Текст книги "Черная магия с полным ее разоблачением (СИ)"
Автор книги: Мария Спивак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– Ну что, не устали еще отдыхать, пациент Протопопов?
Как же я мог расстаться с Татой, когда она – единственная, кто звал меня по имени?
Вчера, выходя из комнаты, докторишка приобнял мою жену за талию. Она повернула к нему лицо, осветившееся улыбкой; это было заметно даже в профиль. Интересно, он влюблен или зарится на наследство? В последнем случае его ждет сюрприз: я не собираюсь валяться вечно. Отдохну, наберусь сил – в основном моральных – и встану. То-то они обрадуются.
Как по-идиотски выразился мой эскулап, мы с ним еще спляшем.
Между прочим, медсестра, которая делает мне уколы, массаж и прочие процедуры, по законам жанра влюблена в этого опереточного фата, чего он, естественно, не замечает. Она хорошенькая и юная, лет девятнадцати, и только я один вижу, какими злыми, несчастными глазами она смотрит на доктора, любезничающего с моей женой. Та, кстати, расцветает с каждым днем, что мне, разумеется, обидно – но совсем чуть-чуть.
Мой рослый красивый сын все чаще заглядывает ко мне в отсутствие невесты – они живут у нас вместе уже больше года – и беседует с милой медсестричкой на околомедицинские темы. Та, робея под его взглядом, скромно опускает ресницы. Мой сын – биолог и всегда пропагандировал идею, что люди не созданы быть моногамными.
Я прячу улыбку, наблюдая за ним.
Как сказал кто-то из великих, а может, не очень: жизнь – трагедия для того, кто чувствует, и комедия для того, кто мыслит.
Глава двадцать восьмая
ЕФИМ БОРИСОВИЧ
В этом году все наперекосяк. Расхворавшись в конце января – замучило давление, сердце, артрит, – я ослаб и к началу весны схватил совершенно неотвязное воспаление легких, коим и терзал своих домашних долгих три месяца, пока, наконец, в середине июня доктор не смилостивился и не разрешил мне выехать на дачу. Было невероятно обидно упускать самое чудесное время; я всегда любил вместе с Таточкой следить, как появляются из земли, растут и расцветают ее многочисленные питомцы. Однако в моем возрасте роптать не приходится. Все-таки восемьдесят пять; жив – и на том спасибо.
Зато и проживу за городом на месяц дольше обычного: Тата опять собралась в Нью-Йорк, Павлуша, внук, учится и работает, редко бывает дома, а поскольку я «вышел из доверия», меня не решаются отпустить на вольное житье. Возвращения моей непоседливой невестки буду дожидаться под присмотром ее родителей. С ними мы часто обсуждаем главную семейную новость – Майка. Он приезжал в мае и жил в гостинице, но Таточка со всеми его познакомила, из чего я делаю вывод, что отношения их серьезны. Приятный человек. Татины родители в восторге, а я… нет, не скажу ничего плохого, но все-таки, все-таки… что бы я ни говорил Ивану… какой бы несбыточной ни выглядела мечта… мне безумно хочется, чтобы Тата и мой непутевый сын снова соединились. Но, похоже, этому не суждено сбыться. Тата на вопросы о Майке неизменно отшучивается, но, кажется, она по уши влюблена, и он, насколько можно судить, тоже. Когда я впервые увидел их вместе, то с замиранием сердца, горестным и радостным одновременно, понял, что они – пара. Я боюсь спрашивать Тату, собирается ли она замуж, но от Ивана знаю, что про развод речи не было, и в глубине души радуюсь: мало ли как жизнь повернется. Сколько за последнее время произошло всякого, что на первый взгляд казалось немыслимым.
Кто, скажем, мог предугадать, что мы, наконец, избавимся от Протопопова? Я уже приготовился терпеть его до конца жизни. И вот нате вам… не знаю подробностей, но, судя по доносившимся до меня обрывкам разговоров Таты и Умки, повел он себя гадко; недаром он мне никогда не нравился. Вольному, разумеется, воля, но, коль скоро этот господин, будучи женат, позволял себе бывать в доме и, выражаясь старинным языком, свататься – как еще назовешь? – то должен был выпутываться иначе.
Грешным делом, я сейчас радуюсь даже его болезни – знаю, знаю, очень нехорошо, не по-христиански, но в противном случае он непременно объявился бы снова, и для Таточки это была бы погибель. Она даже не замечает, как расцвела в его отсутствие, какой стала спокойной, доброжелательной, улыбчивой – прямо ангел.
И конечно, у нее не нашлось бы столько времени, чтобы ухаживать за мной, пока я болел. А так она подолгу просиживала рядом с моей постелью и, чтобы развлечь – мне было трудно разговаривать, – рассказывала обо всем на свете, в частности о том, что происходит с ее приятельницами, которых я знал или о которых слышал. И кое-что, признаться, поистине изумляло.
Например, Саша, чье участие в грустной истории Ивана и Таты было столь велико, нашла весьма необычное применение своим уникальным знаниям. Новый муж – не знаю, оформлены ли их отношения юридически, но Умка и Таточка называют его именно так – привлек ее к своей работе, и войдя в курс дела, она придумала интересное направление: подбор недвижимости в соответствии со знаком зодиака клиента. В жизни бы не подумал, но многие с удовольствием прибегают к ее услугам, когда, допустим, не могут выбрать между двумя равноценными домами в разных городах или квартирой и частным домом, или же, в свете каких-то личных обстоятельств, не знают, в какой момент лучше подписать контракт. Саша никогда ничего не искажает в угоду интересам фирмы, говорит только то, что действительно видит в астрологических картах, и успела заслужить у людей большое доверие, причем они довольно скоро начали советоваться с ней и по другим жизненным вопросам. Она и ее муж процветают; Умка говорит, что, по его словам, при Саше дела пошли так хорошо, что он подумывает, не уступить ли ей свое место генерального директора.
Кстати, об Умке: поворот в ее судьбе и вовсе невероятен! Помнится, ранней весной мы с Таточкой вместе пили чай, я – лежа в постели, она – сидя рядом в кресле, когда вдруг раздался телефонный звонок. Тата сняла трубку и расплылась в улыбке:
– Приветик.
Так она обычно говорит Умке. Я понял, что у меня есть как минимум четверть часа, погрузился в собственные размышления, но скоро задремал и проснулся от ее громкого восклицания:
– Серьезно?!
И чуть погодя:
– Ничего себе!
И вскоре:
– Ну, ты даешь!
Повесив трубку, Тата некоторое время смотрела на меня круглыми глазами, с удивленной гримасой, наконец, спросила:
– Помните, Ефим Борисович, я собиралась учить каталанский язык? Умка как раз видела в костеле объявление?
– Конечно, помню, но по-прежнему считаю, что разумней было бы учить язык более распространенный, испанский, к примеру, или французский…
– Да-да, но речь не об этом. Умка по моей просьбе пошла узнать, когда и как можно записаться, и… нет, вы даже не представляете!
– Да что такое?
– В объявлении было сказано: «обращаться в зал святой Марии-Доминики Мадзарелло». Умка зашла туда после мессы. Видит, за столом человек, по ее собственному выражению, «типично католической наружности». Умка думала, это и есть носитель языка, который будет вести занятия, но оказалось, он только замещает преподавателя, своего друга – ведет запись. Он очень подробно все рассказал, а когда понял, что заниматься собирается не она сама, а подруга, явно расстроился и стал уговаривать тоже учить язык, но лучше испанский. Совсем как вы, Ефим Борисович. Умка спрашивает: «Почему испанский, и зачем он мне?» А он: «Вот приедете в Толедо, как с людьми будете разговаривать?» Умка удивилась: «Почему в Толедо?» А он: «Ко мне в гости, это мой родной город».
– Она ему понравилась, вот он с ней и любезничал, что же тут удивительного?
– А вот послушайте! Он спросил, как ее зовут, удивился ее имени – Умка – поахал: как необычно. Тогда и она поинтересовалась: «А вас как зовут?» Он смутился, замялся, а потом, как будто извиняясь, ответил: «Как нашего короля: Хуан Карлос». Еще улыбнулся и развел руками с таким видом, мол, я не виноват.
– И все-таки – что особенного?
– Она же вечно твердила, что выйдет замуж только за Хуана Карлоса! А этот испанец ей сразу понравился! И она ему. Он сказал, что очень хотел бы снова с ней встретиться и попросил телефон! Он приехал в Москву с благотворительной миссией всего на несколько месяцев: представляете, какое чудо, что они познакомились?
Действительно, чудо. Только я уже ничему не удивлялся. Однажды, когда у меня была высокая температура, мне приснился загадочный сон: зеркальная гладь воды, по которой в полнейшем безмолвии расходятся концентрические круги, очевидно, от упавшего камня. Во сне я знал, что этот пруд или озеро – союз Ивана и Таты, место падения камня – их разрыв, а расходящиеся круги – магические. Повинуясь логике сна, я прилагал все усилия, чтобы внешний круг не дошел до меня, и когда он подступил совсем близко, в страхе проснулся. И подумал: вот глупость. Но, услышав про Умкино знакомство, вдруг понял: это же точная аллегория происходящего! Со всеми, кто оказался вовлечен в историю Ивана и Таты, так или иначе сильно замешанную на волшебстве, произошло нечто особенное, неожиданное. Попробуй, не поверь после этого в мистику.
В начале лета Умка заходила к нам со своим испанцем; он продлил пребывание в Москве, и они встречаются, чаще всего – по делу, Умка помогает ему в сборе средств на разные детские программы. Таточку попросили нарисовать яркую картинку к объявлению, и пока она этим занималась, я успел пообщаться с Хуаном Карлосом. Он поразил меня своим добросердечием, скромностью и деликатным юмором. Не побоюсь громких слов: светлый человек; я бы даже сказал, лучезарно светлый. Очень располагает к себе. И Умка при нем другая, совсем не такая, как обычно. А я-то думал, что при ее кошмарной работе – она детский онколог – ей даже на время страшно остаться без защитного панциря внешней суровости.
Тоже своего рода мистика.
И… ах да, чуть не забыл самое главное! К вопросу о судьбоносной тайне имен; между прочим, в свое время мне довелось изучать и это.
Когда Иван приехал за мной, чтобы перевезти на дачу, у него был такой странный вид, что я начал допытываться, в чем дело. Ваня помялся в нерешительности, но потом все-таки рассказал, что ему утром звонила Лео, о которой он ничего не слышал пару месяцев. Она просила прощения у него и заочно у Таты за то, что вмешалась в их жизнь. Иван передал мне ее слова: «Понимаю, вам от моих извинялок не легче, но все-таки знайте, что я очень переживаю, и простите, если сможете».
Скажите, пожалуйста: катарсис! Очень вовремя, горько усмехнувшись, подумал я и тут же узнал о причине небывалого перерождения. Совершенно фантастическая причина: в начале июня, в жаркий день Лео с молодым человеком гуляла по лесу; там они заснули, надо полагать, после любовных утех, да так крепко, что Лео даже не почувствовала, как ей на руку заползла гадюка. Шевельнувшись, Лео потревожила ее, и змея мгновенно ответила – укусила! В это время они чудовищно агрессивны, в разгаре брачный сезон. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если б не молодой человек. Не растерявшись и вспомнив все, что знал о змеиных укусах, он сделал надрез и выдавил зараженную кровь, а потом на руках оттащил потерявшую сознание Лео в больницу. Случившееся, очевидно, повлияло на нее до такой степени, что едва ее выписали, она бросилась вымаливать прощение у моего сына.
Во мне, честно сказать, этот пасхальный рассказ вызвал противоречивые эмоции. С одной стороны, хорошо то, что хорошо кончается, но с другой, боги обошлись с подлой девчонкой чересчур снисходительно. Мне даже показалось, что изначальный замысел был иным, намного более жестоким. Ее гибель таила бы в себе двойную иронию: во-первых, гадюке гадючья смерть, а во-вторых, на что еще можно рассчитывать при таком имени?
Но почему-то высшим силам было угодно пощадить разрушительницу самой дорогой для меня семьи. Если не считать короткого пребывания в больнице, Клеопатра не понесла никакой кары, наоборот, выходит замуж и на время уезжает в Сибирь, где сейчас работает ее избранник. Иван сказал, что голос у нее абсолютно счастливый. Это ли не насмешка судьбы? Иной раз я думаю: хорошо бы лет через двадцать и на пути нашей Клеопатры появилась какая-нибудь юная авантюристка… но пресекаю подобные мысли. Что будет, то будет, не нам решать. Провидению виднее.
Безусловно, в том, что Иван и Тата расстались, тоже есть промысел божий, но его мне пока не дано постичь: слишком уж я пристрастен и слишком жалею сына. Сложный вопрос геометрии человеческих отношений: является ли правильным любовный треугольник, если счастье в нем распределено только по двум вершинам? У меня нет ответа. А впрочем, разве при рождении нам выдают документ, гарантированно обещающий счастье? Как известно, каждый сам кузнец… и это во многом правда. Что, конечно, вселяет надежды касательно будущего Ивана. Если простилось Лео, простится и ему. Во всяком случае, хочется в это верить.
Поживем – увидим.
На днях я опять вспомнил сон о магических кругах и задумался: а как события прошедших двух лет повлияли на меня самого? На первый взгляд в моей жизни мало что изменилось. Но, поразмыслив, я понял: нет. Я стал другим, мои взгляды на окружающий мир претерпели незаметную, но очень существенную – во всяком случае, для меня – трансформацию.
Оглядываясь назад, я вижу, что все началось в тот момент, когда я, вроде бы временно, из-за душевных переживаний, потерял интерес к оккультной литературе. То, что в течение двадцати лет являлось отрадой моего существования, то, чем я так увлекся вскоре после смерти любимой жены – поскольку это укрепляло надежды на новую встречу, – в свете происходящего с Иваном и Татой незаметно приобрело в моих глазах совершенно иную окраску.
Пытаясь разобраться, что случилось с моим сыном, я читал статьи врачей и психологов о кризисе среднего возраста и мужском климаксе (да уж, каких только глупых терминов не придумано). И чем дальше, тем ясней сознавал, что и здесь информации недостаточно; я нигде не получал удовлетворительного объяснения. В результате мне стало казаться, что психология и медицина, астрология и магия, а также многие другие науки и лженауки занимаются всего лишь построением моделей, по-разному и с разной степенью правдоподобия описывающих действительность. Все теории довольно стройны, и во всех есть свои проколы, так называемые исключения, подтверждающие правила, но даже взятые вместе эти дисциплины не позволяют всесторонне увидеть происходящее, что, конечно, говорит только об одном – о непостижимости человеческой природы. И, естественно, природы вообще. Окончательная разгадка «тайны бытия», если она и есть, наверняка подобна смерти Кощея – игла в яйце, яйцо в утке, утка на дереве – и пока еще никому не давалась в руки дольше, чем на одну яркую, но незабываемую наносекунду.
Охота за смыслом жизни – а для большинства под этим подразумевается смысл собственной жизни – бесконечна. И хорошо, пусть. Знать ответ на вопрос: «Для чего все это?» – все равно, что с рождения знать дату собственной смерти. Кстати, полагаю, что ответ, как и многое, многое другое, скрыт в нас самих, где-нибудь в ДНК. Осмелюсь предположить, что рядом есть и другая запись, запрещающая прочтение первой…
Господи, да чего в нас только нет. Не зря говорят, что каждый человек – Вселенная: добро и зло, Бог и дьявол, рай и ад, черное, белое и все градации серого. Плотно набитый мешок, из которого мы, между тем, всегда знаем, что достаем, как бы от себя ни отворачивались.
Магия, как и царство божие, внутри нас. Недаром я всегда считал, что суть колдовства – энергетическое взаимодействие. Однако теперь мне кажется, что и оно возможно лишь постольку, поскольку люди верят в его непреодолимость. А выбор веры и ее символов – дело весьма ответственное. Пожалуй, пора бы вспомнить о кантовском «нравственном законе» – тогда и сам дьявол не страшен: ведь самые сокрушительные победы над ним мы одерживаем у себя в душе.
Поэтому мне стало гораздо интереснее изучать резервы человеческой психики. До каких глубин способно дойти самопознание – вот предмет моих нынешних изысканий. Я накупил книжек по психоанализу и аутотренингу, просиживаю над ними целыми днями и страшно жалею, что не занялся этим раньше.
Впрочем, как сказал один иерусалимский царь, время всякой вещи под небом; думаю, то, что я увлекся подобными вопросами именно сейчас, не случайно. Значит, мне пришла пора измениться.
Какое счастье, что судьба пока не лишает меня этой возможности – и этого стремления.
ЭПИЛОГ
Как часто бывает в фильмах, книгах
– и даже в жизни —
ПРОШЕЛ ГОД
АЛЕКСАНДРА
Мы с Максом поспорили: есть что-то в моей астрологии или это ерунда на постном масле. А то он все ворчит, что я клиентам голову морочу, и нас когда-нибудь выведут на чистую воду.
– Чего ж до сих пор не вывели, – спрашиваю, – а наоборот, народ валом валит, да еще знакомых посылает? Неизвестно уже, от чего у нас больше доход – от продажи домов или от моих консультаций! – Это, конечно, изрядное преувеличение, но неважно. – Значит, людям мои советы помогают, и результат их устраивает.
Макс в ответ:
– Люди, когда сами думать не хотят, где придется совета ищут, хоть у дубов-колдунов, хоть у ветра с облаками. И, главное, результатом довольны, если что-то получилось. А если облом – тоже не они виноваты. И вообще, Сашуля, ты никогда не задумывалась, чего в твоих предсказаниях больше: предвидения или обратной связи? В смысле, что когда ты говоришь: будет то-то и то-то, люди подсознательно начинают действовать в заданном направлении, а остальное отметают, как маловероятное – вот твои прогнозы и сбываются.
– А когда никто ничего не делает, скажем, из упрямства или из желания доказать, что астрология – чушь, а прогнозы все равно сбываются? Или когда я прошлое как в зеркале вижу – это как понимать?
– Ну, не всегда же, не на сто процентов, – ответил Макс. – Меня, например, в твоей судьбе не было, сама говорила. И вообще, мало ли совпадений. К тому же, ты у меня колдунья, и все твои карты, руны и астрология просто помогают настроиться на нужный лад. Так мне кажется. А потом, я не говорю, что в астрологии вовсе ничего толкового нет, иначе она не существовала бы веками…
– Вот ты и на попятный, – смеюсь. – Конечно, есть, еще как! Это целая наука. Плохо, что сейчас каждый третий, кто на курсы два месяца походил, уже астролог. Оттого у людей и возникает ощущение, что все обман. Шарлатан в нашем деле хуже плохого врача. А еще, понимаешь, Макс, полностью, до минутки, судьбу предсказать невозможно. Очень многое зависит от свободной воли человека. Но я не вижу ничего плохого в том, чтобы направить его в нужную сторону, подсказать, куда двигаться. Почему человек не должен знать, куда лезть не следует? Зачем зря тратить силы на то, что все равно не получится? Правда, я на опыте убедилась, что люди вечно ломятся именно в те двери, которые для них закрыты. Так их туда и тянет…
– Разве всегда безрезультатно? А как же «упорство и труд все перетрут»? – улыбнулся Макс.
– Бывает, конечно, но таких упертых никакие предостережения не останавливают. И опять же, чем плохо, если они знают, что именно это дело, которым им там приспичило заниматься, будет даваться с особым трудом, и выкладываться придется по полной?
Макс замолчал, смотрит на меня с прищуром.
– Чего? – спрашиваю.
– Не только красивая, но и умная попалась, – говорит. – Подфартило мне, дураку безродному. Вот только… слова твои любимые повторю: жаль, что ты карты моей не знаешь. А то тут такое дело… прямо не знаю, как сказать…
– Что? – У меня душа в пятки: так горестно он вздохнул. Неприятности, что ли, какие?
– Да вот, понимаешь…
– Макс, выкладывай, не томи!
– Была бы карта, посмотрели бы, как там у меня сегодня насчет любви… Легко будет даваться или придется, – тут он не выдержал и расплылся в дурацкой улыбке, – выкладываться по полной?
– Макс! – Я стукнула его по башке книжкой про руны – это мое новое увлечение. – Напугал до смерти!
– А у меня тактика такая. Умных, их… запугивать… надо… – еле успевая увертываться от моей книжки, сообщил Макс. – Чтоб боялись и помалкивали, всезнайки. Потому что кое в чем главный кайф – полная непредсказуемость.
И, изловчившись, сгреб меня в охапку.
ЛЕО
Знать бы раньше, что от этого выйдет, давным-давно б в яму со змеями прыгнула!
Я ведь, когда от Ваньки ушла, с работы уволилась и домой к родителям уехала, ни на какую радость уже не рассчитывала. Крест на себе поставила. Знала от Зинки, что Антон про меня слышать больше не хочет. Она мне тогда в апреле еще в Москву позвонила и с места в карьер лепит:
– Клепк, слыш… тут дело такое…. Короче, Антоха с матерью разговаривал… она ему про тебя: была, мол, искала… так он велел передать, что у вас с ним все… забыл он тебя и вроде даже завел кого-то… я его мать на улице встретила, около магазина – расстроенная, сил нет! Скажи, говорит, Клепушке, чтоб не переживала, а у самой аж слезы в глазах, представляешь? Клепк! Ну, ты, правда, не переживай! У тебя вон Ванька какой! А таких Антонов мы еще сто штук нароем!
Я чего-то отвечаю, да-да, ха-ха, а в грудь будто осиновый кол воткнули – пошевелиться страшно. Так потом и ходила с этим колом, с одной-единственной мыслью: скорей бы сдохнуть. Да не ходила, таскалась: шаг, другой, нога за ногу – день прошел, ну и черт с ним.
Дома, у мамкиной юбки, чуточку легче стало; чаю попьешь, поплачешься, на пирожок с картошкой, так и быть, согласишься – вроде и отпустило на время. А там уже и майские праздники подошли.
Тогда-то Антон и приехал своих навестить; мне Татьяна Степановна по секрету сообщила. Убиваюсь, говорит, из-за вас, что ж вы себе жизнь-то портите? Ведь Антоша, как услышал, что ты здесь, в лице, бедный, переменился: вижу, не забыл он тебя! Просто фасон держит. Может, помиритесь еще?
Мне терять нечего, я и пошла к нему. Типа, бери меня, я вся твоя. Но ничего хорошего не получилось, встретил он меня с ледяным видом, и на все мои слова отвечал: раньше надо было думать, я в Сибири на объекте другую девушку встретил.
Дома я, конечно, рыдала – и думала: а не поискать ли помощи в бабушкиных тетрадках? Вдруг подействует? Мне же без Антохи – никуда! Но это так, от полнейшего отчаянья: с колдовством я завязала. В жизни от него мало проку. Может, кому и нужны ненастоящие чувства, а я их выше крыши наелась. И вообще, в подобные дела лучше не соваться; меня, вон, и так уже наказали – лишили самого дорогого.
Недели на две забилась в нору, не знала, что делать, думала, думала… Про Антона от других узнавала. Он уезжать не собирался еще почти месяц, то ли отпуск взял, то ли у нас в городе по работе у него были дела, Зинка и Татьяна Степановна путались в показаниях. Тогда-то передо мной надежда и забрезжила: странно все это как-то. Не из-за меня ли он задержался, думаю. Не могла же такая любовь, про которую он мне пел, взять и без следа испариться? И про девушку свою уж больно упорно талдычил…
Попытаю-ка удачи еще разок, решила я. И однажды утром, в конце мая, пошла к его дому, села у подъезда и стала ждать, когда он своего Цезаря выведет. Дождалась. Антон, как меня увидел, вздрогнул. Я сижу. Интересно, думаю, подойдет, не подойдет? Подошел. Чуть-чуть улыбнулся. Ну что, говорит, прогуляешься с нами в лес по старой памяти?
В лесу-то все и случилось. Мы шли-шли, трепались о ерунде, Антон оттаивал, собой становился. Жарко было. Я на него и не смотрела, но ничего вокруг не замечала, одного его чувствовала, всем телом, всей кожей. Потом смотрю: он меня привел на ту полянку, где я у костра колдовала. Остановился, повернулся ко мне и смотрит. Как притянул своим взглядом: я подошла, медленно-медленно, руки ему на плечи положила, на цыпочки привстала…. Он ахнул:
– Клепка! – хрипло так, и в губы мне впился. А дальше я уже ничего не помню, только дикое счастье и как засыпали под деревом.
А потом все – как в кошмаре. Жуткая боль, Антон с белым лицом, нож, кровь. Я сознание потеряла. А когда очнулась в больнице, вижу, Антошка мой рядом, глаза огромные, и по щекам слезы текут.
– Клепушка моя, – шепчет, – милая, любимая, единственная, как же я испугался, что тебя потеряю! Я ведь ради тебя остался, отпуск специально взял, и про девушку все наврал! Нет у меня никого, никто мне не нужен! Умоляю, не мучай меня больше, выходи за меня замуж!
На днях у нас годовщина. И весь год, до единой минутки – вот Антоха не даст соврать – нам было так хорошо, что я боялась только одного: как бы не лопнуть от счастья.
ПРОТОПОПОВ
– Выйдешь за меня замуж?
Юная медсестра вскинула на меня округлившиеся глазки, вскочила со стула и вылетела из комнаты с криком: «Очнулся, очнулся!»
Так я пришел в себя. Жена потом смеялась: настоящий мужчина! Еще языком не ворочает, а туда же – барышням предложения делать.
Позже, узнав от меня про свой роман с доктором, она и вовсе чуть не умерла от хохота. Оказывается, мне все привиделось: порождение больного сознания Врач приходил, осматривал меня, выписывал назначения и уходил, даже от чая и кофе почти всегда отказывался. У него же работа, больные. Раз или два всего в гостиной посидел, виски выпил. Это когда мы у него последние были. А если за талию в дверях приобнял, что ж с ним поделаешь. Машинально. И вообще, как ты смел обо мне такое подумать? После всего, что я от тебя вытерпела?! Ее голос звучал негодующе.
Странно, я мог бы поклясться… более того, собирался поступить благородно и предоставить жене свободу, если б она захотела… хотя, конечно, отнюдь не планировал жениться на медсестре. Даже не знаю, почему так сказал – очевидно, минутное помешательство. Если б еще она была похожа на Тату – понятно; однако ничего общего – разве только взгляд и улыбка, совсем чуть-чуть.
Впрочем, хватит о ней – дело прошлое. Я больше не могу и не хочу рвать себе душу. Воспоминания и так подстерегают на каждом шагу – за что ни возьмись, куда ни взгляни, о чем ни подумай. Музыка, запахи. Париж в телевизоре. Ее карандашный набросок. Луч солнца в кабинете: точно так же он падал тогда, в нашем золотом октябре. Стоит закрыть глаза, и я снова вижу янтарные искорки в ее волосах и бледный огонь в бокале шампанского…
Другая картинка: Тата укрыта моим кимоно и что-то, смеясь, рассказывает, но я не слушаю – до того люблю, что просто сил нет сосредоточиться. Ее рука вспархивает, случайно откидывает легкую ткань…
Для чего память хранит все это? Чтобы издеваться над нами, мучить?
Я как-то позвонил ей – когда мне уже разрешили выходить с Никсоном. Ее сын сказал, что она в Америке. Сердце сжалось до того мучительно, виски сдавило таким тугим обручем, что я сразу дал себе слово: никогда больше. Чего бы я добился своим звонком? Опять потерял бы разум при первых звуках ее голоса, опять захотел новой жизни, любви, перемен в себе и вокруг…
После того как речь у меня в достаточной степени восстановилась, я стал много разговаривать с женой. Соскучился по человеческому общению, и она просила: расскажи все честно. Я, конечно, знал: ничего хорошего из этого не выйдет, но все-таки решил попытаться хоть что-нибудь объяснить. Тата, начал я – жену передернуло – устроена так, что при ней обязательно хочется стать лучше, умней, образованней, благороднее…
– Сама она очень благородная, крутить роман с чужим мужем, не выдержала жена.
– И все-таки стремление измениться, само наличие стимула были для меня очень важны, – упорствовал я.
– А зачем тебе меняться? – Жена повысила голос. – Ты что, плохо живешь, мало достиг? Больше и пожелать грех. Посмотри вокруг – все заработано твоим трудом. Прекрасная работа, крепкая семья, сын, невестка. Внуки скоро пойдут. Ты заслужил право на отдых. Ты много читаешь, многим интересуешься, ты тонкий, умный, думающий человек, тебе всегда найдется, чем заняться…
Я подавил подступившую к горлу тоску и поспешно завершил разговор.
Хватит уже… грехопадений, бросила напоследок жена.
Я усмехнулся, вспомнив одну из многочисленных фразочек Таты: при грехопадении главное – не ушибиться.
И не опозориться, добавлю я от себя.
Мне, к сожалению, не удалось ни то, ни другое. Что, конечно, отбило всякую охоту к приключениям.
Жена права: стар я уже меняться. В жизни у меня все нормально, от добра, как известно, добра не ищут, а здоровье не купишь.
Вот так.
УМКА
В школе что у меня, что у Татки была отличная память, и мы, понахватавшись цитат, любили ввернуть этак небрежно про «амонтильядо из толедских запасов» или «Мадрид, испанский город»: «не знаю, никогда не бывал, но пари готов держать, что – дыра»… Звучало пижонски – и как будто про колонии на Марсе.
Думала ли я тогда, что буду опаздывать на самолет в этот самый Мадрид и ругательски ругать Хуана Карлоса: неужели так трудно побороть собственное упрямство и заказать такси пораньше? Казалось бы, больше года в Москве, в курсе, какие тут пробки! Но нет: «что нам делать в аэропорту столько времени»? Лучше, конечно, дома лишний час в носу ковырять!
Вот и пожалуйста: впору разворачивать оглобли – и пусть поездка опять срывается к чертовой матери! А что, лично я не удивлюсь: вот уже полгода, стоило нам только заикнуться о ней между собой, как Хуку (так я сократила Хуана Карлоса) срочно привлекали к очередным неотложным благотворительным мероприятиям. И меня, естественно, вместе с ним. Приходилось бегать, о чем-то договариваться, выбивать, выпрашивать, организовывать – какой там отпуск, выжить бы… Дальше разговоров дело не заходило. Но теперь-то, с билетами на руках, я все-таки надеялась уехать.
В конечном итоге, можно мне хоть одним глазком взглянуть на Мадрид? Там мы – если не опоздаем на самолет – рассчитывали провести неделю. А дальше – Толедо с его запасами и родственниками Хуки, которых у него, похоже, полгорода и с которыми непонятно, как разговаривать: испанский-то я так и не выучила. Со взрослыми еще ладно, разберемся, но там же у всех – дети, дети, дети… Хука на них просто помешан; я только и слышу, что про его бесчисленных племянников и племянниц. А близнецов рано овдовевшей родной сестры, семилетних Хуаниту и Карлитоса, он вообще воспитывает как собственных, звонит каждый день и чуть ли не уроки по телефону проверяет. В жизни не видела, чтобы человек так обожал детей. В костеле с его приездом столько детских и молодежных программ появилось, сколько, наверное, за все годы со дня основания не было. Хука, как порог переступит, перекреститься не успевает – малышня на нем гроздьями виснет, и все ему что-то рассказывают, теребят, за его внимание соревнуются. Смотреть приятно; правда, мое место сто двадцать пятое, ну, да я уж смирилась.
Нет, я, конечно, преувеличиваю и вообще зря ворчу: вдвоем побыть тоже удается, и тогда мне самой хочется поскорее занять вакантное «детское место». Потому что никто не умеет слушать так, как Хуан Карлос. Он может утешить и что-то посоветовать, а может просто покивать и помолчать, но на душе все равно сразу становится легче. С ним ты словно под защитой доброго волшебника, и тебя никто не обидит. Когда мы сидим на диване, и Хука обнимает меня за плечи, мне так хорошо и спокойно, как не было, наверное, никогда в жизни. Вот счастье, что мы встретились. Я уже не надеялась ни на что подобное. А тут недавно решила погадать на Библии, раскрыла наугад и сразу уткнулась в слова: «двоим лучше, нежели одному»… Я прямо вздрогнула: ну не чудо?