Текст книги "Преступление без срока давности"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

…Всему в этой жизни наступает конец. Пришел он и долготерпению сынов Израилевых, а потому в году шестьдесят шестом по Рождеству Христову вся Иудея поднялась против римского самовластия. Однако и года не миновало, как нагрянул полководец Веспасиан во главе шести легионов и овладел Галилеей, а предводитель повстанцев Иосиф Бен Меттафий, да будет он проклят в веках, перешел на сторону врага и, назвавшись Иосифом Флавием, принял римское гражданство. А земля Иудейская наполнилась слезами и плачем, только в одном городе Цезария мучительно погибли двадцать тысяч граждан, а по дороге на Вифлеем крестов с распятыми стояло во множестве.

Трудно представить даже, насколько тяжела смерть подобная. Вначале человека бичевали так, что после пятого удара уже не брызги крови, а куски мяса летели во все стороны. Затем ему на плечи кидали бремя перекладины и прибивали к ней руки гвоздями, и не допусти. Господи, чтобы были они ржавыми. Под щелканье бичей, окрики и пинки тащил мученик свою ношу до места казни, где его поднимали наверх и крепили к вертикальному столбу. Но в таком виде казнь для палачей была неинтересна – подвешенный подобным образом не имел возможности дышать и быстро умирал от полного удушья. Поэтому-то римляне и прибивали распятым иудеям ноги, чтобы те имели точку опоры и умирали медленно, от жажды, заражения крови и палящего южного солнца. Иногда в качестве высшего милосердия казненным ломали голени, но такое случалось нечасто.

Пока сыны Израилевы мучились на крестах, четыре легиона римских во главе с Титом окружили Иерусалим, и был страшен гнев их. Подтащив передвижные башни – гелеполы – и с криком «Барра!», подобным рыку слона африканского, они овладели третьей, а потом второй стеной и спустя время ворвались в град Божий. В десятый день пятого месяца проникли они во внутреннюю часть храма Господня и сожгли его, унеся все ценное из святая святых. Однако была это малая талика из того, что веками собиралось с бережением во славу благочестия иудейского. Левит Овид, дальний потомок Аарона, через правнука его Финиеса на своем смертном одре поведал, что золотая и серебряная утварь, а также все прочее во множестве было сокрыто от римлян в Соломоновых конюшнях, кои размещались под древним храмом. Будто бы находилось все добро в двадцати четырех кучах, а главное, там же хранились знаки достоинства иудейского – пять каменьев из дюжины, бывших на наперснике первосвященника и собранных левитами за века…

Дальше страницы были вырваны с корнем, и, вздохнув, Снегирев вернулся к реалиям жизни. Достал сотовую трубку и, подмигнув Рексу, принялся звонить Кольчугину.

– Слушаю. – Голос того энтузиазма не выражал, и Снегирев улыбнулся:

– Здравствуй, Кирилл, как самочувствие?

– А, Алексеич, привет. Слушай, извини за вчерашнее – нажрался как свинья. Машину-то хоть тебе сделали? – Чувствовалось, что на душе и в желудке у него Тяжко.

– Ерунда, с каждым случается. – Снегирев вдруг поймал себя на мысли, что лично с ним такое не случается, и направил разговор в другое русло: – Нужны фотографии твоей сестры и ее подружки. Желательно цветные, сможешь раздобыть?

– Конечно. – Кольчугинский голос прямо-таки заискрился надеждой, и он поспешно добавил: – Завтра утром будут.

– Ну и чудесно, заеду. – Снегирев отключился и взялся было за книгу по новой, как раздался зуммер и на штучном сотовом чуде загорелась багровая кнопка без надписи. После нажатия на нее в эфире что-то щелкнуло, и раздался неожиданно близкий, отлично слышимый голос Резникова:

– Приветствую, дорогой друг. Нам бы увидеться…

– Здравствуй, Иван батькович. – Снегирев представил, как скрипит под инвалидным креслом пол, и почему-то ощутил крепкие мускулы своих ног в тренировочных штанах. – Пообщаться невредно. Если не горит, буду часа через полтора.

В это время в трубке что-то грохнуло, и, прокомментировав ситуацию:

– У меня не очень, а вот сковородка горит ясным пламенем, – Резников заверил: – Жду.

– Вот и ладно. – Снегирев отключился и, убрав трубку в карман куртки, принялся собираться.

Через минуту он уже бодро шагал на стоянку и в душе поздравлял себя, что догадался одеться потеплее – вчерашняя оттепель обернулась арктическим холодом, было ветрено, неуютно и очень скользко. За ночь «мышастая» обросла ледовой коростой, и, включив обогреватель на всю катушку, Снегирев начал скребком сражаться со стихией.

Наконец лобовое стекло оттаяло и прояснилось, салон нагрелся, и, плавно тронувшись с места, «Нива» покатила к Неве.

Даже и на четырех ведущих езда удовольствия не доставляла. Проезжая часть представляла собой натуральный каток, на перекрестках общались, большей частью по матери, неразминувшиеся, а в Лахте на гаишном КПП менты играли в казаки-разбойники – шмонали все машины подряд, видимо надеясь, что количество перейдет в качество. Причем творили беспредел крайне непрофессионально, без зеркал, позволяющих взглянуть под порожек. Глянув на убогие ухищрения борцов с преступностью, Снегирев покачал головой: «Какая держава, такие и стражи».

Когда дошел черед до него самого, он с легким сердцем представил машину к досмотру. Как гласит народная мудрость, в автомобиле киллера фиг ли что найдешь.

Наконец, преодолев непогоду, скользкую дорогу и все прочее, Снегирев миновал указатель «Лисий Нос» и, ломая хрусталь наледи, двинулся вдоль обшарпанных деревянных строений. Тявкали собаки, дымы над крышами стояли столбом – к морозу, а кое-где воображение поражали дворцы новых русских. Вечерело.

Оставив «Ниву» под загоревшимся фонарем, Снегирев свернул в проселок, но прежде чем толкнуть калитку в давно не крашенном заборе, он приложил к губам свисток. Звук его был не слышен, но злобное рычание во дворе сразу же смолкло. Огромный исландский волкодав принялся дружелюбно делать хвостом отмашку – проходите, не трону.

Потрепав его по загривку, Снегирев поднялся по бетонному пандусу в дом и сразу же учуял, что сковородка грохотала не зря – в воздухе благоухало жаренными с капустой свиными ребрышками.

В гостиной запах сделался еще гуще, и, заметив вошедшего, Резников заулыбался:

– Ну что, будете?

Сам он уже поел и, прихлебывая чай, лазил ложечкой в малиновое варенье. Как и все много пережившие люди, он был хорошим психологом и серьезные разговоры начинал издалека.

– Обязательно буду. – Снегирев молча прикончил предложенное, выпил, правда без потогонного, чаю и посмотрел на кормильца выжидающе: мол, о чем пойдет речь-то?

– Вы ведь знаете, сколько сделал лично для меня Петр Федорович, – Резников действительно начал с самого начала и махнул рукой в сторону соседней комнаты, сплошь уставленной аппаратурой, – и говорю об этом, чтобы была простительна моя настойчивость. – Он замолчал на мгновение и, скрипнув половицами, подкатил к гостю. – Речь идет все о том же – решить вопрос сорокинского друга. Кардинально решить. Видите ли… После встречи с вами тот ни с кем другим не желает иметь дело, и, если есть возможность… я вас очень прошу… помогите.

Он глянул собеседнику в глаза и, сразу же оборвав монолог, откинулся на спинку кресла, а Снегирев, вытирая губы, улыбнулся:

– Такой возможности нет. А выжить он сможет только в одиночку, пусть бросает все и уезжает. Как можно быстрее. Ну-с, было очень вкусно. – Он начал подниматься из-за стола и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью: – Чуть не забыл совсем! Нельзя ли будет узнать положение дел на наркорынке? Особенно меня интересует команда, занимающаяся «фараоном», – кто, что, откуда, все мелочи. Это первое. – Он взял грязную посуду и поволок ее на кухню, в таз с кипятком. – Кроме того, хотелось бы знать, где наиболее часто пропадают люди. Если женщины, то какого типа, а если будет возможность – для каких целей и кто за этим стоит? Посмотрите в компьютере у ментов и федералов, чем черт не шутит, может, у них что-то есть. И еще, – он плеснул себе чаю, – попробуйте узнать, кто интересуется всем этим, кроме ментов и меня.

Повисла тишина. Трещали в камине дрова, тикали на стене ходики. Даже не верилось, что где-то существовал другой мир – жестокий, в котором жизнь человеческая ценности не представляла никакой. За ситцевыми занавесками окна уже вовсю хозяйничал зимний вечер, и, взглянув на часы, Снегирев поднялся:

– Спасибо. Помимо всего прочего, у вас явные кулинарные наклонности.

– Весьма тронут. – Резников проводил его до крыльца, в дверях прищурился от резкого, холодного ветра. – Всего хорошего.

– И удачи.

Снегирев подмигнул исландскому волкодаву и быстро припустил к «Ниве», отворачивая лицо от не на шутку разыгравшейся метели. Вероятно, это она заставила поредеть потоки машин на шоссе, утихомирила гаишников на Лахтинском кордоне, ну а город преобразила так, что не узнать: только что была замерзшая грязь, а теперь все одето в белый саван зимней неотвратимости.

Снег Снегирев не любил. Недаром зеки называют его «тварью»: холодный, следы остаются, а главное, без лыж передвигаться по нему затруднительно. Не оценив упавшее с небес великолепие, Алексей припарковался у пивного бара «Сена».

Воздух в заведении был прокурен и пах чем-то кислым, из колонок надрывался «Тотен-Копф», то есть «Мертвая голова», а публика в большинстве своем собралась окраса своеобразного. Буйны головы, бритые под героя-конника Котовского, тяжелые ботинки северной группы войск НАТО, шнурованные белой парашютной стропой, куртки-"пилот", за которые невозможно ухватиться в драке и тяжело «расписать пером», – ультраправые россияне, скинхэды то есть.

– Ну мы выволокли черножопых из «баса», колотуху им в бубен и на снег – дали козлам карате буром, хорошо, если не перекинулись.

Трое стриженых молодцов расположились за четырехместным столом. Усевшись на свободный стул, Снегирев им улыбнулся:

– Не возражаете?

Откровенно говоря, он с удовольствием выпил бы соку – резниковские ребрышки были жутко перченые.

– Возражаем, сивый, – оскалился в ответ одетый в натовский свитер с погонами высокий молодой человек и глянул на заржавших товарищей. – Более того, мы категорически против. Отлезай, пока есть на чем!

– Я не сивый, я седой. – Скунс улыбнулся еще шире и под столом ловко ухватил собеседника за мужскую гордость. – А седину надо уважать.

При этом он сделал круговое движение кистью, отчего молодой человек скалиться перестал и, вскрикнув, помрачнел:

– Мужик, ты чего, мужик, отпусти, больно!

– Не верю. – Скунс крутанул энергичнее, молодец взвыл яростнее и заскулил, а его соратники даже не подумали дернуться – застыли, ошалев от увиденного. – Ну вот так-то лучше. – Удерживая болевой предел, истязатель подмигнул своей жертве и поинтересовался: – А что, парни, знает кто-нибудь из вас Тему? Нужен он мне, просто беда.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ночь любви Жилин провел так себе. Сперва его ужасно доставала не в меру разошедшаяся Верка, а когда удалось от нее отвязаться и наконец-таки закрыть глаза, то приснился ему Федор Кабульский. Будто бы стоял он совершенно голый, в одной лишь пограничной фуражке, и приветственно махал рукой: «Брат, я тебе товару подогнал», доставая при этом отраву из дымящейся раны на боку, где размещается у живых печень.

«Ну бля, ну бля!» – Проснулся Сергей Иванович ни свет ни заря в холодном поту и, открыв глаза, застонал. Похоже, судьба-злодейка решила доконать его – в свете ночника он увидел горящие глаза Котяры и услышал ее сладострастный шепот:

– Дорогой, ты готов взять меня на рассвете? Тут же она подкрепила слова решительными действиями, проигнорировать которые было невозможно, и к действительности Ломоносова вернул благожелательный мужской голос:

– Бог в помощь, Сергей Иванович!

Вздрогнув, Жилин поднял лицо с Котярина затылка и увидел в полумраке две мужские фигуры, развалившиеся на диване. Они спокойно наблюдали за процессом спаривания и, судя по черным провалам ртов, улыбались) – как они попали в квартиру, оборудованную железной дверью с «цербером»?

– Кто вы? – Мгновенно утратив способность к размножению, Сергей Иванович оторвался от партнерши и быстро закрылся подушкой, а Верка, вынырнув из глубины оргазма на поверхность, тут же впала в ступор, успев только прошептать:

– Писец, приехали…

– Иди, девушка, подмойся. – Один из визитеров вытащил ее за волосы из койки и подтолкнул в направлении ванной, а второй достал объемистый пакет:

– Не переживайте вы так, Сергей Иванович! Мы ваши компаньоны. А вот, как и договаривались, товар – там все расписано, что, почем и сколько.

– У меня нет сейчас денег, еще с прошлой партии не раскрутился.

Жилин дрожащими руками натянул халат и попытался было включить свет, но его тут же остановили:

– Не надо, темнота – друг молодежи. А что касаемо товара, так ведь мы компаньоны и поверим в долг. Ну, скажем, на неделю. Какой нынче день-то? – Визитер посмотрел на часы, и стало видно, что рука у него напоминает клешню огромного краба-трупоеда. – Так вот, в следующий понедельник вы, Сергей Иванович, получите новую партию и отдадите должок за старую. Ну а не сумеете, не обижайтесь – включится счетчик. Тик-так-тик-так! – Незнакомец засмеялся, и Ломоносов похолодел:

– Да ведь здесь товару столько, что за месяц не перелопатить, вы же меня просто раком ставите!

– Э, Сергей Иванович, и не начинали даже. – Незваный гость смех оборвал и подошел к Жилину вплотную. – Упритесь рогом, благо все дискотеки в районе под нами. Ну а если пробивка какая, говорите, что прикованы к Колуну, и вопросов точно не будет.

От незнакомца исходил запах хищного зверя – едкого пота, смешанного с мускусом. Внезапно осознав, что именно эти клешни вырезали у Кабульского печень, Ломоносов обессиленно опустился на кровать.

– Нет уж, в эту тему я вписываться не буду!

– Сергей Иванович, вы натурально не понимаете. – Второй незнакомец дружески похлопал Жилина по плечу и неожиданно громко прищелкнул пальцами, словно намеревался сбацать фанданго. – Вас же никто не спрашивает. Мы ведь компаньоны теперь, а уйти от нас можно лишь одним путем, – в его руке вдруг что-то щелкнуло, и отточенная сталь испоганила жилинский халат как раз в районе печени, – вот таким.

Сергей Иванович, вскрикнув, схватился за прорезанный шелк, а потрошитель оскалился:

– Лучше не огорчать нас и оправдать оказанное доверие. Ну, доживем до понедельника.

Незваные гости бесшумно исчезли. Бросившись к окну, Ломоносов заметил лишь огни стремительно отъезжавшей лайбы.

«Отлично начинается неделя… твою мать». Он вдруг почувствовал всепоглощающее желание отлить, однако дверь, ведущая к удобствам, была закрыта, и пришлось стучаться.

– Вера, открой, это я.

– Господи, кто это?

Завернувшись в махровое полотенце, Котяра скорчилась на дне ванны, и тело ее сотрясала мелкая непрекращающаяся дрожь.

– Так, знакомые.

Жилин подскочил к унитазу и, активно включившись в процесс, отчетливо понял, что высшее счастье на земле – это опорожненный мочевой пузырь, по сравнению с которым оргазм – это тьфу.

– На хрен такое знакомство! – Котяра быстро укрыла прелести под стодолларовым комбидресом, натянула чулки и, надев «резиновое» платье, схватилась за пропитку. – Не провожай, я сама.

Было слышно, как, спотыкаясь, она промчалась вниз по лестнице, и, посмотрев в окно на удаляющуюся любовь, Жилин покачал головой: что-то уж слишком быстро рвала она когти, – видимо, перессала не на шутку. Да и сам-то он не лучше – тоже чуть не обделался. Особенно когда перо расписало шелк в миллиметре от его кожи, ощущение не из приятных, врагу не пожелаешь.

«Что же делать-то, блин?» Сергей Иванович никогда лохом не был и понимал, что захомутали его крепко, а работать на дядю он не собирался. Самое страшное в жизни – это неотданный долг, да еще с включенным счетчиком. Ему вдруг совсем некстати вспомнился зоновский педераст Наташка. Спавший на полу у параши, не имевший права сидеть за столом – презираемый всеми изгой, дошедший до своего бедственного состояния, между прочим, из-за неотданного долга. Вечерами после отбоя все желающие делали из него «акробата», а потом по традиции били – за пассивность.

От мрачных мыслей Сергей Иванович застонал, и хорошо знакомый ком снова проснулся у него в животе. «Нет, здесь люди серьезные, опускать не станут, просто вырежут печень, как Федору, – и в черный пластиковый мешок. Что же делать-то? Может, подорвать?» Ломоносов обвел взглядом свое какое-никакое жилье, посмотрел на стойку с аппаратурой, вспомнил про дачу в Рощине и вздохнул – жаба душит. Все деньги в наркоте, хату начнешь продавать – засветишься, да и кому нужна хрущоба-то? Нет, это бездорожье. Он не торопясь укрыл ложе страсти покрывалом и в задумчивости уставился на стену, где висел еще с девяностого года веселый календарь с девушками. Январская красотка, раскорячившись похабно на стуле, подмигнула ему, но прелести ее были Жилину нынче до лампочки. Интересовал его апрельский лист, на коем девушка в фате открывала «швепс» самым своим интимным местом, и, отыскав на девичьей ключице телефон, Сергей Иванович хмыкнул: сколько уже раз звонил, а запомнить номер все никак не мог. Наверное, потому, что отзывались по нему менты поганые.

«Ох, непруха!» После ночи, проведенной в обществе Котяры, на душе было пакостно, хотелось вмазаться и забыться, а свершившийся секс внушал смутные опасения насчет своей безопасности. Однако самым хреновым было, конечно, явление незваных визитеров, с ходу испоганивших Жилину халат, а заодно и настроение.

«Ладно, сволочи, мы еще посмотрим». Сергей Иванович без аппетита доел остатки давешнего пиршества, кряхтя оделся и выбрался из полутьмы подъезда на утренний трескучий мороз. Его пробрала дрожь, потянуло возвратиться в прокуренный Ташкент квартиры, однако, вспомнив холодок клинка на коже, он моментально согрелся и заскользил по неухоженному тротуару. Прогулявшись с полчаса, убедившись, что никому нет дела до него, Ломоносов отыскал исправный таксофон, сунул негнущимися пальцами жетон и принялся набирать номер.

– Майор Ступин? Здрасьте, Николай Игнатьич, это Борисов.

Евгений Александрович Хрусталев был хорошим ментом. По российским понятиям, естественно. Непростое это дело – допереть от младшего лейтенанта до полковника и при этом не спиться, не сделаться стукачом и не нажить врагов больше чем положено. Всякое случалось в жизни Евгения Александровича. В свое время он и «под жопу ложил» – регистрировал преступления в липовой книге происшествий, и на партсобраниях хлебной ксивой размахивал, а бывало, и подследственных мордами совал в распахнутый сейф, грохоча по нему, словно кувалдой, бронзовым бюстом железного Феликса, – сознавайтесь, гады, душу выну! А как не «ложить», не махать, не совать, когда приказано к приходу коммунизма искоренить преступность напрочь!

Однако, как бы там ни было, никогда Хрусталев не стучал на друзей, понапрасну жизнь людям не портил и за деньги всякую сволочь не отмазывал. Поэтому, наверное, и допер до полковника без всяких надежд сделаться генералом, зато спокойно ждал того часа, когда заиграет пенсионная труба и позовет его плодить кролей на кровных саблинских полдюжине соток. Правда, до этого волшебного момента нужно было дожить.

Сидя за массивным, наркомовских еще времен, столом, Евгений Александрович думал не о советских шиншиллах, а прокачивал в уме оперативно-розыскные действия по «фараону». В тишине просторного кабинета монотонно тикали часы, ничего дельного в голову не лезло. Посмотрев в окно на стылую темень морозного вечера, полковник поднялся ставить самовар.

Слово-то какое громкое – «ставить». А на самом деле – залить в трехлитровую жестянку раствор хлорки, гордо именуемый водопроводной водой, и воткнуть вилку в розетку, ни больше ни меньше. Это вам не четвертной красавец туляк, сияющий начищенными боками и шумно закипающий при посредстве разношенного хромового сапога.

Наконец забулькало, и едва Хрусталев принялся распивать чаи – из блюдечка, с нарезанной четвертинками ватрушкой, как раздался стук в дверь и пожаловал начальник отдела майор Ступин.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Проходи, Николай Игнатьич. – Хозяин кабинета достал вторую чашку, плеснул заварки и придвинул подчиненному сахарницу. – Сам наливай и рассказывай, по глазам вижу, что есть о чем.

Они знали друг друга давно: когда Хрусталев еще ходил в начальниках отдела, Ступин был у него заместителем и впоследствии занял его место, так что, несмотря на разницу в годах, между ними царило понимание.

– Борисов объявился. – Майор налил кипяток, понюхал и начал прихлебывать без сахара. – Я с ним встречался сегодня. Помните такого?

Еще бы не помнить! Это ведь не кто иной, как сам Хрусталев зацепил его в девяностом, а потом словно эстафетную палочку передал Ступину – владей, товарищ полезный.

– Ну и как он, чем дышит? – Полковник надкусил ватрушку и поморщился от избытка теста. – Вот паразиты, даром что дерут втридорога, так еще и экономят. – И улыбнулся подчиненному: – Ну вещай, не тяни.

– Я не знаю, чем он дышит, – Ступин поставил чашку и вдруг широко улыбнулся в ответ, – но думаю, что на хвост «фараона» он нас выведет обязательно. – И он принялся с энтузиазмом жевать.