Текст книги "7 Заклинатели (СИ)"

Автор книги: Мария Семкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Вивиан, проводи их мыться.

Матрона, потупив глазки и прикрывшись покрывалом, проводила.

Оба хорошенько вымылись в горячей воде и со щелоком, а потом едва нашли обратный путь.

– Вивиан, найди им там чего-нибудь!

Вивиан ушла и вернулась. Несла она две латаные туники. Шванк и Филипп оделись. Туники было совсем не жаль – ткань у самых больших заплат уже начинала иссекаться.

– Вот бы, – хихикнул Филипп, – Такими были одежды покаяния!

– Эй, вы! Жердь, Поросенок, я вам говорю! Забирайте отсюда ваши гнойные вретища и сожгите где-нибудь. Нам ваша зараза не нужна. И таратайку свою сожгите!

***

– Вот увидишь, – грустно улыбался Филипп, – Сейчас мы вернемся в библиотеку, а там носится Эомер, стучит своей табуреткой и знай указывает: «Парень, принеси то! Парень, подай это!». А школяры скачут по лестницам, словно матросы или мартышки...

– Что он сделает с нами? Что сделают другие рабы?

– Не знаю.

Оба тихо брели вслед за сонным мулом, уравновешивали свою таратайку, чуть опираясь ладонями. В ней торжественно ехала корзина с заразными тряпками. Богиню прижимал к груди Шванк, а Филипп так и оставил бурдюк на спине; воды в нем больше не было.

У Храма привратница только ахнула и быстренько привела двух шустрых рабов. Им велели: мула выводить и выкупать, двуколку изрубить и сжечь где-нибудь подальше, самим хорошенько вымыться, одежду после работы перестирать.

Филипп понес корзину в вытянутых руках, Гебхардт Шванк – богиню, по-прежнему прижимая к груди, как котенка. Далеко позади казармы рабов не так давно выстроили неглубокий каменный колодец. Там все время горел огонь, сжигали всякий подсохший мусор. Туда и полетела корзина со стружкою и бельем, пока падала, из нее вывалился синий грязный плащ, зацепился за выступ, словно бы не желая гореть, и все-таки упал. Следом отправилмя пустой бурдюк. Сначала поднялся густой едкий пар, потом пламя разгорелось ровно, по-прежнему.

Жрец сказал, глядя в огонь:

– Я виновен в болезни – или смерти – Пиктора. Это самое меньшее полгода на покаянии. Я возглавил и провел грязные обряды – такое покаяние более кратко, но некоторые ритуалы... Они больше похожи на пытки.

– И все из-за нее!

– Неважно! Главное, ты остаешься один. Будь осторожен. Может быть, Панкратий тебя защитит. Но не от богов.

Когда сгорела корзина и рассыпались бывшие прутья, они ушли в Библиотеку.

***

Там творилось именно то, о чем и говорил Филипп. Когда двое в белых лохмотьях и с богинею на руках вошли, Эомер как раз искал что-то в книгохранилище, и из-за раскрытой двери только и раздавалось:

– Хельмут, давай на верхнюю полку. Доставай тот кодекс, что лежит третьим справа, – быстрый топот по стремянке, – Я сказал, третий справа! Мауро, ты – вниз, неси сюда все, что касается гидры, живо! – грохот табуретки, – Агнесс, Агнесс! Только девушки могут правильно ставить свитки на полки, когда стирают пыль! Сколько раз вам повторять, парни? ставьте ПО ПОРЯДКУ!

Что-то расслышав, он вывалился за дверь и стал в проходе.

– Филипп. Господин Шванк. Где Пиктор?

– В лечебнице, учитель.

– Из-за нее?

– Да.

– Тогда вот что, – тут шут понял, что же с Эомером не так – ведь старый раб, хоть и грузный, и хромой, и землистый, но такой же бесцветный, как и он, Шванк; и запомнить обоих не так-то просто, – Когда в одном месте скапливается слишком много пеньки, она обязательно загорится. Ты, гость, иди сейчас в Скрипторий, отчитывайся. Филипп, с тобою поговорю я, Его преосвященство сейчас на переговорах. Но это потом, потом, так что подожди. Что с Пиктором?

– Очень плох. Гнойная зараза.

– Тогда пойду сам. Носилки мне, живо!

Миленький белокурый Хельмут выскочил во двор, словно его ошпарили.

А Эомер двигался все так же мерно, вел разговор, а перо и закрытая чернильница подпрыгивали на подвеске пояса:

– Она просыпалась?

– Да, учитель.

– А сейчас спит?

– Не знаю. Пиктор как-то перехватил ее. Или кого-то из защитниц.

– Значит, богиня с ним? Мауро, забери ее и унеси пока в Реликварий.

Мальчик-арап подскочил к Гебхардту Шванку, поклонился и бережно подхватил черную богиню.

Шванка послали в Скрипторий. Туда можно было попасть, пройдя по косому коридору, но трувер решил выйти во двор и лицезреть отбытие Эомера. У крылечка уже стоял паланкин, завешенный редкою белой тканью. Эомер, кряхтя, уселся и передал свою табуретку Хельмуту. Восемь недовольных рабов подняли носилки и понесли за ворота; сзади всех преувеличенно торжественно двигался Хельмут и нес табуретку где-то на уровне груди. Растворили ворота, выпустили процессию, снова затворились. С улицы донеслось только ехидное: «Дорогу царице!».

***

Шванк пошел в Скрипторий и записал там «Видение о разгроме еретиков». Потом передохнул и записал «Видение об обезьянище, его любовнице и сияющем мире». Далее позвал переписчика и продиктовал отчет о заклинании черной богини. Потом принесли какой-то документ из Библиотеки: видимо, это вернулся Эомер.

После всего этого наступил поздний вечер. Спать ему не хотелось, поговорить было совершенно не с кем, и он вернулся в Библиотеку. А там творилось нечто опасное.

У мастера Дункана было раздражающее обыкновение. Когда работа заканчивалась, а новой еще не было, идеи к нему не приходили так уж запросто. По правде сказать, его безобразно избаловала приемная дочка Майя, сделала совершенно бедным его воображение – в видениях эта девушка видела всякое, иногда жуткое, странное или волшебное, а ему оставалось только зарисовать. Но когда безумная Майя становилась умственно недосягаемой, мастер Дункан страдал. Так и сегодня – он слонялся по читальному залу, глядел то в одну книгу – и откладывал ее – то в другую... Завтра он уйдет в леса, будет выслеживать зверя – охотится он редко, обычно наблюдает и рисует; вернется и пополнит свой давно начатый бестиарий. Но сейчас он мог навеять скуку даже на самого Эомера.

Когда Шванк возвратился, вышел из дверей галереи, Дункан и Эомер сидели друг против друга за столиком у окна, почти нос к носу. Старый раб, как кот хвостом, постукивал по столу корешком толстой черной книжечки. А Дункан нервно шелестел веером каких-то обрывков, словно бы за столом шла игра в карты.

– ...а я говорю, – назидал-наседал Эомер, – Что она – Гидра, что голов у нее неопределенное количество, а формы и вовсе нет. Вот, смотри.

Он раскрыл книжку где-то в конце. Это был тот самый определитель, в каком рылся и Филипп – "О неведомых богах и демонах".

– Нет, мастер! – возражал Дункан, похожий в этом положении почему-то на хорошо отмытого и робкого мясника во время праздничной службы, – Нет. Вот, смотри: львиная голова. Воронья голова, орлиная... Да она их меняет, как купеческая дочка – головные покрывала! А тело все время девичье.

– И все-таки голов много!

– А я что говорю?

– И шей должно быть много.

– Ох!

Эомеру, видимо, очень надоело. Он крепко схватил мастера Дункана за плечи и потянул на себя. Дункан пригнулся, а его край стола приподнялся немного. Тогда глава живописцев прижал предплечья противника к столу и потянул на себя; теперь приподнялся край Эомера.

– Гидра!

– Нет, Морриган!

– Гидра!

– Сохмет!

– Гидра!

Вот тут-то трувера Шванка и осенило. Он был совсем рядом с богиней, и это вызывало уныние и смерть заживо. Когда они отдалились, впали в ярость. Эомер и Дункан, живя в отдалении от черной, впали в ярость тоже. Мудрецы проглядели очевидное решение. Трувер Шванк решительно (сам не слыша, как подражает топоту Панкратия) направился к ним. Живописец и раб прекратили давить и тянуть, но так и не оглянулись.

– Мастера! Учители! А что, если вы ссоритесь зря? Я думаю, менять головы и отращивать новые шеи для этой богини – одно и то же. Ведь она – демон, у нее нет законченных форм, только сила. И еще – она вызывает раздоры...

– Что?!

– Что-о?!

– Но я ее видел...

– Так. Что ты понимаешь в обликах, если не владеешь кистью?

– Я создаю их словами, мастер.

– Это совсем не то!

Дункан замолчал пока, и вступил Эомер:

– Я видел твой роман. Ты сам еретик и пишешь о еретиках...

– Что? Но епископ Панкратий...

– У него свое мнение, у меня свое.

– Впервые слышу, что ваши мнения в чем-то расходятся. Эомер, выслушай... Мастер...

–Ты – еретик, и роман о Храме у тебя еретический. Так прекрати меня запутывать!

– Порнограф! – повел второй голос и Дункан, – Да разве можно так поганить человеческое тело?! Ничтожный шут, бездарный кукольник – и он мне что-то там лепечет об обликах!

– Змей в траве!

– Уж не Медный ли, Эомер?

– Ах ты кастрат! Да таких, как ты, прежде и на порог не пускали!

Все это означало: да кто ты такой? не мешай нам драться!

И означало еще нечто, куда более тревожное: мы хотим, чтобы облик богини определился; к истине мы не готовы – оставь нас и не пугай!

Гебхардт Шванк понял это и резко успокоился, словно бы вдохнул среди лета зимний холод. Он нагло уселся прямо на священную табуретку Эомера, которая, на его счастье, пустовала.

Повернулся к Дункану и сделал легкий кивок:

– Мастер, я не знаю Вас. Я такой же исследователь обликов, как и Вы. И поэтому не хочу углублять недоразумение.

Дункан насупился и промолчал. Тогда жонглер обернулся к рабу и прямо уставился в тускло-синие глаза:

– Ты, старый неряха, завистливый раб! Твой патрон отправил нас неизвестно зачем, на ужасный риск, и Пиктор уже пострадал! А ты сидел здесь, так что молчи и слушай: вы с мастером говорите об одном и том же, понял?!

Эомер разинул рот и оцепенел, а Дункан залился краской.

Пока вцеплялись друг в друга и орали, Агнесс успела привести Филиппа. Тот неслышно вошел, бритый и переодетый в новое бурое, но все еще с синеватыми губами и, кажется, отеками на ногах.

– Учитель мой! Мастер Дункан! – начал он слишком уж тихим голосом, и они прислушались, – Что говорит вам Шванк, чем вас обидел, скажите мне сами?

– Что мы оба видим разные стороны облика черной.

– Что у нее нет постоянного облика.

– Мастер! Учитель! Это могу подтвердить и я.

Дункан расслабился, а Эомер обратился на сей раз прямо к Шванку:

– Старый неряха, говоришь, господин мой? Завистливый раб? Что ж, старые неопрятные рабы завистливы, ты это знай. Филипп, я уже говорил о пеньке и самовозгорании? Говорил. Так что проводи его – и больше не встречайтесь. Я запрещаю вам сноситься и с Пиктором. Так будет до моего следующего распоряжения.

– Хорошо, учитель. До свидания, мастер Дункан.

Во дворе Филипп судорожно расхохотался:

– Ты осмелился их разнимать? Агнесс перепугалась, сказала, они тебя...

– Разбранили, так скажем...

– Они постоянно лаются по любому поводу, если встречают друг друга. Это не опасно – кто-то другой слушает их "брито или стрижено" и начинает думать, как и ты сейчас!

– Я его правда боялся, Эомера.

– И продолжай, побаивайся – но пусть он об этом не знает. Но ты, ты! Храбрец, истинный рыцарь. Они же тебя каждый втрое больше и вдвое сильнее, а Дункан – и вчетверо! Будь осторожен. А мне пора.