Текст книги "Байбаков"

Автор книги: Мария Славкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

О Байбакове и его команде мы можем сказать – исполнили свой долг до конца. Беззаветная преданность делу, огромные нагрузки, постоянный пресс, переживания. Но не сдались, не отступились, делали, что должно… Несмотря на все сложности и трудности, Байбаков мог быть твердо уверен, что 20 лет его жизни прошли не зря.

Глава одиннадцатая
ГОСПЛАНОВСКИЕ БУДНИ

Охотный Ряд, дом 1

Охотный Ряд, дом 1. Сегодня здесь заседают депутаты российской Государственной думы. А когда-то это была легендарная штаб-квартира Госплана СССР. 20 лет наш герой ездил сюда на работу (улица тогда называлась проспект Маркса).

Светло-серый каменный великан в самом центре столицы. Памятник архитектуры 30-х годов прошлого столетия. Его построили по проекту архитектора А. Я. Лангмана. Непривычные для Москвы тех лет формы – прямые, устремленные ввысь линии, очень простые и в то же время монументальные. Что-то от нью-йоркских и чикагских небоскребов. Этакий архитектурный индустриализм. Но по-советски. Средний фасад венчает гигантский герб СССР – знаменитые серп и молот.

Когда здание только-только построили, оно поражало и удивляло: тяжелые дубовые двери, гигантский вестибюль, уфалейский и нуританский мрамор, просторный конференц-зал, разные технические штучки… Но время шло. В конце 1970-х годов построили второе здание Госплана, которое выходило на Георгиевский переулок. А серый великан производил уже совсем другое впечатление. Выщербленный паркет, в кабинетах – довоенная мебель. Ремонт госучреждений – это была слишком большая роскошь. Максимальная скромность и нетребовательность во всем. И кто сегодня скажет, что это так уж плохо?

Кабинет Николая Константиновича (он располагался на шестом этаже) тоже был очень простым, если не сказать аскетичным. Стол для совещаний, письменный стол поменьше, гора телефонов, карты… Вот, пожалуй, и все! Главным в его кабинете была работа. А для нее больше и не требовалось.

Однажды много лет спустя он вновь посетил родные стены. Кабинет тогда занимал председатель Госдумы второго и третьего созывов Геннадий Николаевич Селезнев. «Ох, как же красиво. Все блестит. Мебель роскошная. Но сколько же денег вы вложили в ремонт?» – только и удивился Николай Константинович. Больше в своем госплановском кабинете ему бывать не приходилось…

Рядом с Косыгиным

Говорят, председатель Совмина СССР Косыгин тоже был очень скромным человеком. Хмурый молчун с детскими глазами. Герой серого дня. Наш советский Дэн Сяопин. Правительство он возглавлял 16 лет (1964–1980). И почти все эти годы Байбаков был его заместителем. Как складывались их отношения?

Очевидно, у них было много общего. Люди одного поколения, оба производственники, за спиной сталинская школа управления… За годы совместной работы, конечно, случалось всякое. Но в целом это была одна команда. «Как правило, – рассказывал Байбаков, – по поводу планирования и решения государственных задач мы с Алексеем Николаевичем придерживались одинаковых взглядов, и чувствовалось, что он относится ко мне доверительно».

По мнению Николая Константиновича, Косыгин был особым руководителем. Простой, сдержанный, с глубокими познаниями в экономике. «Ты, председатель Госплана, – учил он Байбакова, – до принятия решения взвесь все позитивные и негативные стороны дела. Ошибка директора предприятия может обойтись государству в тысячи рублей, ошибка министра – в миллионы, оплошность же председателя Госплана или Совмина – в миллиарды рублей».

Он вникал во все вопросы. Так, например, в 1970-е годы нужно было определиться, по какому маршруту тянуть газопроводы из Западной Сибири. Ставки были очень высоки. Косыгин решил полететь и разобраться на месте. С собой взял и Байбакова. «Наш вертолет, – рассказывал Николай Константинович, – приземлился в двухстах метрах от разведочной буровой. А день был морозный, ветреный, и мы, пока дошли до буровой, обморозились. Взглянув на Алексея Николаевича, я увидел белое пятно на его щеке и посоветовал растереть его снегом. Он, в свою очередь, посмотрел на меня и пальцем показал на мои белые уши. Смеясь и морщась, мы растерлись снегом. Уши мне жгло, как кипятком. За обедом в столовой мы продолжали посматривать друг на друга, улыбались, указывая: он мне – на уши, я ему – на щеку, которые в тепле из белых стали огненно-красными». Вдали от кремлевских кабинетов Алексей Николаевич был совсем другим. Смеялся так доверчиво и открыто…

Косыгин и Байбаков – они вместе работали, летали в командировки по стране и за рубеж, жили в одном доме на Ленинских горах (ныне это Воробьевское шоссе), а иногда у них совпадали и дни отпуска. Оба, кстати, очень любили Кисловодск. Санаторий «Красные камни». Ходили на пешие прогулки. Знаменитая «косыгинская тропа» – пять километров в гору, а потом пять километров вниз. Говорили в основном о делах. Но Алексей Николаевич знал: со своим замом он может поделиться и сокровенным…

«Как-то летом 1976 года на даче в Архангельском Косыгин решил поплыть на лодке по Москве-реке, – рассказывал Байбаков. – Он греб напористо. И вдруг – солнечный удар. Потерял сознание, лодка перевернулась, но его успели спасти. Пришлось Алексею Николаевичу месяца два провести в больнице и санатории… Вернулся он в Совмин к прежней активной работе вроде и прежним. Но более замкнутым, что ли.

Однажды, обдумав и подписав какой-то документ по здравоохранению, он странно посмотрел на меня долгим взглядом и начал беседу на неожиданную тему. Он любил иногда поговорить на отвлеченные темы, вероятно, чтобы снять напряжение. На сей раз после длительной паузы он вдруг спросил: „Скажи, а ты был на том свете?“ Мне стало чуть-чуть жутковато, и я ответил, что не был да и не хотел бы там оказаться. „А я там был, – с грустноватой ноткой отозвался Алексей Николаевич и, глядя перед собой, отрешенно добавил: – Там очень неуютно…“».

Говорят, к концу жизни Косыгин, тяжело переживая происходящее, стал раздражителен и нетерпим. Помощник Брежнева А. М. Александров-Агентов вспоминал, как на заседании Политбюро Алексей Николаевич, недовольный докладом Байбакова, истерически кричал на председателя Госплана: «Что вы тут развизжались, как старая баба!» Но даже если такое и было, Николай Константинович зла не держал. А о последних днях премьера вспоминал с горечью, был уверен: прояви власть чуть больше человечности, Косыгин мог прожить и дольше.

В октябре 1980 года у Алексея Николаевича случился второй инфаркт, он попал в больницу, но продолжал работать над своим докладом к XXVI съезду партии. «Больше половины доклада было готово, – вспоминал Николай Константинович, – и дело успешно продвигалось к концу. Косыгин был в хорошем настроении, с увлечением трудился, и его дочери Людмиле приходилось вмешиваться, чтобы ограничить нагрузку отцу. И вдруг выходит решение об отставке премьера „по состоянию здоровья“. Для Косыгина это, видимо, оказалось полной неожиданностью и окончательно надломило его». Из больницы он так и не вышел. Его не стало 18 декабря 1980 года…

Дата кончины Косыгина почти совпала с днем рождения Брежнева. Портить праздничное настроение не захотели и печальную весть объявили только через три дня. А 23 декабря в Центральный дом Советской армии попрощаться с Алексеем Николаевичем пришли тысячи и тысячи простых людей. Часов в шесть доступ к телу решили прекратить: видимо, на Старой площади не хотели придавать большого значения траурной церемонии. А когда объявили, что ритуал заканчивается, народ возмущенно зашумел. Церемонию продлили. Один из современников заметил тогда: было такое ощущение, что хоронят руководителя, который был ближе всех к народу!

Много лет спустя в своих воспоминаниях Байбаков напишет: «Я был одним из тех, кто стоял у гроба Косыгина. О чем я думал, что вспоминал в эти тягостные минуты? Его мягкие и строгие манеры, глубокую, слегка стеснительную улыбку, странный вопрос: „А ты был на том свете?“ Но больше всего – долгие годы напряженной работы, где проявлялся его государственный ум, стойкость в убеждениях человека с большой буквы, человека, который, не щадя себя, непоколебимо стремился удержать страну, ее экономику, жизненный уровень от тихого сползания в пропасть».

А после ухода 76-летнего Косыгина Совет Министров СССР возглавил 75-летний Николай Александрович Тихонов, который руководил правительством вплоть до 1985 года и вошел в историю как один из самых пожилых премьеров. Байбаков, лишившись своей главной опоры и поддержки, переживал. «Так не хватает Косыгина! – признавался он близким и сетовал: – Никакой свежей идеи не пробьешь. А дела в стране становятся все хуже и хуже».

Вошел не в Политбюро, а в историю…

В непростой системе координат жил и работал наш герой. Председатель Госплана – заместитель председателя Совмина. А ведь была еще и партия, «руководящая и направляющая»! Было Политбюро ЦК КПСС!

В разное время эта всемогущая структура включала разное количество человек. В начале 1920-х годов Политбюро насчитывало восемь членов, а в 1960—1980-е годы их число возросло до двадцати пяти. В 1952–1966 годах Политбюро называлось Президиумом ЦК. Еще было такое понятие, как кандидат в члены Политбюро. Человека выделяли и как бы готовили в круг избранных. Хотя, конечно, собирались и пленумы ЦК (по уставу не реже чем один раз в шесть месяцев), и съезды (обычно раз в пять лет). Но Политбюро – вот где сплетались все нити руководства Советской державой, определялись приоритеты, задачи, в общем, политика страны!

Кто входил в состав брежневского Политбюро? Конечно, люди разные. Пробежимся глазами по условному (учитывая временную протяженность) списку… Ну, сам Леонид Ильич – это понятно. А. Н. Косыгин – премьер – как же без него? Его преемник – Н. А. Тихонов. Председатель Верховного Совета Н. В. Подгорный – тоже все ясно: по конституции руководитель высшего государственного органа! Конечно же М. А. Суслов – секретарь ЦК по идеологическим вопросам и А. П. Кириленко – секретарь ЦК по промышленности. К. У. Черненко – заведующий общим отделом ЦК. А вот и А. Я. Пельше – глава Комитета партийного контроля. В. В. Щербицкий – первый секретарь ЦК КП Украины. В. В. Гришин и Г. В. Романов – первые секретари Московского и Ленинградского комитетов партии. А. А. Громыко – легендарный министр иностранных дел. А. А. Гречко и Д. Ф. Устинов – министры обороны. Ю. В. Андропов – председатель КГБ… Список далеко не полный. Но что самое удивительное, в нем нет Байбакова, как нет его и в списке кандидатов в члены Политбюро!

Заместитель министра общего машиностроения, министр станкостроительной и инструментальной промышленности СССР Борис Владимирович Бальмонт вспоминал:

«Мы, министры, всегда возмущались, что, столько лет успешно руководя Госпланом, Байбаков не был даже кандидатом в члены Политбюро. Почему? Мне кажется все потому, что часто имел свою точку зрения, свое мнение. И было очень обидно видеть, что на заседание Политбюро заходят члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК, а он вместе с нами в приемной дожидается – когда позовут». Работяга, лишенный политических амбиций, – так Н. К. Байбакова воспринимали вершители судеб страны.

Безусловно, наиболее прогрессивно мыслящие люди того времени понимали: ситуация ненормальная, руководитель Госплана должен иметь соответствующий статус. Академик РАН О. Т. Богомолов приводит в своих воспоминаниях такой эпизод: «В начале 1970-х годов готовился очередной доклад Косыгина по пятилетнему плану. Большая группа ведущих экономистов работала над этим докладом за городом. В эту группу входили Абел Аганбегян, Лев Гатовский, Алексей Румянцев, Николай Иноземцев, Георгий Арбатов, ваш покорный слуга. Аганбегян приехал из новосибирского Академгородка с текстом, который содержал ряд предложений по преобразованию нашей экономики. С докладом на эту тему он выступал в Совете Министров в присутствии Косыгина. Вот мы и решили, что на базе этих предложений можно подготовить записку для Брежнева. И такую записку мы подготовили. Но помощник Косыгина А. Г. Карпов, который был прикомандирован к группе машинисток-стенографисток, дал им команду передавать ему один из экземпляров печатаемых текстов. В результате наша записка попала к нему на стол. Карпов схватился за голову и побежал докладывать своему шефу. Мы уже хотели было подписать записку и официально ее представить, как Алексей Николаевич вызвал нас и начал, как мальчишек, отчитывать». Что же такого было в том докладе? Оказывается, помимо всего прочего группа ученых настаивала: председатель Госплана должен быть членом Политбюро! «Это что – ваше дело? Это Политбюро должно решать», – возмутился Косыгин. Как бы он ни поддерживал предложения Аганбегяна и компании, он знал: «покушение» на состав Политбюро ему с рук не спустят…

Так вот и дожидался Байбаков в «предбаннике», когда позовут. А потом слушал. «Николай, мы тебя выслушали, – говорили члены Политбюро, – нам твоя позиция известна. А теперь позволь нам с учетом других, не менее важных обстоятельств принять решение…» И если бы ограничивались только этим! «Долгие годы действовала порочная система, – рассказывает Сергей Николаевич Байбаков. – Члены Политбюро давали поручения заместителям председателя Госплана в обход председателя. То есть отец порой не знал, какие поручения давали его подчиненным. А не выполнить такие поручения было нельзя. Его ставили перед фактом. К сожалению, вот так грубо политическая система довлела над экономической».

И еще небольшая информация к размышлению. Если посмотреть биографии руководителей Госплана СССР, в разные периоды членами или кандидатами в члены Политбюро являлись В. В. Куйбышев, Н. А. Вознесенский, М. Г. Первухин, М. З. Сабуров, Н. В. Талызин, Ю. Д. Маслюков…

Государственник

А каковы были убеждения Н. К. Байбакова? На Николая Константиновича любят наклеивать ярлыки: «сталинист», «брежневец», «косыгинец»… Но если вдуматься, что стоит за этими штампами? Да, пожалуй, и ничего. В каждое это понятие можно вложить что угодно. Ну, вот, например, «сталинист» – был высокого мнения об «отце народов»? С одной стороны, конечно – индустриализация, победа в Великой Отечественной войне! А как же быть с массовыми убийствами и террором? Наш герой, однозначно, не принимал такие методы… Или вот «брежневец»! О каком Леониде Ильиче мы ведем речь? О прогрессивном энергичном руководителе, каковым тот являлся в первые годы своего правления? Или о дряхлом и немощном старике – герое многочисленных анекдотов и частушек? Да и с «косыгинцем» не все так просто. Безусловно, премьер и его зам тянули одну лямку. Но Байбаков начал работать с Алексеем Николаевичем, когда ему было 54 года. То есть это был уже сложившийся, зрелый человек, который конечно же имел собственные представления о жизни. Повторим, штампы и ярлыки типа «сталинист», «брежневец», «косыгинец» не проясняют, а лишь запутывают ситуацию.

Работники Госплана хорошо запомнили первое партийное совещание, которое проводил только что вступивший в новую должность Николай Константинович почему-то в Театре эстрады. Он говорил о задачах, которые стояли перед Государственным плановым комитетом, о перспективах… А еще он говорил: работники Госплана должны мыслить на государственном уровне! «Мы с вами в первую очередь – государственники!» – призывал он своих коллег.

Государственник – для Николая Константиновича это понятие, пожалуй, было определяющим. Но что же конкретно он вкладывал в это слово? Мы спросили об этом Д. В. Украинского, который работал с Байбаковым еще со времен совнархозов. Ответ нам показался удивительно точным. «Я бы сказал, что государственник для Николая Константиновича – это, прежде всего, человек, который способен верно оценить вызовы времени, соотнести их с имеющимися возможностями и приложить все усилия, чтобы на эти вызовы ответить». Мы ожидали какого-то пафоса, торжественности, а все оказалось четко, конкретно, одним словом, по-байбаковски!

Не партия, не социализм, не коммунизм и не какие другие «измы» составляли ядро убеждений председателя Госплана СССР (хотя все ритуалы он соблюдал вполне в духе времени). А государство! Каким хотел он его видеть? Сильным и могучим – безусловно! С высокоразвитой современной экономикой – конечно! Чтобы люди жили в достатке и благополучии – разумеется! До конца своих дней он оставался оптимистом, верил: когда-нибудь так и будет. Нужно только побольше людей, которые действительно мыслят по-государственному…

Скажи мне, кто твой зам…

Кто же окружал Николая Константиновича в Госплане? Кто были те люди, на которых он опирался? Приглядимся к его заместителям. Условно их можно разделить на четыре группы.

Первая из них – это коренные госплановцы – высококлассные специалисты, много лет проработавшие в системе, выросшие в системе и этой системой воспитанные. Так, ярким представителем этого крыла был Николай Павлович Лебединский. «Более сорока лет проработал он в Госплане, – писал о нем Байбаков, – прошел тернистый и долгий путь от простого инженера до начальника сводного отдела народно-хозяйственного плана и заместителя председателя. Его перу принадлежат более 50 научных работ и два учебника по методологии планирования… В течение 10 лет он работал профессором кафедры планирования Академии народного хозяйства СССР. Когда Николая Павловича назначили одновременно начальником Главного вычислительного центра Госплана – самого мощного в стране, он активно руководил работами по созданию автоматизированной системы плановых расчетов (АСПР)». Как вспоминал Д. В. Украинский, это был очень грамотный специалист, знаток балансов, прекрасно понимал сложнейшую механику планирования в сочетании с математикой и новыми методами.

Второй тип заместителей председателя Госплана – это производственники-отраслевики, специалисты в своей области. К таким замам можно отнести, например, Николая Ивановича Рыжкова. Он много лет работал на крупнейшем предприятии страны – заводе «Уралмаш», потом четыре года был первым заместителем министра тяжелого и транспортного машиностроения, а в 1979 году стал первым замом Байбакова. Кстати, переходить в Госплан у него не было никакого желания. Николай Иванович рассказывает об этом так: «Когда Николай Константинович предложил перейти к нему замом, я категорически отказался. Сказал, что не освоился еще на своем, министерском, месте. Всего четыре года прошло, как я приступил к работе. Отрасль крупная, но все-таки отрасль. А здесь – страна, море безбрежное. Нет, не пойду. Ни за что. И вообще, мол, жалею, что „выдернули“ меня с „Уралмаша“. Там все было знакомо, интересно. Но Николай Константинович сказал мне: „Я буду бороться“. Он подключил других руководителей, которые стали со мной „работать“. Вызывали к секретарям ЦК КПСС. Со мной говорили Суслов, Кириленко… Нет, ничего не помогло. Наконец, вызвали на Политбюро. Я хотел даже там, на Политбюро, отказаться… „Не подведи меня, прошу тебя как сына“, – сказал мне в напутствие один из руководителей отдела ЦК, которого я хорошо знал, ценил. Вошел, вижу, председательствует Л. И. Брежнев. Зачитали мою анкету, обсудили, решили: я – в Госплане… „Да, – вдруг говорит мне Брежнев, – попал ты“».

Третий тип заместителей председателя Госплана – крупные государственные и партийные деятели, которые перешли на работу к Байбакову в силу разных обстоятельств. Самый яркий пример – Яков Петрович Рябов. В 1971–1976 годах он возглавлял Свердловский обком КПСС, потом его перевели на работу в Москву, где он стал секретарем ЦК КПСС, курирующим оборонку. Но так вышло, что отношения с членом Политбюро, министром обороны Д. Ф. Устиновым не сложились. Рябов выступал за оптимизацию военных расходов, Устинов доказывал и обосновывал необходимость их увеличения. Мириться с таким секретарем ЦК Дмитрий Федорович конечно же не собирался… То ли это был грамотно спланированный сценарий, то ли Рябов сам подставился. Но дело было так. «В феврале 1979 года я был в Свердловской области как депутат Верховного Совета СССР по 303-му Нижнетагильскому избирательному округу, – рассказывает Яков Петрович. – В городе Нижний Тагил я встречался с избирателями на ведущих заводах города, в культурных, учебных, медицинских и коммунальных учреждениях, на стройках. Пришлось постоянно выступать и отвечать на множество вопросов. К сожалению, было много вопросов по состоянию здоровья Брежнева». Особенно давили на Рябова на встрече с членами бюро Нижнетагильского горкома: «Яков Петрович, ведь вам известно, весь мир говорит о плохом здоровье Брежнева, а вы, секретарь ЦК КПСС, не хотите сказать правду своему многолетнему узкому составу товарищей». И Рябов не сдержался: «Ну, что особенного, если заболел генеральный секретарь. В руководстве страны, на хозяйстве – Политбюро, секретариат ЦК КПСС, здесь полное единство и дружная работа. Неужели мы не сможем прикрыть заболевшего руководителя?» Стоит ли говорить, что через несколько дней Рябову позвонили и сообщили, что его отправляют на кадровое «укрепление» Госплана?

И, наконец, еще один тип заместителей председателя Государственного планового комитета – это представители научного сообщества. Так, нельзя не сказать об академике Николае Николаевиче Иноземцеве, легендарном директоре Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. В Госплане он занимался координацией планов стран – членов СЭВ. Но конечно же его роль этим не ограничивалась. Слишком крупной фигурой был Ник Ник (так его называли близкие). По мнению E. М. Примакова, это был настоящий «диссидент в системе». Нет, на митинги он не ходил, голодовки не устраивал, но, занимая определенное положение (известно, что много лет он был советником Брежнева), старался улучшить существующую систему, избавить ее от нелепых идеологических догм и устаревших постулатов. Вдова академика Маргарита Матвеевна Максимова вспоминала такой случай: «Помнится, придя домой после очередного редактирования (в который раз!) материалов к XXVI партсъезду, усталый и мрачный, он с горечью сказал: „Все, больше не могу, не могу!“ В тот день H. Н. Иноземцеву и его коллегам по рабочей группе вернули проекты доклада генерального секретаря и резолюции съезда примерно следующего содержания: А как этот тезис согласуется с положениями марксизма? (М. А. Суслов); Не отступаем ли мы здесь от социалистических принципов? (А. А. Громыко); Я бы посоветовал ближе к Ленину (К. У. Черненко). Эти пометки-директивы обязательны к исполнению. А до съезда остается два дня. Хорошо отработанный и понятный прием тогдашнего коллективного руководства: взамен предлагаемого варианта доклада съезду (поначалу в нем присутствовали и дух новаторства, и свежие мысли, и нестандартные подходы) получить в итоге привычный, приглаженный, на родном партийном языке и такой понятный народу документ. Реакция Николая Николаевича на этот раз была особенно острой. Когда же я посоветовала: „Да оставь ты эту каторжную работу, вернись в науку!..“ Он решительно возразил: „Да пойми же, за страну обидно!“».

Вот какие непохожие друг на друга люди собирались под крылом Николая Константиновича в Госплане СССР: от Рябова до Иноземцева… Это было сочетание несочетаемого, в результате чего складывался удивительный симбиоз: уникальный сплав науки и производства, управления и планирования. Многие шли на работу в Госплан с определенным скепсисом, а потом восклицали, что это были если не лучшие годы жизни (как-никак труд был адский), то, по крайней мере, очень яркое, интересное, насыщенное время. «Спасибо, Николай Константинович! Вы научили нас работать, думать, понимать и, несмотря ни на что, служить Родине», – говорил Николай Иванович Рыжков… А ведь хотел отказаться даже на Политбюро!

Ключевое звено – отдел

В каждой управленческой структуре непременно имеется ключевое звено. Где-то управления, где-то департаменты… В Госплане СССР таким звеном были отделы. Несмотря на кажущееся скромное название, начальники отделов имели высочайший статус. По номенклатуре тех лет они приравнивались к заместителям союзных министров. Должность, как говорится, обязывала. Назначали только первоклассных специалистов, пользующихся заслуженным уважением и признанием в своей сфере.

Вот, например, самый «близкий» Байбакову отдел нефтяной и газовой промышленности Госплана. В 1976–1985 годах его возглавлял Владимир Юрьевич Филановский. Ярчайшая личность. Опытный, знающий, принципиальный. Большой путь за плечами: начинал в Татарии, в самые тяжелые первые годы освоения Западной Сибири (1965–1969) был главным инженером Главтюменнефтегаза, потом семь лет трудился в Миннефтепроме под началом В. Д. Шашина – возглавлял Главное управление капитального строительства и управление по добыче нефти.

Близкий друг Филановского В. И. Грайфер, в 1972–1985 годах начальник Планово-экономического управления Миннефтепрома, вспоминает: «В 1976 году на пенсию засобирался начальник отдела нефтяной и газовой промышленности Госплана СССР Павел Петрович Галонский. Тогда Николай Константинович обратился к Шашину с просьбой делегировать на эту должность кого-нибудь из специалистов министерства. Ему требовался человек, хорошо представляющий ситуацию в отрасли и способный вести реальное планирование. Первоначально выдвигались две кандидатуры – моя и Филановского. Но в конечном итоге Валентин Дмитриевич остановил свой выбор на Владимире. Думаю, что это было очень правильное решение. У нас образовалась хорошая „связка“. Конечно, как начальник отдела нефтяной и газовой промышленности Госплана СССР Филановский реализовывал стратегию народнохозяйственного плана, разрабатываемую этим ведомством. Но в то же время он хорошо понимал и наши аргументы».

Под стать начальнику отдела Филановскому был и начальник подотдела нефтяной промышленности Василий Петрович Патер. Выпускник Львовского политехнического института, он также начинал в Татарии, потом трудился главным геологом НПУ «Томскнефть», а в 1966–1977 годах возглавлял отдел по разработке нефтяных и газовых месторождений Главтюменнефтегаза. В Госплане СССР он работал с 1977 года – сначала главным специалистом, а потом начальником подотдела. Признаться, редко встретишь настолько порядочного, честного и неравнодушного к своей профессии человека. Мне доводилось видеть Василия Петровича в разных ситуациях. Перед уходом на пенсию он многие годы проработал в Российской инновационной топливно-энергетической компании (РИТЭК). Да как работал! Увлеченно, с азартом, всей душой болея за будущее отечественной нефтяной промышленности… А о том, что Госплан возглавлял нефтяник Байбаков, Василий Петрович говорит так: «У меня к этому двойственное отношение. С одной стороны, все хорошо – пойдешь, поплачешься, Николай Константинович все понимает, что и как. Но с другой стороны, часто решения принимались не совсем те. К сожалению, далеко не всё зависело от Байбакова. Это была большая политика».

Интересный случай вспоминает Н. И. Рыжков: «Помню Владимира Филановского, умный такой был начальник отдела. Я, при очередном обсуждении бюджета, аргументированно объясняю Николаю Константиновичу, почему нельзя дать такую сумму, а можно – такую… Байбаков слушает, а Филановский нервничает; видит, что уже ничего не выходит – карта бита. Не получается доказать Николаю Константиновичу необходимость выделения дополнительных денег. А у Байбакова в кабинете висела на стене огромная, на всю стену, карта страны. Владимир встает из-за стола, подходит к ней и, так задумчиво глядя на нее, говорит: „Николай Константинович, мне вчера позвонили из Тюмени, и вот на этом месторождении забил фонтан, открыли нефть“. Николай Константинович буквально подбегает к карте: „Где, где?“ И тут же посыпались вопросы: какой суточный дебит, какова глубина залегания и пошло-поехало. Проходит 20–30 минут, мы уже забываем о нашем совещании, а Филановский специально „заводит“ Николая Константиновича такой новостью. Видит, что Байбаков просто „горит“ возле карты. Но вот – пауза. Председатель садится за стол и, будто отрезвляясь, говорит: „Так на чем мы остановились? Ах, да! Знаете что, идите к Николаю Ивановичу, решайте все с ним“». Что и говорить, тверд был Байбаков!

Не боги горшки обжигают

Но не только с высшими чинами работал председатель Госплана СССР. Его отличительной чертой как руководителя было то, что он придавал очень и очень большое значение непосредственному контакту с рядовыми исполнителями.

Так, например, нужно обсудить ту или иную проблему. Николай Константинович приглашал к себе своего заместителя, начальника отдела или подотдела, а еще обязательно двух-трех главных специалистов. «И говорите то, что думаете, а не то, что хочет услышать начальство», – настаивал Байбаков и требовал свободного обмена мнениями, дискуссий, вопросов… По общему мнению ветеранов Государственного планового комитета, главный специалист – это была особая должность. Н. К. Байбаков считал, что это наиболее эрудированная часть сотрудников, которая занята в основном аналитической работой.

В порядке вещей для него были и такие истории. Неожиданно без предупреждения покинуть свой начальственный кабинет и пойти в какой-нибудь отдел – посмотреть, как люди работают, есть ли вопросы, предложения. Об одном таком случае вспоминает в те годы начальник подотдела Госплана Виктор Ефимович Бирюков: «Однажды утром Николай Константинович вошел к нам в комнату, сел за мой рабочий стол и сказал: „Я пришел ближе познакомиться с вами и с тем, что вы подготовили к проекту плана девятой пятилетки. Товарищ Бирюков, вы готовы рассказать о ваших первых наметках проекта плана?“ Я подошел к схеме железных дорог и стал по памяти докладывать и показывать „узкие места“ и предложения к их устранению. Байбаков внимательно выслушал меня, поинтересовался мнением моих сотрудников. И мне было приятно, что все сотрудники, предельно коротко и по существу, свободно высказались. И это был не единственный случай из большой повседневной работы с председателем Госплана».

Совершенно необычным по форме и содержанию был и учрежденный в Госплане «институт главных специалистов». Как правило, раз в месяц Николай Константинович собирал большое совещание: без замов, без начальников отделов и подотделов, только он и главные специалисты. И это не была какая-то формальность – разговор шел серьезный: готовились доклады, проводились дискуссии. А еще Байбаков обязательно рассказывал, что происходит в Госплане, какие задачи поставлены, на что следует обратить первоочередное внимание. По мнению А. С. Гинзбурга, проработавшего в системе Госплана около сорока лет, такие встречи давали поразительный эффект. Большой коллектив чувствовал себя единым целым, была возможность высказаться, задать вопросы. Каждый понимал: от твоей работы, от твоих результатов зависит очень многое.