Текст книги "Пистоль Довбуша"

Автор книги: Мария Куликова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

«Умирать мне не страшно!»

Мишка проснулся среди ночи. Открыл глаза. Почему дедо зажег лампу? Он приподнялся немного с постели и увидел: за столом сидело двое незнакомых мужчин с автоматами в руках. Один пожилой, с перевязанным лбом. Другой помоложе, в жандармской форме. Он-то и зацепил нечаянно табуретку. Та упала, загремев. Потому Мишка и проснулся. Сначала он подумал: это сон. Но когда тот, что в форме, протянул руку к дедо, мальчик закричал в ужасе:

– Бейте его, дедо!

– Спи, спи, сынку, – спокойно и ласково сказал дедо Микула и заботливо натянул на Мишку рядно.

Мальчик не знал, что и думать. Почему дедо такой спокойный? Ведь в хате сидит самый настоящий хортик!

– Дедо! Что ж это?!

– Спи! – уже строже добавил старик. – Я вот провожу людей и скоро вернусь.

– Не тревожься, хлопче. Здесь свои, – улыбнулся тот, что в форме.

«Так это же партизаны! – догадался Мишка. – А в жандаров они нарочно нарядились, чтоб обмануть хортнков!»

Ему хотелось вскочить, обнять их, закричать от счастья. Он бы так и сделал, если б его не смущала эта противная хортистская форма. А дедо говорит: спи. Да какой мальчишка уснул бы в такую ночь?! Вот партизаны уже поднялись, направились к двери. Ой как обидно, что они так быстро уходят! Мишка даже не успел на них насмотреться.

Он вышел следом. Их тут же поглотила темнота. Мальчик долго стоял у ворот. Казалось, он во сне видел партизан, так быстро они исчезли. А с ними и дедо… В последнее время он стал плохо видеть. А теперь ночь… И все же он проводил партизан. Ни у кого нет такого доброго и смелого дедушки. Мишка его любит так же, как любил свою маму…

Он так больше и не ложился. Сидел на пороге, не шевелясь. Прислушивался. Ждал. Только бы удалось дедушке благополучно довести партизан и вернуться обратно.

Вот уже надели золотистые шапки вершины гор. Заблестели в окнах стекла. На забор взлетел пестрый петух и запел во все горло. А дедо все не возвращался.

Мишка метался по двору и не знал, что делать: идти на работу или бежать в лес – искать дедушку.

Наконец в конце улицы показалась высокая фигура старика.

Мальчик бросился навстречу, молча схватил деда за руку.

– Я вижу, ты уже и нос повесил? – Дедо Микула растрепал Мишке волосы.

– Я тут уже всякое думал… Думал, не вернетесь…

– Задержался я малость из-за Ягнуса. Разговор с ним имел «по душам». – Дедушка засмеялся бодро, весело. – В лесу с ним встретился…

Мишке стало страшно. Вместе с тем он удивился беспечности дедушки.

– Расскажите мне, дедо, все, как было, – волновался мальчик.

Старик ничего не утаил от Мишки, все ему рассказал.

Когда он вышел из густого леса на поляну, перед ним вдруг вырос Ягнус, навел на него хищный глазок пистолета.

– Ну, где был? Говори!

– Капканы проверял, – спокойно ответил дедо Микула, а сам подумал: «Случайно он меня встретил или следил?»

– Капканов у тебя нету. Знаю. Не проведешь. Я вот могу тебя сейчас выдать жандарам и доказать твою вину. И… конец тебе, крышка, – сказал он, надеясь, что запугает старика.

– Ну, чего ж стоишь? Веди к жандарам. Не лишай себя такой радости. – Микула смотрел на Ягнуса смело, с откровенным презрением. – Знай! Умирать мне не страшно. Душа моя перед народом чистая, как это утреннее небо. А вот как ты посмотришь в глаза справедливой каре? Ты, с такой черной, как сажа, совестью! Небось завоешь, будто тот волк в темную лютую ночку. Да ты и так уже не жилец на этом свете. Гниешь от страха, как тот поганый гриб, побитый градом. Что ж! Веди и меня. Пусть твоя душа еще чернее станет!

Ягнус вздрагивал при каждом слове, точно кто-то невидимый колотил его в грудь. Вот до чего он дожил! Какой-то мужик, нищий, смеет с ним так разговаривать!

– Хватит! – прохрипел он. – Говорить много любишь! Я и не собирался тебя выдавать, – продолжал он уже спокойнее, – хотя давно это мог сделать. Встретил я тебя здесь, чтоб по душам поговорить. – Староста уселся на пень, чтоб скрыть дрожь в коленях. Не спеша спрятал пистолет в карман. – Правду кажешь, Микула… Может, и жил я до сих пор не совсем как надо… Многие на меня обиду таят из-за земли…

– Вот ты как повертаешь! Только из-за земли? – перебил Микула.

– Да ты и не обессудь, – продолжал Ягнус, будто не слыша. – Какой же газда не старался свое хозяйство приумножить? Но теперь вижу: счастье не только в богатстве…

– Поди ж ты, господи, как быстро люди меняются в наше время, – с иронией произнес старик, вытягивая из кармана трубку.

– Меняются, Микула, – стараясь не замечать насмешки, упорно продолжал Ягнус. – Я вот одному тебе только и скажу: знал я, куда моя батрачка исчезла в ту ночь, когда гонведы на партизан собрались… Я ведь мог бы рассказать тогда жандарам и спасти их от гибели. А умолчал…

Ягнус пристально посмотрел в лицо Микулы, силясь угадать, какое впечатление произвело на него его признание. Но внимание старика было сосредоточено на трубке, которую он старательно набивал табаком.

Староста продолжал уже не с таким пылом:

– Мне вот хочется мирно жить со своими односельчанами. Бежать от них, как пан превелебный, я не собираюсь. Ты знаешь, я родился на этой земле, врос в нее по пояс. И покидать ее – все равно что вырвать своими же руками сердце… Так что иди, Микула. Я и не подумаю доносить на тебя…

– Все, выговорился? Теперь послухай меня. – Дед затянулся трубкой. – Куда та бедная дивчина девалась в ту ночь, бог ее знает! А коли ты знал и не известил жандаров, то лишь потому, что струсил. За свою шкуру побоялся. А узнай они сейчас, какую ты им свинью подложил, несдобровать бы тебе! – рассмеялся он.

Ягнуса передернуло. Лицо его посерело. «Хитрый, старый пень, как лиса», – подумал он, ругая себя в душе за то, что так открыто высказался насчет батрачки.

– Ты хочешь, чтоб взамен моей седой головы тебе простили все твои грехи? Так я уразумел? Дешево ж ты хочешь отделаться, пане, не выйдет!

Искорки страха откровенно запрыгали в коричневых глазах старосты. Острые усы обвисли, будто их намочил дождь. Но тут же прилив неудержимого бешенства заглушил страх.

– Молчи! Убью! – прохрипел он, опять схватившись за пистолет. Ему уже надоел этот унизительный, не привычный для него разговор. Он вновь проклинал себя в душе за то, что не выдержал, сорвался.

– Вот такой ты и есть! И нечего тебе шкуру менять. Клыки все равно видны, – сказал Микула, затянулся трубкой и зашагал, высокий, бесстрашный, гордый.

В душе Ягнуса шевельнулась какая-то непонятная ему зависть. Смог бы он, староста, почти первый газда в селе, вот так спокойно идти, зная, что в спину смотрит глазок пистолета?! Нет, не смог бы! Он оглянулся бы, упал на колени, просил пощады. А этот ненавистный ему старик всегда шагает так, с гордо поднятой головой, будто он хозяин этой земли, этих зеленых гор. С каким бы удовольствием Ягнус всадил бы пулю в его седую непреклонную голову. Нет! Нельзя! Он должен войти в доверие к этим проклятым односельчанам. И именно его доверием, Микулы, должен заручиться.

– Постой, Микула! – крикнул староста.

Тот не остановился. Ягнус догнал его, забежал вперед.

– Погорячился я, – вытирая платком пот со лба, сказал он. – Не верить мне ты имеешь причину. За сына… За Андрея… Так вот что. Тогда я неправду тебе сказал. Не поймали Андрея. Кажись, только ранили… А жандары наказ такой дали… известить тебя о его смерти…

Левый уголок губ и щека старика вздрогнули, подпрыгнули вверх. В сердце словно что-то вонзилось. Он схватился рукой за ствол бука, но тут же выпрямился.

– Я знаю, что он жив! Я верю, он вернется! Слышишь, вернется! – крикнул Микула.

Ягнусу показалось: ему выносят смертный приговор.

Мишка слушал и с восхищением смотрел на дедушку. Только его дедо мог так смело все высказать старосте…

– И вот все думаю, – закончил свой рассказ Микула, – правду он про Андрея сказал или так, чтоб в душу влезть. Дурак! Плохо ж он меня знает!

– А может, и взаправду ваш Андрей жив! – Мишка и рад был за деда и боялся за него. – Ой, дедо! А вдруг он все же придет за вами с жандарами?! Бежим к партизанам!

– Нет, ни того, ни другого ему сейчас делать нема никакой выгоды. А что пану невыгодно, он ни за что делать не станет. Вот так, сынку. А насчет того, чтобы бежать, – то не могу. Кое-что тут выведать надо. Оружие мироеды припрятали. А вот где, не знаю… А теперь иди скажи Василию и Федору Ковач, чтоб они пока к нам не заходили. Встретимся через два дня ночью, в хате Демко. Постарайся пройти к ним так, чтоб и птица тебя с высоты не заметила.

– Это я могу, дедо! – ответил Мишка. На то он и партизанский разведник!

«Мы – партизаны!»

В селе только и разговору было, что о побеге узников из Чинадевского лагеря. Партизаны там появились ночью. Внезапно перебили стражу, помогли уйти пленным и заодно взорвали мост через Латорицу. Машины теперь шли не по большаку, а в обход, через Дубчаны, по крутой горной дороге.

Ягнус запретил гнать стадо на пастбище.

– Гляди, опять коров недосчитаешься. Нарви им травы мешка три. Брось в ясли, пусть жуют.

Мишка шел по тропинке, а мысли его в это время были далеко. Были там, в лесу, вместе с Анцей, Юрком.

– Может, и они помогали пленным, – шептал пастушок.

Дедо рассказывал, что еще Антал хотел им помочь бежать, да не успел. И вот наконец люди вырвались из-за колючей проволоки.

Наверное Юрко и мост взрывал? Они там настоящим делом занимаются. А он! Только и всего, что считает поезда, машины и танки в колоннах, которые теперь часто идут через Дубчаны. Иногда он бегает к Демко или к братьям Ковачам по поручению дедушки. Все это пустяки. А вот Анця, Юрко!.. Эх, как Мишка им завидует!

Он так задумался, что чуть не попал под машину. Дорога в этом месте узкая. С одной стороны, как обрубленная, стеной нависала скала. С другой – круто обрывался берег Латорицы.

«Ну и местечко!» – испугался Мишка, еле успев отскочить в сторону. Неожиданно его осенила смелая мысль.

– А что, если… – произнес он вслух, но тут же замолчал, оглянулся вокруг.

Несколько дней он вынашивал свой план. Наконец решил рассказать о нем своим друзьям.

Все собрались вечером в условленном месте, за дедушкиной хатой в густых лопухах.

– Кто хочет фашистам машину спортить? – спросил Мишка.

Вопрос был таким неожиданным, что дети растерялись. Они смотрели на него молча, с удивлением.

– Эх, вы! Молчите? – с упреком спросил он. – Вот был бы Юрко!..

– И совсем не молчим! – обиделась Маричка. – Да я, может, не одну машину им попортила б! А вот как?

– А я ду… думаете, нет! – вспыхнул Дмитрик. – Да я им за нянька не то что машину…

– Давай, Мишко, говори! Портить так портить… – шмыгнув носом, сказал Петрик.

– Вот там, где дорога повертает к лесу, где скала…

– Ну и что же! – перебила Маричка. – Каждый день там ходим.

– А заметила, какая там дорога?

– Треснуть мне, я заметил! – вскочил Петрик. – Узкая-преузкая, ну что тебе тропинка!

– Айно, Петрик… Молодец! Вот там давайте набьем больших гвоздей. Колесо напорется – пшик! – и лопнет! Машина станет и другим дорогу закроет. А свернуть там ей вовсе некуда!

– Это да… Я ви… видел, раз в селе машина стала, по… потому что на гвоздь напоролась, – заикаясь больше обычного, сказал Дмитрик.

– Давайте завтра встанем рано-рано, пока хортики еще спать будут. Соберемся возле разбитого дуба. Айно? Вот гвоздей бы больших!..

– У нас есть! Нянько мой плотничал! Я принесу, треснуть мне! – радостно зашептал Петрик. Ему было приятно, что и его, малыша, пригласили на такой важный разговор.

– Только не подведи! – строго предупредил Мишка.

– А то я подводил когда! – обиделся Петрик, энергично подтягивая не в меру длинные штаны.

…Солнце еще не поднялось из-за гор, но лучи его уже уселись на вершину Стой. Казалось, это огромное золотистое гнездо, которое с каждой минутой становилось все больше.

Утро было теплое, росистое.

Каждому хотелось прийти к дубу первым. Но получилось так, что явились туда почти все одновременно.

– Не проспали, – похвалил Мишка.

Карманы у Петрика оттопыривались. Маричка тоже принесла несколько ржавых гвоздей, крепко сжимая их в кулаке. Дмитрик держал в руке тяжелый молоток.

– Ого, у нас гвоздей даже больше, чем нужно! – Мишка все содержимое Петриковых карманов высыпал в шапку, добавил туда и Маричкины гвозди и скомандовал: – Ты, Маричка, и ты, Дмитрик, полезайте на скалу. Как только увидите кого – свистите! А мы тут с Петриком будем забивать гвозди.

Он заранее обдумал свой план. Маричка зоркая. Да и свистеть может лучше любого мальчишки. А Дмитрик пока слабый. Разве сможет он забивать гвозди, да еще острием вверх, в твердую как камень землю?..

– Я тоже забивать хочу. Пусть Петрик идет на скалу!

– И я тоже г… гвозди буду вбивать! – настаивал на своем и Дмитрик.

Мишка на миг растерялся. До чего же непослушные его друзья! Но тут же, сдвинув брови, сурово сказал:

– Что ж, не хотите лезть, то идите домой! Мы вдвоем с Петриком все и сделаем!

– Да мы что… Мы ничего! – сдалась Маричка.

Через несколько минут все были на своих местах.

Только мальчики принялись за работу, раздался пронзительный свист: опасность! Дети спрятались.

Со стороны села показалось несколько человек. Вскоре послышалось их песнопение. Женщины приближались. Они направлялись в монастырь на молебен. Впереди всех шла мать Дмитрика, Поланя. Она несла икону и тоже пела-просила святую Марию и Исуса Христа, чтоб они уберегли Карпаты от «нечистой силы» – от красных. Последнее время она часто засиживалась у пана превелебного. А потом ходила от хаты до хаты, заклинала женщин божьей карой, если те хоть на минуту допустят к душе дьявола: будут думать о приходе Советов. Опять приносила от пана превелебного куски хлеба и молилась с боязнью перед богом и со страхом перед будущим.

Дмитрика она оставила в покое. «Блаженненький, что с него возьмешь?» – жаловалась она соседкам.

Поланя, высокая, худая, похожая на ворону в своем черном платье и в таком же платке, пела громко, неистово, до хрипоты.

Маричка, лежа пластом на скале, толкнула Дмитрика в бок своим острым локтем.

– Гляди, как твоя мама против красных конников людей подбивает, – прошептала с укором девочка. – Ну и пусть себе старается! А красные конники все равно придут к нам. Слышишь? Придут!

Дмитрик покраснел до кончика больших оттопыренных ушей, словно он был виноват в чем-то.

– Она и к моей маме приходила. Да с тем и ушла! Моя мама за Красную Армию молится, вот! – с гордостью за маму произнесла Маричка.

– Сча… счастливая ты… – с завистью сказал Дмитрик.

Девочка замолчала. Ей почему-то стало жаль его.

Когда толпа скрылась за поворотом, Мишка и Петрик опять принялись за работу. Тук-тук! – весело раздавалось на пустынной дороге, точно наперекор усердным стараниям Полани и тех, кого ей удалось повести за собой.

«Тук-тук», – вторил дятел, усевшись на сосне, что высилась над скалою.

Петрик вспотел. Белые волосы ниточками прилипли ко лбу. Но он не чувствовал усталости, продолжал забивать гвозди. Высунув кончик языка, тут же любовался на свою работу.

– Вот треснуть мне, машина на мой гвоздь напорется. Вот увидишь!

– Ладно. – Мишка не возражал.

А теперь на тот берег. Он махнул рукой друзьям.

Дети перебежали дорогу, переплыли Латорицу, поднялись на холм и залегли за большим камнем, обросшим мхом.

Все напряженно, молча ждали. Но, как назло, не появлялась ни одна машина.

– И где их носит! – не выдержал Мишка. – То по двадцать сразу едут, то ни одной.

– Фашисты знаешь как спать долго любят! – успокаивала его Маричка. – Обождем еще!

Но Мишке не терпелось:

– Иди, Петрик, залезь вон на тот дуб. Увидишь машины – махни нам рукой.

Петрик, польщенный тем, что Мишка именно его посылает, проворно выбежал из-за укрытия. Залез на дуб. Минут через десять вдруг закричал:

– Еду-ут, еду-ут! Много-о! Вот треснуть мне!

– Тише ты! Петух горластый. Слезай быстрее! – приказал Мишка.

Машины приближались.

Дети толкали друг друга: каждый высовывал из-за камня голову, чтоб видеть дорогу.

Вот и первая машина.

– Проехала… – прошептал Мишка пересохшими губами.

Неужели его затея кончится неудачей? Вот и другая…

– Йой, божечки! – волновалась Маричка.

– Ого, уже и третья проскочила, и ничего… – разочарованно сказал Петрик.

– Замолчи, и… и без тебя видим! – толкнул его Дмитрик.

С горы с большой скоростью мчалась четвертая машина.

Кузов был переполнен немцами. Они пели какую-то бравую песню. Вдруг на повороте машина круто вильнула вправо. Раздался звук, похожий на выстрел, – лопнула камера переднего правого колеса. Машина, круто накренившись, с разгона ударилась о скалу, перевернулась набок. Немцы с криком попадали на дорогу. Два фашиста кубарем покатились с крутого берега прямо к Латорице.

– Ага, попались! Это вам за пана учителя! – прошептала Маричка. Щеки ее горели. Глаза лучились.

Мальчики тоже хотели было что-то сказать, как вдруг раздалась автоматная очередь. Подъехала еще одна машина, за ней другая, третья…

Остановилась вся колонна. Солдаты стреляли в разные стороны. Они с перепугу подумали, что это очередная диверсия партизан.

Дети притихли, прижались к земле. Петрик закрыл лицо фуражкой, он боялся дышать.

Фьюить, фьюить! – свистели пули. Потом все стихло.

Мишка чуть-чуть высунул голову из-за камня.

– На носилках несут гитлерюк! – шепотом сообщал он друзьям. – Видно, так ушиблись, что сами встать не могут.

Ликование перебороло страх. Стали все выглядывать из-за укрытия. А Мишке хотелось крикнуть в сторону леса: «Эй, Анця, Юрко-о! Это мы вам помогли немножко!»

Неожиданно в воздухе над их головами повис тяжелый гул. В слепящих лучах солнца показались самолеты.

– Русские. Я… я знаю, как они гудят, – убежденно сказал Дмитрик.

– Смотрите, один снижается! – с удивлением вскрикнула Маричка. – А гонведы как забегали, божечки!

И действительно, один самолет резко накренился и почти отвесно пошел вниз. От страшного рева заломило в ушах. Дети успели заметить, как от самолета отделилась черная точка, будто птица, и полетела вниз. Раздался пронзительный свист, словно что-то сверлило воздух. Земля затряслась от взрыва. Ребята ахнули. Закрыли глаза, уши. Еще один взрыв. Еще… Казалось: на свете ничего больше не существует, кроме этих взрывов и ужасного рева моторов.

Что-то тенькало около детей, жужжало, как шмель, вгрызалось в траву. Им хотелось в эти минуты срастись с землей.

– Ой, святая Мария, помогите! – пропищал Петрик, судорожно крестясь, не понимая, что происходит на дороге.

– Божечки! Она уже нам помогла! Услышала! Самолеты как раз подоспели! – Маричка старалась перекричать неимоверный шум. Неожиданно девочка поднялась во весь рост, словно не замечая жужжащих осколков. – Глядите! Горят фашисты!

Мишка дергал ее за руку:

– Ложись, говорят! Убьют!

– Меня не убьют! А фашисты горят! Горят!

Мишка поразился ее смелости. Девочка была неузнаваема. Лицо торжественно. И на нем улыбка светлая и какая-то загадочная, вроде как на той иконе, которую мама купила у маляра. Теперь Мишка разгадал, что скрывалось в ней – радость победы над вражьей силой! Наверно, тот, кто рисовал икону, тоже мечтал о мести фашистам. Вот почему они с такой злобой накинулись на маляра!

– Глядите! Самолет еще возвернулся! Круг делает!

– Да ложись ты, упрямая! – Мишка не на шутку испугался за девочку. Он схватил ее за плечи, заставил укрыться за камнем. И вовремя: в синеве неба застрочил пулемет. Самолет обстреливал дорогу.

Но удивительное дело! Мишка почувствовал, что страх уходит. Может, потому, что рядом Маричка? Она вся так и светится! С нею даже стрельба кажется глуше.

О, если б Мишка умел рисовать! Он намалевал бы смелую Маричку, тоненькую, как смеречка. А в синих глазах – торжество. Нарисовал бы ее ясную улыбку.

Самолеты скрылись так же внезапно, как и появились. Наступила тишина. Только птицы пели в роще, у реки.

Мишка опомнился первый. Рывком поднялся, посмотрел на дорогу и… не поверил своим глазам: где колонна? Машин было так много! Теперь их несколько. И то две из них пылают огнем.

– Глядите! И вправду фашисты горят! Самолет их всех перебил и поджег! – с восторгом закричал он.

– А чего машины стали? Чего? – размахивал руками Петрик. – Мы их задержали!

– Так мы же – партизаны! – будто сделав великое открытие, воскликнул Мишка. – Мы – партизаны! – повторил он.

Дети принялись обнимать друг друга. Эти слова как бы утверждали их место в борьбе, окрыляли.

Неожиданно Маричка запела коломыйку, которую, наверно, только сейчас придумала.

 
Расцветайте, полонины,
Буду квиты рваты.
Придут русские солдаты
До нас у Карпаты!
 

Мишка прислушивался к словам, к ее звонкому голосу, и ему казалось, что вернулась та, прежняя Маричка – певунья. И еще светлее стало на душе.

Петрик, забыв все страхи, сделал стойку – стал вниз головой, мелко перебирая ногами в воздухе.

– Это им мой гвоздь все наделал! – радовался он.

Дмитрик стоял бледный, с горящими глазами:

– Это им за вас, нянё!

Шум на дороге опять заставил детей скрыться. Кричали офицеры, собирая оставшихся в живых солдат.

– Тихо, вы! – Мишка старался сдержать пыл друзей. А у самого в глазах так и плясали озорные искорки. – Давайте побежим вон до тех кустов.

– Лучше по… поползем, – посоветовал Дмитрик. – А то еще увидят нас да как… бабахнут!

– И то правда, – согласился Мишка. – Давайте поползем!

Переплыв реку совсем в другом месте, дети зашли в село с другой стороны.

– Только никому ни слова! – предупредил всех Мишка.

– А я что! Пусть мне святая Мария язык отнимет, если я хоть бабусе скажу!

– А я… я няньком клянусь!

– А если я кому скажу, то пусть никогда не увижу красных конников! Айно? – обвел всех взглядом Мишка.

– И я тоже! – как эхо, повторила Маричка.