и принесешь то, что надо.

– Тина, ты сошла с ума.

Я быстро уложил чемодан. Через пять минут высадил Тину у ее подъезда – она помахала мне рукой – и поехал дальше. В корпункте я оставил распоряжения помощнику-итальянцу и позвонил в Париж, чтобы уладить одно неотложное дело. Это заняло больше времени, чем я рассчитывал. Пришлось еще зайти в банк за деньгами. А потом я опять сел в машину и направился на противоположный берег Тибра.

Я припарковал машину на виа Сан Козимато и пошел по адресу, который мне указала Тина. Деревянная лестница пахла плесенью. Поднявшись на четвертый этаж, я стал звонить в дверь, но никто не открывал. Через несколько минут я ушел ни с чем, вне себя от ярости. Очевидно, наркодилер куда-то отлучился. Я выпил стаканчик в баре на виа Лунгаретта, стараясь разобраться во всей этой путанице. Сестры Маколифф. Отец у них умер, мать – женщина властная. Вероятно, большое состояние. Кристина сбежала из дому, она runaway. Как она жила с марта прошлого года по апрель нынешнего? Сентябрьское солнце нагревало фасады домов, будило мечты о пенном прибое Тирренского моря. Рубашка на мне промокла от пота.

Я вернулся на виа Сан Козимато, вошел в обшарпанный, провонявший мочой подъезд, поднялся по лестнице с заплесневелыми ступеньками. Поставщика опять не оказалось дома. Сжав кулаки, я спустился вниз. Я знал, что Тина не уедет, если не получит своего зелья.

Я несколько раз обошел кругом церковь Санта Мария ин Трастевере. На фронтоне выстроились мудрые и неразумные девы со светильниками в руках: мне показалось, что они смотрят на меня с издевкой. Мимо проходили уличные торговцы, толкая перед собой тележки, полные спелых фруктов. Когда я снова подошел к дому на улице Сан Козимато, перед подъездом стояла «веспа».

На сей раз дверь квартиры на четвертом этаже приоткрылась. Парень смерил меня настороженным взглядом, потом все-таки впустил. Он был лет двадцати, хулиганского вида, лицо узкое, точно лезвие ножа, мощные мускулы, выпирающие из-под кожаной куртки.

– Ты приятель Клеа? – осведомился он.

Тина предупреждала меня, что он знает ее под этим именем.

– Да.

– Сколько тебе надо?

Я выложил деньги на стол. Он пересчитал их, потом подошел к камину с колпаком, отодвинул кирпич, запустил руку в тайник и вытащил оттуда два пакетика из коричневой бумаги. Я машинально оглядывал комнату. Случайная мебель, кипы комиксов и пластинок на сорок пять оборотов. На стенах – прикрепленные кнопками фотографии голых девиц и американских певцов. Среди них и хорошо знакомое мне лицо. Две фотографии Тины во весь рост, вырванные из модных журналов.

На все эти дела ушло больше трех часов. Наконец я припарковал машину на углу виа Коронари. Поднялся на третий этаж, постучал в дверь Тины. Тишина. Постучал еще раз. Нет ответа. Я повернул ручку – и дверь открылась. Я сразу понял, что произошло нечто ужасное. Стенной шкаф был открыт, платья разбросаны по полу. На секунду меня охватила паника. Я стал искать какой-нибудь знак, записку. Ничего. Я выскочил из квартиры, хлопнув дверью, и понесся вниз по лестнице.

Когда я проходил мимо окошка привратницы, меня окликнул чей-то голос: «Синьор, синьор!»

Привратница была добродушная особа, Тина всегда хвалила ее за терпение. Сейчас она явно была потрясена. Начала что-то объяснять, но так сбивчиво, что пришлось несколько раз переспрашивать. Два часа назад к дому подъехали «скорая помощь» и машина карабинеров. Оттуда вышли какие-то люди. Они поднялись наверх и спустились минут через двадцать. Тину вели два санитара: казалось, она с трудом держится на ногах. Там была еще молодая женщина – привратница не разглядела ее лица – и несколько карабинеров. Тину посадили в машину «скорой помощи». Привратница расслышала слово «аэропорт».

Я приехал в Чампино через сорок пять минут. Самолет авиакомпании «Трансуорлд Эйрлайнз» только что вылетел в Нью-Йорк.

Моя следующая встреча с Тиной произошла лишь в декабре 1966 года.

Отрывок из беседы Федерико Феллини с Паоло Чекко (1986 год)

П. Ч. – Ты знал Тину Уайт?

Ф. Ф. – Сказать, что я ее знал, – это было бы преувеличением. Но я отлично помню эту девушку. Ее трудно было не заметить. Я даже могу рассказать тебе, как я ее увидел в первый раз. Это было при весьма памятных для меня обстоятельствах – мы тогда начали съемки «Сладкой жизни».

– Значит, это было в 1959 году.

– Да, в марте, на «Чинечитта», на площадке номер четырнадцать. Первой мы должны были снимать сцену, в которой Анита Экберг, одетая монахиней, поднимается по лестнице на купол собора Святого Петра. Как ты понимаешь, о том, чтобы снимать в соборе, не могло быть и речи. Но Герарди был поистине гениальным декоратором. Он построил на площадке копию лестницы. В то время Анита Экберг вместе с Энтони Стилом жила в «Отель де ла Виль» и желала ездить на «Чинечитта» исключительно на своем «мерседесе-300», причем сама садилась за руль. Представь, какие рожи корчили продюсеры и страховщики! Короче, в тот день Анита прибыла вовремя. Все на площадке нервничали, а люди из «Риццоли» и «Видеса» – особенно, поскольку бюджет у фильма был немаленький… В этом эпизоде участвовал Марчелло, он был как на иголках, но внешне сохранял спокойствие. Он часто подшучивал над Экберг, говорил, что она похожа на солдата вермахта. Ну вот, сняли мы один дубль, потом другой, сделали перерыв, и вдруг я заметил в углу этот белокурый призрак. Освещение на площадке было выключено, но от этой девушки словно исходило сияние. Как от светлячка.

– Ты преувеличиваешь…

– Нет, я говорю так, чтобы передать ощущение ореола, который ее окружал. Помнишь «Ночной дозор» Рембрандта? Все эти ландскнехты в темных тонах, а в углу – маленькая девочка, идет куда-то и вся светится. Вот примерно так оно и было. Можешь себе представить, в каком состоянии я был в тот день, в первый день съемок, и тем не менее я ее заметил. Высокая, немного худощавая, но где надо все как надо, белокурые волосы, такие светлые, будто их выбелили. Ничего общего с Анитой – та была точно броненосец. А эта – хрупкая, невесомая, длинноногая, лицо скуластое, как у мальчика.

– Как она там оказалась?

– Честно говоря, не знаю. Но помню, как упорно она смотрела на Марчелло. Наш герой был порядочный бабник, особенно в то время. Не думаю, чтобы он упустил столь экзотическое создание. Пять лет спустя появилась уйма девиц с такой внешностью. В шестьдесят пятом на Карнаби-стрит только они и попадались. Прямая, ровно подстриженная челка, капризно надутые губы, ноги как у кузнечика. Но не в Риме, не в пятьдесят девятом. В смысле стиля эта девушка опередила время, и к тому же ее окружало сияние. Повторяю: она была как светлячок.

– Ты не думал предложить ей роль?

– Я не говорил тебе, что она была актрисой. Я видел ее только мельком. Знаешь в чем недостаток моделей? Они хороши, когда позируют, а перед камерой точно столбенеют. Это идолы немого кино. Кажется, она снялась в эпизоде у Коменчини или у Брагальи, но получилось не очень удачно. Потом я часто встречал ее на виа Венето. Она часто появлялась с французским журналистом, красивым парнем. Когда они шли вдвоем, казалось, будто весь мир у них в кармане. Если честно, о ней говорили всякое.

– Что, например?

– Ну что она злоупотребляла порошком, причем не только стиральным. А вообще-то я одно время предполагал снять ее в фильме.

– В каком?

– Когда я начал работать с Пинелли и Ронди над сценарием «Джульетты и духов», мне захотелось скроить по ней персонаж.

– Как ты сказал? Скроить?

– Да, как кроят платье по фигуре манекенщицы. Она бы стала одной из женщин, пришедших на виллу Джульетты, одним из множества женских образов, мелькающих в этом фильме. Было бы интересно снять ее вместе с Сильвой Кошиной, загорелой брюнеткой, которая тогда тоже была в расцвете красоты. Но потом я узнал, что она уже два года как вернулась в Нью-Йорк. Так что я опоздал.

– Персонаж, который ты хотел создать, был бы аллегорическим?

– Да, прежде всего я хотел воспроизвести на экране то, что увидел в павильоне «Чинечитта» в 1959 году. Этот светящийся ореол, эти белые волосы, хрупкость и загадочность – во всем этом было что-то воинственное, что-то средневековое.

– Но кого или что она должна была сыграть?

– Флайано как-то сказал гениальную вещь. Он сказал, что у смерти такое лицо, как у некоторых женщин, когда они в баре звонят по телефону-автомату и, не переставая говорить, вдруг дружелюбно кивают вам или удивленно поднимают брови. Именно этот образ я и хотел воплотить на экране. В «Джульетте и духах» у Тины Уайт было бы лицо смерти.