Текст книги "Пистоль Довбуша"

Автор книги: Мария Куликова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Вот будто кровь на траве! – вдруг крикнул тот.

На детей ледяным вихрем обрушился неудержимый страх, от которого сперло дыхание, свело руки, ноги.

Жандармы кинулись к Ягнусу.

– Он где-то здесь! – уверенно заявил староста.

То, что случилось, произошло в одно мгновение. Ягнус разбежался и, как ищейка, которой удалось наконец напасть на след, перескочил кусты держидерева и через минуту крикнул:

– Сюда! Сюда! Он здесь! – и, наставив на партизана ружье, спрятался за ствол ели.

– Живым взять! Живым! – рявкнул офицер.

Кольцо вокруг родника сужалось.

Партизан, теряя последние силы, встал, сделал шаг навстречу врагу.

– Знайте, предатели, трусы! Всех вам не перебить, не переловить. Нас много! Нас миллионы!

– Взять! – прозвучало коротко.

– Коммунисты не сдаются. Да здравствует победа! – крикнул учитель и приставил дуло нагана к виску.

Резкий звук выстрела камнем ударил в уши детей и эхом полетел куда-то к острым скалам и там разбился, умолк.

– Божечки! – простонала Маричка, закрыла лицо руками и осела на землю, как подбитая птица.

Мишка, точно сквозь туман, увидел, как жандармы стреляли в безжизненное тело партизана, потом поволокли его и бросили в обрыв. Ягнус подошел к детям:

– Никому ни слова о том, что здесь видели и слышали. А если хоть где пикнете, языки повырываю! – предупредил он, размахивая ружьем.

Дети были напуганы и жалки. Не оставалось сомнения – они будут молчать.

Вскоре все стихло.

Коровы опять спокойно щипали траву. По-прежнему светило солнышко, а партизана уже не было в живых. Может быть, все, что произошло сейчас, это лишь сон? Может быть, там, в тайничке, лежит Палий и ждет Мишку? Нет! Здесь были жандармы… И Ягнус был… Он нашел учителя!

– Хортики, проклятые вы все! – закричал, не выдержав, мальчик.

Маричка поднялась и села на камень. Она оглядывалась кругом и искала кого-то глазами.

– Где же пан учитель?

– А… а… ты разве не видела? Его в обрыв…

– Я посмотрю туда. – Она встала, пошатываясь.

– Не надо, Маричка! Не ходи туда! – уговаривал, ее Мишка, не стыдясь своих слез.

Девочка молча пошла домой. Она совсем забыла про Ласку.

Темным холмиком лежал на траве мокрый платок. Маричка шла по-старушечьи сгорбленная. Шла, не замечая тропинки.

А к вечеру у нее начался жар.

– Следы… В голову… цветок… красный… Божечки! – бредила она.

– Простудилась моя донечка ненаглядная, помощница незаменимая! – горестно приговаривала мама.

«И вражою злою кровью волю окропите!»

Только Маричка ушла, Мишка тут же погнал коров подальше от страшного места. Но ужас и печаль неотступно следовали за ним. Он оглянулся еще раз назад, на скалу, которая высилась над обрывом как памятник партизану.

Партизан… Пан учитель… Мишка знал его мало. Но за это короткое время он стал для него родным человеком. И теперь ему казалось: он потерял кого-то очень близкого.

Мишка почувствовал себя таким несчастным и одиноким, что хотелось немедленно бежать к маме. Вдруг он вспомнил о поручении партизана. Надо сейчас же увидеть Анцю и рассказать ей обо всем.

«Анцю? Откуда пан учитель знал Анцю? А дедушку?» – задумался Мишка.

Налетел резкий ветер. Скорбно зашатались из стороны в сторону большеголовые вершины берез. Зашумели, зароптали вековые сосны. Осеннее солнце будто озябло, закуталось тучами. Пошел дождь, густой и мелкий.

Вдруг закричала какая-то птица, точно застонала, заплакала: «Ки-а-ай, ки-а-й!» А мальчику послышалось: «Утекай, утекай!»

Нет! Он не мог больше оставаться здесь наедине со страхом и горем! Быстрее домой!

Он погнал коров в село раньше времени, рискуя попасть на глаза хозяину. Анци дома не оказалось. Мальчик заглянул в один сарай, в другой. Пошел на кухню. И там ее не было. Дрожа всем телом, открыл дверь в большую комнату хозяина. А вдруг сейчас Ягнус накинется на Мишку, как кошка на воробья! К счастью, он уехал с жандармами в город. Не появлялась и Анця. А Мишка так надеялся, что она убирает комнаты! Где же она? Спросить же хозяйку о Анце мальчик не решался.

Быстрее к дедушке! Нельзя терять ни минуты. А вдруг тот Лущак всех партизан выдал! Не заходя домой, огородами, он побежал к старому Микуле. Тот встретил его приветливой улыбкой.

– Что-то давненько, Мишко, ты не заходил ко мне. Как там поживаете? Как мама? – засыпал он его вопросами, продолжая стругать деревянный башмак.

Мишка точно не слышал, о чем спрашивал дедушка.

– Я Анцю искал… Ее нету. А он велел и вам сказать… Его бросили в обрыв, дедо!

– Кого, хлопчику? – вскинул кустистые брови старик и внимательно посмотрел на мальчика. Его без кровинки лицо, горящие глаза не на шутку встревожили Микулу. Не заболел ли Мишка? – Что с тобою, сынку?

– Это Ягнус, прислужник жандарский! Это он нашел учителя!

– Что ты сказал?! – вскочил старик, уронив башмак. – Про какого учителя ты сказал?

– Про раненого… Там, где родничок… Юркин учитель… – Мальчик говорил сбивчиво, путано, вновь переживая случившееся. – Партизана Палия… Его жандары в обрыв….

– Палия?! Боже! – Старик схватился за голову, точно испугался, что она развалится на куски от такого известия. – Ты сядь, хлопчику, сядь. Постарайся рассказать деду все толком.

И Мишка, с трудом сдерживая слезы, поведал ему обо всем.

– Он велел передать или вам, или Анце, что меж ними был доносчик, зраднык поганый. Лущак какой-то… Он их и выдал. Они тоннель хотели подорвать. А им засаду устроили. А жандары кого схватили, а кого насмерть…

– Так кажешь, Лущака он с ними видел?

Мишка по просьбе дедушки несколько раз повторил слова партизана.

– Палий!.. Наш Палий!.. – Дедо Микула сел на лавку, точно ему было тяжело стоять. Руки у него дрожали, и трубка, которую он держал между пальцами, выбивала о стол мелкую дробь. Глаза его, казавшиеся раньше выцветшими и потухшими, горели сейчас ненавистью и местью. – Мы отплатим за тебя, Палий! – Старик вскочил, сжал кулаки. – За всех отплатим! И Лущака под землей найдем! И заткнем глотку тому черному тоннелю!.. – Голос его дрогнул. Он повернулся к окну, замолчал.

Мишка следил за ним взглядом. И ему показалось, что перед ним уже не тот дедушка, который часто приходил к ним, рассказывал сказки и разные смешные случаи. Перед ним стоял другой дедо Микула, до сих пор незнакомый Мишке, чем-то похожий на учителя Палия.

«А как же дедо подорвет тоннель? Он сказал: «Мы отплатим», – напряженно думал мальчик. – Значит, дедо не один? И учитель его знал. И Анцю тоже. То они все заодно? Выходит, и дедо партизан?»

Мишку захлестнула гордость за деда Микулу, за Анцю. И щемящая боль утраты как-то вдруг немного смягчилась, будто утренние заморозки от теплого ветра.

– Бежи, сынку, за Анцей! Скорее! Я недавно видел ее возле потока, она панское белье стирала.

Мишку будто ветром сдуло.

Вскоре Анця зашла в хату старого Микулы, а мальчик остался во дворе, чтоб в случае чего предупредить их об опасности. Он стоял у ворот долго, терпеливо.

Наконец дверь скрипнула, девушка позвала Мишку:

– Пойдем, легинеку, коров поить.

Шла и молча плакала. Не знал Мишка, что не так давно она жила в Скалистом по соседству с голубоглазым пареньком, который стал потом учителем. Не было ему известно и то, что накануне Анця передала Палию расписание поездов и всю ночь с нетерпением ждала взрыва. А вместо взрыва услышала выстрелы и до утра не сомкнула глаз.

Только открыли ворота, Анця заголосила на весь двор:

– Сиротинушка-а я одинокая-а! Одну нанашку[21]21
  Нана́шка – родной человек.


[Закрыть] имела! Одну душеньку близкую-ю… И та покидает меня!

Она так искренне причитала и плакала, что Мишка подумал: «А может, и взаправду ее нанашка при смерти».

Хозяйка отпустила девушку навестить «умирающую крестную». Мальчик догадался: Анця ушла рассказать кому-то, что случилось в горах.

На второй день пастушок погнал коров на стерню. Шел за стадом, опустив голову. Во всем теле чувствовалась такая усталость, что, если б это было можно, он лег бы под первый попавшийся куст и тут же уснул.

– Ну и плетешься ты, – неожиданно остановил его Юрко, – будто три дня не ел!

Мишка, увидев друга, испугался. Он должен передать Юрку, что говорил учитель. Но как умолчать о его смерти?

– А где ты был, Юрко, вчера? – спросил тихо.

– Меня мама в Кривое посылала, за керосином. А ты слыхал, какая пальба была прошлой ночью? – Юрко перешел на шепот. – Партизаны четырех жандаров ухлопали. А может, и больше! Не веришь? Петр Данько, тот, что на краю села живет, рассказывал моему няньке. Он видел, как вчера утром мертвых хортиков в зеленую машину грузили.

– Ого! Так им тоже попало! – оживился Мишка. Усталости как не бывало. – Может, это он их перебил?..

– Кто? А ну, гляди на меня. Ты что-то знаешь?

– Айно! Вчера я твоего пана учителя в лесу видел…

– Врешь, Мишко! – В голосе Юрка было столько зависти, недоверия, надежды! – А они думали, что поймают его! У, песыголовцы проклятые, колючки им в глотку! И ты говорил с ним, Мишко? Расскажи мне о нем, все расскажи! И какая винтовка у пана учителя. А бомбы ты у него видел?!

– Господи, и тут про пана учителя, – раздался рядом женский голос.

Мальчики так увлеклись разговорами, что не заметили, как к ним подошла Маричкина мама, грустная и заплаканная, с синими кругами под глазами. Сегодня она пригнала Ласку на выгон.

– Про какого это вы учителя говорите, хлопчики? Неужели ж про Палия?! И Маричка тоже о нем… Господи! Она такая хворая! Всю ночь кричала. Звала пана учителя да все просила: «Послушайте, мамо, не скачут конники в горах? Я, говорит, слышу». А сегодня утром открыла глаза и сразу: «Мамо, а жандары Юркиного учителя убили и в обрыв бросили». Да как расплачется! И опять горит вся. Никого не узнает. Что там стряслось вчера, Мишко? Скажи, сынок!

Мишка боялся поднять голову и взглянуть на Юрка. Тот, окаменев, как приговора, ждал ответа. Молчание затянулось. Оно было красноречивее слов. По опущенным глазам Мишки, по его осунувшемуся, бледному лицу Юрко понял все. Он кинулся к нему, схватил его за плечи:

– Правда?! Это правда?!

– Айно…

Юрко смотрел широко раскрытыми зеленоватыми глазами то на Мишку, то на Маричкину маму, словно ожидая, что они ему сейчас скажут, что зло над ним подшутили. Но они молчали.

«Значит, правда! Правда!» – окончательно понял он.

– Пан учитель! – Плечи его затряслись в судорожном плаче.

Маричкина мама сообразила, что сказала лишнее.

– Я сейчас пойду найду их! Спалю-у! – вдруг в исступлении закричал Юрко и рванулся с места.

Мишка побежал следом. Не наделал бы Юрко беды. Еще хорошо, что вчера его не было на полянке. Но догнать Юрка не так-то просто.

– Змеи ползучие! Спалю-у!

– Юрко! Куда ж ты! Погоди!

Тот не оглядывался. Может, Мишка так и не догнал бы его, если б Юрко не зацепился за пенек и не упал.

– Убегаешь, айно? Убегаешь? – кричал Мишка со злостью и отчаянием, схватив его за рукав, боясь, что Юрко пустится опять бежать. – Не хочешь про пана учителя еще послухать? Не хочешь? А я ж тебе не все рассказал, дурной! Вот тебе крест, что не все!

Оба тяжело дышали. Юрко свирепо посматривал на друга, будто тот был виновником смерти учителя. Но, по мере того как Мишка рассказывал, лицо его становилось задумчивым и грустным. Ничего не скрыл от него пастушок. Утаил только знакомство учителя с Анцей и с дедушкой.

– Теперь я знаю: хоть и нет на самом деле волшебного пистоля и красного цветка нету, зато конники красные идут нам на подмогу, – спешил поведать Мишка. – Учитель говорил, что школа у нас будет и мы по-нашему учиться будем! Он и тебе велел так передать!

Юрко тяжело вздохнул, точно всхлипнул.

– А партизанов теперь знаешь сколько! Палий говорил, чтоб все держались вместе, как лепестки цветка. Тогда вместе с Красной Армией ка-ак дадим фашисту – и в помине его больше не будет! Все одно что волшебная пуля его стукнет. Айно? А ты, Юре, бежишь. Сам все хочешь. Пан учитель сказал, чтоб вместо одного трое становились. Вот давай вместо него… Давай убежим в партизаны!

Юрко вскинул голову. Лицо его вдруг оживилось, в глазах блеснула решимость.

– Убежим, Мишко! Может, пистоль нам дадут. Знал бы ты, как ненавижу я хортиков и того Ягнуса проклятого! – Мальчик схватил сухой стебель полыни, вырвал его с корнем и со злостью швырнул в сторону. – Если б не Ягнус, может, и не нашли б пана учителя…

– Айно, Юре… Мы вдвоем ему отплатим, пусть бережется!

– А как мы найдем партизанов, скажи?

– Я знаю одну… одного дядька… Попрошу его, может дорогу к ним покажет.

– А не врешь? – недоверчиво покосился Юрко.

– Вот тебе крест! – Мишка поспешно перекрестился.

– А когда это будет?

– Ну… до субботы обождешь?

– Обожду, – не очень охотно согласился Юрко и опять задумался.

Ждать? Нет! Ему сегодня, сейчас же хотелось отомстить за учителя и Ягнусу и жандармам. Почему-то вспомнился тот день, когда он в последний раз видел Палия. Жандармы ввалились в класс, накинулись на учителя, как голодные волки на горного оленя. Одним движением плеча он стряхнул их, смерил презрительным взглядом. «Убегайте, пан учитель!» – рванулся с места Юрко. «Мы еще встретимся!» – спокойно улыбнулся Палий.

Юрко бежал следом за жандармской машиной, пока не свалился в пыль. Он всегда верил, что еще встретит учителя. А теперь нет никакой надежды. Расстреляли жандармы надежду. И угасла она, как залитый грозою костер. Но вместо нее вспыхнула ярким огоньком другая. И никому не потушить ее! В Карпаты придет Красная Армия! Юрко будет учиться на родном языке. Только Палия в новой школе не будет…

– Знаешь, что он хортикам крикнул: «Коммунисты не сдаются!» А кто такие коммунисты, Юрко?

– Коммунисты? Пан превелебный говорил, что они антихристы. Только неправда это! Потому, если все коммунисты такие, как мой пан учитель, то они самые лучшие люди на свете!

…Несколько дней Мишка не видел Юрка.

Во дворе Ягнуса среди белого дня загорелся стог сена. Пламя охватило и сарай. Но батраки и сам хозяин быстро справились с пожаром.

Задумался староста: откуда взялся огонь? Или кто-то из батраков по неосторожности бросил окурок, или… Пан Ягнус стал плохо спать по ночам. В другом конце двора он привязал еще одного пса.

Мишка не знал, что и думать. Где Юрко? Почему его нигде не видно? А Юрко в это время долбил на скале топором последние буквы стиха:

 
Поховайте да вставайте,
Кайданы порвите!
И вражою злою кровью,
Волю окропите!
 

Горе деда Микулы

Мишка с нетерпением ждал Анцю. Он надеялся: девушка поможет ему и Юрку пробраться к партизанам. Мальчик не сомневался: лишь одна Анця знает, где они. Ведь к ним ушла. Только почему ее до сих пор нет? «А вдруг тот Лущак и на Анцю жандармам донес, и дедушку выдал?»

Тревога уже не покидала Мишку. Вечером он опять побежал к дедушке. Может, дедо разрешит все его опасения.

Застав его дома, обрадовался.

– Слава Исусу Христу, дедо! – поздоровался Мишка.

Микула вздрогнул от неожиданности. Он так задумался, что даже не слышал, когда зашел мальчик. В комнатушке стоял необычайный беспорядок. Инструменты, которыми старик делал башмаки, лежали как попало. Земляной пол не подметен. На нем, точно белые червячки, валялись деревянные стружки. По всему было видно – забросил дед работу.

«И чего дедо такой грустный?» – подумал Мишка.

Микула, словно отгадав его мысли, сказал:

– Добре, что проведал меня, сынку. Этот день у меня особенно тяжелый…

– А что, дедо? – От волнения у Мишки даже во рту пересохло: неужели с Анцей что-то стряслось?

– Сегодня, хлопчику, уже четыре года сравнялось, как жандары схватили моего Андрея…

– И он убежал, дедо? Где он теперь? – с сочувствием спросил мальчик.

– Может, и его вот так же, в обрыв…

И неожиданно дедушка принялся рассказывать, словно молчание давило его, заставляло высказаться:

– Ты тогда еще, сынку, маленьким был, когда к нам эти проклятые хортисты пришли. Стали они хватать всех честных людей, которые боролись за свободу, которые хотели, чтоб мы, закарпатцы, всегда были вместе со счастливой страной. Таким был и мой Андрийко… – Старик, тяжело вздохнув., продолжал: – Стали они и за ним следить. Он кочегаром на паровозе в Мукачеве работал. Как-то раз жандары окружили всю станцию и депо… Ох и многих же они тогда схватили! Андрею удалось бежать. Хоронился он то в городе, то тут, в селе. А вот однажды он пришел ко мне попрощаться: решил пробираться туда, через горы, в Советский Союз, хлопчику…

– И бежал, дедо?! – обрадовался Мишка.

– Бежал бы, если б не Ягнус. Этой же ночью он выследил Андрея и выдал жандарам… Он долго за ним охотился, лишь мы не знали. За это хортисты старостой его поставили…

– И пана учителя он нашел, и Андрея выдал. И не накажет его пан бог! – с негодованием сказал Мишка.

– Подоспеет, и ему конец. Не минует песыголовца кара…

– А теперь, дедо, вы про Андрея знаете что?

Старик молчал, опустив голову, закрыв ладонью глаза. Мишку опять охватила грусть, почти не покидавшая его все эти дни.

В хате стояла тишина. Только слышно было, как за окнами скрипит на осеннем ветру дуплистая ель, будто жалуясь на свою старость.

– Добрые люди передали мне, что Андрей бежал из тюрьмы, – опять начал дедушка. Видно, молчать ему было труднее, чем говорить. – А тут… встречает скоро меня Ягнус: «А, это ты, старый пень? – заступил мне дорогу и не пускает. – Служи панихиду по сыну!..»

Дедо Микула вздрогнул, будто до него внезапно дотронулись раскаленным железом. Точно наяву, вновь прозвучали страшные, беспощадные слова Ягнуса: «Убит при попытке перейти границу».

– И кто знает… Может, и моего Андрея вот так же, в обрыв…

– А может, он врал все! – Мишка и сам не заметил, как его ладонь очутилась на мозолистой руке деда Микулы.

– Жив мой Андрийко! – Старик поднялся во весь рост, грозный, непоколебимый. – Я верю, скоро он постучит в окошко и скажет: «Я вернулся, нянё! С красными вернулся!»

Лицо старика осветилось надеждой и от этого казалось помолодевшим.

Он замолчал, задумался.

Молчал и Мишка. И, хотя слова дедушки были полны уверенности, ему стало еще тревожней: если Ягнус выследил Андрея, то он так же может выследить и Анцю и дедушку. Вдруг он и их в лагерь отправит?.. А тут еще этот Лущак… Страшно Мишке. Хочется обнять дедушку, заслонить от беды.

– Дедо! А тот Лущак, тот зраднык поганый, не всех партизанов выдал? – нарушив тишину, спросил Мишка.

Микула догадался о его опасениях:

– Заспокойся, хлопчику. Как бы эта нечисть фашицкая ни бесилась, всех им не переловить, не убить им и волю к счастью. И не запугать им нас никакими зрадныками, потому что честных людей на свете куда больше, сынку!

Мишка вспомнил – ведь и учитель так крикнул: «Всех вам не перебить, не переловить! Нас много!»

«А может, и дедо, и его сын Андрей, как и Палий, тоже коммунисты?»

И опять Мишка подумал, что все они чем-то похожи между собой. Чем именно, пастушок понимал смутно. Но ему очень хотелось быть таким, как они. И вновь тревога сменилась уверенностью, что все обойдется благополучно: и Анця вернется, и дедушку не схватят жандармы.

– А теперь иди узнай, не вернулась ли Анця, – прервал старик его размышления.

Взволнованный, возвращался Мишка от дедушки.

Есть в Дубчанах такие мальчишки

Анця вернулась! У пастушка словно камень свалился с плеч. Он увидел ее на следующее утро. Она, повеселевшая, рассказывала во дворе батракам, что пан бог смилостивился над крестной и оставил ее в живых. Потом принялась доить коров. Струйки молока со звоном ударялись о дно ведра.

Мишка нетерпеливо топтался рядом. Хотелось уже наконец знать: поможет ли она ему и Юрку пробраться к партизанам. Он ходил за ней по пятам. Анця несла ведро с молоком на кухню, он – за ней. Она к колодцу – пастушок тоже. Улучив удобный момент, он зашептал скороговоркой:

– Я так боялся, что ты не придешь. А ты пришла! Ты им все рассказала? А мне ты…

Девушка приложила палец к губам и потянула Мишку в угол сарая. Ее тонкие брови нахмурились, глаза стали строгими.

– Прошу тебя, легинеку, никогда ни о чем не расспрашивай. Неужели не видишь, что творится на белом свете! Жандары хватают всех, даже ни в чем не повинных. Ведь не хочешь ты, чтоб они и меня и дедушку посадили в зеленую машину?

– Анця!.. – с обидой и укором произнес Мишка.

– Ну ладно, ладно! – добавила она уже мягче. – Считай, легинеку, что мы сговорились: ни со мной, ни с кем другим ты про это и вспоминать не будешь.

– Я, может, обещал пану учителю молчать! – с негодованием сказал Мишка. – И тебе вот крест, что ни про тебя, ни про дедушку Микулу – никому!.. Лучше умру… Мне только об одном тебя нужно спросить…

– Я слухаю, Мишко.

– Помоги мне и Юрку партизанов найти. Я тебя так прошу, так прошу!.. Нам бы хоть один пистоль на двоих! – сверкнул он глазами. – Мы отплатим всем и за пана учителя, и за дедушкиного Андрея… А думаешь, мы с Юрком не сможем хоть немножко Красной Армий помочь? Может, тогда она быстрее пришла бы к нам в Карпаты.

Лицо Анци озарилось теплой материнской улыбкой. Она обняла Мишку, притянула к себе.

– Ты не смейся! – оттолкнул Анцю мальчик, приняв ее улыбку за насмешку. – Мы вместо пана учителя пойдем. Он сам говорил: упадет один, пусть трое станут.

– То так, легинеку. Видит бог, рада я, что сердце у тебя и доброе и смелое. А все ж подрасти не мешало бы малость.

Легко сказать: подрасти. Мишка и сам рад хоть завтра стать взрослым. Да и не считает он себя маленьким! Не о нем ли говорят в селе, что он настоящий газде: и хворост на зиму припасает, и грядки возле хаты вскапывает. А пастух разве он плохой? Учитель, тот сразу понял, что Мишка такой легинь, которому вполне можно довериться.

– Так и не поможешь, айно?

– Может, и помогла б, если б знала, где они.

– Ты знаешь, знаешь! Почему ж тебе пан учитель велел рассказать про Лущака?

Анця чуть заметно смутилась. На нее в упор смотрели черные, не по-детски пытливые, недоверчивые глаза.

– Почему – мне? А что ж тут чудного? Мы же с учителем из одного села. Соседями были. И вот так, как ты с Маричкой, играли вместе, хотя он был и старше меня… Я сиротой росла… Батрачила, в школу не ходила… А он… прибежит, бывало, со школы и буквы мне показывает. Грамоте меня научил…

В голосе ее отозвалась тоска. Мишка решил больше ни о чем не расспрашивать, но Анця сама продолжала разговор:

– А потом… потом мы полюбили друг друга… – Девушка перебирала пальцами кончик платка, скрывая слезы. Еще недавно она спешила поздним вечером к опушке леса. Нелегко ей было тащить почти полный мешок овса, который она вынесла тайком из кладовой Ягнуса: партизанские кони давно не пробовали зерна. А когда увидела Палия – усталость тут же исчезла. Он взял ее шершавые руки, поднес к губам.

Вспомнив тот вечер, девушка не выдержала, заплакала.

– Он сказал мне: «Уже скоро я прискачу на нашей тройке гнедых и увезу тебя, Анычка…» Да вот, не пришлось…

У Мишки вздрагивали губы. Он понимал боль Анци, подыскивал такие слова, чтоб утешить ее. Но не находил.

Девушка и мальчик долго молчали.

– Вот я и была в Кривом, – нарушила тягостную тишину Анця, – и рассказала одному человеку. Он передаст партизанам. А где они, не знаю, – добавила.

– А дедо Микула? Пан учитель и с ним знаком…

– Так Палий же с его Андреем друзьями были! Как же ему не знать-то дедушку! – уже рассердилась Анця. – Хватит! Забудь все, что говорил пан учитель. Так лучше для всех!

Мишка обиделся: не доверяет она ему, считает маленьким.

«Сегодня суббота. Что ж я Юрку скажу? Наобещал… А может, Анця еще раздумает и скажет: «Ладно, легинеку, завтра пойдем к партизанам». Мишка еще раз с надеждой посмотрел в ее лицо. Но оно было строгое, непроницаемое. Пастушок понял: слова Анци твердые, будто камень. И не отступит она от них.

– Может, ты, Анця, когда-нибудь и увидишь партизанов. То скажи им, – взмолился он, – что есть в Дубчанах такой… Мишка Берданик. И еще Юрко Негнибеда… Скажи, что мы можем завсегда пойти с ниму.

– Если увижу их, легинеку, то скажу. Непременно, – заверила девушка и крепко, как взрослому, пожала ему руку.

В душе Мишки опять затеплилась надежда, что сбудется его мечта. Он шел за коровами повеселевший. Он вновь видел себя с винтовкой в руках. Видел, как стоит перед ним Ягнус, бледный и перепуганный, а Мишка кричит ему: «Попался, пан биров! Скажи, сколько людей ты жандарам выдал? А?»

Пастушок остановился, наставил палку на неведомого врага:

– Ба-бах! Бу-у-ум, тр-а-х! Вот тебе!

– В кого это ты палишь? – догнал его Юрко. – Ну, не забыл, что обещал? Сегодня уже суббота!

– Айно, суббота. Я не забыл… А она… он… – Мишка замолчал, не зная, что дальше говорить.

– Ну? Обманул меня?

– Тот дядько говорит, что подрасти нам нужно…

– Эх ты, врун! Да никакого ты дядька не знаешь. Обманул меня. А я, дурак, ему поверил. Друг называется! Да я и без тебя обойдусь. Оставайся, тебе подрасти надо, малятко! – Юрко быстро зашагал вперед.

– Обожди, Юрко! Я не врал. Он им о нас еще расскажет!

Но Юрко даже не оглянулся.

Мишку опять охватила грусть. Никогда еще одиночество не было для него таким тягостным. Вот и распалась вся их компания. Петрик где-то там, в Скалистом. Маричка до сих пор хворает. А теперь и с Юрком поссорился.

– Куда, нэ, чума поганая! – со злым отчаянием крикнул он на корову, которая свернула с дороги.