Текст книги "Дядя Лёша"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Елена Милкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Бабушкин портрет

Вадим едва добрался до квартиры. Голова раскалывалась. Тело безбожно болело. Сил хватило только на то, чтобы доползти до дивана в гостиной и лечь. Однако при первом же соприкосновении с манившей мягкой поверхностью он ощутил резкую боль. Он попробовал найти удобное положение и перевернулся на спину. Стало немного легче. Вадим попытался глубоко вздохнуть, но внезапная боль в груди оборвала вздох.

«Черт, кажется ребра сломал», – понял Вадим.

Он, как спортсмен, разбирался в медицине и понимал, где и что у него внутри. Продолжая лежать на спине, Вадим ощупал ребра, слегка надавил. Грудную клетку пронзила уже знакомая боль. «Так и есть, – подумал он обреченно. – А, теперь все равно! Вот если бы раньше…» Раньше это была бы настоящая катастрофа. Теперь же, когда его жизнь превратилась в бессмысленный поток дней, это была маленькая неприятность, не более того. Равно как и разбитый автомобиль. Неудобно, но не смертельно.

Сейчас его больше волновал самый прозаический вопрос. Как добраться до кухни и поставить чайник, а еще лучше поджарить яичницу с луком, ведь с самого утра Вадим еще ничего не ел. «Ладно. – Он нашел удобное положение, в котором боль почти не ощущалась. – Как-нибудь протянем. Человек может не есть больше двух месяцев. Мама приедет раньше».

Вадим оказался прав. Мама приехала в тот же день – поздно вечером. А ведь она собиралась пробыть на даче по крайней мере до конца недели.

Нонна Анатольевна ворвалась в квартиру и немедленно бросилась к сыну.

– Жив? – спросила она.

– Как будто, – едва разлепив глаза, ответил Вадим.

– Там внизу твоя машина… Что случилось?

– Столкнулся тут с одними. Они сами были виноваты.

– Но номер ты, по крайней мере, запомнил?

Вадим хотел было отрицательно покачать головой, но каждое движение вызывало боль в висках.

– Ничего не запомнил, – пробормотал он. – Да и черт с ними. Они свое получили. Мам, выключи свет, пожалуйста, – сказал он после паузы. – Очень режет глаза.

Нонна Анатольевна выключила верхний свет и оставила только торшер в углу, который дополнительно закрыла сверху зеленой кофточкой, отчего в комнате воцарился приятный зеленоватый полумрак.

Вадим лежал, стараясь не шевелиться, и слушал, как мать в прихожей звонит куда-то, кажется, вызывает «скорую». Затем он провалился в темноту, наверно заснул, и проснулся, только когда ему в глаза снова ударил неприятный яркий свет.

Вадим открыл глаза и увидел, что над ним склонился человек в белом халате. Мать помогла Вадиму раздеться, что оказалось очень мучительным, врач осмотрел его, сжал грудную клетку сбоку, затем от ключиц к пояснице и, повернувшись к Нонне Анатольевне, сказал:

– Сотрясение мозга средней тяжести и перелом шестого правого и седьмого левого ребра. В принципе, надо бы сделать рентген, но для этого лучше госпитализация.

– Никакой госпитализации! – решительно ответила мама. – Если, конечно, не нужна операция.

– Нет, но хорошо бы сделать рентге…

– Хорошо. Я поеду с вами и после рентгена немедленно заберу его домой! – Я никуда не поеду! – Вадим приподнялся на локте, тут же рухнул обратно на диван и уже в таком положении повторил; – Нечего делать из меня инвалида!

* * *

Прошло несколько дней. Вадим поправлялся, – в целом полученные при аварии травмы оказались не такими уж страшными. Хуже было с сотрясением мозга: тошнота не проходила, Вадима мучили страшные головные боли, каких никогда не бывало раньше. В такие часы он не мог не то что читать или смотреть телевизор, ему было тяжело даже разговаривать. Не помогал ни анальгин, ни тем более американские средства, которые зачастую оказывались куда слабее испытанных отечественных лекарств. Отчасти спасала только пятерчатка.

Однажды, когда снова схватила головная боль и Вадим, стараясь по возможности не двигать головой, сидел в кресле, ибо был уже не в силах лежать, его вдруг поразило ощущение какой-то пустоты. Чего-то вокруг не хватало. Голова раскалывалась, и Вадим никак не мог сообразить, чего именно. Для этого пришлось бы сосредоточиться, а сил не было.

Он закрыл глаза, боль как будто немого утихла. «Сейчас бы чуть-чуть совсем потихоньку Моцарта, – подумалось ему. – Слабый рассеянный свет – это хорошо. Молодец мама. Какая она у меня все-таки…»

Он не додумал, потому что его мозг внезапно пронзила догадка. Он вдруг понял, чего не хватает. На противоположной стене всегда висела «Женщина с петухом», а сейчас ее там не было.

Этот факт настолько взволновал Вадима, что даже головная боль отошла на задний план. С некоторых пор эта картина стала для него чем-то большим, чем семейная реликвия и память о бабушке. И вот теперь ее вдруг нет на месте.

Вадим поднялся и побрел на кухню, где Нонна Анатольевна мыла посуду.

– Вадик! Зачем ты поднялся? – воскликнула она, увидев в дверях сына. – Немедленно иди ложись.

– Мама, – вместо ответа спросил Вадим, – где «Женщина с петухом»?

– Я сказала – иди ложись, – ответила Нонна Анатольевна. – Я сейчас закончу и приду к тебе.

– Ты ее перевесила?

– Нет, – ответила мать. – Я сейчас все тебе объясню. Прошу тебя, иди в комнату.

Вадим повиновался, тем более внезапно накатила слабость, и он испугался, что может упасть. Не дай Бог еще свалиться на глазах у матери.

Вадим вернулся в комнату и сел обратно в кресло. Пустующее место на стене бросалось в глаза все больше и больше, и Вадим уже не понимал, как мог не заметить этого с самого начала. Видно, совсем был не в себе.

Наконец Нонна Анатольевна закончила свои дела на кухне и появилась в комнате. Она тихо села на стул у стола и спросила:

– Ну как ты?

– Нормально, – ответил Вадим без всякого выражения. На интонации не было сил, головная боль снова усилилась. Это, однако, не означало, что он потерял способность соображать. – Так что там с картиной? – все так же бесцветно спросил Вадим.

– Она пропала, – спокойно ответила мать.

– Что?! – Вадим приподнялся в кресле, взявшись за подлокотники, что было очень неудачно, потому что в тот же миг он почувствовал резкую боль, – на грудную клетку была надета тугая повязка, но не гипс, и некоторые движения оказывались очень болезненными. Вадим рухнул обратно в кресло. – Что значит пропала? Когда?

– Я не хотела тебе об этом говорить, – ответила Нонна Анатольевна. – Мы с твоим отцом и сами не сразу заметили. Не до того было. А вчера я к тебе зашла, смотрю – стена какая-то пустая. Сначала не придала этому значения, а вдруг понимаю – бабушкиного портрета нет.

– Ты только вчера заметила? – уточнил Вадим.

– Да, – кивнула мать. – Позвала отца, он тоже ничего не знал. Я думала, ты… в курсе.

– Что? – переспросил Вадим, до которого не сразу стал доходить смысл маминых слов. – Вы что?

Он в изнеможении закрыл глаза. Родители думали, что это он… Продал, проиграл, потерял… Мысль была ужасная, но, положа руку на сердце, Вадим не мог не согласиться, что основания так думать о нем были. Были. – Мама. – Вадим открыл глаза и увидел, что Нонна Анатольевна сидит перед ним, все так же сложив руки на коленях.

– Мама, картину взял не я. Скажи честно, вы с отцом решили, что я ее продал?

– Недавно снова появлялся мистер Уолш. – Мама, как всегда, начала издалека. – Снова завел разговор о «Женщине с петухом», потом сказал какую-то странную фразу, которой мы с отцом не придали значения, я даже не помню точно, как он выразился… Что-то вроде того, что он может согласиться на предложения других.

– И ты подумала, что на мои? Что это я ему усиленно толкаю картину, а он не берет, ангельская душа?

– Он сказал, кажется, что ты однажды…

– Я сейчас расскажу, как все было…

Вадим снова закрыл глаза, собираясь с силами, потому что нелегко взять и открыто признаться хоть и не в подлости, но все же не в самых красивых поступках. Пришлось выложить все: и про Адрианыча, и про Кристину. Потому что иначе не объяснить, как вышло так, что он своими руками отдал «Женщину с петухом» и выручил ее по чистой случайности.

Нонна Анатольевна слушала сына не перебивая. Когда он закончил, она спросила только:

– А что сейчас с этой девушкой? С Кристиной?

– Не знаю, – ответил Вадим. – Я недавно пытался ее найти. Уехала куда-то. Бабушка умерла у нее, и ее забрала мать.

Мать и сын замолчали.

– Значит, картину взяла Лера, – вдруг сказал Вадим. – Ты можешь верить мне или нет, но я-то в себе уверен. Лера, – повторил он убежденно, – больше некому.

– Так я сейчас позвоню ей. – Мать поднялась со стула. – Я все эти дни ждала, что она позвонит сама, но она не проявлялась.

– Звонить бесполезно, – без всяких эмоций остановил ее Вадим. – Она ушла. В тот день, когда я попал в аварию, я заезжал на «Горьковскую». Она забрала все свои вещи.

– Значит, пока мы были на даче… – покачала головой мать.

– Да, – кивнул Вадим.

– Но откуда у нее ключи?

– У меня были… в пиджаке. Она знала.

– Но это же кража.

– Ты считаешь, это ее остановит?

– Надо позвонить в милицию.

– Лучше сходить, – посоветовал Вадим.

– Вот дождусь отца…

– Лучше сейчас иди. Хотя уже чуть не неделя прошла, но все-таки…

Нонна Анатольевна вышла в прихожую и стала поспешно одеваться.

Интересные подробности

Никакая настойчивость Нонны Анатольевны не помогала, в милиции очень мало озаботились фактом исчезновения какой-то картины. Ладно бы еще из музея, а то так, на стене в квартире висела. И рисовал всего лишь дедушка хозяев, а не настоящий художник. Попытки объяснить, что дедушка тоже может быть настоящим художником, а художник часто оказывается чьим-то дедушкой, ни к чему не привели.

– Беспредел какой-то! – говорила Нонна Анатольевна. – Может быть, удастся через Академию художеств организовать звонок из мэрии, и тогда они зашевелятся…

Но и это не удалось.

Вадим никогда не видел мать в таком состоянии. Нонна Анатольевна в бессильном отчаянии сжимала кулаки.

– Мам, – предложил Вадим, – я поговорю с Ник-Санычем. Когда они рыли под Челентаныча, к нему приходил какой-то деятель. То ли это было частное сыскное агентство, то ли юридическая фирма, но он очень ловко некоторых наших раскрутил. Кое-кто признался в своих грешках, которые Адрианыч покрывал, когда ему денежки платили. А сначала все запирались, – кому охота в таком признаваться. Ничего, он их дожал. Сильный мужик.

– Ну так его приглашал Спорткомитет, это совершенно другое дело, – возразила Нонна Анатольевна, – станет ли он заниматься пропажей картины?

– И потом, если это частное сыскное агентство, это стоит денег, – напомнил Владимир Вадимович.

– Ну за спрос денег не берут, – ответил Вадим и вечером того же дня переговорил с Ник-Санычем, объяснив ему, в чем собственно дело.

Сначала было немного боязно разговаривать с бывшим тренером, но скоро они вновь начали говорить по душам, как бывало раньше.

– Вот, значит, как, – помолчав сказал Ник-Саныч» выслушав рассказ Вадима. – Да, хорошую ты себе подругу жизни нашел… Ты уж меня прости, но я буду начистоту. С первого взгляда мне она не понравилась. Я, конечно, этого не говорил, да и было это на свадьбе. Поздновато. Познакомил бы нас раньше, тогда я, возможно, и высказал бы свое мнение.

Вадим молчал. Да и что было говорить.

– Ну да ладно, дело прошлое, – продолжал Ник-Саныч. – Значит, хочешь выяснить, где твоя благоверная и с какого такого перепугу прихватила с собой картину.

– Портрет бабушки.

– Да, портрет бабушки, стоящий больших денег. Это она нехорошо… Чересчур… У нас работал криминалист из агентства «Эгида». Слышал про такое? Нет? А жаль. Хорошее агентство. Не знаю, захотят ли они заниматься твоим делом, но ты поговори. Можешь сослаться на меня.

– А как звали того криминалиста?

– Дубинин Осаф Александрович. Очень толковый дознаватель и человек приятный.

* * *

– Агентство «Эгида-плюс», – заученно сказала Аллочка. – Нет, к сожалению, Осафа Александровича сейчас нет на месте. Что-нибудь ему передать? Нет, я не знаю, когда он будет. Возможно, после обеда, а может быть, и совсем не придет.

– А с руководителем вашего агентства я могу поговорить?

– А кто его спрашивает? – поинтересовалась Аллочка.

– Мое имя вряд ли ему что-то скажет. Хотя… – замялся Вадим, вспомнив «Здоровье России», – возможно, оно ему знакомо. Вадим Воронов.

– Хорошо, не вешайте трубку.

– Сергей Петрович? – раздался по селектору голос Аллочки. – С вами хочет поговорить какой-то Вадим Воронов. Вас соединить?

В первый момент Плещеев не поверил своим ушам.

Как, ему звонит сам Вадим Воронов? Тот самый, за которым Сергей Петрович непонятно почему следит уже в течение нескольких месяцев? Вот это да! Может быть, конечно, однофамилец и тезка по совместительству, но Плещеев чувствовал – это тот самый Вадим Воронов, и никто другой.

– Да, соедините, пожалуйста, – попросил Плещеев Аллочку, а сам пробормотал: – На ловца и зверь…

Он снял трубку с телефонного аппарата и сказал:

– Я слушаю вас, Вадим Владимирович. Что там у вас стряслось на этот раз?

Разговор с руководителем агентства «Эгида-плюс» произвел на Вадима сложное впечатление. Он говорил с человеком, о существовании которого он никогда не слышал раньше, и оказалось, что этот человек знает о нем, Вадиме Воронове, ВСЕ. Не только то, что он в прошлом известный теннисист, который подвизался в сомнительном фонде и которого потом дисквалифицировали в Риме. Это в Петербурге знали многие.

Начальник «Эгиды» знал куда больше.

– Вы могли бы к нам подъехать, Вадим, или еще не окончательно оправились после аварии? – спросил Плещеев, которому было любопытно поговорить с Вороновым с глазу на глаз, а не по телефону.

– Мог бы, наверное, если на такси.

– Приезжайте, хочется кое о чем вас спросить. А пока вы будете ехать, мы наведем справки о вашей благоверной. Как ее? Кажется, Валерия? Да, любят у нас в провинции «красивые» имена.

На миг у Вадима в буквальном смысле этого слова отнялся язык. Ничего себе! Что же еще знает о нем начальник этой таинственной конторы?

Ответить на этот вопрос Вадим смог довольно скоро – когда прибыл в «Эгиду». Ехать действительно пришлось на такси, Вадим еще очень плохо чувствовал себя после аварии.

Плещеев сразу узнал его, да и как было не узнать, – сколько раз он видел его фотографии, не говоря уже об этом рекламном ролике по телевизору.

– Ну садись, рассказывай, – сказал он ему, как старому знакомому, что в какой-то степени так и было.

Видя, что Вадим изумлен таким приемом, Сергей Петрович вкратце изложил историю их знакомства, которая началась почти год назад на улице Плеханова.

– Правильно излагаю? – улыбнулся Плещеев.

– Даже страшно становится, – кивнул Вадим.

– Ну, «страшно» – это уже перебор! А теперь-то ты что намерен делать? Вадим пожал плечами:

– Пока лечиться, а там посмотрим…

– Только ты уж присматривайся повнимательнее, а то какой-то ты у нас… близорукий временами.

В кабинет постучали, и вошла Наташа:

– На ваш запрос, Сергей Петрович. – Она положила на стол распечатку.

– А с британским посольством в Москве удалось связаться?

– С ними – нет, все посольства работают только с утра.

– Ну и ладно. Если будет нужно, свяжемся завтра, а пока посмотрим, что тут наши умельцы наскребли.

Умельцы наскребли немало.

Во-первых, оказалось, что гражданка России Воронова Валерия Петровна выехала в Великобританию. Причем в графе «цель поездки» она указала – деловая.

– Ничего себе! – Вадим, хотя и знал Валерию значительно лучше, чем в день свадьбы, все же удивился прыти своей супруги.

– Так. – Плещеев взял следующую бумагу. – Интересно, что ваш мистер Уолш вылетел тем же рейсом и места у них расположены рядом. Летели фирмой «Бритиш Эрлайнз», естественно, а не «Аэрофлотом». Теперь что тут у нас? Таможня сообщает, что Воронова везла только личные вещи, а также валюту в сумме одиннадцати тысяч долларов, на которые имелось разрешение Госбанка. Хорошие у нее доходы, смотри-ка.

– Наверное, дом недостроенный продала.

– Продала, это точно. Вот перед нами копия акта купли-продажи. Продала Георгию Михайловичу Лисовскому, знаете такого?

– Знаю, – пробормотал Вадим.

– Значит, с этим все ясно. Что же вез с собой мистер Уолш? Ого! Да тут целый музей! Рисунки, офорты, картины, наброски… Но все снабжено соответствующими документами. Картины, по размерам совпадающей с вашей, среди них нет.

– Значит, у них какие-то другие каналы, – покачал головой Вадим.

Он вспомнил прилизанного скользкого мистера Уолша и на миг ему сделалось даже не по себе – неужели Валерия могла уйти к такому.

– Не повезло, – пробормотал он сквозь зубы.

– Кому не повезло? – спросил Плещеев. – Вам или вашей бывшей супруге?

– Уолшу этому не повезло, она теперь в него вцепится, – сказал Вадим. – Хотя… В него как вцепишься, так и отцепишься. Он себе на шею сесть не даст.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся Плещеев. – Давайте выпьем за знакомство и за крепкую английскую семью. Аллочка, – обратился он по селектору к секретарше, – принесите нам, пожалуйста, чаю. И печенье не забудьте.

* * *

Родители не сразу, смогли, переварить вскрывшиеся интересные факты.

– Но это же просто невозможно! – восклицал Владимир Вадимович. – За три дня выехать, и не куда-нибудь, а в Англию! Этому я просто не могу поверить. Тут какая-то ошибка.

– Да никакой ошибки, – возразил Вадим. – Заграничный паспорт у нее уже был, это самое главное. А визу можно получить за один день, тут же купить билет и улететь. Трех дней даже много.

– Но Великобритания очень неохотно дает визы нашим гражданам, – настаивал отец.

– Кому надо – дают быстро.

– Может быть, он ходатайствовал за нее в посольстве, это тоже возможно, – добавила Нонна Анатольевна. – Он – известный торговец живописью и антиквариатом, так что ему могли пойти навстречу.

– И смотрите, – продолжал удивляться отец, – уехала не с пустыми руками. Я уверен, что у нее в вещах и наша «Женщина с петухом». Ее просто не досматривали.

– Картину не так легко спрятать. И потом, они же просвечивают все вещи.

– Но она не могла вывезти картину без разрешения! – восклицал Владимир Вадимович.

– Существует дипломатический груз, – мрачно напомнил ему Вадим. – Тут хоть малахитовую вазу из Эрмитажа вывози. Никто не имеет права проверять. Кроме того, у него же было разрешение на вывоз… – он помолчал, – с прошлого раза.

– С какого такого прошлого раза? – мрачно спросил отец.

– Погоди, Володя, я тебе потом все объясню, – ответила мать. – Это разрешение действительно в течение десяти дней или месяца, я точно не знаю.

– Но это невозможно! – убежденно говорил Владимир Вадимович. – Мистер Уолш не может иметь к этому никакого отношения. Каким бы он ни был, он не станет пятнать честное имя фирмы. На откровенную кражу он не пойдет!

– Боюсь, что этого мы никогда не узнаем, – с сомнением покачала головой Нонна Анатольевна.

* * *

Вмешательство «Эгиды» настолько взбодрило органы внутренних дел, что описание картины было разослано по отделениям милиции, а в Пулково еще раз потрудились проверить таможенные декларации как мистера Уолша, так и госпожи Вороновой. Картины, совпадающей по размерам и описанию с «Женщиной с петухом» кисти художника Вадима Воронова, в них указано не было.

Впоследствии Вадим узнал, что за те несколько дней, что он провел на даче, Валерия не только спешно продала дом, но и распродала все, на что можно было быстро найти покупателя, а затем исчезла, не сказав никому ни слова.

Она испарилась, как дым. Прошло еще несколько дней, и о ней уже практически никто не вспоминал. Друзей у нее не осталось, родных она давно забыла сама. И только семья брошенного мужа вспоминала о ней, да и то не как о бывшей невестке, а как о воровке, укравшей из их дома самую дорогую для них вещь.

У тебя нет теплого платочка

Как ни ругала Ванда «Задницу», в которую вложила все свои скудные сбережения, как ни переживала за всех и вся Кристина, а жить было надо.

Стипендия в тридцать с небольшим тысяч рублей превратилась попросту в смехотворную подачку. Ванда перешла на более плотный график и теперь просиживала в ларьке у «Техноложки» сутки через двое, то есть работала на полторы ставки. Но денег катастрофически не хватало. Ушли в прошлое те времена, когда сиделец в коммерческом киоске казался богачом по сравнению с остальными слоями населения. То есть в долларовом эквиваленте зарплата Ванды даже выросла, но инфляция давно свела все на нет. Спасали Ванду оптимизм, наплевательское отношение к себе и окружающим и некая деловая жилка. Она все время ухитрялась исподтишка выставлять на продажу товар и от себя, что в действительности было запрещено хозяевами ларьков. Но не могут же хозяева караулить все свои многочисленные точки с утра до вечера. Обычно их подручные ограничивались обходом два раза в сутки – чтобы забрать выручку.

Поэтому Ванда покупала оптом товары, сходные с теми, которыми торговала от хозяев, и потихоньку вела собственный маленький бизнес, что увеличивало ее доходы почти вдвое.

Правда, левый бизнес требовал некоторых отлучек, и тогда на место матери в ларьке заступала Кристина. Она не спорила даже тогда, когда для этого ей приходилось пропускать занятия. Надо было помогать матери.

Тем более на носу была зима, и это заставляло задуматься.

 
Мама, мама, что мы будем делать,
Когда наступят злые холода?
У тебя нет теплого платочка,
У меня нет зимнего пальта.
 

Стряпая на кухне, Ванда напевала шлягер времен разрухи после гражданской войны. Однако веселая песенка отражала далеко не столь веселую действительность.

И Ванда решилась. Она достала из шкафа некий сверток.

– Надо будет выставить, – сказала она, разворачивая бумагу и извлекая на свет прекрасные лайковые перчатки. – Поймав вопросительный взгляд дочери, она спросила: – Ну как, нравится?

Кристина кивнула.

– Подарок, – улыбнулась Ванда, однако не так на-весь-мир-наплевательски, как обычно, – от одного человека. Уже два года лежат.

– А что ты не носила? – спросила Кристина.

– С чем? С ватником?

Ватником мать Кристины называла китайский пуховик бутылочного цвета, в котором проходила два года, пока весь пух и перья не опустились вниз, так что он превратился в халат с подушкой по нижнему краю. Кстати, в отличие от большинства российских граждан, которые повыкидывали свои пуховики, Ванда действительно превратила его в рабочий халат и подушку для кота, которую Барсик оценил очень высоко.

Кристина взяла перчатки в руки. Они были сделаны с любовью и могли украсить любую, самую красивую и изысканную руку. Кристина надела левую перчатку на руку. Она была, пожалуй, немного великовата, но все равно смотрелась прекрасно. Тонкая лайка облегала руку, но не стесняла движений. В таких перчатках хотелось мнить себя принцессой или блоковской Незнакомкой.

– Ладно, хватит форсить, – сказала Ванда. – Давай снимай. Продам, куплю себе хоть сапоги или ботинки на меху.

– Жалко продавать, – сказала Кристина.

– А ты считаешь, я хорошо буду смотреться в эти перчаточках и в суконных сапогах «прощай молодость»? – поинтересовалась мать. – А больше ничего не осталось. Старые сапоги – вдрызг.

Короче, судьба перчаток была решена. Ванда аккуратно разгладила их ладонями и положила в новый полиэтиленовый мешок.

– На сколько потянут? – спросила она, оценивающе разглядывая мешок с перчатками.

– Тысяч сто? – робко предложила Кристина,

– Сто пятьдесят! – расхрабрилась Ванда.

– Думаешь, кто-нибудь купит за такие деньги?

– Посмотрим! – наставительно сказала Калиновская-старшая. – Надо всегда стараться продать за максимальную цену. Ну, если не будут брать, – она развела руками, – тогда что поделаешь… Снизим немножко.

Ни мать, ни дочь не догадывались, что цена этих перчаток была по крайней мере сто долларов.