Текст книги "Байбаков"

Автор книги: Мария Славкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Так, в конце 1962 года резко сократили количество совнархозов в Российской Федерации. На Северном Кавказе, где прежде находилось семь совнархозов (Ростовский, Краснодарский, Ставропольский, Дагестанский, Кабардино-Балкарский, Северо-Осетинский, Чечено-Ингушский), был создан единый совнархоз с административным центром в Ростове-на-Дону. Руководить им поручили Байбакову. Почему выбрали его? Во-первых, он отлично зарекомендовал себя на Кубани. А во-вторых, именно он принимал самое активное участие в подготовке нововведений.

Вспоминает Дмитрий Владимирович Украинский, в те годы руководитель планово-экономической службы совнархоза в Ростове-на-Дону: «Совнархозы создавались по принципу партийных органов. Однако с точки зрения экономики они оказывались мелкими. Для меня это было понятно сразу и, занимаясь экономическими вопросами в ростовском совнархозе, я начал собирать данные по другим шести совнархозам, которые находились на Северном Кавказе – какие предприятия, что за продукция, как налажены межхозяйственные связи. Когда мы первый раз встретились с Николаем Константиновичем в 1958 году, я показал ему эту папку и рассказал о том, что, на мой взгляд, было бы целесообразно объединить семь совнархозов Северного Кавказа в один крупный. Он тогда внимательно посмотрел мои материалы, но ничего не сказал. Потом мы много раз общались по разным вопросам. А в 1962 году Байбаков позвонил мне и неожиданно спросил: „Дмитрий, а у тебя сохранилась папка, которую мы смотрели в 1958 году?“ Я ответил положительно и добавил, что эта папка „живая“, что она постоянно пополняется новыми данными. „Очень хорошо, – сказал Николай Константинович, тогда найди повод и приезжай в Москву, найдешь меня у Афанасьева (это был председатель Совнархоза РСФСР), мы с тобой должны тут поработать“. Если честно, я думал, что будет какое-то совещание или пленум… А когда приехал в столицу, выяснилось, что ведется большая работа по укрупнению совнархозов, для чего приглашены многие руководители с мест. Сразу же объяснили: строгая секретность. Предупредили, чтобы мы никого не ставили в известность. А что это значит? Нужно разрабатывать структуру укрупненных совнархозов, а звонить „по адресам“ запрещено. Тем не менее, благодаря тому, что у нас с Николаем Константиновичем была папка, мы сразу выдвинулись вперед. Структура укрупненного Северо-Кавказского совнархоза была готова первой».

Дмитрий Владимирович рассказывает, что уже тогда он обратил внимание на важнейшую черту Байбакова: «Для людей, с которыми Николай Константинович работал, он создавал максимально комфортные условия. После того, как мы посидели, посмотрели и сделали первый чертеж-схему укрупненного совнархоза, Байбаков сказал мне: „Дмитрий, ты будешь работать в Москве, а я не смогу бывать здесь подолгу, буду приезжать на два-три дня. Поэтому идем, я тебя познакомлю с людьми, которые могут тебе пригодиться“. Так, мы пошли в машинное бюро, потом на телефонный узел и так далее. Помещение, связь, бумага… – у меня не возникало никаких проблем. Я ни на что не отвлекался. Работа шла быстро».

А после того как структура укрупненного Северо-Кавказского совнархоза была готова, ее предстояло согласовать. «По нашей схеме управления, – рассказывает Дмитрий Владимирович, – у нас получилось 11 замов председателя совнархоза. Но Сергей Александрович Афанасьев сказал, что Хрущев перед очередной поездкой подчеркнул, что замов должно быть всего два. Один – по обороне, а другой – по всем остальным вопросам. И Афанасьев настаивал: „Чертите на двух замов“. Мы сначала сократили число замов до девяти, потом до семи. Но два зама – это было нереально. Тогда Байбаков решил отстаивать нашу схему. Написал все, как задумывали… И наши предложения утвердили».

И вновь Москва

В декабре 1962 года Николай Константинович с группой сотрудников выехал в Ростов-на-Дону. Однако на новом месте он проработал совсем недолго. Через три месяца (в марте 1963 года) ему позвонил председатель Бюро ЦК КПСС по химии П. Н. Демичев: «Срочно прилетай в Москву. С тобой хочет побеседовать Никита Сергеевич».

Он летел в Москву и думал, с чем же связан этот неожиданный вызов. Вспомнил и поездки Хрущева на Кубань. Встречи были недолгими, разговоров обстоятельных не велось, все как-то на ходу. В память будто врезался пристальный взгляд первого секретаря ЦК КПСС во время одного из посещений, словно тот пытался понять – не держит ли Байбаков обиды…

– Вы проделали большую работу, – начал разговор Никита Сергеевич. – Надо вам в Москву переходить. Хотим назначить вас председателем Госкомитета по химии.

– Никита Сергеевич, не трогайте меня, – попросил Байбаков, – мне там нравится. Тем более что мы образовали региональный совнархоз.

– Нам ваши заслуги известны, – Хрущев был настроен решительно. – И то, что вы принципиальны, мы тоже знаем. Мы же с вами не расставались. Вы были назначены председателем Госплана РСФСР, но повели себя не так, как нужно.

– Я вел себя так, как подсказывал мне мой разум.

– Вы что, думаете отказаться? – Никита Сергеевич уже начинал сердиться.

– Нет, я не могу отказываться. Если я нужен здесь, то остаюсь. Но председателем Госкомитета по химии? Я же не химик.

– Но вы же нефтяник и занимались добычей нефти и газового конденсата, а это – ценное сырье для химической промышленности.

Так состоялось его возвращение в Москву…

Но ничему не научился

Байбакову Хрущев доверил самое сокровенное – химизацию страны. «Людей нужно накормить», – не сдавался Никита Сергеевич. Целина, кукуруза, теперь на передний план выдвигались минеральные удобрения. К тому же без химии невозможно было продвигать легкую промышленность. В духе времени ленинская формула о том, что такое коммунизм, зазвучала по-новому – «советская власть плюс химизация народного хозяйства»! Соответствующее постановление Пленума ЦК КПСС было принято в мае 1958 года, но с химией дела шли откровенно плохо.

Хрущев метался. То объявлял, что нужно «сократить расходы на оборону и эти средства направить на производство минеральных удобрений», то призывал «заморозить на три года металлургию и отдать деньги на химию». А еще его очень беспокоило сырье для химической промышленности. В середине 1963 года Никита Сергеевич направил в Президиум ЦК КПСС записку, в которой поставил вопрос о целесообразности быстрого развития газовой промышленности. Газ нужно беречь для потомков, доказывал Хрущев, использовать только на бытовые цели и нужды химии. Реакция последовала незамедлительно – тут же по распоряжению Кремля были приостановлены работы по строительству газовых магистралей, по поиску и разведке новых месторождений… Газовики были в ужасе!

Но не из робкого десятка оказался руководитель отрасли Алексей Кириллович Кортунов. Человек, прошедший всю Великую Отечественную войну и удостоенный звания Героя Советского Союза, он умел идти на риск и брать на себя ответственность. Во что бы то ни стало начальник Главгаза СССР решил отстоять отрасль. Вместе с заместителем председателя Госплана СССР Вартаном Александровичем Каламкаровым, отвечавшим за топливо, энергетику и химию, он начал готовить записку в ЦК. Нужно было объяснить первым лицам, что основным источником получения сырья для химического производства является не природный, а попутный нефтяной газ. Именно этот газ содержит тяжелые углеводороды, необходимые для выпуска полимеров. Кроме того, «себестоимость природного газа непосредственно у потребителя, с учетом всех затрат, ниже себестоимости угля в 5 раз, а производительность труда в добыче газа выше, чем при шахтной добыче угля, в 30 раз. Общая экономия от применения газа за истекшие четыре года семилетки составила 3,3 миллиарда рублей, всего же за семилетие она должна превысить 8 миллиардов рублей. Это в два раза больше всех капитальных вложений в газовую отрасль».

Перед тем как направить письмо в ЦК, Кортунов и Каламкаров решили посоветоваться с Д. Ф. Устиновым, тогда председателем Высшего совета народного хозяйства. Дмитрий Федорович внимательно прочитал документ, выслушал объяснения и сказал: «Если вы решили послать записку, надо это делать не за двумя подписями, а с бо́льшим числом подписей, чтобы не получилось, что вы, топливники, ставите этот вопрос с узковедомственных позиций. Сами понимаете, что случай этот беспрецедентный и очень серьезный». Устинов посоветовал обратиться к специалисту по химии – заместителю председателя ВСНХ СССР С. М. Тихомирову, министру геологии А. В. Сидоренко и Н. К. Байбакову. Сам он обещал поддержку, но подписывать записку не стал…

Прямо от Устинова Кортунов поехал к Николаю Константиновичу. Они были давно знакомы, вместе работали. В 1958 году, когда Байбаков отправился в краснодарскую ссылку, именно Кортунов помог ему сохранить московскую квартиру. Никита Сергеевич распорядился жилье отобрать, но в столице оставалась дочка Таня, студентка Московского нефтяного института. Что делать? В Моссовете пообещали закрыть глаза на то, если квартира бывшего председателя Госплана РСФСР будет разделена на две части – так они смогут отчитаться в том, что вернули жилье городу. Но как провести строительные работы? Николай Константинович обратился к своему бывшему заместителю по министерству Кортунову… И тот не отказал! Эту историю в моей семье хорошо знают. Строительными работами по «расчленению» байбаковской квартиры руководил мой дед – Семен Исаакович Гинзбург, многие годы трудившийся под началом Алексея Кирилловича.

«Может быть, ты с чем-нибудь не согласен?» – спросил Кортунов Николая Константиновича, когда тот прочитал записку. Байбаков был явно озадачен. Он понимал, чем ему грозит подпись на таком документе… Но решил рискнуть. На следующий день, внеся редакционные поправки, со словами «Эх, была не была» – поставил свою фамилию. Подписали и другие участники «заговора» – Кортунов, Каламкаров, Сидоренко, Тихомиров.

Они еще не успели направить записку по адресату, как 1 августа 1963 года их вызвали на совещание к Хрущеву. Кроме главы правительства на нем присутствовали Д. Ф. Устинов, секретарь ЦК КПСС А. П. Демичев, председатель Госплана СССР Н. Ф. Ломако. На повестке дня стоял вопрос о производстве удобрений. Почти сразу Хрущев обрушился на газовиков и нефтяников, обвиняя их в неправильной линии на развитие газовой промышленности и разбазаривании богатства недр страны…

Казалось, это был полный провал! Но слова попросил Кортунов и, не дожидаясь разрешения, вышел на трибуну и зачитал текст подготовленного письма. «Разрешите передать вам, Никита Сергеевич, эту записку, подписанную пятью министрами?» – спросил он. «Давайте, но это ничего не изменит», – буркнул Хрущев и быстро закрыл заседание.

А вскоре после совещания состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, первым вопросом повестки дня которого была «записка пяти министров». Кортунов вызван не был. А Комитет газовой промышленности представлял его заместитель Ю. И. Боксерман, которого Хрущев хорошо знал лично еще со времен работы первым секретарем ЦК Компартии Украины, а затем и первым секретарем Московского комитета партии.

«А. Боксерман, сколько лет – сколько зим…» – тепло поприветствовал Никита Сергеевич своего знакомого и начал совещание: «Давайте послушаем Юлия Ильича, что он скажет?» И Боксерман не подвел – доложил четко, ясно, все по делу… А после его речи слово взял Хрущев. Он заявил, что знает и Кортунова, и Боксермана уже много лет и что это люди надежные, как и те министры, которые поддержали их мнение… «Если дело обстоит так, как изложено в представленных документах, значит, у нас нет основания не доверять специалистам своего дела», – подытожил первый секретарь… Газовую отрасль отстояли! На этот раз все обошлось…

Телега переехала, но не задавила

Но отношения с Хрущевым так и не наладились. То одно, то другое… Ну вот зачем, к примеру, Байбакову понадобилось выступать с инициативой передачи ряда химических предприятий из подчинения совнархозов Госкомитету? Разве он не знал о ревностном отношении Никиты Сергеевичу к данному вопросу? Конечно, знал, но считал, что интересы дела превыше. Нужно было форсировать производство химических реагентов, а у совнархозов до этого никак не доходили руки… Узнав об очередной инициативе Байбакова, Хрущев на заседании Президиума ЦК КПСС обрушился на него: «А мы что, не знаем, чьих это рук дело? Вон сидит товарищ Байбаков! Его телега переехала, но не задавила! Вот он и продолжает разрушать совнархозы, ведя работу по их дискредитации».

Николай Константинович вспоминал: «По тому, как затем менялись взаимоотношения с секретарями ЦК и членами Президиума, я чувствовал, что вокруг меня сгущаются тучи». Сам он признавался, что готовился к тому, что его «вышибут» из комитета. Даже предупредил жену: «Клава, может случиться так, что придется поехать на работу в Сибирь». Но Байбаков ошибся – с химизации его, действительно, сняли (разве можно было доверять столь важное дело такому «ненадежному» человеку?), но назначили руководить Государственным комитетом по нефтяной промышленности при Госплане СССР. «Байбаков – нефтяник, вот пусть и занимается нефтью!» Новым назначением Николай Константинович был доволен. Только вот мучил вопрос: надолго ли?

Дорогой Никита Сергеевич

Тринадцатое октября 1964 года. Половина третьего. Ил-18 успешно завершил перелет из Пицунды в Москву и приземлился во Внуковском аэропорту. Оттуда Никита Сергеевич прямиком отправился в Кремль на последнее в своей жизни заседание Президиума ЦК. Заседали два дня. Все завершилось 14 октября. Заявление об отставке по причине «преклонного возраста и слабого здоровья». Собравшийся Пленум ЦК освободил Хрущева от всех занимаемых постов. Никита Сергеевич подвел итог: «Если бы в своей жизни я сделал только одно, изменил нашу жизнь так, что стало возможным отстранить первое лицо от власти без крови, простым голосованием, я бы мог считать, что прожил свою жизнь не напрасно».

В тот день Байбаков вернулся домой поздно. На заседании он не присутствовал, но подробности были уже известны. Домашние кинулись с расспросами: что? как? Николай Константинович был потрясен. Ни один из доверенных людей Хрущева не поддержал его в трудную минуту. Возможно ли такое? Еще недавно, в апреле, пышно отмечали 70-летие первого секретаря. «Соратники» на льстивые речи не скупились. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 апреля 1964 года «за выдающиеся заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в строительстве коммунистического общества, укреплении экономического и оборонного могущества Советского Союза, развитии братской дружбы народов СССР, в проведении ленинской миролюбивой политики и отмечая исключительные заслуги в борьбе с гитлеровскими захватчиками в период Великой Отечественной войны, в связи с 70-летием со дня рождения» Никите Сергеевичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». А теперь? Очевидно, страна изменилась и стала совсем другой…

Много лет спустя Николай Константинович с удивлением узнал, что он, как говорится, был под колпаком у Хрущева. «Э-э-э, да ты, видимо, не знаешь всего, – открыл ему глаза министр обороны Устинов. – Против вас было затеяно дело. Вроде ты вместе с Игнатовым готовишь заговор против Хрущева». Неужели? С председателем Президиума Верховного Совета РСФСР, членом ЦК он был давно знаком, еще с 1939 года, когда тот был секретарем Куйбышевского обкома партии. Встречались редко, Байбакову Николай Григорьевич нравился – открытый, прямой, умел держать слово… В 1964 году во время отдыха в Сочи Игнатов пригласил его к себе на дачу. Хрущеву тут же сообщили. Началась прослушка. «Скажу прямо, я был далек от этого, – рассказывал Байбаков. – Если и организовывался заговор, то на самом высоком уровне – Президиума ЦК, а я к тому времени был выведен из состава ЦК».

Что думал Николай Константинович о Хрущеве? Будучи в преклонном возрасте, он так сформулировал свое отношение к человеку, который более десяти лет находился на самой вершине политического олимпа: «Некоторые историки считают, что если я незаслуженно попал в опалу, то у меня должно быть резко отрицательное отношение к Хрущеву. На самом деле это не так. Несмотря на то, что он меня шарахнул, я по-прежнему отношусь к нему уважительно. Все-таки первые пять лет его государственной деятельности были очень активными и плодотворными… К сожалению, после творческого периода работы Никиты Сергеевича наступило время бесконечных реорганизаций. Нельзя было не видеть, что экономика шла к развалу, разлаживалась система управления народным хозяйством, началось снижение темпов экономического роста. И поэтому было принято правильное решение об освобождении от работы Н. С. Хрущева».

Часть третья
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ

Глава девятая
В СТАНЕ РЕФОРМАТОРОВ

Второе пришествие

Смена руководства страны привела к серьезным изменениям и в жизни Николая Константиновича. 2 октября 1965 года он был назначен председателем Госплана СССР. На этот раз надолго. Его второе пришествие в Государственный плановый комитет продлилось почти ровно 20 лет. Своего рода рекорд – и личный (ни на одной другой работе он не проработал дольше), и государственный (ни один человек не руководил Госпланом столько времени ни до, ни после Байбакова). Только вдумайтесь – 20 лет!

«Возвращайся в Госплан!»

С детства он хотел быть нефтяником. Родился в Баку, окончил Азербайджанский нефтяной институт, работал на промыслах, в 33 года стал нефтяным наркомом… Даже в хрущевских административных метаниях «тихой гаванью» для него стал Государственный комитет по нефтяной промышленности. После того как на октябрьском Пленуме 1964 года первым секретарем ЦК КПСС был избран Л. И. Брежнев, а председателем Совета Министров СССР – А. Н. Косыгин, Николай Константинович был уверен: «Восстановят отраслевые министерства, и все пойдет своим чередом – родная отрасль, любимое дело». Он не ждал крутых поворотов, но судьба распорядилась иначе.

Телефонный звонок, вызов в Кремль, радушный прием, беседа за чашечкой чая… И вдруг:

– Возвращайся в Госплан! – объявил Брежнев так, словно вопрос был давно решен.

Байбаков напомнил, что на этой должности он уже работал, но был освобожден как не справившийся.

– Иди и работай! – с нажимом повторил Леонид Ильич и дружески добавил: – А о твоих способностях не тебе судить.

Косыгин поддержал. «У тебя за плечами богатый опыт… То, что нужно для Госплана».

Стало ясно: ему не предлагают – ставят в известность. Обычная практика тех лет! Но идти в Госплан не хотелось: бумажная работа, к тому же недовольство всех и вся – ведомственные склоки, постоянный партийный пресс. Он знал, что это такое! Но знал и другое – «надо»! Солдат не обсуждает приказы. Кто-то должен был взвалить на себя этот груз. И раз выбрали его, значит, он не вправе отказаться…

Реформа

А в это время в стране стартовала большая экономическая реформа. О чем идет речь?

«Косыгинская» – такое название закрепилось за экономической реформой, провозглашенной на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС 1965 года. Официальная формулировка – «совершенствование планирования и усиление экономического стимулирования промышленного производства». По сути – попытка ввести отдельные рыночные регуляторы в нерыночную планово-распорядительную среду или, как тогда говорили, выдвинуть вперед экономические методы управления в противовес начавшему превалировать административному подходу.

Зачем? Этот вопрос волновал многих… «На кой черт нам реформа?! – со свойственной ему грубоватостью восклицал секретарь ЦК КПСС Н. В. Подгорный, когда обсуждался проект нововведений. – Мы плохо развиваемся, что ли?» Скептики реформы удивлялись: наша система проверена временем и уже показала, на что она способна: обеспечила беспрецедентную индустриализацию огромной державы, победу в Великой Отечественной войне, невиданное по срокам и масштабам восстановление народного хозяйства. А теперь?

А теперь, объясняли сторонники реформы, ситуация изменилась. Сложившаяся система хозяйствования все чаще давала сбои. Экономика росла, ширилась, усложнялась. Когда в стране тысяча заводов и тысяча фабрик – это одно, а когда этих фабрик и заводов уже десятки и сотни тысяч? Невозможно все учесть, спланировать. Незаинтересованность работников в результатах своего труда, материалопожирание, слабое реагирование на достижения научно-технического прогресса, плохо развитая сфера потребительских услуг… Очевидно, механизм должен был саморегулироваться. Но как?

Поиск решений начался еще в начале 1960-х годов. 9 сентября 1962 года в самой главной газете тех лет, «Правде», была напечатана статья «План, прибыль и премия» профессора Харьковского инженерно-технического института Евсея Либермана. Статья была необычной. В ней говорилось о том, что существующую систему планирования надо перестраивать, что предприятия должны не просто выполнять плановые показатели, а быть в них напрямую заинтересованы, что надо уйти от строгой регламентации их работы. Развернувшаяся в печати экономическая дискуссия и эксперименты на ведущих предприятиях позволили сформулировать основные принципы реформы 1965 года.

Что же предлагал Косыгин и его сторонники? Их замысел был прост. Социалистическое предприятие – вот то звено, ухватившись за которое, по ленинскому выражению, можно было вытащить всю цепочку проблем. Во главу угла экономической реформы 1965 года была поставлена не отрасль, не группа отраслей, не народное хозяйство в целом, а так сказать, его атом – предприятие. Вся реформа была направлена на повышение роли и свободы деятельности предприятия, на развязывание творческой инициативы и повышение ответственности как руководства предприятия, так и его трудового коллектива.

На деле это выглядело так. Во-первых, путем уменьшения числа планируемых, спускаемых сверху показателей была существенно увеличена производственная самостоятельность предприятий. Государство отказалось от детальной регламентации и предоставило производственным единицам право решать большинство вопросов самостоятельно. Наряду с натуральными показателями, важнейшими индикаторами их работы становились прибыль и рентабельность.

Во-вторых, из части заработанной прибыли на каждом социалистическом предприятии образовывались три фонда, средствами которых завод или фабрика распоряжались самостоятельно: 1) фонд развития производства; 2) фонд материального поощрения и 3) фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. Получалось, что чем эффективнее работало предприятие, чем большую прибыль оно получало, тем большими были его фонды и средства для дальнейшего развития производства, выплаты премий, строительства жилья, санаториев, домов отдыха. Появлялась прямая заинтересованность конкретного работника в результатах своего труда и работы предприятия в целом.

Сегодня мы не можем сказать однозначно, каковы были истинные горизонты и перспективы реформы 1965 года. Очевидно, в изначальной ее конструкции имелись серьезные противоречия. Так, например, было непонятно: как может сочетаться важная роль прибыли и нормативно устанавливаемые цены? Или каким образом предприятие должно было маневрировать ресурсами, если действовала жесткая система их распределения через Госснаб? По всей видимости, ответить на эти вопросы реформаторы планировали, как говорится, со временем – по мере постепенного продвижения реформы.

«Третьей по значению за все 48 лет существования Советского государства» – так назвал реформу экономист Александр Бирман в статье «Мысли после Пленума», опубликованной в декабрьском за 1965 год номере журнала «Новый мир». Первой реформой он считал переход к новой экономической политике в 1921 году, а второй – изменение условий хозяйственной деятельности в результате начавшейся в 1929–1932 годах индустриализации. Не вдаваясь в детали, отметим лишь, что тогда горячий сторонник реформы Бирман явно слукавил: нэп и формирование административно-плановой системы – к тому времени это были все-таки уже свершившиеся факты. А вот косыгинская реформа…

Почему Байбаков?

Это была некая общая модель. И как в любой модели имелось слишком много «допущений». Примут ли реформу предприятия? С какими проблемами предстоит им столкнуться? Как новая система отразится в целом на народном хозяйстве? Было ясно, чтобы реформа пошла, нужны реализаторы – люди дела с большим практическим опытом… Вот что имел в виду Косыгин, уговаривая Байбакова не отказываться возглавить Госплан.

Новый заместитель (а председатель Госплана СССР являлся одновременно и заместителем председателя Совета Министров СССР) подходил ему идеально. Склонный ко всему новому, но не авантюрист, основательный, умелый, взвешивающий и просчитывающий каждое свое решение, отстаивающий точку зрения, с безупречной репутацией, Байбаков как бы примирял горячих сторонников и скептиков намечавшихся преобразований. И те и другие были уверены – если Байбаков, то реформа пойдет без эксцессов.

Разделял ли Николай Константинович основные идеи реформы? Очевидно, что да. Дмитрий Владимирович Украинский вспоминал, что еще когда шла работа над структурой Северо-Кавказского совнархоза, Байбаков неоднократно высказывался в том духе, что надо расширять права предприятий. «Появился масштаб, неуправляемость какая-то, – рассказывал Украинский. – Так, например, в пищевое управление укрупненного совнархоза у нас попали Краснодарский мясокомбинат, Ростовский мясокомбинат, и такой, и такой, и такой… Они все разные – технические условия разные, оборудование разное, технология разная – как им план утверждать? Колоссальная нагрузка на центральный аппарат. Людей нужной квалификации просто не было. Николай Константинович прямо говорил о том, что в планировании нужно переходить к общим показателям». Но одно дело предлагать и обсуждать некие идеи, общие принципы… А совсем другое – воплощать эти самые идеи в жизнь. Причем воплощать где – в Госплане? В тогдашней цитадели административного управления?!

Коробов

А были ли люди, на которых мог опереться Николай Константинович в новом для него деле?

Действительно, далеко не все в Государственном плановом комитете были настроены на реформу… Столько лет планировали так, а теперь вон чего учудили – свободу, видишь ли, предприятиям! А кто за план ответит? Василий Матвеевич Иванченко, многие годы работавший в Госплане, вспоминал, что разговоры среди сотрудников велись примерно такие: «Ну, как, Иван Иванович?» – «Ничего, Петр Петрович: пережили совнархозы – переживем и эту новизну. Старое, выверенное – за него и держись!» Так думали многие, но, к счастью для Байбакова, были и другие люди.

Анатолий Васильевич Коробов – заместитель председателя Госплана СССР. Знающий, толковый, с большим опытом работы. В свое время он закончил Вятский педагогический институт, уехал в Москву, поступил в аспирантуру планового института, а после защиты кандидатской диссертации в 1938 году пришел трудиться в Госплан, где прошел первоклассную школу Н. А. Вознесенского. В 1953–1958 годах Коробов работал управляющим делами Совета Министров СССР, потом был заместителем министра финансов СССР, а в 1963 году вновь вернулся в Госплан СССР.

Когда началась подготовка реформы, Анатолий Васильевич активно включился в работу. Сведущие люди говорили: «Косыгин – инициатор, Коробов – душа реформы». Николай Константинович не мог на него нарадоваться – крупный экономист, энергичный руководитель. С таким хоть горы сворачивай… И вдруг – тяжелый инфаркт! Думали, правда, что обошлось. Но, к сожалению, ошиблись. Анатолий Васильевич умер 3 октября 1967 года, не дожив до своего 60-летия совсем чуть-чуть – всего пару месяцев! «Для меня это трагедия, – признавался близким Байбаков, – никто эту новую экономику так, как Коробов, не представлял!» Но делать было нечего, жизнь продолжалась.

Системный подход. Новый отдел

Байбаков не был бы Байбаковым, если бы не понимал: строить здание реформы, опираясь на отдельные, хотя и очень светлые личности, невозможно. Нужно нечто иное. В любом деле – большом и малом – его отличал системный подход. Условно говоря, есть некая задача – что нужно для ее решения? Так и с реформой. Что требовалось в первую очередь? Конечно, организационное оформление и кадры.

Из теории управления мы знаем, что в каждой структуре есть ключевое звено. Таким звеном в Госплане являлся отдел. Отделы были отраслевые (их восстановили после ликвидации совнархозов) и сводные. Первые отвечали за планирование по различным отраслям (машиностроение, металлургия, строительство, топливо и т. д.). А вторые – вырабатывали общую стратегию развития экономики и определяли главные приоритеты.

Как мог поступить Байбаков? Варианты были разные. Например, в рамках одного из сводных отделов создать соответствующий подотдел – потихоньку набрать людей, посмотреть, как и что… Но Николай Константинович придерживался иного мнения. Он нуждался в боеспособной единице, не опутанной сложным процессом согласования с разного рода начальниками. К тому же создаваемое подразделение должно было иметь вес! Председатель Госплана организовал специальный отдел – отдел новых методов планирования и экономического стимулирования.

В Российском государственном архиве экономики нам помогли найти комплекс документов, раскрывающих обновленную в 1965 году структуру Госплана (Ф. 4372. Оп. 66. Д. 18). Не вдаваясь в частности, укажем лишь, что согласно Постановлению Совета Министров СССР от 30 октября 1965 года был утвержден список отделов. Всего их было 63. На первом месте стоял сводный отдел народнохозяйственного плана, на втором – отдел территориального планирования и (внимание!) уже на третьем – отдел новых методов планирования и экономического стимулирования. Быть в первой тройке отделов – это говорило о многом. По крайней мере, о самых серьезных намерениях руководства Госплана.

Итак, отдел создали. Но где взять людей? Байбаков понимал – теоретики, знающие философию планирования, конечно, нужны. Но ставку решил делать на практиков – людей, поработавших на производстве. Кого-то он знал лично, других пригласил по рекомендации. Начальником отдела назначил Николая Емельяновича Дрогичинского, выходца с киевского завода «Арсенал», имевшего опыт работы в Госплане УССР. По свидетельствам тех, кто работал под его началом, это был грамотный руководитель, на своем месте. Много публиковался, особенно по системам управления. Примечательная деталь, Дрогичинский возглавлял отдел почти 15 лет! Стабильность кадров в Госплане и впрямь была поразительной.