Текст книги "Дядя Лёша"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Елена Милкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Крабы и хванчкара

Когда через сорок минут на пороге квартиры появился Вадим, нагруженный яркими коробочками, пакетами с соками и большим пластиковым мешком с фруктами, Кристина встретила его уже с улыбкой.

– Обошлось, – сказала она с порога. – Ой, да сколько ты всего притащил!

– Ладно, ладно. – Вадим скинул ботинки и прошел на кухню, где водрузил покупки на стол. – Врач был?

– Да. Сказали, что у бабушки тяжелый гипертонический криз. Сделали укол, прописали кучу лекарств. Главное, удалось довести ее до постели. Она спит теперь. Так что, – Кристина виновато пожала плечами, – на сегодня никакого «Планетария». По крайней мере для меня.

– А значит, и для меня. Давай посидим здесь. Какая разница.

Он встал, чтобы убрать соки, йогурты и прочие продукты в холодильник. Открыл старенький «ЗИЛ» и даже присвистнул от удивления:

– Я вижу, у вас тут настоящая ледяная пустыня.

– Так ведь… – запнулась Кристина. – Стипендию я только двадцатого получу, а пенсия…

– Понятно, – коротко сказал Вадим.

Ни слова не говоря, он оделся и уже на пороге сказал:

– Сумка есть? Да побольше?

– Ну что ты в самом деле… – пробормотала Кристина.

– Не люблю пустоты. Да, кстати, давай сюда рецепты.

Ту ночь они впервые провели на низенькой Кристининой тахте. Несколько раз за ночь Кристина вставала и подходила к бабушке. Та была слаба, но чувствовала себя лучше.

– А твой Вадим молодец, – сказала бабушка, когда Кристина кормила ее на ужин йогуртом с кусочками тропических фруктов. – Сразу примчался. Храни вас Господь и Дева Мария.

Когда бабушка заснула, Кристина с Вадимом закатили настоящий пир. Скромная кухонька давно не видывала такого изобилия. Тут были и крабы, и хванчкара, которую пили, правда, не из хрусталя, а из простых стеклянных стаканов. Но она от этого не становилась хуже.

– Ты прямо как Дед Мороз, – смеялась Кристина, – или как добрый волшебник. Приходишь – и сразу все становится хорошо. А подарков сколько!

– Да нет, я просто спортсмен, – отвечал Вадим.

– Что ли, и мне заняться… Буду как Мартина Навратилова.

– Нет уж, пожалуйста! Лесбиянки не в моем вкусе. Ты лучше рисуй…

– За нас! – сказала Кристина и подняла стакан с рубиново-красным вином.

Они выпили.

Вадим смотрел на счастливое лицо своей девчонки и вдруг почувствовал к ней такую нежность, какой никогда ни к кому не бывало, разве что к маме.

– Слушай, – сказал он, – а ведь у тебя скоро день рождения.

– Ты все помнишь, – улыбнулась Кристина. – Между прочим, не сколько-то, а двадцать один. Дата. Могу теперь в Думу баллотироваться.

– Ну ты и подкована!

– Да у меня же бабушка – великий политик. Она всегда в курсе событий.

– Ну что ж, в честь потенциального члена Государственной думы надо закатить пир. Я приглашаю вас в ресторан, синьорита. Выбор за вами – называйте любой.

– Да я даже не знаю… – смутилась Кристина. – Может, лучше дома посидеть?

– Нет, – покачал головой Вадим. – Никаких этих «дома». Мы должны отметить этот день.

– Тогда Литературное кафе? – предложила Кристина. – Я когда-то была там с мамиными друзьями. Мне очень понравилось. Тихо, уютно, музыка.

– А мне бы хотелось размаха, – сказал Вадим. – Чтобы все видели, какие мы с тобой счастливые. Впрочем, посмотрим, как там будет с финансами.

На это Кристине было нечего сказать – они с бабушкой жили на стипендию плюс пенсия. Кое-что подбрасывала Ванда, Кристинина мама, которая, бросив инженерить, ушла сидеть в коммерческий ларек и теперь бойко торговала разными мелочами у Техноложки. Денег хватало только на самое необходимое.

И ни разу Кристине в голову не пришла простая мысль: откуда у Вадима такие деньги?

Вадим никогда не говорил с Кристиной о финансах, не бывало случая, чтобы у него на что-то не хватило денег, но она ни о чем не спрашивала. Она знала, что Вадим как спортсмен получает деньги от клуба, от Спорткомитета, а может быть, считала, что Вороновы, люди из прекрасного мира, выше таких вещей, как нехватка материальных средств.

До какой-то степени это было верно раньше. Нонна Анатольевна – доктор наук, искусствовед из Эрмитажа, Владимир Вадимович – кандидат наук, преподаватель Университета, – они жили значительно лучше основной массы советских людей. И маленький Вадик представления не имел, что лето можно проводить иначе, как на море, споры возникали только по поводу того, что выбрать – Крым или Кавказ.

И мать, и отец были выездными/а значит, их гардероб разительно отличался от гардероба тех, кто довольствовался мешковатой продукцией фабрики «Большевичка» и стирал в кровь ноги испанскими сапогами, сработанными на «Скороходе».

Эпоха реформ привела к тому, что прежние доходы стремительно приблизились к нулю, и привыкшая к определенному уровню жизни семья оказалась перед неизвестной доныне проблемой – как выжить.

Однако вместе с экономическими трудностями новая эпоха принесла и неизвестные доселе резервы. В один прекрасный день на пороге вороновской квартиры появился благообразный английский джентльмен в добротном темном пальто и с дорогим кожаным портфелем в руках, на верхней крышке которого красовалась гравировка на металле: Samuel P. Walshe Jr.

Любезный мистер Уолш оказался владельцем небольшой, но преуспевающей фирмы, торгующей произведениями искусства. Узнав, что у любезного Владимира Вадимовича Воронова есть большая коллекция картин его отца, он пришел с предложением купить несколько картин, которые он затем выставит на аукционе Сотби.

Такие предложения поступали Вороновым и раньше, но они никогда не откликались на них. Во-первых, денег и так хватало, а во-вторых, валюту все равно забирал ЛОСХ (Ленинградское отделение Союза художников), выплачивая владельцам лишь мизерную сумму в рублях. Но теперь ситуация изменилась.

Мистер Уолш провел у Вороновых два приятных вечера, посвященных возвышенным беседам об искусстве, после чего со стены были сняты две картины – «Уголок Васильевского острова» и «На даче».

– А сколько вы хотите за эту? – спросил англичанин, указывая на висевшую в гостиной картину «Женщина с петухом».

– Эта картина не продается, – покачал головой Воронов-старший.

– Пять тысяч фунтов, – сказал мистер Уолш.

– Нет-нет, вы не поняли. Я не собираюсь расставаться с этой картиной.

– Что ж, извините, – сказал англичанин и удалился, увозя в такси купленные полотна.

Так они и жили овеществленным трудом предков, как высокопарно выражался отец. И им удавалось сохранять тот же уровень жизни, что и до… Однако через год, когда деньги вышли, снова появился корректный мистер Уолш и снова повел разговор о «Женщине с петухом». Но Вороновы держались.

– Понимаете, это портрет моей матери, – пытался объяснить англичанину Владимир Вадимович. – В сорок первом они сняли дачу в Левашове, здесь, под Ленинградом, там отец и начал писать картину. Заканчивал, когда уже началась война… А зимой мамы не стало. Эта картина мне дорога. Кроме того, это, по-моему, лучшее произведение отца. Я не могу с ним расстаться.

– Шесть тысяч фунтов, – вместо ответа произнес мистер Уолш.

На этот раз он увез несколько акварелей и средней величины полотно «Яхты на Финском заливе» – за одну «Женщину с петухом» он предлагал в шесть раз больше.

И вот теперь мистер Уолш позвонил снова. Сказать по правде, Вадим отчасти ждал его звонка. Приближался день рождения Кристины, и ему не хотелось ударять в грязь лицом. Он уже привык к роли супермена.

Родители жили в Комарове, где не было телефона, и Вадим взялся встретиться с англичанином сам.

Неутешительная динамика

– Ну что, Воронов, скорее всего, на Кубок Кремля ты не поедешь. По крайней мере, в этом году. – Тренер положил руку Вадиму на плечо.

– Что? – Вадим не поверил своим ушам. – Почему?!

– Сердце пошаливает у тебя, не вытягиваешь. – Ник-Саныч смотрел на Вадима серьезно и с очевидным сочувствием.

– Да какое сердце! – вскипел Вадим. – Я в нормальной форме.

– А надо быть в прекрасной, – улыбнулся тренер. – Я понимаю, это неприятно, горько. Да. Мне тоже не хотелось бы терять такого мастера, но… – Он развел руками. – Тут я бессилен. Тебе кажется, что ты в нормальной форме, мне тоже так кажется, а техника говорит другое. С кардиограммой не поспоришь.

– Какая кардиограмма? – Вадим сжал кулаки. – Это Челентаныч наплел!

– Во-первых, не Челентаныч, а Павел Адрианович, – наставительно сказал тренер. – А во-вторых, от него тут мало что зависит. Показания приборов – вещь объективная. Не расстраивайся, Воронов. Надо тебе последить за здоровьем, а там, глядишь, еще успеешь взять свое.

– Но, Ник-Саныч, – взмолился Вадим. – Ну, может быть, не надо, а… А вдруг это случайный сбой, ну случилось что-то, не знаю я. Давайте еще раз проверим. Я завтра же пойду в ВФД, пусть они меня на велоэргометре проверят.

– А что это даст? В карточке у тебя четко видна динамика. Неутешительная, между прочим. Ну, хорошо, – согласился тренер. – Сегодня отдохни хорошенько. Завтра пройдешь обследование. Но этот результат будет решающим.

Тренер ушел, а Вадим тут же бросился на поиски спортивного врача.

– Адрианыч! Что за дела?

– А, ты, Ворон… – Врач притворился удивленным. – Что ты какой-то взъерошенный?

– «Взъерошенный»?! Твою мать! Что там за дела с кардиограммой? Ты что, решил меня в запас сдать?

– Почему сдать? – пожал плечами Адрианыч. – Просто тебе вредны сейчас сверхнагрузки… по медпоказаниям… – Он помолчал, а потом взглянул Вадиму в лицо и сказал тихо и значительно: – Я же предупреждал тебя. Подустал ты, Воронов. Ты меня не послушал, отругал даже… А врачей надо слушаться…

– Ага. – Вадим стиснул зубы. – Вот, значит, что. Так чего же ты теперь хочешь?

– Я? – с демонстративным удивлением поднял брови спортивный врач. – Ничего. Хочу, чтобы ты, Воронов, был здоров. Не болел.

Вадим едва сдерживал себя, чтобы не заехать врачу по физиономии – тогда ему не видать Кубка Кремля как своих ушей. Он только стиснул зубы и посмотрел на врача, который спокойно смотрел ему в глаза, и только где-то в их глубине играла едва заметная усмешка: а ловко я тебя, а?

– Так, – разом успокоившись, сказал Вадим, – Я говорил с Ник-Санычем. Он разрешил еще один тест на велоэргометре. Все должно быть в норме. Понятно?

– Ну, это не в наших силах, – развел руками врач. – Показания приборов – это объективность. Или ты хочешь, чтобы я проник в кабинет функциональной диагностики и велоэргометр подправил? Этого я сделать не могу.

– Чего ты хочешь? – тихо спросил Вадим, пристально глядя на Челентаныча и вкладывая в свой взгляд все презрение и ненависть, которые, казалось, отскакивали от круглой физиономии его собеседника, как теннисный мячик от стены.

– Сколько ты получаешь сейчас? Четыреста в месяц? Вот и принеси. Всего какая-то месячная получка… Тьфу и растереть. Ты же богатый и красивый, Ворон. Это тебе… фьюить!

– Хорошо, – мрачно ответил Вадим, снова делая усилие, чтобы сдержаться. – Через два дня я прохожу тест, после этого получаю деньги и отдаю. Идет?

– Нет, – сокрушенно покачал головой врач. – Так не получится. Ты пройдешь тест, попадешь на Кубок, дай Бог, выиграешь… и забудешь про Павла Адриановича. Что ты там потом получишь, это прекрасно. Но мне, – он сделал паузу и посмотрел Вадиму в глаза, отчего ему пришлось задрать голову, поскольку Ворон был выше него почти на целую голову, – ты должен не потом, а сейчас. Завтра, в крайнем случае – послезавтра.

Вадим не сказал больше ни слова, а только повернулся и вышел.

 
– У ног ее – две черные пантеры
С отливом металлическим на шкуре.
Взлетев от роз таинственной пещеры,
Ее фламинго плавает в лазури,
Я не смотрю на мир бегущих линий,
Мои мечты лишь вечному покорны.
Пускай…
 

– Да ты совсем не слышишь меня! Вадим, что с тобой! – Кристина отбежала на несколько шагов вперед и повернулась к Вадиму, загораживая ему дорогу. – Ну что ты сегодня такой мрачный? Тебе не нравятся стихи?

Вадим посмотрел на улыбающееся, веселое лицо Кристины, и на миг даже мелькнула мысль – взять и рассказать ей все. Про Челентаныча, про то, что в тот день он ее не спас, а сбил и чуть не бросил на дороге, про то, что он совсем запутался и ему срочно, очень срочно нужно найти большую сумму денег. Он смотрел в счастливые зеленые глаза и понял, что не может.

Неспособность признаться в собственной слабости – тоже слабость. Ну так что ж?

Он мрачно усмехнулся и сказал:

– Давай помолчим.

Он чопорно взял Кристину за руку, и они пошли дальше. Вадим молчал, и Кристина боялась нарушить молчание.

Она любила его. И он был не только прекрасным, но и романтическим, даже таинственным. Она не понимала его до конца. И боялась спрашивать. Потому что в тех редких случаях, когда она осмеливалась спросить его о чем-то личном, Вадим с улыбкой смотрел на нее и отвечал только: «До чего же женщины любопытны!»

Кристине казалось, что за всем этим скрываются какие-то неведомые ей глубины. Он был не такой, как все остальные, существо из другого теста.

Бывало и по-иному. Когда они вместе лежали, обнявшись, он бывал близким, родным, теплым. Но потом отдалялся и становился чужим, как будто душа его витала где-то в совершенно иных сферах. Вот и сейчас он закрылся от нее – и сколько она ни старалась, ей не удавалось пробиться через глухую завесу, которую он воздвиг вокруг себя.

– А у нас сегодня на истории искусств говорили о Рафаэле. Представляешь себе, оказывается, Сикстинскую мадонну он писал с содержанки, которая тянула из всех деньги и вообще была отнюдь не ангел.

– Ох уж эти искусствоведы! – насмешливо ответил Вадим. – Все бы им покопаться в грязном белье. Терпеть не могу. Это, в конце концов, личное дело художника, что и с кого он пишет. Его частная жизнь. Я помню однажды знакомые матери обсуждали отношения Рембрандта с Саскией. Четыреста лет, как этих людей нет и в помине! Но их личная жизнь до сих пор кого-то волнует! Не дай Бог стать знаменитым, тоже будут докапываться, когда, и где, и с кем. Лучше уж помереть простым смертным.

– Но ты же уже знаменитый, – засмеялась Кристина. – Сколько раз тебя узнавали на улице! Знаешь, я так горжусь тобой!

– Нечем гордиться. Обычный человек, такой же, как и все, – сурово ответил Вадим.

Он рисовался. Ему тоже было приятно, что его узнают.

– Но ведь они не знают того, что знаю я! – говорила Кристина, и глаза ее горели. – Они знают только, что ты классный теннисист, а я еще знаю, какой ты благородный, какой сильный. Если что-то случается, вдруг приходишь ты и все становится хорошо. Я рядом с тобой ничего не боюсь. Вот бабушка заболела, а теперь поправляется. Ты приходишь, и как будто солнце взошло… Я, наверно, очень бессвязно говорю. А Лида…

– Ой, только не про Лиду.

Когда они подошли к Гостиному двору, Вадим сказал:

– Пеппи, ты прости меня, но я не смогу тебя сегодня проводить. У меня очень важная встреча.

– Конечно, я прекрасно дойду сама, – с готовностью ответила Кристина и остановилась. – А что?..

– Ничего, – ответил Вадим и внезапно для самого себя привлек ее к себе и прижался губами к ее губам.

– Вот стыдобушка! – раздался рядом с ними пронзительный голос. – Распустились тут с этим сексом своим!

Вадим поднял голову.

– Эх, тетка… – только и сказал он.

«Женщина с петухом»

Мистер Уолш явился точно к восьми.

– Добрый вечер, мистер Воронов, – улыбнулся он безупречной западной улыбкой. – Счастлив снова видеть вас.

– Добрый вечер, – выжал из себя вежливую улыбку Вадим.

Они прошли в гостиную – у Вороновых особо почетных гостей не было принято принимать на кухне. На столе уже стояла бутылка хорошей мадеры, два хрустальных бокала, лежало печенье, фрукты.

Англичанин с удовольствием огляделся.

– Люблю бывать в вашем доме, мистер Воронов, – заметил он. – Это такой контраст тому, что я вижу на улицах. В вашем городе все рушится. Я просто поражаюсь, как можно привести в столь несчастное состояние такой красивый город. Могу только воображать, каким был Петербург сто лет назад…

– Денег нет, – развел руками Вадим, – чтобы поддерживать здания.

– Да, в этом ваша проблема, – согласился мистер Уолш. – Но вот тут я готов немного помочь. – Он мягко улыбнулся Вадиму, но тот только мрачно взглянул на англичанина, догадавшись, о чем именно сейчас пойдет речь. – Я взвесил все «за» и «против», – продолжал тот, – и пришел к выводу, что я могу, даже просто обязан, предложить вам восемь тысяч фунтов стерлингов за прекрасное произведение вашего достойного дедушки. Я говорю о картине «Женщина с петухом».

– Вы не поняли, – сказал Вадим и разлил мадеру. – Эта картина не продается. Родители, наверно, говорили вам, что это единственный сохранившийся портрет моей бабушки. Она вскоре трагически умерла.

– О да, блокада, я слышал. Ужасно, – кивнул мистер Уолш, смакуя мадеру. – Варварство. – Он помолчал. – И все же все имеет свою цену. Кстати, мадера у вас очень недурна. Вам приходилось бывать в Испании?

– Нет.

– Так вот, в Испании лишь немногим лучше. Впрочем, я, пожалуй, предпочитаю порто.

Они помолчали.

– Мне очень жаль, что мы не можем договориться, – сказал мистер Уолш, аккуратно счищая ножом кожицу с яблока «симиренко». – Но я уверен, договоренность все же будет достигнута.

– Ну а что еще вы хотите посмотреть? – не выдержал Вадим. Он очень рассчитывал на этот визит – пусть бы англичанин взял что угодно, пусть даже «Дачный домик на взморье», но только не «Женщину с петухом».

– К сожалению, – медленно, так, что каждое слово звучало веско и тяжело, сказал мистер Уолш, – в настоящее время меня интересует только одна картина Вадима Воронова. Та, о которой я уже упомянул.

«Сволочь! – вопило все в душе Вадима. – Сволочь. Измором хочет взять!»

Мистеру Уолшу нельзя было не отдать должное. Он очень хорошо разбирался в людях, в том числе и в тех, кто живет в этой варварской России (хотя не раз громогласно утверждал, что ничего здесь не понимает). Ведь, по сути дела, все люди устроены одинаково, а если наступает настоящая нужда, то как бы они ни цеплялись за наследие предков, фамильные ценности, память о покойных родителях и тому подобные вещи, нужда сделает свое. И сейчас он успешно работал в России, где обладатели художественных ценностей были готовы отдать их за десятую часть того, что они реально стоили на мировом рынке.

У него было особое чутье, вот и сейчас, хотя никто не рассказывал да и не мог рассказать ему о денежных затруднениях Вадима, он безошибочно понял: парню нужны деньги, и немедленно! Тут стоило поработать.

– Так что спасибо за угощение, было очень приятно повидаться. – Англичанин поднялся. Сейчас уйдет. А деньги?!

– Мистер Уолш, – как можно спокойнее сказал Вадим, – как долго вы пробудете в Петербурге?

– Ну, я планирую пробыть тут еще три-четыре дня, – любезно ответил англичанин. – Но, возможно, задержусь и чуть, дольше. У меня ведь билет первого класса, который я могу менять, – объяснил он. – Я вам зачем-то нужен? – Он пристально посмотрел на Вадима!

– Собственно… – Вадим замялся, ведь нелегко даже в самом безвыходном положении взять и попросить у почти незнакомого и несимпатичного тебе человека большую сумму денег. – Я хотел… Я попал сейчас в такие обстоятельства…

Мистер Уолш слушал Вадима совершенно бесстрастно, не пытаясь прийти к нему на помощь, хотя, по-видимому, прекрасно понимал, что сейчас последует.

– Мне нужна на три дня, максимум на четыре, некоторая сумма, – пересиливая себя, продолжал Вадим. – Сумма для меня довольно большая. Мне нужно пятьсот долларов. Я должен получить деньги от клуба в самые ближайшие дни, но эта сумма мне нужна раньше, так что я уверен, что смогу отдать вам эти деньги до вашего отъезда.

– Понимаете, – улыбнулся англичанин. – Я немного познакомился с обычаями в вашей стране. Здесь принято давать в долг и не спрашивать, на что они пойдут, без процентов и очень часто даже без расписки. Я не раз слышал от людей, с которыми встречаюсь, что их, как у вас теперь говорят, кинули и обули. Извините, я не хочу, чтобы кинули меня.

– Но я дам расписку! – воскликнул Вадим.

– Расписка, не заверенная у нотариуса, – это символ, который годится только на небольшие суммы. – Англичанин снова улыбнулся. – Я готов дать вам деньги под залог.

– Под залог чего? – холодея спросил Вадим, поскольку начинал догадываться.

– Под залог картины «Женщина с петухом», – ответил мистер Уолш.

– Но…

– Да, – опередил его англичанин. – Я знаю, она не продается, но ведь вы ее и не продаете. А деньги, как вы сами утверждаете, вы сможете вернуть через три-четыре дня. Так что риска для вас никакого.

– А где гарантия, что вы мне ее отдадите? – спросил Вадим и осекся. Он понял, что уже согласился!

– Ну, я ведь все равно не смогу вывезти картину из России без вашего согласия, – мягко улыбнулся мистер Уолш. – Мы оформляем купчую, все, как полагается: через нотариуса, но действительна она будет только через четыре дня. Принесете деньги, получите Документ обратно. Нет… – Он улыбнулся. – Я доплачу вам до той цены, которую предлагал вам. Вы видите, – он развел руками, – я вовсе не стремлюсь получить у вас это произведение, за бесценок. Вы имеете дело с солидной фирмой.

– А когда можно будет оформить документы? – спросил Вадим.

– Завтра в десять вас устроит?

* * *

– Поздравляю, Воронов. Рад, что обошлось. – Было похоже, что Ник-Саныч был действительно рад. – Я говорил с Павлом Адриановичем. Ты в хорошей форме. Это был какой-то временный сбой. Ты не простужался, ничего?

– Да вроде нет, Ник-Саныч, – ответил Вадим. – Не помню, но кто его знает…

– Иногда и сам не замечаешь, – кивнул головой тренер. – Ну, я рад, что все нормально. Не скрою, мне было жаль терять тебя. Ведь после Кремля будет Шлем. Еще ни один советский теннисист не выигрывал на Большом шлеме. А у тебя все данные.

– Спасибо, – от души поблагодарил Вадим. – Извините, я хотел спросить, что там слышно в клубе? Когда будут деньги?

– Что я могу тебе сказать? Должны быть со дня на день. Ты же знаешь, какая сейчас ситуация.

По спине пробежал неприятный холодок. Вадим слишком хорошо знал ситуацию. Оставалось только перезанять.

Когда закончилась тренировка, Гриша Проценко, выходивший за Вадимом, предложил:

– Слушай, Ворон, не хочешь сходить в казино?

– В казино? Ну и чего там делать?

– Как чего? Играть.

– Да я как-то…

– Да пошли. Минимальная ставка – один доллар. Даже если проиграешь, ничего не стрясется. А так посмотришь.

«А вдруг выиграю», – мелькнула шальная мысль.

В первый миг казино «Гончий пес» Вадиму показалось дешевым, отдавало миром салуна из ковбойского фильма. Сквозь сизую дымную завесу виднелись мужчины в темных пиджаках, склонившиеся над покрытыми зеленым сукном столами. Вадим подал пальто гардеробщику и, небрежно заложив руки в карманы, прошелся по залу. Два стола были оборудованы для игры в рулетку. За двумя другими шла игра в карты. Вадиму хватило беглого взгляда, чтобы понять, что так называемый «Блэк Джек» мало отличается от хорошо знакомого еще со времен спортивных лагерей очка, за игру в которое по ночам гоняли тренеры и грозились отчислением из спортивной школы. За другими столами шла какая-то чуть более сложная игра.

Вадим оглядел игроков – почти все они были мужчины, и не из тех, с кем бы он с удовольствием сел за стол. Желания играть не было. Вадим никогда не увлекался азартными карточными играми. Сидение днями напролет в прокуренной комнате всегда казалось ему идиотской тратой времени. Совсем другое дело – спорт. Тут ты рассчитываешь только на себя, на свои силы, и куда меньше зависишь от слепой удачи, хотя фарт, что ни говори, тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Гриша тем временем купил горсть фишек и пристроился у стола, где играли в «Блэк Джек».

В кармане у Вадима лежали сто долларов. Рискнуть или не стоит… Это было то, что осталось от суммы, которую он получил от мистера Уолша.

Сто долларов… Много это или мало? Кому-то, той же Кристине, эти деньги могут показаться целым состоянием. Но их не хватит ни на что. Вадим рассчитывал получить деньги в клубе, но их задерживали, и если их не дадут завтра… Трудно было даже представить, что будет, когда родители узнают, что он продал «Женщину с петухом». Но главным был даже не страх перед родителями. Ведь это будет значить, что проклятый англичанин взял-таки верх. Обвел вокруг пальца, как мальчишку. Вадим стиснул кулаки. Но спасти его сейчас могло только чудо.

А день рождения Кристины… Как он хорохорился, предлагая то один ресторан, то другой. Тут и на кафе второго разряда едва хватит…

– Хорош менжеваться, – хлопнул его по плечу Гриша, – по первому разу всем везет, так что действуй…

Вадим разменял десятидолларовую бумажку и получил десять фишек. Он огляделся. Мест за столом, где играли в «Блэк Джек», не было, да и играть в двадцать одно не было охоты. Он подошел к рулетке и в течение нескольких минут наблюдал за игрой. Он знал, что ставки бывают на число, на чет-нечет или на цвет.

Какой-то кавказец разбросал свои фишки по полю, ставя на числа. Закончив, он обратился к девушке-крупье:

– Давай, милая, круты. Судбу пытат будим,что накрутыт?

Вадим посмотрел на крупье. Это была очень высокая жгучая брюнетка. Она совершенно бесстрастно толкнула рулетку, и та завертелась, а шарик запрыгал и в конце концов остановился на красной цифре 26.

– Ну не везет, да? Что ты скажешь… – сокрушенно вздохнул кавказец, а девушка, не моргнув глазом и даже не посмотрев на него, палочкой сгребла фишки к себе.

Кавказец вздохнул и повторил попытку. Вадим протянул руку и положил свою фишку – просто на красное.

Теперь он следил за бегом шарика уже со значительно большим интересом. Шарик пробегал круг за кругом и наконец остановился на какой-то цифре. На. красной.

Все так же бесстрастно девушка подтолкнула к нему новую, одиннадцатую фишку.

– Ну, с удачей, Ворон! – услышал он голос Проценко. – Теперь бери Фортуну за жабры: так и попрет. Давай ставь.

Вадим снова поставил, теперь уже три фишки – на этот раз на чет. И снова выиграл. Игра начала занимать его. Вадим ставил по малой и чаще выигрывал. Похоже и правда новичкам везет… Он взял двадцать пять фишек и поставил на черное. Проиграл. Чувство было неприятное. Надо было кончать игру. «Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался», – выплыло откуда-то в мозгу. Но все же поставил на красное – и выиграл; Вадим оглянулся на Гришу, но тот был у карточных столов. Вадим вдруг увидел, что груда фишек перед ним значительно выросла. Он поднял глаза и улыбнулся красавице крупье.

– Можно вас угостить? – спросил он, указывая на бар.

– Только после работы, – холодно ответила красавица.

– Тогда я вас приглашаю, – Вадим улыбнулся, – если деньги останутся.

Он теперь внимательно посмотрел на крупье. На ней была темная шелковая блуза с узким и длинным разрезом. В ушах раскачивались рубиновые серьги. Такое же колье украшало красивую матовую шею. В ней был какой-то особый шик. Только она одна во всем этом довольно убогом заведении заставляла вспомнить о Монте-Карло.

У стола стояли и другие игроки, и кое-кто пытался делать ей неуклюжие, а иногда и грубоватые комплименты. Но стоило ей поднять на них свои строгие черные глаза, как даже навязчивые и толстокожие пошляки придерживали язык.

Вадима оттеснили от стола. Он отошел на пару шагов, продолжая следить за спокойными и точными движениями крупье.

– Попробуй «Блэк Джек», – позвал его Гриша. Они заняли места за другим столом, где банк держал неприятный субъект с рыбьими глазками. Он также был одет безукоризненно, и его жесты были не менее точны и уверенны, чем у девушки-крупье, но Вадим почему-то сразу почувствовал к нему антипатию.

Крупье положил перед собой короля, а перед Вадимом оказались туз и четверка.

– Пятнадцать, – скрипучим голосом сказал крупье.

– Еще, – ответил Вадим.

Крупье быстро вынул новую карту. Это оказалась пятерка.

– Себе.

Крупье протянул руку и бесстрастно положил перед собой туза, спокойно взял три фишки, которые поставил Вадим.

Игра началась снова, и все те фишки, которые он было выиграл в рулетку, стали перекочевывать к крупье. Движимый внезапно возникшим азартом, Вадим разменял оставшиеся деньги. Но и они постепенно перешли к крупье. Вадим расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке – внезапно в помещении стало ужасно душно. Он почувствовал, как руки вдруг сделались противно влажными. Крах, неужели крах?.. Вот тебе и «Женщина с петухом».