Текст книги "Преступление без срока давности"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Стояла душная тропическая ночь, и в этой ночи по карнизу четырнадцатого этажа медленно и бесшумно двигался человек. Он был облачен в камуфляжный комбинезон под цвет розовато-серой облицовочной плитки и такую же маску. Перед углом ему пришлось попотеть, потому что за десять лет независимости карниз успел обветшать. Снизу, с канала, веяло теплой сыростью и запахом гниющих водорослей.

Человек в камуфляже прополз еще пять сантиметров, выгнулся, как нормальные люди не могут, и, приподняв голову, вдруг улыбнулся. Он понимал, что выражение его глаз отчетливо читаемо сквозь мощную оптику, и хотел дать знать – все идет отлично.

…Страшный удар в грудь смахнул его со стены, и, даже не вскрикнув, он полетел вниз. Полет с четырнадцатого этажа занял три с половиной секунды. Ему полагалось бы завершиться брызгами на асфальте, но в городе, зажатом между берегом океана и горным хребтом, происходила вечная путаница с ветрами. С проспекта Независимости непредсказуемо дохнуло, и падающее тело пронеслось в полуметре от осклизлого бетона набережной, чтобы почти плашмя рухнуть в гниющую черную жижу.

Набережная вмиг ожила президентскими охранниками, выскочившими, словно тараканы, изо всех щелей. Несколько человек в черной форме сразу прыгнули в воду. Упавшего выловили и бегом потащили через асфальтированную площадку.

Внезапно клубок тел, катившийся к боковому входу в президентский дворец, распался, и стал виден человек в камуфляже. Мокрый и страшный, в разодранном комбинезоне, он оседал на колени, отдав все силы ради последней секунды свободы. Изо рта и по груди у него текла кровь. Подняв голову, он смотрел прямо в прицел, и его губы двигались, силясь что-то сказать…

Так и не разобрав, что именно, Антон Андреевич Меньшов обычно просыпался – в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем. И уже не пытался заснуть. Осторожно, чтобы не будить жену, вставал с постели и до рассвета сидел в кабинете наедине со своими мыслями. Затем начинался новый день с суетой и заботами, прошлое отодвигалось куда-то вдаль, но, как только наступала ночь, оно возвращалось и смотрело в душу глазами Алешки Горчичника, а для друзей – Скунса. Лучшего друга и напарника, которому он однажды всадил девятимиллиметровую пулю из снайперского ствола.

А что было делать? Идти под трибунал? Застрелиться? Бежать со Скунсом в джунгли и сдохнуть там на пару от рук своих же? Система непобедима. И наверное, вправду виновата во всем. Но как бы там ни было, ведь это он, спецназовец Санька Веригин, всадил тогда лучшему другу в легкое винтовочную пулю и не спился, не сошел с ума, не удавился на подтяжках. И один Бог знает, чего это ему стоило! А Скунс приходит с тех пор во сне – окровавленный, страшный, с немым вопросом в глазах, и не спастись от его взгляда ни водкой, ни афганской дурью, ни легкими деньгами. И если не Меньшову, то кому отвечать за Алешкину седину, выгоревшие от муки зрачки и душу, в которую любимая отчизна харкнула обильно и зелено? Уж во всяком случае, не эта самая отчизна, тихо загибающаяся в демократических корчах. Да что отчизна?.. Есть конкретный человек, конкретно испоганивший Алешке жизнь.

Ответить – своей поганой жизнью.

«И ответит». Беззвучно поднявшись, Меньшов надел халат, легко ступая по зеркалу паркета, направился в ванную. Залез под душ, долго мок под ледяным дождем и, крепко растеревшись полотенцем, прошел к себе в кабинет. Разогрел суставы, потянулся и, восстановив дыхание, уселся в «позу удовольствия» – сосредоточиться на главном. На том, что его занимало последние полгода и должно было сегодня воплотиться в жизнь. Вернее, в смерть. Того самого конкретного человека.

Который часто убивал людей и, может быть, поэтому очень крепко держался за собственную жизнь, ездил в бронированной машине, жил в доме, напоминающем крепость, и нигде не появлялся без охраны – дюжих молодцов из бывшего Седьмого управления КГБ.

Отнять у такого жизнь непросто. Да еще изловчиться сохранить свою и не подставить под удар подчиненных, преданность которых не подлежала измерению в деньгах.

Взрывные устройства с дистанционным способом подрыва не давали гарантированного результата. Лимузин, в котором ездил клиент, напоминал броневик с капсулой-салоном внутри, и для причинения реального ущерба нужен был заряд, способный подкинуть машину в воздух метров этак на пятнадцать-двадцать. Таким образом, возможность устранения объекта появлялась только в тот момент, когда он находился на свежем воздухе. Например, зарядом направленного действия с дистанционным подрывом вроде отечественной ПОМЗ-2 или ОЗМ-4, а лучше всего американской миной «Клеймор Ml 8»…

Однако сектор поражения осколками у них градусов шестьдесят, все живое выкосит – ни подпрыгнуть, ни залечь. А это означало, что наверняка будут ненужные жертвы.

Оставался, правда, еще один проверенный способ – выпасти клиента, поймать в перекрестие прицела его голову или горло (на корпусе возможен бронежилет) и, выбрав мгновение между ударами своего сердца, плавно нажать на спуск. А потом исчезнуть. Однако от профессионалов из Седьмого управления можно и не уйти, а поэтому Антон Андреевич пошел другим путем. Полгода понадобилось на сбор информации, отработку места покушения и близлежащих районов. Плюс способ осуществления акции, оружие, варианты отхода… И вот сегодня все должно свершиться.

– До встречи. – Улыбнувшись, Меньшов взглянул на фотографию клиента, одну из многих, висевших на стене, и, аккуратно повязав галстук, натянул поверх костюма камуфляжный комбинезон. – До встречи…

Мгновенно выхватил нож и, не коснувшись лезвием обоев, располосовал крест-накрест человека в генеральской форме. Пока только на фотографии.

«Друзья узнали, похоронили, пропеллер стал ему крестом». Прибавив газу, Снегирев сделал Борю Рубашкина погромче и, миновав красочное многометровое заблуждение: «Аэрофлот – это ваш шанс летать дешево, надежно и быстро», как-то совершенно непроизвольно добавил от себя: «На тот свет».

Под рев самолетных турбин он заехал на парковочный пятак и, определив «мышастую» в самый центр автомобильного скопища, втер в шевелюру содержимое очередного тюбика красителя-пятиминутки. «А говорят, лучшее средство от седины – лысина».

Брюнет из Снегирева получился еще тот – черный как смоль, с лихим прищуром веселых глаз: не отдашь жену – уведет коня; и, прихватив букет хризантем, он этаким ромалэ двинулся к зданию аэровокзала.

В душном закуте Пулкова-2 народу хватало. Крутые россияне держались чинно и, дабы подчеркнуть личную значимость, громко общались с себе подобными по сотовым трубам. Люди попроще, с букетами и без, гуртом толпились у выхода с таможни, а кое-кто, прижавшись носом к стеклянной стенке, жмурился в смотровую щель и от восторга смачно хлопал себя по ляжкам:

– Абрам! Абрам! Ты же не поверишь – наши таки идут!

Томились милые, напоминавшие валютных, барышни в брюликах, мужской пол косился на их ноги и посматривал на электронное табло, а из толпы, словно лозунги на первомайской демонстрации, выпирали призывы: «Дорогой герр Опопельбаум!», «Мистер Лонгерфильд!», «Равви Израель!».

Таможня давала «добро», менты блюли, и все флаги были в гости к нам.

На выходе их уже ждали. Лихой молодец с мулькой «такси» поверх куртки живо рассаживал фирму по машинам.

Причем не в милые патриотам «Волги» цвета детской неожиданности, а в авто европейского класса, в которых возят пассажиров и за бугром. Но, господа, за все нужно платить, и желательно долларами. А обычному таксярнику – хрен большой и толстый, пусть россиян возит за их рубли. Чужие здесь не ездят.

– Девушка, вот это желтое, пожалуйста.

Выкинув в урну обертку, Снегирев устроился у стенки и как бы не обращая внимания на окружающих, занялся вплотную мороженым: если что, внешность жующего человека запомнить сложнее.

«Ба, знакомые все лица». Едва он добрался до сердцевины из ананасового джема, кисло-сладкой, в палец толщиной, в его поле зрения попала плотная фигура человека по прозвищу Колун. Он был одет в длинную, наглухо застегнутую куртку, и, с минуту понаблюдав за ним, Снегирев понял, что стволы он держит под мышкой и в потайной лодыжечной кобуре, на груди у него находится микрофон, и, стало быть, работает он не сам по себе, а в команде. Колун со скучающим видом посматривал по сторонам, охотно останавливал взгляд на хорошеньких женщинах, но неуклонно возвращал его к выходу с таможни, и было нетрудно догадаться, что он и сам встречал кого-то из-за бугра.

Пустячок, а приятно, – в мороженом неожиданно обнаружилась прожилка суфле – воздушно-земляничного, а в это время открыли проход, и счастливцы, прошедшие шмон, двинулись кто на родину, а кто в гости. Причем отличить гостей от хозяев было совсем несложно. Вроде бы и прикид не лучше нашего, и мужики такие же лысые, и бабы большей частью кривоногие, да только в выражении их глаз светилось что-то особенное. Не убитое жизнью в Совке.

«А вот, похоже, и он». Вытерев пальцы платком, Снегирев заметил, как встрепенулся Колун, и сразу же увидел в проходе двухметрового загорелого амбала, не иначе как Андрея Петровича Ведерникова. Тот желтозубо улыбался и обнимал за плечи – Господи, до чего ж тесен мир! – проститутку Людмилу Ивановну Заболоцкую, видимо, уже отставную. Загорелую до черноты, похорошевшую и заневестившуюся. К парочке сразу же подскочил шибздик в джинсовом костюме, видимо, из ведерниковских подчиненных, почтительно пожал руку шефу, шаркнул ножкой перед его дамой и повел путешественников на стоянку к красному «опель-рекорду».

Следом за ними двинулся Колун со своим обозначившимся напарником – мощным мордоворотом с перебитым носом, не иначе как бывшим боксером. И что самое удивительное, синхронно с ними потянулся на выход и высокий очкарик, внешность которого вдруг показалась Снегиреву удивительно знакомой.

Этот овал лица, эта манера держаться, этот звук шагов… Где он мог видеть эту постановку головы? Из подсознания внезапно выплеснулась память об адской боли. Чуть не застонав вслух, он ощутил ее каждой своей клеточкой, дыхание сбилось, и с замершим сердцем Снегирев вспомнил: белый кафель, режущий глаза свет и сводящая с ума, ни с чем не сравнимая мука. А в редкие минуты просветления это лицо, улыбающееся, и руки, на одной из которых должна быть татуировка. Очень умелые руки…

Дикая, не знающая удержу ярость захлестнула его, захотелось подойти и убить, но тут же, глубоко вдохнув, он напряг диафрагму и усмехнулся: «Спокуха, никуда не денется, еще будет срать костями». Резко выдохнув, он направился к «мышастой», а тем временем «опель-рекорд» вырулил со стоянки и следом за ним потянулся «фольксваген-гольф» с очкастым водителем за рулем, на которого, несомненно, уже положил глаз Колун, стартовавший с отрывом в десяток корпусов на «семьсот сороковой» «бээмвухе».

«На свадебный кортеж похоже». Снегирев не спеша тронулся с места и, держа дистанцию, покатил замыкающим.

«Нет, – подумал он, – скорее на похоронную процессию». В том, что Ведерникова убьют, он не сомневался. Парень затесался не в свою весовую категорию, и выход с ринга для него один – ногами вперед.

Ушли направо на Пулковское, доехали до разрыва у КПП, и только кавалькада развернулась, как заскучавший мудель в белой сбруе, свистнув, замахал полосатой палкой:

– Управление ГАИ, сержант Писькин. Ваши документы.

– Пожалуйста. – Проводив «бээмвуху» взглядом, Снегирев извлек ламинированные бумажонки и, пока мент сличал номера, задумчиво смотрел ему в основание черепа.

«Замочат, как пить дать замочат».

Ему было жаль гражданку Заболоцкую, которую запросто могли убрать как ненужного свидетеля.

– Ну-с, здесь порядок. – Посчитав молчание водителя за знак неодобрения, сержант обиделся и потянулся к шлангу газоанализатора: – А как у вас с СО?

– А как у вас с тарировкой прибора?

Делать перегазовку Снегирев ему не дал, и с СО оказалось все хорошо, в норме. Знак аварийной остановки, огнетушитель и аптечка имели место быть, техосмотр был пройден, и, иссякнув, сержант документы вернул:

– Счастливого пути.

– И вам счастливо. – Снегирев широко улыбнулся и, посмотрев на часы, быстро залез в «мышастую».

«Двадцать минут коту под хвост. За это время кожу можно содрать с человека и заживо повесить на люстре». Резко тронувшись с места, он припустил во всю прыть форсированного двигателя, ушел со Средней Рогатки на улицу Орджоникидзе и, выбираясь на Славу, до пола придавил педаль газа. Раз СО в норме, то можно.

Однако верно говорится в народе: пришла беда – отворяй ворота, в том смысле, что неприятности всегда идут косяком. Не успел Снегирев пересечь Будапештскую, как «мышастую» резко повело влево, со стороны переднего моста раздался частый стук, и при осмотре обнаружилась вещь удивительная – тонкое, бритвенно-острое зубило пробило покрышку и так в ней и осталось, торча длинной стальной занозой наружу.

«Ну, теперь я при зубиле». Снегирев схватился за домкрат, вытащил из машины запаску и занялся проколотым колесом. Приладил на секретную гайку фасонную головку, сверху накинул баллонный ключ и, ощерившись, напрягся:

«Ну, зеленая, сама пойдешь?» Фигушки, если головка и пошла, то по женскому половому органу – хреновенькая сталь смялась, от фасонных эксцентрических отверстий осталось одно воспоминание, и средство от воров на деле оказалось средством от хозяев.

«Это мы, блин, еще посмотрим». Снегирев живо открутил обычные гайки, поддомкратил «мышастую» и принялся с энтузиазмом будоражить колесо, чтобы стальная возмути-тельница спокойствия отвернулась. Ничего подобного, секретное устройство и не собиралось капитулировать, удерживая диск с угробленной покрышкой мертвой хваткой, крути не крути.

«Что-то день сегодня не того. – Снегирев выпрямился, вытер рукавом вспотевший лоб и, вздохнув, посмотрел на часы: – С гражданина Ведерникова уже, наверное, ремни режут или кастрировали наполовину, впрочем, нет, не кастрировали, до Ириновского ехать около часу. А я тут при зубиле с болтом воюю. Постой, постой, ведь правда при зубиле». Он присел на корточки и занялся колесом по новой. Похоже, и на этот раз человеческий гений победил.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

То, что было

Фрагмент восьмой

В ресторане царил полумрак. Ярко освещена была только сцена, на которой голые, как в бане, девушки, взявшись за руки, плавно водили хоровод. Балалаечник, прикрыв срам одним лишь шарфом цвета полкового знамени, лихо наяривал «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», и по всему было видно, что маманя так и не сподобилась.

Народу в ресторации было немного: во-первых, заведение дорогое, а потом, будний день, да еще, наверное, тяжелый, понедельник. В окружении пристяжных чинно ужинал грузинский вор в законе – солидный, убеленный сединами батоно. Пара фирмачей с энтузиазмом рубала осетрину и поглядывала с вожделением на сцену, а у барной стойки тянули свое шампанское путаны не экстра-класса, конечно, но приличные весьма и вяло переговаривались друг с другом:

– Нищак голимый, бля, в натуре, полный облом.

Шалаевский и Петруччио разместились вдалеке от сцены и на мелькание роскошных задниц особого внимания не обращали. Кроме них за столом сидел лысый кавказец по имени Тенгиз и плотный улыбчивый очкарик Борис Васильевич, то ли отставной комитетский, то ли из бывших «помидоров», не разобрать. Пили «Шардоне», ели персики и поначалу о деле не говорили. Наконец Борис Васильевич закурил и, покосившись на кавказца, начал издалека:

– Петя, я знаю тебя как человека слова и дела. – Осознав, что ляпнул несколько не то, он кашлянул и, криво усмехнувшись, продолжил: – Короче, у Тенгиза есть к тебе деловое предложение, очень серьезное предложение. Остались у тебя в загашнике склады с оружием?

– Склады с оружием? – Петруччио сделал удивленное лицо и, откусив персик, стал яростно жевать. – Пусть скажет, что нужно. Конкретно.

Борис Васильевич выпустил струйку дыма и кивнул кавказцу:

– Скажи, Тенгиз.

– Дорогой, нужно оружие, очень много оружия. – Он отставил фужер в сторону и развернул обе ладони к небу. – Ты говори, что есть, я скажу, что надо.

– Так не получится. – Петруччио допил вино, чмокнул губами и качнул головой: – Если я вскрываю склад, ты берешь все, а иначе не катит.

– Хорошо, дорогой. – Тенгиз глянул вопросительно на очкарика, и тот, кивнув подбородком, опустил веки. – Говори, что есть, я записываю.

– Десять тысяч винтовок «маузер». Оружие пристреляно.

– Слушай, дорогой, откуда винтовок столько?

– Немцы воевать начали не с автоматическим оружием, как нас учили в школе, а с обыкновенными винтовками. А после перевооружения сдали старые стволы на склад.

– Ладно, винтовки, хорошо. Давай, дорогой, дальше.

– Шестьсот пистолетов «парабеллум». Семьдесят пулеметов МГ. Двести пятьдесят «люгеров» и примерно столько же «вальтеров». Триста автоматов «шмайсер» первых выпусков, до модернизации, никакой штамповки. Двести противопехотных мин и три миллиона патронов. – Петруччио замолчал и, прикурив «беломорину», глубоко затянулся. – Цены божеские. Двадцать пять баксов за винтовку, «вальтеры» и «люгеры» по тридцатке, «парабеллумы» – сороковник, «шмайсеры» и пулеметы – полтинник, мины по пять долларов. И за каждый цинк – пятнадцать.

– Не так быстро, дорогой, не спеши, дай я посчитаю. Что-то дорого берешь за старый хлам.

– Не хочешь – не бери. – Петруччио широко улыбнулся и, подмигнув Шалаевскому, начал подниматься. – Пойдем отсюда, брат, нас здесь не понимают…

– Э, подожди, дорогой. Борис Васильевич, скажи ему, пусть подвинется.

– Петя, побойся Бога, скости процентов пять.

– А ты, Борис Васильевич, себе сколько берешь на карман?

– Как посредник и организатор перевозки – десять процентов, верно, Тенгиз?

– Верно, верно, дорогой. Без ножа режете меня. Петя, дорогой, сбавь пятнадцать процентов возьму все.

– Ладно. – Петруччио загасил окурок и, глотнув «Шардоне», прополоскал рот. – Деньги в течение трех дней. Бабки против склада. И вывози как знаешь.

– Хорошо, дорогой, я сейчас считать буду. – Тенгиз долго шевелил губами, потом звонил кому-то по сотовому и наконец довольно распушил усы. – Дорогой, деньги есть, склад берем через три дня, когда придут машины.

– И вот еще что, – Петруччио посмотрел Борису Васильевичу в переносицу и, сощурившись, перевел взгляд на Тенгиза, – деньги передашь мне в условленном месте, взамен получишь карту, на которой и отмечен склад. И если попробуешь кинуть меня, пожалеешь.

– Тенгиз, он не шутит. – Борис Васильевич тяжело вздохнул и помахал рукой халдею: – Пожалуйста, счет.

Ночью прошел дождь, и на еловых лапах дрожали, переливаясь, капельки влаги. Грибов вокруг было хоть косой коси – белых, красных, крепких, червивых, – и, когда двинулись бором, Шалаевский тронул Петруччио за рукав:

– У тебя пакета, случаем, нету? Боровиков бы набрать на жареху.

– Боровиков? – Тот не сразу понял и внезапно рассмеялся, но получилось как-то невесело. – Не до грибов нам, брат. Дай Бог, чтобы все прошло нормально, сам знаешь – зверье…

Скоро они вышли на лесную дорогу и, отмахав с километр, остановились на поляне у огромного замшелого валуна, глубоко вросшего в землю.

– Шмаляй сразу, если что. – Вытащив «гюрзу», Шалаевский клацнул затвором, сдвинул на живот кобуру с офицерским самовзводным наганом и, ежась от сырости, подался в словник. – Всегда прав тот, кто стреляет первым.

– Аминь. – Дослав патрон в казенник пэсээма, Петруччио сунул ствол в карман, а в это время послышался рев моторов и из-за поворота блеснули фары головного грузовика.

«Святой Георгий с нами». Тенгиз пригнал два крытых «ЗИЛа». Вместе с ним приехал Борис Васильевич и четверо здоровенных кавказцев, мрачных, с настороженными взглядами и, как сразу определил Шалаевский, в бронежилетах под кожаными куртками.

– Где деньги? – Петруччио выплюнул окурок и, развернув ириску, сунул ее в рот. – Время дорого.

– Эй, сюда давайте. – Тенгиз махнул рукой, один из кавказцев принес кейс и, раскрыв его, отошел. – Пожалуйста, дорогой, считай. А карта где?

– Будет карта. – Петруччио дружелюбно улыбнулся и принялся потрошить каждую упаковку стобаксовых. – Тенгиз, вот эти две «котлеты» левые, ты можешь заменить?

– Ошибка вышла, дорогой, сейчас исправим. – Тот вытащил две пачки «зелени», обменял и требовательно протянул руку: – Верно все? Склад теперь давай, дорогой.

– Он помечен синим крестиком. – Быстро достав скатанную в трубочку карту, Петруччио развернул ее.

В это время Шалаевский заметил, как один из кавказцев потянул из-за пояса ствол – то ли «браунинг» образца 1903 года выпуска, то ли ТТ, внешне они похожи, как родные братья. Шуточки закончились.

Он мгновенно выхватил «гюрзу», чудо климовских умельцев автоматом снялось с предохранителя и с легкостью прошило насквозь одетого в бронник джигита.

– Давай! – Взмахнув рукой, Тенгиз бешено закричал, сыны гор схватились за стволы, а Шалаевский уже стремглав смещался в сторону солнца, накладывая им на глаза подсветку и не прекращая стрелять на бегу.

«Козлы черножопые! – Не израсходовав и половины магазина, он завалил всех четырех бойцов и с наслаждением всадил пулю дернувшемуся рвануть когти Борису Васильевичу: – Гнида четырехглазая!» В то же время он ни на секунду не выпускал из виду Тенгиза, который сунул было руку в карман, но тут же согнулся и, прижав ладони к паху, тяжело ударился лицом о землю. Это Петруччио не раздумывая, как и учили, разворотил ему мужскую гордость парой игольчатых, калибра пять сорок пять, пуль со смещенным центром тяжести.

И сразу наступила тишина, только надоедливо зудели комары, голосили потревоженные птахи да стонали, истекая кровью, подстреленные.

– Ты, пес, не знал, что жадность порождает бедность? – Петруччио с силой пнул Тенгиза в раненое место, тот, хрипло вскрикнув, потерял сознание, а Шалаевский шумно высморкался.

– Дети гор не терпят компромиссов. Или все, или ничего.

Вдвоем они подтащили неподвижные тела к машинам, стрельнули пару раз по бензобакам и, покурив, выщелкнули хабарики в парящую лужу у колес – взвейтесь кострами…

Взвилось изрядно – на поляне расцвело ревущее пламя, небо затянуло копотным вонючим дымом, и только поджигатели вышли за опушку, как позади грохнуло дуплетом на всю округу так, что, сорвавшись в воздух, пернатые рванули во все стороны на бреющем.

«Салют павшим героям». Обломав травинку, Шалаевский сунул ее между зубов и, заметив только что вылупившийся из-под мха боровичок, крепенький, еще цвета кофе с молоком, внезапно остановился:

– Петя, смотри, какой красавец, его сырым сожрать можно. Давай, может, пообщаемся с природой? Костерок запалим, грибков пожарим, а? На веточке…

– Запалили уже, – кивнул тот на едва различимый за деревьями столб дыма и, нахмурившись, сплюнул. – Мясо, блин, на ребрышках… И вообще, брат, хватит нам землю носом рыть, по лесам шастать. Теперь, с такими бабками, можно поинтересней чего придумать. Есть одна тема…

СЛУЖЕБНОЕ ДОНЕСЕНИЕ

За период… криминогенная обстановка в городе характеризуется усилением активности ОПГ, возглавляемой объектом "К". Основным направлением ее деятельности является изготовление и сбыт синтетических наркосодержащих веществ. Причем имеются проверенные данные о причастности ОПГ к фактам убийства конкурентов, а также к силовому прессингу на не желающих сотрудничать наркопартнеров.

Так, вор в законе Чалый был кастрирован на собственной яхте, подвешен за ноги на мачте и отпущен в плавание на виду у большого скопления зрителей. У преступного авторитета по кличке Жид была вырезана печень, после чего на глазах его подельников ее скормили бродячей собаке. Законник Сява был изнасилован лыжной палкой (по существу, посажен на кол), что привело к смерти от внутреннего кровоизлияния. Процесс был заснят на видео, и запись отправлена жене покойного. Крупный наркоделец Рыжий, будучи накормлен лангетом из собственной ягодицы, сразу же прекратил конкурентную борьбу и ныне проживает за границей.

Таким образом, происходит быстрая монополизация рынка синтетических наркотиков, что, в свою очередь, ведет к усиленному развитию ОПГ, которая, по непроверенным косвенным данным, обладает значительными денежными средствами, имеет устойчивые связи в МВД и властных структурах, а также развитую агентурную сеть, разведку, контрразведку и аналитическое подразделение. Уже в настоящее время ее статус достаточно высок, чтобы с ней считались преступные сообщества Москвы и регионов. Этому в немалой степени способствует и личный авторитет объекта "К", который характеризуется исключительной жестокостью, цинизмом и пренебрежением к человеческой жизни, о чем говорят нижеследующие эпизоды его преступной деятельности.

Так, во время встречи с лидерами тульской ОПГ он устроил драку и собственноручно зарезал Пашу Брянского, вора в законе, вместе с двумя телохранителями. Не поделив с чеченами рынок сбыта, он в упор расстрелял Мусу Дзалаева, крупного авторитета, отрезал голову и, начинив ее взрывчаткой, послал подельникам покойного. От взрыва погибло восемь человек, почти все руководство ОПГ. Когда УНОН прикрыл одну из фабрик объекта "К", машину с арестованными «кустарями» взорвали из гранатомета, а наутро отвечавший за операцию начальник отдела был найден мертвым. Смерть наступила от передозировки наркотика.

Согласно агентурным разработкам, словесному портрету и фотороботу, объект "К" идентифицируется как майор подразделения «Дзета» Пятого управления ГРУ Шалаевский Лаврентий Павлович, объявленный в розыск по пределу, то есть подлежащий уничтожению на месте.

Учитывая все вышеизложенное, полагаю:

1. По своим психофизическим данным и социальному статусу объект "К" полностью подходит для участия в программе «Восток – Запад».

2. Созданную им наркоструктуру было бы полезно использовать в рамках этой же программы как дополнительный источник финансирования. Васнецов.

Резолюция начальства: в компьютер не заносить.

Васнецову к исполнению.

– Если вопрос назрел, его надо решать, и решать в корне. – Усмехнувшись, Шалаевский подмигнул Петруччио и, съехав с надувного матраса в воду, двинул кролем к плавучему бару, на котором среди залежей фруктов и батареи бутылок затерялась сотовая труба. – Тем паче что вопрос этот половой.

Они уже давно предавались водным процедурам – исходили потом в русской парной, мокли в пузырящейся неге джакузи и теперь, потягивая коньячок, плавали, как дерьмо в проруби, по подсвеченной изнутри глади бассейна. Да, хорошую баню задвинул Шалаевский в своем трехэтажном дворце, что высится за бетонными стенами на самом берегу лесного озера!

Итак, программа-минимум была – справить половую нуждишку, а если брать по-крупному, по максимуму, как говорили большевики, то очень хотелось накопить побольше деньжонок, завязать с наркотой и свалить куда-нибудь к чертовой матери. Не важно куда, лишь бы отсюда подальше, от отечества любимого…

– Ну, кого изволите? – Шалаевский легко выбрался из бассейна и, плюхнувшись голым задом в шезлонг, глянул на Петруччио: – К кому лежит ваша душа и на кого стоит ваш член?

– Ты, брат, поэт, куда там Бродскому. – Тот хватанул коньячку и, скушав виноградину, плюнул косточкой прямо в бассейн. – Мне все равно, один фиг, дешевка, порево.

– Ну не скажи, Люська, к примеру, трахается очень даже. – Шалаевский сделал похабный жест и, набрав номер, оскалился. – Меринда? Чем занимаешься, рыжая? А-а, сама с собой, тоже хорошо, полезно для здоровья. Может, лучше «карусель» закрутим? Нет, сладкая, одной тебя нам мало, прихвати подружек парочку. Да, чтоб были без фокусов, трехпрограммные. Только Настю эту с подиума не надо – прошлый раз о ее лобок чуть не порезался, пусть в рационе жирность повышает. Ладно, не скули, будет тебе за бензин компенсация, давай не спи, а то сперма на уши давит.

Отключился, подмигнул Петруччио:

– Будут через час, можешь разминаться. – И позвонил «вратарю», бойцу на входе: – Глот, приедет красный «сто-девяностый», пропусти и лакшовкам скажи, пусть двигают прямо в баню.

– Есть, босс. – Отставной старлей-афганец, ухмыльнувшись, трубку повесил, а Шалаевский плюхнулся в бассейн и, пронырнув до бара, махнул рукой:

– Греби сюда, давай-ка вмажем в унисон… Вмазали, повторили, зажевав мангустаном, налили по новой и перевели дух, только услышав цоканье каблучков по мозаичной плитке.

– Физкульт-привет, водоплавающие. Не надоело еще у жопу мочить?

На краю бассейна шикарно раскорячилась незнакомая скважина, две другие светились ляжками чуть поодаль, и Шалаевский пьяно осклабился:

– А Меринда где? Рыжая…

– У ней приступ месячных. – Одна из телок вдруг раскатилась хохотом и, паскудно приплясывая, принялась задирать подол. – А я разве хуже? Посмотри, какая есть у меня штучка. – Она вдруг склонилась к Шалаевскому, и последнее, что он увидел, был электропарализатор в ее руке.

Две иглоподобные стрелки вонзились ему в грудь, и напряжение в пятьдесят киловольт напрочь вышибло из него хмель и остатки сознания… Пришел в себя Шалаевский от невыносимой головной боли. Казалось, что в мозгах засела раскаленная заноза, и, крепко зажмурившись, он хотел было прижать ладони к вискам, но не получилось – руки были связаны.

«Что за хреновина?» Он через силу открыл глаза и сразу понял, что сидит в кресле, с заклеенным ртом и стреноженными конечностями, беспомощный, как парализованный импотент. С потолка лился люминесцентный свет, он отражался от выложенных кафелем стен и оттеняя бледность щек Петруччио, расположившегося в связанном виде напротив.

– Ну что, купальщик, оклемался?

Шалаевский с трудом повернул голову и увидел осанистого человека в белом халате.

– Тогда послушай, только внимательно, потому что разговор этот первый и последний. – Он подошел ближе, и в воздухе запахло хорошим парфюмом. – Моя фамилия Шагаев, по званию я генерал-полковник федеральной безопасности, по должности начальник управления. Это чтобы понятно было, с кем имеешь дело. Ну а кто ты, тоже не секрет – бывший майор подразделения «Дзета» Шалаевский, на которого повешен «сторожевик» с красной меткой, то бишь расстрел на месте. Плюс криминальные художества за последние два года, так что жизнь твоя не стоит и гроша ломаного.

Он изобразил подобие улыбки и, взявшись за спинку кресла, подкатил его к зарешеченному, с двойными стеклами окну.

– Вон то серое здание видишь? Это морг. Ты вообще-то находишься в спецбольнице бывшего управления по защите конституционного строя, раньше их называли психушками. Так вот, по идее у тебя есть два пути – или прямиком в это серое здание невостребованным трупом, или к дружкам твоим из ГРУ. Уж не знаю, что они там с тобой сделают: может, «куклу», может, выпотрошат заживо. – Он внезапно весело рассмеялся и, содрав с губ пленного скотч, резко развернул каталку. – Что тебе больше нравится, майор?