Текст книги "Девушка и смерть(СИ)"

Автор книги: Мария Архангельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Я не знаю, к чему вы привыкли, сеньор, но в своём поведении я никакой вины не вижу. Всего хорошего, – и я быстро пошла прочь. Но от него оказалось не так-то просто отвязаться. Сзади опять послышался стук нагонявшего меня экипажа, потом он проехал вперёд и перегородил мне дорогу.

– Вы не очень-то вежливы, сеньорита, – уже без улыбки сказал сеньор Коменчини. На этот раз он не стал вылезать из экипажа, только открыл дверцу.

– А вам не кажется, что навязывать своё общество даме, которая этого не желает, тоже не слишком вежливо?

– И когда же у дамы появится желание?

– Никогда.

– Ну, это вряд ли. Я не привык отступать. До скорой встречи, сеньорита, – дверца захлопнулась, и экипаж наконец уехал.

Назавтра, вернувшись в пансион, я обнаружила в своей комнате очередные цветы в новой фарфоровой вазе, рядом с которой лежала записка: "Сеньорита, будьте же благоразумны! Ваш Л. Коменчини". Ключ от комнаты, кроме меня, был ещё только у хозяйки, постоянно демонстрировавшей всем своим видом, как неприятно добродетельной женщине иметь дело с такими безнравственными особами, как мы. Однако ж помогать настырному поклоннику одной из безнравственных особ, видимо за вознаграждение, её добродетель не помешала. Отогнав мысль, что этак я в один прекрасный день рискую застать в своей комнате самого сеньора Коменчини, я отнесла хозяйке вазу вместе с цветами, сказав, что это не моя вещь, и я не имею представления, как она ко мне попала.

Продолжение не заставило себя ждать. После следующего спектакля на выходе из гримёрной меня поджидала уже целая компания, в составе сеньора Коменчини, ещё какого-то господина и одной из наших солисток, Жоаны Сантос. Все они тут же окликнули меня, хором предлагая принять участие в ночном катании по улицам и паркам.

– В Северном парке прекрасный ресторан с танцевальным залом! – добавила Жоана. – Нас угостят, верно, дорогой?

– Разумеется, моё солнце, – подтвердил её кавалер.

– Благодарю, но я не могу, мне завтра рано вставать.

– Так давайте я договорюсь с вашим балетмейстером, и он отменит утренний урок, – предложил Коменчини. – Кто у вас завтра проводит занятия?

– Сеньора Вийера, – мстительно сказала я. Хотела бы я послушать, что старая ведьма ответит ему на попытку "договориться". Жоана, как видно, тоже представила это в красках, так как тут же поморщилась, но сеньор Коменчини с сеньорой Вийера явно знаком не был.

– Что ж, утром я с ней поговорю, а сейчас прошу вас, сеньорита…

– Нет, – я решительно покачала головой, – пока сеньора Вийера сама мне не скажет, что разрешает пропустить репетицию, я этого не сделаю. Я своим местом в театре пока ещё дорожу. Спросите у сеньориты Сантос, если не верите мне.

– Разумеется, я вам верю, сеньорита, – тут же заверил меня Коменчини. – Что ж, если вы не хотите устраивать большое гуляние, то можно просто немного покататься.

– Нет.

– Но почему? – вопросил Коменчини, живо напомнив мне Паолу.

– Потому что не хочу.

– Анжела, дорогая… – вкрадчиво начал сеньор, беря меня за руку. Проходившие мимо люди с интересом оглядывались на нас. Я выдернула ладонь:

– Я вам не Анжела и не дорогая.

– Ну зачем ты так, – укоризненно произнесла Жоана. Я с раздражением посмотрела на неё. Тоже мне, подруга выискалась! До сих пор мы даже не здоровались.

– Я устала и иду домой.

Как выяснилось, я не зря опасалась проходивших мимо. Сплетни по Опере разносились со скоростью лесного пожара, и уже на следующий день, войдя в класс, я заметила, что компания Паолы с улыбками поглядывает на меня, о чём-то перешёптываясь. Потом от неё отделилась сама Паола и, явно с трудом сдерживая хихиканье, направилась ко мне:

– А он вчера правда тебя катал?

– Кто "он"? – спросила я, хотя отлично поняла о ком идёт речь.

– Ну, этот толстый. Он тебе подарит что-нибудь?

– Нет.

– Ну что ж так плохо, – укорила меня Паола. – Тебе бы платье надо, или хоть шаль… Давай, лови момент, ну хоть колечко с него стряси! А каков он… в любви?

– Не знаю! – рявкнула я.

– Нет, ты скажи! Ему того, брюхо не мешает?

Я едва сдержалась, что не зарычать, понимая, что от этого будет только хуже. К счастью, в этот момент в класс вошла сеньора Вийера, и разговор прервался. Но после репетиции меня ждала ещё одна беседа. В нашу гримёрную из гримёрной солисток соблаговолила явиться сеньорита Сантос.

– Можно? – вежливо спросила она, присаживаясь рядом со мной на место уже ушедшей Луселии. Я пожала плечами и нагнулась зашнуровать ботинки.

– Зачем ты вчера обидела сеньора Коменчини? – спросила Жоана.

– Я не просила его ко мне приходить.

– Анжела, – покачала головой Жоана, – разумеется, ты его не просила, он сам к тебе пришёл, и тебе очень повезло, что он пришёл именно к тебе.

– Повезло?!

– Конечно. Многие начинающие танцовщицы довольствуются торговцами и чиновниками, в лучшем случае – офицерами. А сеньор Коменчини… Ты хоть знаешь, какое у него состояние?

– Не знаю и знать не хочу.

– И совершенно зря. Он может снять тебе квартиру, а то и дом, подарить экипаж, нарядить как куколку, увешать драгоценностями… И всё это, заметь, не залезая в долги и не закладывая собственное имущество, так что ты можешь не бояться, что в один прекрасный день к тебе явится судебный пристав и конфискует всё подаренное. Вот, посмотри, какое на мне платье, – она поднялась и медленно повернулась кругом, давая мне возможность во всех подробностях рассмотреть действительно дорогой, элегантный и отлично сшитый наряд. – Неужели тебе не хочется иметь такое же?

– Нет, – изрядно покривив душой, сказала я.

– Анжела, – Жоана вздохнула. – Ты хотя бы понимаешь, что второго шанса тебе может и не представиться? Чего ты ждёшь? Прекрасного принца на белом коне? Или герцога ди Соуза? Кто ты такая? Всего лишь танцовщица кордебалета. У тебя нет ни денег, ни связей, ни покровителя, ни, давай уж начистоту, какого-то выдающегося таланта, чтобы ты могла рассчитывать на что-то большее. Неужели ты хочешь всю жизнь прозябать в своём пансионе, считать гроши, выслушивать попрёки этой грымзы Вийера? Кстати, сеньор Коменчини может продвинуть тебя и в театре. У него тут друзей хватает.

Я промолчала, делая вид, что занята лентами шляпки.

– Что скажешь?

– А тебе какое дело, где я живу и какие гроши считаю? – спросила я, глядя ей в глаза.

– Да никакого, – пожала плечами Жоана. – Просто жалко тебя.

– В кордебалете ещё полсотни девушек. Пожалей любую из них, а меня не надо.

***

Вскоре я убедилась, что сеньор Коменчини и в самом деле не привык отступать. Он буквально преследовал меня, подкарауливая и у театра, и у пансиона. Однажды мне лишь с большим трудом удалось отвязаться от него по дороге на моё очередное внеплановое занятие, отовравшись, что меня ждёт педагог. Я начала прятаться, опасаясь лишний раз выходить на улицу, но полностью запереться в четырёх стенах было, разумеется, невозможно. Кроме того, на меня неиссякающим дождём сыпались цветы, подарки и записки. Цветы и подарки я неизменно возвращала, записки либо тоже отправляла обратно, либо выкидывала в ближайшую мусорную корзину. К этому ещё прибавлялись постоянные приставания Паолы, да и другие девушки, включая Бьянку, с интересом следили за перипетиями этого состязания, гадая, кто кого переупрямит. Похоже было, что полоса моего необычного везения кончилась, началась полоса неудач.

Мне пришлось изменить даже своей привычке стоять за кулисами, досматривая любимые сцены из балетов. Но пропустить финал "Франческо и Джильды" я не могла. Затаив дыхание, я смотрела, как Энрике Корбуччи поднимает на руки бездыханное тело возлюбленной перед тем, как выпить яд. И, хотя я видела этот балет уже множество раз, мне так и хотелось крикнуть ему: "Да повремени ты чуть-чуть! Она ведь сейчас очнётся!" Но спектакль шёл своим чередом, и вот уже воскресшая Марсела Мачадо заломила руки над трупом Франческо. Вот-вот должны были вбежать люди, Марсела протянула руку к поясу Энрике… Музыка играла дальше, а Марсела всё шарила по бархатному колету в поисках кинжала, которым должна была заколоться. Наконец, с заметным опозданием, она вскинула вверх по-прежнему пустую руку и, пропустив несколько движений, на которые у неё уже не оставалось времени, возила воображаемый кинжал себе в грудь.

Я посторонилась, пропуская траурную процессию, уносившую со сцены бездыханные тела. За кулисами обоих поставили на ноги, Марсела несколько секунд постояла, бессмысленно оправляя на себе платье, а потом шагнула вперёд и со всей силы залепила Корбуччи пощёчину.

– Ах ты, свинья! – её пронзительный вопль заставил меня вздрогнуть. – Колода дубинноголовая! Сволочь! Последние мозги пропил?! Идиоткой меня выставить хотел?! – она попыталась ударить его ещё раз, но Энрике успел поймать её руку. – Да я тебя со свету сживу! Посмей только ещё раз так, я сама тебя убью,…мать твою!

Мимо меня, кудахча: "Только не здесь, сеньорита, только не здесь!" пронёсся помощник режиссёра, вокруг начали собираться любопытные. Сеньорита Мачадо продолжала вопить, не обращая внимания на все попытки её утихомирить, и я бы не удивилась, если б оказалось, что и в зале её отлично слышно. Наконец её сумели оттащить от Корбуччи, и чуть ли не подталкивая в спину, повели на сцену, где уже слышались аплодисменты, а к Энрике тотчас подскочила одна из гримёрш и принялась запудривать красный отпечаток на щеке. Первый поклон прошёл без него, но на второй Корбуччи всё же вышел, стараясь, правда, держаться подальше от разъярённой примы.

Откланявшись, Марсела, не взглянув больше на него, ушла к себе. Энрике чуть задержался. Он остановился рядом со мной, осторожно тронул пострадавшую щёку, в то время как его вторая рука машинально скользнула по поясу.

– Чёрт! – сказал он. – Я ведь был уверен, что повесил этот проклятый кинжал!

Вряд ли его слова были адресованы мне, но мне захотелось немного его утешить. Я ведь отлично знала, каково это, когда забываешь что-нибудь нужное и из-за этого попадаешь в неприятное положение.

– Ладно, – сочувственно сказала я. – С кем не бывает.

Корбуччи посмотрел на меня.

– Лично со мной это в первый раз. Но… – он не договорил, махнул рукой и ушёл.

В нашу гримёрную я явилась позже всех, и когда закончила переодеваться, все остальные уже разошлись. Не торопясь, я надела плащ, шляпку, открыла дверь… и растерянно остановилась под аккомпанемент многоголосого восторженного "О-о!". За дверью столпились не меньше двух десятков человек, в основном мужчин, хотя было и несколько балерин, в числе которых находилась и Жоана. Рядом с ней стоял неизбежный синьор Коменчини, улыбаясь своей кошачьей улыбкой.

– Ну наконец-то! – воскликнул кто-то. – А мы уж боялись, что упустили вас, сеньорита.

– Приглашаем вас на увлекательную прогулку! – подхватил другой. – Нашу встречу грех не отпраздновать!

– Нет, господа, прошу вас… – запротестовала я.

– Возражения не принимаются!

– Неужели вы хотите так скоро лишить нас своего общества?

– Сеньорита, мы все вас просим! Не будьте же столь жестоки!

– Поехали, Анжела! – позвала Жоана. – Просто немного развеемся.

Не хватало только Паолы с её вечным "не отрывайся от коллектива". Меня попытались взять за локоть, я отступила, насколько позволяли окружившие меня люди, и оглянулась на дверь гримёрной, от которой меня успешно оттеснили.

– Сеньоры, я устала.

– Все устали! – весело откликнулась одна из корифеек.

– Поедем! Будет весело!

– Море шампанского!

– А вы нам станцуете! Вы очаровательно танцуете, сеньорита!

– Ну, не ломайтесь же, – вкрадчиво посоветовал Коменчини. – Вам же самой это надоело. Вот увидите, как всё будет хорошо.

Он протянул мне руку, я попятилась и тут же наткнулась спиной на стоявшего позади человека. Жоана ухватила меня за локоть, стоявший сзади начал мягко, но настойчиво подталкивать меня в спину. Я успела в красках представить, как меня сейчас проволокут по коридорам, запихнут в карету и увезут неведомо куда… И тут в происходящее вмешалось ещё одно действующее лицо.

– Прошу прощения, сеньоры и сеньориты! – громко произнёс уже переодетый в обычный костюм Энрике Корбуччи, решительно проталкиваясь ко мне. – Сеньорита Баррозо, можно вас на пару слов?

– Что вам от неё нужно? – холодно спросил сеньор Коменчини.

– Не мне, – ослепительно улыбнулся Корбуччи, ненавязчиво оттесняя от меня того, кто был сзади. – Сеньоре Вийера. Она хочет обсудить с сеньоритой её сегодняшний танец. Прошу, – и он в свою очередь протянул мне руку. Я вцепилась в неё, как утопающий в верёвку.

– Сеньора Вийера может и подождать, – сказал один из мужчин.

– Вы ошибаетесь, сеньор, – качнул головой Энрике. – Подождать в этом театре могут все, включая господина директора, но только не сеньора Вийера. Те, кто об этом забывает, здесь надолго не задерживаются. Всего хорошего, господа.

Он повёл меня прочь.

– Не забудьте, сеньорита, мы вас ждём! – крикнул кто-то нам вслед.

– А чего хочет сеньора Вийера? – осторожно спросила я, когда мы отошли достаточно далеко.

– Да ничего она не хочет. Идите с богом домой, Анжела.

– Я… Спасибо!

– Не за что, – улыбнулся Корбуччи.

Я долго думала, что сделают все эти люди, когда поймут, что их примитивно надули, но прошло несколько дней, а никаких санкций не последовало. Я совсем было успокоилась, когда неприятность всё-таки случилась. Давали "Рождественскую сказку", я в числе прочих вышла на сцену в танце Снежинок, и почти сразу услышала странный шум. Обычно этот танец принимали благосклонно, но сейчас явно партеру что-то не нравилось. Сидевшие в нём шумели, свистели, и долго гадать, кто или что вызвало их недовольство, мне не пришлось.

– Баррозо на мыло! – отчётливо выкрикнул кто-то.

– Правильно! – подхватило сразу несколько голосов.

– Коровам на сцене не место!

– Долой!

Я продолжала выделывать положенные па, а что мне ещё оставалось? Не знаю, хватило ли бы у меня сил продолжать, будь я одна, но выскочить из общего танца я не могла.

– Баррозо, убирайся! – вопил кто-то особо голосистый. – Убир… кхек-кхек!

Внезапно крикун поперхнулся и зашёлся в приступе кашля. И не он один. В зале было полутемно, но я отчётливо видела, как в самом центре партера вдруг вспучился густой клуб дыма. Видимо, он был на редкость едким, так как попавшие в него люди немедленно заходились кашлем и вскакивали с кресел, стремясь отбежать подальше. А дым прибывал, всё больше густея, он клубился, расползаясь в разные стороны, но не торопясь подниматься к высокому потолку.

– Пожар! – закричали сразу с нескольких сторон.

Завизжала какая-то женщина. Сквозь дымовую завесу было видно, как люди торопливо бегут к выходам, спасаясь от нежданной напасти. Зал стремительно пустел. Оркестр смолк, мы остановились в растерянности. На мой взгляд, на пожар это не походило, слишком много было этого странного дыма, а вот огня что-то не видно. Удивительно, но в нашу сторону он совсем не шёл, так что те, кто были на сцене и в оркестровой яме, не пострадали.

Пожарный занавес пополз вниз, не дожидаясь, пока опустится обычный, и отрезал нас от дыма железной стеной. Луселия опомнилась первой и пошла к кулисам, остальные потянулись следом. За кулисами стоял кто-то из пожарных.

– Быстрее, быстрее! – приговаривал он, когда мы проходили мимо.

– Что это было? – громко спросила Лукреция. Ей никто не ответил. Мы столпились у нашей гримёрной, глядя друг на друга. Что делать дальше, было непонятно.

– Может, и впрямь пожар? – предположила одна из девушек.

Я прислушалась. В здании царила суета, но не паника, да и к нам никто не бежал с приказом немедленно очистить помещение. А ведь при пожаре, по идее, первое, что должны сделать, это обеспечить эвакуацию.

Бесцельно торчать в коридоре мне быстро надоело, я решительно вошла в гримёрную и начала переодеваться. Как бы то ни было, ясно одно – сегодня продолжения спектакля не будет. Вскоре ко мне присоединилась Бьянка и ещё несколько девушек. Остальные так и стояли в коридоре, ожидая прояснения ситуации. Я успела полностью сменить одежду, но ничего так и не прояснилось. Любопытство мучило меня так же, как и всех остальных, поэтому я не ушла сразу, а направилась за кулисы, в надежде узнать хоть что-то. За кулисами я обнаружила самого сеньора Эстевели, директора Королевской Оперы, перед ним стоял бригадир пожарных.

– Что это такое, я вас спрашиваю? – вопрошал директор. – Вы можете сказать хоть что-то внятное?

Бригадир развёл руками:

– Увы, сеньор. Больше всего это похоже на дымовую шашку, но мы её пока не нашли.

– Шашка? – усы сеньора Эстевели грозно встопорщились. – Как вы могли допустить это безобразие?

– Прошу прощения, сеньор директор, но мы не можем проверять карманы всех входящих в зал.

– А вы что здесь делаете? – вдруг спросил директор, заметив моё присутствие.

– Ничего, сеньор.

– А раз ничего, то идите отсюда.

***

На следующий день в утреннем выпуске «Столичных новостей» я прочла заметку, повествующую о сорванном в результате чей-то хулиганской выходки спектакле в Королевской Опере. К моему облегчению, о предшествующих криках не говорилось ни словом. Позже выяснилось, что никакой шашки в зале так и не нашли, но другого объяснения происшедшему не было. И мне очень хотелось знать, случайно ли шашка сработала именно в тот момент, и если нет, то чего хотел человек, приведший её в действие. Было ли это частью направленного против меня скандала и поджегший шашку ошибся, не успев бросить её на сцену, или ко мне это не имело отношения, просто кто-то решил усугубить сумятицу? Но я испытывала некоторое злорадство от того, что крикуны первыми попали под действие дыма, хотя и жаль, что вместе с ними пострадало и много других, совершенно непричастных людей.

После этого происшествия на некоторое время притих даже сеньор Коменчини, и я от души надеялась, что он отравился дымом. Может, так оно и было, но через некоторое время он благополучно поправился и решимости своей не утратил. В один прекрасный день прямо в класс на разминку заглянул секретарь.

– Баррозо к главному режиссёру, – сказал он в пространство и вышел.

Против такого вызова не могла возразить даже сеньора Вийера. Сопровождаемая удивлёнными взглядами, я вышла из класса и на слегка подгибающихся ногах пошла к начальственному кабинету. Не иначе, как режиссёр прослышал о криках во время сорванного спектакля. Во всяком случае, другого объяснения этому вызову я не находила.

Дверь была закрыта. Я робко постучала, услышала "Входите!", открыла дверь и вошла. Сеньор Росси, наш режиссёр, стоял у стола, на котором красовался макет сцены, и задумчиво передвигал крошечные фигурки танцоров. Я постояла, ожидая, пока меня соизволят заметить, потом сеньор Росси поднял голову.

– А, сеньорита Баррозо, – неприветливо сказал он. – Подойдите. До меня, сеньорита, дошли слухи о вашем безобразном поведении. Что вы можете сказать в своё оправдание?

– Простите… – растерялась я. – О каком поведении идёт речь?

– Не стройте из себя оскорблённую невинность, сеньорита. Мне доподлинно известно, что вы оскорбительно повели себя с сеньором Коменчини. Будете отрицать?

– Но я никогда ничем не…

– Не извольте лгать, сеньорита! Сеньор Коменчини принёс мне жалобу. Прикажете заподозрить во лжи его? Да будет вам известно, что сеньор Коменчини один из самых уважаемых людей в столице и личный друг сеньора Эстевели. Ваше поведение бросает тень на всю Оперу, и я не желаю, чтобы особы, подобные вам, портили репутацию нашего театра. И либо вы, сеньорита, сегодня же – сегодня же! – принесёте сеньору Коменчини свои извинения, либо мы более не нуждаемся в ваших услугах. Можете предложить их любому другому театру, хотя я сомневаюсь, что кто-то захочет иметь дело со столь строптивой особой. Идите, сеньорита, и подумайте над моими словами.

Весь день я провела в самом похоронном настроении. Ведь действительно выгонят. Чтобы другим неповадно было. И в другие театры дадут знать, что сеньорита Баррозо отпугивает своей "строптивостью" уважаемых людей. И куда мне тогда податься? Чтобы куда-то уехать, нужны деньги, а все мои сбережения, как не пыталась я экономить, умещались в тощем кошельке в глубине шкафа. Их хватит, чтобы прожить в лучшем случае неделю, а дальше хоть побирайся.

Может, плюнуть на всё и уступить? Не съест же меня этот сеньор Коменчини. Как там Жоана говорила – оденет как куклу, снимет дом… Чем плохо такое будущее? Я живо представила себе своего ухажёра – выпирающий живот, короткие пальцы, закрученные усы – и передёрнулась. Я не считала себя добродетельней других и была в принципе не против того, чтобы пойти по той дорожке, по которой шло большинство актрис, но лишь при условии, что мужчина будет мне нравиться. Или хотя бы не будет вызывать отвращения. А этот… Конечно, люди ко всему привыкают, но насиловать себя не хотелось до колик. Я попала в тупик, и выхода из него не видела.

Как же не хотелось мне идти на вечерний спектакль, на котором наверняка будет сеньор Коменчини, и придётся либо "извиняться", либо окончательно послать его к чёрту и распроститься с Оперой. Но делать было нечего. Я боялась, что он перехватит меня ещё перед спектаклем, как порой делал раньше, но, к своему облегчению, мне удалось добраться до гримёрной, не встретившись с ним.

У двери в гримёрную меня окликнула Бьянка.

– Что это ты такая бледная? – спросила она.

– Ничего.

– Ты не заболела часом?

– Да нет.

Мы вошли внутрь, и Бьянка тут же сказала "О!" И было из-за чего – на моей половине гримёрного столика красовался букет красных и белых пионов. Мне отчаянно захотелось запустить им в стену, желательно – вместе с вазой, но я сдержалась. Этак меня, чего доброго, ещё заставят возмещать её стоимость. Я переставила букет за зеркало, чтобы не мозолил глаза, и начала переодеваться.

Танцевала я в тот день, надо полагать, прескверно. Ещё на утреннем занятии мне изрядно досталось за несобранность и рассеянность, а сейчас призвать меня к порядку было некому. Спектакль казался бесконечным, но когда он всё же кончился, я искренне о том пожалела. К гримёрной я прибежала одной из первых, как раз вовремя, чтобы увидеть направлявшегося к ней сеньора Коменчини. Я успела проскочить в комнату раньше, чем он меня окликнул, но можно было не сомневаться, что настырный сеньор терпеливо ждёт за дверью.

Я села на свой стул, медленно и тщательно стёрла грим и застыла, глядя в зеркало. Нужно было вставать и переодеться. Переодеться, выйти в коридор и что-то решить, окончательно и бесповоротно. Я не могу навечно поселиться в этой комнате, как бы мне этого не хотелось. Может, сказаться больной? Но даже если и поверят, это только отсрочка.

Я тяжело, как старуха, поднялась, и тут дверь гримёрной распахнулась с такой силой, что стукнулась о стену. Девушки застыли на разных стадиях раздевания, кто-то взвизгнул, спешно прикрывшись платьем. А на пороге возник сеньор Росси в таком виде, в каком я его ни разу не видела, и никто другой в театре, готова пари держать – тоже. Волосы дыбом, глаза выпучены, рот приоткрыт, сам бледен и трясётся, как в лихорадке. Обведя гримёрную диким взглядом, он кинулся ко мне… и бухнулся передо мной на колени.

Я застыла в полном обалдении. Сеньор Росси открывал и закрывал рот, словно силясь что-то сказать, подбородок у него трясся, тряслись и руки, которыми он вцепился в мою юбку. В гримёрной висела гробовая тишина.

– С-сеньорита… – неестественно писклявым голосом выдавил режиссёр. – Я… Простите… Я…

– Что это с ним? – опомнилась Луселия.

Я могла лишь беспомощно развести руками. Девушки зашевелились, подходя поближе. В так и оставшуюся открытой дверь кто-то заглянул. Сеньор Росси трясущимися губами пытался выговорить ещё что-то, глядя на меня с таким ужасом, словно у меня, по меньшей мере, выросли рога, но голос ему опять изменил. Одна из девушек, Джованина, тронула его за плечо:

– Сеньор, что с вами? Сеньор!

Никакой реакции. Джованина затрясла его сильнее, потом повернулась к остальным.

– По-моему, ему нужен врач.

В дверях уже толпилось не менее десятка человек. Сквозь них решительно протолкались секретарь и помощник.

– Сеньор, вставайте, – они мягко, но настойчиво оторвали скрюченные пальцы от моей юбки и, подхватив Росси под руки, подняли его с пола. – Вставайте, вам надо отдохнуть. Сейчас пойдёте в кабинет, полежите, выпьете чего-нибудь… Пойдёмте, сеньор Росси, пойдёмте…

Понукаемый ими сеньор Росси попятился, по-прежнему глядя на меня полными страха глазами; его вывели за дверь, у которой немедленно столпились все девушки. Из-за двери донеслись взволнованные голоса, дававшие разного рода советы. Я села на стул и принялась быстро переобуваться.

Через несколько минут вернулась выходившая Бьянка.

– Уже послали за врачом, – сообщила она. – Росси уложили в кабинете.

– Он что-нибудь говорит?

– Нет. Только молчит и трясётся. Чего он от тебя хотел?

– Господи, да откуда же я могу знать?

Переполох вышел знатный. Выглянув за дверь, я увидела пустой коридор; все, кто в нём были, сейчас толпились у режиссёрского кабинета. Благословляя про себя нежданный подарок судьбы, я накинула плащ, сгребла в охапку платье и, не тратя времени на переодевание, выскользнула из Оперы.

Назавтра стало известно, что у сеньора Росси нервная горячка, предположительно вызванная сильным испугом. Что именно его напугало, он говорить упорно отказывался, и доктор прописал ему полный покой на ближайшую неделю. Я продолжала служить в театре, без особого труда избегая сеньора Коменчини, который, видимо, решил отложить новый натиск до выздоровления сеньора Росси. Но в этом он здорово просчитался. Когда режиссёр вернулся на работу, мне довелось случайно встретиться с ним в коридоре. Росси покосился на меня, ускорил шаг и молча прошёл мимо.

И, что характерно, вопрос о моём увольнении больше никогда не поднимался.

***

Балет «Сильвана» по праву считается одним из шедевров этого вида искусства и идёт с неизменным успехом, даром, что ему добрых две сотни лет. Собственно, он стал одним из первых балетов как таковых, не спектаклем с танцами, а именно балетом. Хореография менялась в соответствии с новыми веяниями, но общая схема танцев оставалась неизменной. В лесной сцене я оказывалась рядом с Паолой, но это не испортило мне радужного настроения, в котором я пребывала с тех пор, как окончательно убедилась, что меня не выгонят. Тем более, что на сцене её можно было не опасаться, ведь вздумай кто-то болтать во время представления, и этому кому-то не поздоровилось бы. Так что я, с искренним удовольствием оттанцевав своё, переоделась и вышла из гримёрной, предвкушая заслуженный отдых. И тут же наткнулась на сеньора Коменчини.

– Сеньорита, – на круглой физиономии Коменчини расплылась обычная приторная улыбочка, – вы, по своему обыкновению, были великолепны. Я всегда получаю искреннее удовольствие, когда вижу вас на сцене. Позвольте заметить, что вы достойны большего, чем танцы в кордебалете.

– Спасибо, сеньор, – сухо сказала я. Встреча была мне неприятна, но прежнего страха перед ним я уже не испытывала.

– Не дуйтесь, сеньорита, – укоризненно сказал сеньор Коменчини. – Все недоразумения в прошлом, не так ли? Я просто выражаю свою благодарность за доставленное наслаждение. Вы прекрасная танцовщица, – и он взял меня за руку.

Я попыталась высвободиться, но Коменчини держал крепко и даже притянул меня поближе. Несколько человек, стоявших в коридоре в ожидании других девушек, оглянусь на нас.

– Ах, сеньорита, что ж вы так неблагодарны, – тихо, почти шёпотом сказал сеньор Коменчини. – Ведь я так много готов сделать для вас. Вы могли бы стать моей королевой, а предпочитаете своё убожество. Ну будьте же, будьте благоразумны!

– Пустите, сеньор!

– Вы так молоды и прелестны, вы сами себя губите, – Коменчини словно и не услышал, только крепче сжал мою кисть. – Сеньорита… Анжела, у вас есть последний шанс. Я приглашаю вас поехать со мной, и вы сильно пожалеете, если упустите эту возможность.

– Мне больно, – процедила я сквозь зубы.

– Что ж, – и Коменчини наконец отпустил меня, – как угодно.

Я быстро пошла прочь, чувствуя, что от моего хорошего настроения не осталось и следа. И словно для того, чтобы окончательно его испортить, у стола администратора внизу торчала Паола, как видно, решившая вознаградить себя за вынужденное молчание на сцене.

– А, Анжела! Хорошо сегодня станцевали, правда?

Я кивнула и вознамерилась пройти мимо, но Паола загородила мне дорогу.

– Слушай, я спросить хотела… Тебе двоих не много будет?

– Ты о чём?

– Коменчини этот, а теперь и сеньор Росси… Чего он, кстати, так перепугался? Ты его с кем-то другим застала?

– Ты что думаешь, что я… с Росси?!

– А разве нет? Что-то я не видела, чтобы он перед кем другим на колени падал.

– Да это полная чушь!

– А почему тебя тогда во второй ряд переставили? Ты танцуешь, как корова на лугу, с чего бы такая милость?

– На себя посмотри! – не выдержала я.

– Меня, по крайней мере, на мыло не посылали! – парировала Паола.

Крыть было нечем. Сверху спустились несколько человек, дождавшихся своих дам, и Паоле волей-неволей пришлось посторониться, пропуская их. Я вознамерилась проскочить следом, но тут меня окликнули.

– Сеньорита Баррозо, – по лестнице спускался сеньор Коменчини, и улыбки на его лице больше не было, – можно вас на пару слов? И вас, сеньор Империоли. Мне нужен свидетель.

Начало было многообещающим. Проходившие мимо люди остановились и с интересом прислушались.

– Дело вот в чём, сеньорита, – сказал сеньор Коменчини, вытаскивая свои часы и демонстрируя их всем присутствующим. – Как видите, на цепочке моих часов висит несколько брелоков. И вот только что я с изумлением обнаружил пропажу одного из них. Совсем недавно, после окончания балета, я доставал часы, и все они были на месте, сейчас же одного недостаёт. За всё это время только вы подходили ко мне близко, сеньорита. Как вы можете это объяснить?

– Никак, сеньор. Я не брала вашего брелока. Я не карманница и не смогла бы незаметно снять его, даже если бы захотела.

– В самом деле, сеньор, – сказал Империоли, – быть может, у вас просто ослабло одно из звеньев, и он упал сам? С трудом верится, что сеньорита Баррозо способна на такое.

– Быть может, я и ошибаюсь, – пожал плечами сеньор Коменчини. – Но это легко проверить. Если сеньорита позволит осмотреть её карманы, то мы сразу узнаем, у неё моя вещь или нет.

– Вы позволите, сеньорита? – спросил администратор. Я в свою очередь пожала плечами:

– Смотрите.

Сеньор Империоли подошёл ко мне, запустил руки в передние карманы моего плаща… и сразу вытащил из правого кармана крошечную золотую фигурку летящей птицы, украшенную несколькими бриллиантиками.

– Ну вот, – с довольным видом сказал сеньор Коменчини. – Что и требовалось доказать. Поистине достойно сожаления, что администрация театра берёт на работу подобных особ.