Текст книги "«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)"

Автор книги: Марк Алданов

Соавторы: Георгий Адамович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Вырубова я никогда не видел и не слышал. Но В<ера> Н<иколаевна> мне сообщила как об удаче об его согласии выступить. Хмара^[340] несовместим с Кедровой (которая гораздо нужнее всех других артистов). Быть может, Богданов^[341] или Рощина-Инсарова?^[342]

Для музыкального номера я, кроме Ирины Энери^[343], никого не вижу. А Вы? Орлов, кажется, живет в Англии?

Я не знаю Третьей сонаты Шопена. Что Вы имеете в виду? Сонату с виолончелью или концерт? По-моему, при хорошем исполнении Вторая соната лучше всего. Или «Фюнерай» Листа?^[344] Впрочем, без пианиста и говорить об этом рано. Вера Николаевна о музыке упорно молчит. Кажется, ей нужны преимущественно доклады…

У нас нового ничего. Оба шлем Вам самый сердечный привет. Получите аванс за книгу, – приезжайте в Ниццу, очень, очень обрадовали бы.

76. Г.В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 27 февраля 1954 г. Манчестер

Manchester 14 104, Ladybarn Road 27/II-54

Дорогой Марк Александрович

Меня всегда стесняет отвечать сразу, – или даже отвечать на письмо, которое само является ответом, – будто приглашение и вызов к тому же! Не поймите моей спешки именно так.

А отвечаю я сразу из-за Шопена, «возмутившись духом» из-за Вашего вопроса, не считаю ли я его Третьей сонатой сонату виолончельную или фортепианный концерт? (которых у него два). Нет, я писал Вам о Третьей фортепианной сонате. По-моему, она еще лучше Второй, кроме финала. Гуго Риман^[345] утверждал, что самый большой мелодический дар был у двух людей – Шуберт и Шопен, и для Шопена где-то ссылается при этом на мелодию (действительно какую-то «бесконечную») в начале Третьей сонаты. Простите, я как будто хочу блеснуть ученостью, но это действительно так! Попросите Сабанеева Вам эту сонату сыграть, стоит того. Насчет русского вечера памяти И<вана> А<лексеевича>, я, конечно, согласен на все, что В<ера> Н<иколаевна> считает нужным. Она мне пишет об «инициативной группе», о «кооптации» новых членов группы и, по-видимому, очень этим занята. Ее, по-видимому, очень огорчило, что Вы участвовать не можете (не думаю, что она на Вас «сердится» – как Вы предполагаете). Не согласились ли бы Вы, Марк Александрович, на такой компромисс: не написали бы Вы специально для этого вечера нескольких строк об И<ване> А<лексеевиче>, с тем чтобы Ваше имя было в программе, а на вечере было объявлено, что Вы приехать не могли, но прислали текст того, что хотели сказать? По-моему, это было бы крайне желательно, и наверно В<ере> Ник<олаев>не пришлось бы по душе. Должен Вам покаяться, что я об этом ей написал, не спрося Вашего согласия^[346]. А то что же это будет за вечер! Нельзя же ограничиться только актерами?

Относительно музыки на вечере: я написал В<ере> Н<иколаевне>, что в Лондоне вечер был испорчен частушками и песнями в конце. Она ответила: и прекрасно, Иван Ал<ексеевич> был бы доволен! он терпеть не мог ничего похоронного! Так что Ваша идея о сонате Шопена или «Фюнерай» Листа ей едва ли понравится.

Par contre^[347], идея Ваша о биографии И<вана> А<лексеевича>, которую бы она написала, – ей, думаю, понравится наверно. Это во всех отношениях хорошая мысль, прежде всего для самой В<еры> Н<иколаевны>: это надолго ее займет и заполнит ей жизнь. (Кстати, читали ли Вы книгу Слонима о брачной жизни Достоевского? Я не хотел об этом настаивать в заметке для «Н<ового> р<усского> слова»^[348], но, по-моему, там проявлена редкостная бестактность в описании любовных подробностей.)

А о «Ульмской ночи» я писал Вам, что мы живем в сумасшедшем доме, без желания заподозрить Вас в нигилизме. Если по Эйнштейну – пространство конечно и притом имеет форму какой-то спирали, то это для меня и есть «сумасшедший дом», т. е. мир, не согласованный с нашим рассудком. Я, конечно, при этом плохо выражаюсь. Но это ничего общего не имеет с нигилизмом (насчет атеизма уверенности у меня меньше). А книгу Вашу я продолжаю читать с великим интересом и увлечением. Эпизод с дивизиями Клапареда и Фриана меня давно уже поразил, и я был рад прочесть, что Вы – при Вашем отношении к Толстому – отметили, что это явный вздор^[349]. Ген. Фуллер^[350], оказывается, – фашист, и во время войны был отставлен от всех должностей именно из-за этого, хотя, как мне сказал здешний историк, военно-научный авторитет его в Англии чуть ли не первый из всех. Но на Money-Power^[351] он нападает не с марксистской, а с гитлеровской точки зрения, и до 1939 г. агитировал за союз с Гитлером.

До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне.

Ваш Г. Адамович

77. М.А. АЛДАНОВ – Г. В. АДАМОВИЧУ 13 марта 1954 г. Ницца 13 марта 1954

Дорогой Георгий Викторович.

Вера Николаевна, по-видимому, ухватилась за мысль о том, чтобы написать биографию Ивана Алексеевича. Говорит только, что знает его жизнь лишь с тех пор, как ему было 36 лет, а до того у нее «нет материалов». Кажется, она больше на меня – поэтому ли? – и не сердится. Я сказал ей, что готов, если она настаивает, прислать краткое слово для оглашения. А вот Кедрова участвовать не может или не хочет, а музыки «не хотят все», т. е., верно, именно она сама (В.Н.). Будут Крыжановская^[352], Рощина-Инсарова и Вырубов!

По поводу музыки. Я ведь Вам писал только, что я не знаю Третьей сонаты Шопена. И я отнюдь не знаток. Впрочем, я спросил Сабанеева. Он сначала сказал, что существуют лишь две сонаты Шопена. Затем несколько изменил свое сообщение: есть еще одна соната, но посмертная, авторство Шопена не доказано, и ее часто приписывают Мошелесу^[353]. Наверное, Вы правы.

Об «Ульмской ночи», к моему приятному удивлению, появилась в «Русской мысли» очень лестная рецензия Сперанского^[354]. Очень лестная и, между нами, довольно наивная. Если у моей книги есть какое-либо достоинство, то разве в том, что в ней основное – ново, а он об этом не сказал ни слова. Насколько мне известно, пока была только эта рецензия. «Новое русское слово» еще никакой не дало, и я не знаю, кто у них пишет. Не знаю также, будут ли рецензии в «Новом журнале», в «Возрождении». Слышал, что редактором «Возрождения» назначен Витт^[355], ученик Струве, – я его не знаю. В том же номере «Русской мысли», в котором помещена рецензия об «Ульмской ночи» и который мне прислал Маклаков, было письмо в редакцию Терапиано. Он просит сообщить, что и он не может участвовать в «Возрождении» «при нынешнем составе редакции»^[356]. Не знаете ли Вы, что это значит? Очевидно, в газете раньше был список ушедших сотрудников и они объяснили, почему именно уходят. Статья Рогаль-Левицкого^[357], верно, тут ни при чем, так как Мельгунов, бывший тогда редактором и поместивший ее, с тех пор ушел, и слова о «нынешнем составе редакции» к нему относиться, значит, не могут.

Я, конечно, знал, что ген. Фуллер никак не марксист, и даже упомянул об его антисемитизме. Я и не говорил, что он нападает на Моней Пауер слева. Разумеется, справа.

Маклаков, только что выпустивший в Чеховском издательстве свои воспоминания, называет их в письме ко мне «последним словом подсудимого». И каждому из нас надо сказать это последнее слово. Не знаю, будет ли им для меня «Ульмская ночь». По существу почти наверное будет.

Нового у нас ничего. Приятного тоже ничего.

Вероятно, в Париже мы в этот Ваш приезд не увидимся. Но не приедете ли опять в Ниццу? Очень, очень хотелось бы Вас увидеть.

Сегодня почему-то вспоминал начало эмиграции: 1919-22 годы в Париже. Мы жили тогда одной компанией, в центре был не Отей, а Пасси, и встречались чуть не каждый день: Тэффи, Ал. Толстой, Бунин, Ал. Яблоновский, Куприн и – стояли несколько более обособленно – Мережковские. Зайцев тогда еще был в России, Вы тоже. И вот из этой, тогда дружной, компании остался в живых один я… Да еще, пожалуй, Вера Николаевна, – «пожалуй» потому, что по ресторанам и кофейням она ходила меньше. Я еще не был женат.

Оба шлем Вам самый сердечный привет, лучшие наши пожелания.

78. Г.В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 17 марта 1954 г. Манчестер

104, Ladybarn Road Manchester 14 17/III-54

Дорогой Марк Александрович

Спасибо за письмо. Я только что кончил читать «Ульмскую ночь», а читал особенно долго, п<отому> что был очень занят, да и нельзя Вашу книгу читать быстро.

Вы просили меня сказать Вам свое впечатление, независимо от статьи в печати. Хочу передать главное: я давно не читал книги более увлекательной (в настоящем смысле слова), важной и правдивой. Последнее – в особенности должно бы каждого поразить: правдивость в толстовском смысле, без умственной позы и всякой рисовки, без эффектов. По-моему, это одна из самых замечательных Ваших книг, даже в художественном смысле. Я, когда читаю роман, всегда по-старинному хочу знать: что автор «хотел сказать»? (как у Вас Вермандуа спрашивает Гете – да?^[358]). Здесь все концы сведены, все ответы даны, насколько ответ вообще возможен. Я, конечно, писал Вам вздор о «сумасшедшем доме»: к Вам это не относится. Но книга все-таки ужасно грустная в выводах, т. к. никакого «треста мозгов» не будет, а вероятно, и «21-го века не будет»^[359]. Или будет такой, что лучше бы его не было. Ну, долго обо всем писать, да мне и неловко Вас занимать своими соображениями. Мне хотелось бы исписать всю Вашу книгу на полях всякими вопросами и доводами. Не могу никак, почти ни в чем, согласиться насчет отсутствия «бескрайности» в русской культуре. Конечно, с Вами и за Вами Пушкин, но только он один из «вершин», п<отому> что Тургенев все-таки не в счет. Если начать обо всем этом говорить, то будет не письмо, а трактат. Спасибо за книгу. Знаете, иногда критики пишут в статьях – «поблагодарим автора» и т. д., обычно с указанием на хороший шрифт и плотную бумагу: на этот раз надо бы сказать «спасибо» всерьез и по-настоящему. Простите за громкое словцо, – но Вы спасаете честь нашей литературы самим уровнем вопросов и отношения к ним. Вот, например, Бердяев – не пустой же был человек, а теперь всеевропейская знаменитость! Читали Вы его отрывки в последнем «Новом журнале»?^[360] Ведь стыдно читать, даже если и не глупые мысли: стыдно по развязности, безвкусию и всему такому! Европу «тянет на капусту», и ей это может нравиться.

Но мы свою капусту слишком хорошо знаем и цену ей знаем. Кажется, ни у кого, кроме Вас, нет к ней нужного отвращения.

Статьи Сперанского я не читал (всегда вспоминаю, как И<ван> А<лексеевич> его назвал: «бритая лошадь»). Хочу сегодня попытаться написать статью для «Н<ового> р<усского> слова». Если там уже что-нибудь и появилось, не думаю, чтобы вторая статья была лишней. Отзыва или «рецензии» на «У<льмскую> ночь» написать невозможно, не та тема, не то значение книги. А «вокруг да около» у каждого из пишущих будут разные все равно. Но наверно, вне всякого сомнения, Вам, автору, то, что я напишу, покажется пустым и неверным. Не может иначе быть, никогда иначе не бывает. Вы думали о своей книге несколько лет, критик думает о ней несколько дней, и не только пропустит лишь 99 % ее сущности, но и остающуюся 1/100 поймет не так. Заранее прошу прощения за все промахи или ошибки.

Надеюсь в конце будущей недели быть в Париже. Насчет «Возрождения» и письма Терапиано о его уходе дело, вероятно, объясняется тем, что Терапиано теперь в большой дружбе с Померанцевым, а Витт отказался печатать продолжение померанцевского романа^[361] и чуть ли не предпочитает даже судиться, чем уступить (а еще более категорически отказался от продолжения Одоевцевой^[362], сказав будто бы, что «на чистых страницах нашего журнала нет места адюльтерным пошлостям»).

До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, сердечный привет и поклон Татьяне Марковне.

Ваш Г. Адамович

P.S. Pour en finis^[363] с Шопеном: я впервые слышу, что одна из его сонат приписывается Мошелесу. Но во всяком случае, речь может идти только о Первой сонате, вещи юношеской, сравнительно слабой, очень редко исполняемой (и тогда соната с похоронным маршем оказалась бы не второй, а первой!). Насчет Третьей сонаты сомнений никаких быть не может, и приписывать ее Мошелесу – слишком большая для него честь. При всем моем уважении к музыкальной учености Л<еонида> Л<еонидови>ча, думаю, что он что-то тут напутал.

P

S. Кто, какой «авторитетный человек» сравнил Розанова с Паскалем?^[364] Я оттого об этом спрашиваю, что месяца три назад, в статье для № 4 «Опытов» (которые на днях выходят) написал:

«…наши литературные неврастеники сравнивают Розанова чуть ли не с Паскалем»^[365].

Помню, что такие сравнения делали, но теперь хочу знать, кого именно я обидел.

79. М.А. АЛДАНОВ – Г.В. АДАМОВИЧУ 19 марта 1954 г. Ницца 19 марта 1954

Дорогой Георгий Викторович.

Пишу кратко, – только для того, чтобы от души Вас поблагодарить за Ваше письмо от 17-го. Со дня кончины Ивана Алексеевича ничье мнение не может быть мне более ценно, чем Ваше. Вы, верно, себе представляете, как меня обрадовало Ваше суждение.

Мне, разумеется, чрезвычайно приятно и то, что Вы написали или пишете об «Ульмской ночи» для «Нового русского слова». Я и по сей день не знаю, кто у них помещает (или поместил?) рецензию. Вероятно, кто-либо из приятелей мне прислал бы ее, если б она появилась.

Относительно «безмерности». Почему же только Пушкин и Тургенев? Я на странице 248 назвал много имен^[366] – и ведь не ограничился именами, говорил и о фактах. Понимаю, конечно, что Вы в письме этого не обсуждаете.

Теперь из Вашего письма узнал, в чем дело с Терапиано и Виттом. Не знаю только, кто еще ушел из журнала. Георгий Иванов и Померанцев?

О Розанове – Паскале говорил Мережковский. Если память мне не изменяет, то он это и напечатал^[367]. Но во всяком случае, я слышал, как он это говорил.

Вы ничего не пишете о приезде в Ниццу. Значит, верно не приедете? Мы в Париже будем не так скоро.

Еще раз: сердечно Вам признателен.

Т<атьяна> М<арковна> и я шлем Вам самые лучшие наши пожелания, самый сердечный привет. Надеюсь, это письмо застанет Вас еще в Манчестере. Счастливого пути.

Получил длинное, чрезвычайно лестное, незаслуженное (как и Ваше) письмо об «Ульмской ночи» от Карповича.

80. М.А. АЛДАНОВ – Г.В. АДАМОВИЧУ 15 апреля 1954 г. Ницца 15 апреля 1954

Дорогой Георгий Викторович.

Разрешите от души Вас поблагодарить за вашу интереснейшую статью об «Ульмской ночи»^[368]. Мне было чрезвычайно приятно прочесть ее. Конечно, она слишком лестна, и кое-что я отношу на счет Ваших дружественных чувств. Кое с чем и по существу не могу согласиться, – например, с тем, что эта книга увлекательна! Могу ли я сказать, что и написана статья превосходно? Мне ее прислали по воздушной почте, не сговариваясь, четыре человека и очень ее хвалят в препроводительных письмах. Еще раз спасибо. При встрече, надеюсь, поговорим и о статье, и о книге.

А сегодня я получил письма от Маклакова и Титова^[369]. В них много тоже о Вас, но, разумеется, по иному поводу. Василий Алексеевич, правда, ссылается на свою глухоту, – пишет, что почти никого и ничего не слышал, – но добавляет, что Ваша речь была «пьес де резистанс»^[370]: «Говорили, что его речь была очень интересна, в этом не сомневаюсь… Он был центром». Очень хвалит Ваш доклад и Титов, пишет о нем довольно подробно и очень лестно. Оба считают, что вечер был удачным. Маклаков немного жалуется на плохую организацию (это сообщаю Вам доверительно). Осталась ли довольна Вера Николаевна?

Надолго ли Вы уезжаете в Англию? Там, кажется, семестр кончается в июне или в начале июля? Вот бы тогда приехали в Ниццу, а?

Оба шлем Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания, оба просим не забывать.

81. Г.В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 28 апреля 1954 г. Манчестер

104, Ladybarn Road Manchester 14 28/IV-54

Дорогой Марк Александрович

Простите, что отвечаю с большим опозданием. В Париже у меня жизнь всегда суетливая, и я отложил всю переписку до возвращения в Манчестер.

Я очень рад, что статья моя о Вашей книге была Вам приятна. В ней, конечно, нет ни одного слова написанного – как Вы предполагаете – «по дружественным чувствам». Книга действительно увлекательна, по крайней мере увлекла меня. Но статьи я еще не видел и чувствую наперед, что перечитывать ее буду со всякими сожалениями и сомнениями: «то не так, и это не то.» Некоторые отзывы, которые я слышал в Париже о книге, – Кантор, Татаринов^[371], – вполне совпадают с моим мнением, притом даже насчет «увлекательности».

Вы спрашиваете, осталась ли Вера Николаевна довольна вечером. Не знаю. Она в странном и каком-то «невменяемом» состоянии, и о вечере говорила так, будто, в сущности, это и не ее была затея. Организация же вечера была не «плохая», как Вам пишет Маклаков, а никакая: из-за этого и зал был не совсем полон, и кончился вечер так, будто единственное желание публики – поспеть на метро.

Здесь я числа до 10 июня, надеюсь, не позже. Если буду жив, надеюсь в начале июля приехать в Ниццу и заранее с удовольствием думаю о встречах в cafe Mozart или в cafe de Lyon. Я как-то даже не представляю себе лета вне Ниццы и не хочу никаких новых красот природы искать, привыкнув к красотам старым.

Спасибо за письмо, дорогой Марк Александрович. Кланяйтесь, пожалуйста, Татьяне Марковне. Как у Вас все здоровья, во множественном числе?

Ваш Г. Адамович

82. М.А. АЛДАНОВ – Г.В. АДАМОВИЧУ 23 мая 1954 г. Ницца 23 мая 1954

Дорогой Георгий Викторович.

Не знаю, переписываетесь ли Вы с Верой Николаевной? На всякий случай хочу сообщить Вам, что вечер памяти Ивана Алексеевича, устроенный французским Пен-клубом, прошел, по ее словам, хорошо. Андре Шамсон^[372], председатель (Шлумберже^[373] не приехал «по болезни»), произнес отличную речь. Зал был полон. Вера Николаевна скорее хвалит и актеров (я ни одного из них не знаю и по имени).

Мы через несколько дней уезжаем с Татьяной Марковной в Париж. Остановимся почти наверное, как всегда, в «Отель де ла Порт Сен-Клу», на рю Гюден, но для верности адрес даем сестры. 10–20 июня еще будем в Париже и чрезвычайно рады будем встретиться с Вами. Особенно же приятно Ваше обещание в начале июля приехать в Ниццу. Это подтвердила мне и мадам Лезелль. У нее, кстати, недели две прожила госпожа Элькан^[374]. Видел ее, она много рассказывала. Сообщила, что Буров^[375] предлагает миллион франков на журнал^[376]. Если не ошибаюсь, сказала (она или кто-то другой), будто «Опыты» все-таки не прекращаются^[377], в отличие от того, что мне говорила С.Ю. Прегель^[378], которая тоже была в Ницце.

Новостей нет. Ла ви н-э па белль^[379]. Да это давно людьми сказано, как и прямо противоположное. Но нам, старым людям (имею в виду только себя), пора примкнуть именно к прямо противоположному.

Татьяна Марковна и я шлем Вам самый сердечный привет и лучшие наши пожелания.

83. Г.В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 23 сентября 1954 г. Париж

53, rue de Ponthieu Paris 8e 23/IX-54

Дорогой Марк Александрович

Спасибо за пересланное Вами письмо Аминадо. Значит, так я и сделаю, т. е. пошлю статью Я.М. Цвибаку^[380].

Как Вы живете? Как Ваше и Татьяны Марковны здоровье? Я все вспоминаю Ниццу и все, что в ней есть или было хорошего.

Собираюсь в Англию дней через 10. В Париже, кажется, ничего нового, кроме того, что всем мало-помалу живется труднее.

Крепко жму Вашу руку и прошу передать Татьяне Марковне сердечный поклон.

Ваш Г. Адамович

P.S. Только что получил письмо от В.А. Александровой: «ждем всей рукописи в октябре»^[381]. Надеюсь, что успею, с расчетом скорей на Манчестер, чем на Париж.

84. М.А. АЛДАНОВ – Г.В. АДАМОВИЧУ 24 сентября 1954 г. Ницца 24 сентября 1954

Дорогой Георгий Викторович.

Очень обрадовался Вашему сообщению относительно ответа Вам Александровой. Как раз вчера я получил от Лунца по воздушной почте прилагаемую заметку из «Н<ового> р<усского> слова» от 20-го^[382]. Теперь уже, так сказать, официально издательством объявлено, что на все остающиеся ему 15 месяцев жизни программа «совершенно заполнена». Из письма к Вам Александровой (вероятно, от той же приблизительно даты) несомненно следует, что книги, уже принятые, хотя и без контракта, включаются в эти 45 книг, – иначе она Вам прямо написала бы, что Вы опоздали. Но боюсь, что это не относится к 4-й книге покойного Ивана Алексеевича. Насколько мне известно, Вера Николаевна им только ее предложила, а они пока не откликнулись. У меня еще есть маленькая надежда на следующее. Вы в заметке прочтете о «некоторых классиках», и то же мне пишет Лунц: они его магазин и все книжные магазины (циркулярно!) запросили, какого классика данный магазин им рекомендовал бы на остающиеся у Чеховского издательства «два-три места» и сколько экземпляров рекомендованного им классика он готов купить! Ведь Иван Алексеевич – тоже классик. Вера Николаевна имела в виду и стихи. Стихов Лунц (да и другие книжники) не предложит, так как мог бы, верно, обязать купить только три-четыре экземпляра. Если еще не поздно, я мог бы попросить Лунца рекомендовать еще книгу прозы Ивана Алексеевича. Как Вы думаете и как думает Вера Николаевна? Пожалуйста, поговорите с ней, – Вам на месте виднее. Но, по-моему, шансов теперь мало, – если только они не получат новых денег.

Умоляю Вас прислать им всю Вашу рукопись в октябре. Иначе они будут вправе сказать, что ВЫ нарушили моральное соглашение.

У нас нового ничего. Нет перемен и в состоянии здоровья. Т<атьяна> М<арковна> сердечно Вас благодарит за внимание, как и я. Оба Вам шлем самый сердечный привет.

Заметку вы можете отдать Вере Николаевне. Ей ведь все это надо знать. Надо что-то придумывать всем, а ей особенно.

85. Г.В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 3 октября 1954 г. Париж

7, rue Frederic Bastiat

Paris 8

3/X-54

Дорогой Марк Александрович

Простите, пожалуйста, за опоздание с ответом. Я в хлопотах с переездом, да, кроме того, в Париже всегда есть и многое другое, что заставляет почти все откладывать «на завтра». Надеюсь, Вы не будете на меня в претензии.

Спасибо за присылку вырезки относительно Чех<овского> изд<ательст>ва. Веру Николаевну я видел раза три, ездил с ней на могилу Ив<ана> Алексеевича. После обмена письмами с В.А. Александровой они остановились на том, что ближайшей книгой для издания будет «Освобождение Толстого». Думаю, что это удачное решение и, вероятно, книготорговцы согласятся эту книгу рекомендовать. Вера Николаевна, по-видимому, не сомневается, что книга издана будет.

Благодарю Вас, дорогой Марк Александрович, за постоянный интерес и даже заботу о моей предполагаемой книге. В Манчестере я засяду за ее продолжение и в октябре пошлю еще по меньшей мере страниц 75-100, так что будет у них уже страниц 200, а то и больше. Уверенности, однако, у меня ни в чем нет, и то, что В<ера> А<лександрова> «ждет присылки рукописи», не кажется мне верной гарантией (основанной на предыдущей переписке!). Отчасти смутило меня то, что сказал мне Терапиано:

Он получил письмо от Глеба Струве, который сообщает ему, что Чех<овское> изд<ательст>во хотело поручить писание «Истории эмигр<антской> литературы» кому-либо из парижан. Было будто бы два кандидата. Но т. к. возникло опасение, что парижане будут восхвалять и превозносить все парижское, то книга поручена ему, Глебу Струве^[383].

Не знаю, насколько это все верно. Не знаю и того, совпадает ли это с моим делом, т. к. я пишу не Историю, а ряд отдельных очерков, без притязаний на полноту. Сообщаю я Вам об этом исключительно потому, что Вы проявляли ко всему этому интерес и внимание.

Уезжаю завтра в Англию. Адрес мой прежний: 104, Ladybarn Road, Manchester 14. Крепко жму Вашу руку, от души желаю благополучия и здоровья и прошу передать низкий поклон Татьяне Марковне.

Ваш Г. Адамович

86. Г. В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 20 октября 1954 г. Манчестер

[на бланке Манчестерского университета]

104, Ladybarn Road,

Manchester 14 20/Х-54

Дорогой Марк Александрович

Шлю Татьяне Марковне и Вам искренний привет и поклон из Манчестера, серого и мокрого, как обычно. Как Вы живете? Как Ваше здоровье? Надеюсь, что Ваши мрачные мысли о нем рассеиваются, тем более что и причин для них, вероятно, нет. Был бы очень рад получить от Вас несколько слов об этом, – а о себе мне рассказывать нечего, даже если бы я этого хотел. Les jours se suivent et se ressemblent^[384]. О том, что «Опыты» продолжаются с редактором Иваском, Вы, вероятно, уже знаете. Яновский мне пишет, что, по его мнению, «продолжение» будет кратковременным, но я в этом не уверен, т. к. Ян<овск>ий в «оппозиции» «Опытам» и добра им не желает. Кстати, Мария Самойловна просила меня написать предисловие к переводам ее мужа к Е. Браунинг^[385]. Я согласился, написав, что об условиях «спишемся потом». А сегодня получил от нее довольно забавный ответ на это (но ceci^[386], конечно, mot entre nous^[387]). Видели ли Вы книгу Ходасевича?^[388] Там есть рассуждение о «Казаках», настолько странное и даже детское, что я руками разводил, читая. Еще есть утверждения, что Богданович лучше Лафонтена. Мне не хочется об этом писать в газете, скажут – сводит счеты, но стоило бы! Книга обманчиво-умная, скорей – поза под умного человека, с какой-то показной суровостью в мыслях, чем ум и чутье настоящие.

Дела мои с Чех<овским> изд<ательст>вом все в том же положении, да надо сказать, что и милейшая Вера Леонидовна^[389] не очень торопится с перепиской. Я послал дважды, страниц по 20, – до сих пор не получил ничего! Если видите Леон<ида> Леон<идовича>, будьте добры, попросите его поторопить. Я ведь им посылаю переписку по их же желанию, отчасти с расчетом на быстроту.

Простите, что пишу чернильным карандашом, оттого неясно. До свидания, дорогой Марк Александрович, крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

Я послал Цвибаку, как было условлено, статью об Ал<ександре> Абр<амови>че^[390]. Надеюсь, что он ее получил вовремя, но не помню, когда был самый день юбилея и был ли уже или будет.

87. М.А. АЛДАНОВ – Г.В. АДАМОВИЧУ 24 октября 1954 г. Ницца 24 октября 1954

Дорогой Георгий Викторович.

Мы оба сердечно Вас благодарим за память, за вопросы о состоянии здоровья. Оно в прежнем положении и у Т<атьяны> М<арковны>, и у меня; хуже не стало, а моя программа теперь вообще: чтобы не стало хуже. А как Вы?

Об уходе Гринберга из «Опытов», с объявлением об этом в газете^[391], я узнал из писем Лунца и Романа Гуля (он мне писал по делам моей повести в «Новом журнале»). Лунц сообщил еще, что ушел и Пастухов, что теперь Иваск, но журнал будет выходить книжками всего в 96 страниц. Причина ухода Гринберга, по словам Лунца, – денежное расхождение с Цетлиной. Покойный Иван Алексеевич и я ушли в свое время из «Нового журнала» без писем в редакцию, без сообщения в газетах.

Цвибак прислал мне страницу «Н<ового> р<усского> слова» об Александре Абрамовиче^[392]. Я прислал бы ее Вам, но Яков Моисеевич в препроводительном письме сообщает, что посылает то же Вам и Д. Аминадо. Ваша статья хороша, а стихи Аминадо – плохие, как мне в более сильных словах написали два человека из Нью-Йорка (не Цвибак).

Т<атьяна> М<арковна> и я оба глубоко возмущены Вашим поступком в отношении нас: Вы сообщаете в письме, что на Ваши слова об условиях Марья Самойловна прислала «довольно забавный ответ» – а какой ответ, не сообщаете!!! Да еще просите держать это (что?!) в секрете!!!! Ультимативно требуем, чтобы Вы подробно и по возможности скоро объяснили, что она Вам ответила. В этом случае, но только в этом, обязуемся никому ничего не сообщать. В самом деле, пожалуйста, напишите, – особенно интересуется Т<атьяна> М<арковна>. И не подумайте, что у нас против нее злоба, – нет никакой, – а просто нужны же «забавы» в нашей скучной жизни.

Я не читал книги Ходасевича, и достать ее здесь негде. Покойный Х<одасевич> был очень выдающийся поэт и такой же знаток поэзии, но у меня всегда было определенное впечатление, что он в прозе понимает очень мало. Не приписывайте это мое впечатление личной обиде, – он иногда меня ругал (и больше меня, чем мои книги), но много чаще очень хвалил. Вдобавок у него не хватало и просто знаний. Языков же он, кажется, совершенно не знал, – только этим и можно еще кое-как объяснить то, что он ставил Богдановича выше Лафонтена.

Позавчера, за день до получения Вашего письма, я как раз видел Веру Леонидовну, – она недели две была в отсутствии, по делам ее фирмы. Сказала мне, что завтра (почти наверное сказала: завтра) высылает Вам рукопись. От нее узнал, что она переписывала страницы о Штейгере, Поплавском, Фельзене^[393]. Значит, вы изменили план книги? Леонида Леонидовича увижу послезавтра и непременно ему, на всякий случай, напомню.

Кончаю письмо. Несмотря на проливной дождь, иду в Артистик на концерт пианиста Рофе^[394]. Мне всучил билет Масловский, который ему покровительствует. Сабанеев же, в полное отличие от генерала, говорит, что Рофе играет неважно. Программа интересная.

Татьяна Марковна и я шлем Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания.

88. Г.В. АДАМОВИЧ – М.А. АЛДАНОВУ. 28 октября 1954 г. Манчестер

104, Ladybarn Road Manchester 14 28/Х-54

Дорогой Марк Александрович

Очень рад был получить от Вас письмо. Спасибо. Рукопись от Веры Л<еонидов>ны я получил третьего дня, а писал о Поплавском, Штейгере и Фельзене потому, что, боюсь, одними «старшими» не заполню всю книгу (т. к. 300 страниц или около того). Я этих трех выделил как покойников, да, кстати, у меня и были о них старые статьи. Теперь собираюсь писать о Вас и Зайцеве, но простите заранее – многое тоже будет взято из прежних статей. Мне кажется, это мое законное право, а что из всего этого предприятия выйдет – не знаю.

Получил сегодня письмо от Софьи Юльевны Прегель с сообщением, что «у Веры Ник<олаевны> все сошло блестяще», т. е. собрание 23-го^[395]. Были какие-то речи и очень много народу. Что же, тем лучше, и я рад за В<еру> Н<иколаевну>. Выступал даже Зуров, «сменив гнев на милость». В чем и почему был гнев, С<офья> Ю<льевна> не пишет.

Относительно инцидента с Марией Сам<ойлов>ной: я напрасно употребил слово «забавный». Ничего забавного нет, а дело вот в чем.

Предложение написать предисловие к переводам Мих<аила> Ос<ипови>ча сделал мне Пастухов, от имени М<арии> С<амойловны>, с просьбой ответить не ему, а ей и с указанием, что об условиях речь будет после. Так я и сделал, об условиях упомянув вскользь. В ответ пришло письмо от М<арии> С<амойловны> с благодарностью за согласие, с сообщением, что рукопись мне послана, и с такими словами: «Заплачу Вам по 1 доллару за страницу, как в “Опытах”».

Предисловие мое будет – страницы 2–3. Поэтому я хочу написать М<арии> С<амойловне>, что никак на ее условия согласиться не могу, не хочу вступать ни в какие пререкания, что журнал – другое дело, и поэтому прошу ее 3 долларов мне не присылать, а работу эту я сделаю даром, из уважения к памяти М<ихаила> О<сиповича>.