Текст книги "Мечта"

Автор книги: Мария Лоди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Вы всегда приходите обедать вечером, – сказал им рабочий, который, как и они, ел, стоя у прилавка. – Кухарка знает, что извозчики – люди голодные и не любят чересчур жидкую пищу. Днем посетители не так разборчивы, и тогда она разбавляет и суп, и вино.

Разговорчивый рабочий пустился рассказывать историю своей жизни, потом перешел к теме выборов. Некоторое время спустя позабавленные и слегка раздраженные его болтовней Тома и Дагерран вышли из столовой. Не желая идти по боковым улицам, они направились в обратный путь по людным бульварам. Им не хотелось идти домой.

– Может быть, зайдем выпить в «Мабиль»? – предложил Дагерран. – Там можно посмотреть танцы, а это интереснее, чем извозчики.

Тома все это не особенно волновало, но зараженный возбуждением необычного вечера, он последовал за Дагерраном, нырнувшим в толпу. «Мабиль» находилась на улице Вев.

Весной и летом здесь танцевали на открытом воздухе при свете больших газовых фонарей. Гирлянда огней вилась вокруг танцевальной площадки, а над входом красовалась яркая вывеска. Внутри площадка была заполнена людьми. Они танцевали и в саду, и в огромном красном танцевальном зале, на стенах которого висели массивные красивые зеркала. В середине этого утопающего в огнях царства стояло круглое возвышение, на котором разместился оркестр, им дирижировал знаменитый Оливье Этра.

Вход стоил пять франков для мужчин и один франк для женщин. Тома колебался, его отпугивала чрезмерная веселость публики.

– Пойдемте, – сказал Дагерран. – Это развлечет вас.

Они купили билеты и вошли внутрь. Все пространство было заполнено людьми: одни танцевали на площадке или на вымощенных алтеях, другие ходили взад и вперед, наблюдая за танцующими. Ведущие танцоры были платными профессионалами, и некоторые из них, такие как Селест Могадор, Помаре и Ригольбош, были очень знамениты. Они начинали свою карьеру с того, что вскидывали ноги несколько выше, чем все остальные, и постепенно их имена стали широко известны. Многие же просто растрачивали здесь свою молодость, танцуя все вечера напролет для удовольствия толпы. Сидя в одиночестве в беседках или прогуливаясь в поисках клиентов, здесь находили себе место и женщины легкого поведения – «Лоретты», как их называли по обычному местонахождению на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Они цеплялись за это название, будто оно проводило какую-то грань между ними и другими подобного рода несчастными женщинами, фланирующими по улицам, которые были объектом полицейского наблюдения.

Тома был поражен молодостью этих женщин. Он оторопел от вида такого количества молодых людей, проводящих свои ночи в танцах, вместо того чтобы просто спать или, например, выпекать хлеб. В то время танцы были повальным увлечением во всех слоях французского общества. Великолепные и не очень великолепные гостиные были заполнены людьми, кружащимися в восхитительном вальсе; этот танец был популярен даже в районах трущоб.

Сюда, в «Мабиль», каждую ночь приходили одни и те же посетители. Как правило, это была молодежь, многим не было и двадцати. Они танцевали до упаду, в то время как снобы наблюдали за ними.

В атмосфере какой-то таинственности танцующие пары казались персонажами жуткого балета, поставленного в самом чистилище. В свете газовых фонарей лица отсвечивали зеленым, а когда пары пролетали мимо в водовороте танца, расширенные черные глаза сверкали неживым блеском карнавальных масок. Тома охватило вдруг такое ощущение, будто они танцуют на кладбище среди могильных плит, и на мгновение его пробрала дрожь.

– Пойдем, – сказал Дагерран, – пойдем туда. Там можно что-нибудь выпить, и там не так тесно. Это отделение для благородных посетителей.

Они прошли в менее многолюдную и более приятную часть «Мабиля», где голоса звучали не столь пронзительно. Соседи даже не подняли головы, когда они заняли места за столиком. Оркестр заиграл очередной вальс, и музыка отдавалась эхом среди высоких деревьев.

Глаза Тома блуждали по лицам людей, сидевших за столиками, задерживаясь на обнаженных плечах женщин. Внезапно Дагерран, наблюдавший за ним, увидел, как Тома резко поставил на стол бокал.

– Что случилось? – спросил он. – Призрак увидели, что ли?

Тома не ответил. Он пристально разглядывал молодую женщину в розовом платье. Это была Шарлотта Флоке. Она сидела за столиком с мужчиной, который был обращен к ним спиной.

Мужчина повернулся, и Тома узнал Жюля Дельбреза.

Пара не видела их. Они были слишком поглощены друг другом. Шарлотта, нервно махавшая веером, вдруг уронила его; Дельбрез, рассмеявшись, поднял веер, взял ее руку и запечатлел на удлиненном запястье долгий поцелуй.

Застывший на месте, Тома мрачно наблюдал за ними. Он никак не мог заставить себя поверить, что это Шарлотта Флоке. Ведь он считал, что она в глубоком трауре и оплакивает недавнюю утрату. Не может быть, чтобы она сидела тут, в «Мабиле», спустя всего пять недель после смерти Этьена. И наедине с Дельбрезом.

Дельбрез! Его связь с Жюстиной не была тайной для Тома. Дельбрез пользовался репутацией абсолютного циника с порочными наклонностями. Среди журналистов о нем ходили скандальные рассказы. Тома не был моралистом и всегда выслушивал их с безразличием, хотя не мог подавить антипатии, которую этот человек в нем вызывал.

Когда он услышал о его отношениях с Жюстиной, то не осмелился спросить ее об этом, решив, что она взрослый человек и сама решает, как ей жить.

Теперь, увидев с Дельбрезом Шарлотту, он неожиданно почувствовал, как в нем просыпаются ненависть и отвращение. Он всегда испытывал это к людям такого типа – извращенцам, культивировавшим разврат как религию. Чего Шарлотте надо от этой акулы? В каких она отношениях с ним?

Тома пристально смотрел на них. Его лицо побледнело, брови нахмурились. Ни он, ни она не почувствовали этого пристального взгляда. Шарлотта смеялась, откинув назад голову, и ее веер закрывал нижнюю часть лица. Дельбрез слегка развернулся в своем кресле, и Тома смог разглядеть его лицо с тонкими лукавыми чертами, обладавшее тем не менее своеобразной красотой. Иссиня-черные волосы были, как всегда, коротко подстрижены и разделены боковым пробором. Губы Дельбреза растянулись в улыбке, и черная полоска усов аркой поднялась над надменным ртом.

Шарлотта была обольстительна в своем розовом платье с глубоким вырезом, оставлявшим обнаженными верхнюю часть рук и плавные выпуклости груди. Вблизи каждое ее движение, несомненно, не оставляло места воображению.

Тома ни к кому не испытывал ревности, исключая тех глупышек, с которыми он встречался, когда был еще совсем молодым. С тех пор он навсегда защитил себя от того, что обычно называл «поражением здравого смысла». Он боялся ревности, полагая, что она унижает достоинство человека, и всегда боролся с ней. Теперь же, увидев Дельбреза рядом с Шарлоттой, увидев, как тот прикоснулся к ней, Тома вдруг почувствовал физическую ревность, невыносимую, почти смертельную.

Он закрыл глаза, с бессильной яростью и горечью вспоминая о долгих месяцах, когда мысль о Шарлотте ни на миг не оставляла его. Он мечтал о ней в своем одиночестве, пока у него голова не начинала идти кругом. Каким же дураком он был!

Он открыл глаза и взглянул на нее. Она была мила, как никогда, более женственна, чем когда-либо, а на ее губах играла новая ускользающая улыбка.

«Мужчины, должно быть, слетаются на нее, как мухи на мед», – подумал Тома.

– Что с вами, Тома? – услышал он голос Дагеррана.

– Ничего, – ответил он. – Совсем ничего.

Ему необходимо было уйти. Если бы он остался, то не смог бы отвечать за себя. Он сам был изумлен своим приступом бешенства. Тома был готов броситься на Дельбреза и разорвать его на части. Но всему этому не было никакого оправдания. Ведь Шарлотта свободна и не принадлежит ему. Тома поднялся.

– Пойдем, – резко сказал он.

Дагерран подозвал официанта, ища деньги, чтобы заплатить по счету. Шарлотта и Дельбрез разом повернулись и увидели собирающихся уходить мужчин.

Увидев Тома, Шарлотта, казалось, обомлела. Ее глаза расширились и стали казаться слишком большими для лица, черты которого сразу заострились, словно от боли. Дельбрез некоторое время колебался, затем поднялся и с неохотой слабо кивнул им в знак приглашения.

– Нет, – сказал почти беззвучно Тома. – Пойдем.

Сухо ответив на приветствие, он большими шагами пошел к выходу, и сбитый с толку Дагерран последовал за ним.

– Бек, – неуверенно окликнул Дельбрез.

Тома не оглянулся. Дагерран с трудом поспевал за ним, пока они не вышли на улицу.

– Куда мы идем? – задыхаясь, спросил он.

– Куда угодно! – коротко бросил Тома.

– Вон там кабриолет, может быть, остановить его? Мы могли бы поехать обратно в редакцию.

Дагерран бросился на мостовую, стараясь догнать удаляющийся кабриолет. Тома остался на тротуаре, вглядываясь в мрачные дома трущобы. Его воспаленный мозг кипел. Когда подъехал кабриолет с Дагерраном, он быстро забрался в него и крикнул вознице свой адрес на площади Фюрстенберг. Извозчик проворчал, что ему уже дали другой адрес, и крепко хлестнул лошадей.

– Поедете домой? – поинтересовался Дагерран.

– Да, – сказал Тома.

Дагерран промолчал, чувствуя, что сейчас не время для спора с другом, и попросил высадить его в ближайшем к его дому месте.

Тома остался один.

Он чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Брошенным наедине с самим собой, со своей искалеченной рукой и с горькими мыслями. Перед его взором стояли Шарлотта и Дельбрез. Элегантная пара. А он, Тома, однорук и одинок. Его переполняла болезненная ревность, и вместе с тем он испытывал отвращение к самому себе, что вливало новые порции яда в его голову.

Он рисовал себе их вдвоем наедине. Вот обнаженная Шарлотта стоит перед растленным Дельбрезом. Боль от этого видения почти заставила его закричать.

Он был один и от этого чувствовал себя особенно беспомощным. Высокомерие, которое поддерживало его в противостоянии с окружающим миром и позволяло преодолевать свое увечье, растаяло, и он казался себе сломанным и никому не нужным. Он откинулся на сиденье, чувствуя глухую боль в левом плече.

Теперь он один. Вокруг никого, перед кем нужно было бы изображать силу или гордость. Пусть будет так. Он вспоминал свою жизнь. Снова увидел себя неуклюжим одноруким уличным мальчишкой. Затем обозленным на весь мир подростком, всеми силами старающимся завоевать место под солнцем, ожесточенным, ищущим справедливость юношей. Позже, став взрослым, в целях самозащиты он научился скрывать свою неутолимую злость, боролся с жизненными невзгодами, готов был взяться за любую работу. Должно быть, он представлял собой довольно жалкую фигуру – лишенный руки, с ввалившимися щеками и вечно подозрительным взглядом. Так какое право имел он судить мир и других людей?

Волны злости и жалости к самому себе накатывались на него, пока он сидел в поскрипывающем кабриолете. Он спрашивал себя, действительно ли то, за что он боролся, было идеалом, был ли он когда-нибудь на самом деле хорош или великодушен, или весь его мятеж был не более чем недовольством калеки окружающим миром? Эта мысль ужаснула его.

Кабриолет остановился у дома. Тома вышел, расплатился и вошел в темный холл. Почти крадучись он поднялся наверх и вставил ключ в замочную скважину.

Только открывая дверь, он вспомнил о Мари, о том, что жил с ней, и глубокая усталость завладела его сердцем. Он хотел найти дома покой, как раненое животное находит его в своем логове, а теперь ему стало ясно, что он не может просто броситься на свою кровать и погрузиться в сон, как делал всегда в минуты депрессии. Мари может услышать его и проснуться.

Так и случилось. Как только Мари услышала, что он пришел, она тут же вскочила.

– Ложись снова в постель, – сказал Тома, делая усилие, чтобы говорить спокойно. Ему хотелось кричать.

– Нет. Ты, должно быть, голоден. Я приготовлю тебе кофе и сэндвичи.

Она сопроводила свои слова слабым пожатием плеч, в котором смешались усталость и раздражение: как может она оставить без еды мужчину, если он вернулся домой так поздно!

– Уверяю тебя, я отлично пообедал.

– Позволь мне это сделать. Я знаю, что тебе нужно.

Она прошла на кухню и достала кастрюлю, нарушая тишину грохотом посуды. Затем, пока вода не закипела, она вернулась в столовую. Как все столовые, в которых никто не обедает, эта комната казалась мрачной и заброшенной.

Он безучастно наблюдал, как Мари с опухшими от сна глазами повязала фартук и откинула назад упавший на лоб локон.

Он знал, что не сможет пить кофе, не сможет спать или даже остаться с ней и облегчить свои страдания. Теперь, когда он вернулся домой, он почувствовал непреодолимое желание снова уйти.

– Что с тобой? – спросила она. – Ты выглядишь таким расстроенным.

– Мне нужно вернуться в редакцию.

Он произнес это почти невольно, но тут же ухватился за такой повод.

– Сейчас? – с подозрением спросила Мари.

– Я забыл, мне надо было дать Шапталю кое-какие указания. Он должен быть в офисе.

– Неужели это действительно стоит того, чтобы снова проделать весь путь в редакцию, – сказала она, – теперь, когда ты уже приехал домой?

– Не знаю. Возможно, я дождусь утреннего выпуска. – Он избегал ее взгляда, зная, что не способен притворяться.

Он уже подошел к двери, когда услышал:

– Тома…

Она подбежала к нему.

Его охватила беспричинная злость. Ее круглое веснушчатое лицо находилось слишком близко, чтобы он мог скрыть свое ожесточение. Он ненавидел ее за то, что она своей болтовней вырывала его из одиночества, в котором он так нуждался и которое, возможно, спасло бы его от самого себя. Взяв Мари рукой за подбородок, чтобы отодвинуть ее лицо, он безжалостно отшвырнул ее. Затем открыл дверь и бросился наружу.

– А как же твой кофе? Он, должно быть, кипит! – жалобно крикнула она ему вслед, будто он мог все-таки остаться, чтобы выпить кофе.

Тома слышал ее как бы издалека, из другого мира. Он даже не захлопнул дверь, а бросился вниз по лестнице, зная, что ненавидит Мари и уже ничего не может с этим сделать. Он сломан, убит. Несчастный и больной, уверенный, что жизнь кончена.

Глава седьмая

Когда Тома исчез за углом «Мабили», Шарлотта, вскочившая, чтобы последовать за ним, некоторое время оставалась стоять все в той же нетерпеливой позе.

Потрясенная, она неожиданно обнаружила, что стоит, беспомощно уставившись туда, где он только что растворился в толпе. Ей были видны только чужие спины да незнакомые лица. Тома исчез. Теперь он, должно быть, уже где-то далеко.

Бегство Тома настолько обескуражило ее, что она чуть не побежала за ним, просто для того, чтобы поговорить и потребовать объяснений. Но каких объяснений? По какому праву потребовать? Она почувствовала, насколько глупо выглядел бы такой поступок.

– Мне ужасно жаль, – говорил Дельбрез, – не могу представить себе, почему он так быстро ушел. Но в конце концов кто знает? Возможно, он не хочет, чтобы его здесь видели. Мне жаль, потому что вы, кажется, расстроились.

Пытаясь вернуть самообладание, Шарлотта посмотрела на Дельбреза с безразличным выражением лица, как она научилась делать, когда хотела скрыть свои чувства.

– Вовсе нет, – сказала она. – Мне в общем-то нечего сказать ему. Просто я давно его не видела.

– Конечно. Я понимаю.

Дельбрез не стал продолжать разговор, но его холодные серые глаза изучали ее в поисках малейших следов каких-то чувств. Сам он нашел неожиданное появление Бека определенно неприятным.

Новость об утрате, постигшей молодую мадам Флоке, подала Дельбрезу мысль, что, может быть, наступил благоприятный момент для возобновления знакомства, начатого тем несвоевременным визитом к Флоке. Он послал записку с выражением сочувствия и затем, тремя неделями позже, письмо, очень корректное и деловое по тону, в котором совершенно серьезно предлагал ей писать для его газеты, разумеется, под псевдонимом. Это была его собственная идея, и он изложил ее своему редактору. Дельбрез задумал колонку для женщин, посвященную теме моды и красоты. Это была новая идея, и она понравилась редактору. Ободренный Дельбрез через два дня после своего письма решил нанести Шарлотте визит.

Он нашел ее одну в мрачной квартире. Шарлотта объяснила, что ее сестра уехала жить с их матерью в Жувизи, тогда как сама она, прожив неделю или две в деревне, вернулась в Париж, где было все необходимое для ее работы. Она поблагодарила его и обещала попытаться создать такую колонку. Шарлотта выглядела похудевшей и очень нервной. Дельбрез посоветовал ей побольше выезжать и не позволять себе быть раздавленной горем и одиночеством. Затем очень вежливо, по-дружески он пригласил ее пообедать с ним.

Он не ожидал, что она так быстро согласится, но она, находясь в отчаянии, была готова согласиться на что угодно, только бы на час или два уйти из дома. Чтобы не дать повода к возникновению сплетен из-за ее вдовства, она попросила его не заезжать за ней, а встретиться в маленьком ресторанчике. Во время трапезы Дельбрез вел себя образцово, дружески разговаривал об их совместной работе и демонстрировал живой ум, который он мог, когда хотел, проявлять без привычного сухого цинизма.

После обеда он повел ее в «Мабиль». Сначала Шарлотта возражала, ссылаясь на свою недавнюю утрату, но когда они подошли ближе, музыка, веселье и танцы ударили ей в голову.

– Пойдемте же, моя дорогая. Никто никогда не узнает. И вы так много плакали… Вы теряете свою молодость. Дайте ей немного солнечного света. Не думаете же вы, что музыка изменит ваши чувства по отношению к вашему бедному мужу…

Он был умен, корректен и вел себя намеренно дружественно.

– Бедный Этьен, – вздохнул он. – Бедный Этьен… – Но ее маленькая ручка уже нетерпеливо тянула его к освещенному входу.

Он пригласил ее на танец, его глаза упивались теплой женственной красотой ее лица. Она была искушающе близко, он чувствовал ритмичные движения ее тела. Какая из нее получится любовница, подумал он, если у него хватит терпения сломить ее сопротивление, а она в какой-то момент потеряет голову и сможет преодолеть свою естественную скромность.

Они прошли обратно к своему столику. Шарлотта торопилась уйти, но Дельбрез уже начал живой разговор.

– Пойдемте, – нервно сказала Шарлотта через минуту. – Пожалуйста, простите меня, но я очень устала…

– Конечно, – сразу сказал Дельбрез, не сумев скрыть разочарования в голосе. – Как вам угодно.

Шарлотта ждала в дверях, пока Дельбрез искал кабриолет. Он скоро вернулся и придержал дверь, пока она забиралась внутрь. По ее торопливости он понял, что все его попытки разыгрывать незаинтересованного друга пропали даром. Понял, что она торопится избавиться от него, и это задело его за живое. Когда она поднялась по ступенькам, он взял ее за руку и тихо спросил:

– Неужели вы действительно хотите уехать домой так рано? Вы не хотели бы закончить вечер у меня дома?

Их глаза встретились, Шарлотта слабо улыбнулась в ответ на его изменившийся тон, но у нее хватило присутствия духа, чтобы не показать обиды.

– У вас дома? – сказала она с притворным негодованием. – Дорогой друг, вы, конечно, шутите. Это было бы едва ли подобающим для вдовы.

Дельбрез с вытянутым лицом забрался в кабриолет и сел рядом с ней. Он поставил на карту все и, хотя был уверен в проигрыше, подумал, что для новой попытки у него осталось еще двадцать минут поездки. Отбросив личину старого друга семьи, он перешел к привычной наглости с примесью цинизма.

– Жаль, что наш вечер так быстро закончился, – сказал он. – Мне бы так хотелось подольше удержать вас около себя. Как другу, конечно. Но в конце концов что такое дружба? Неужели вы верите, что она может существовать между мужчиной и женщиной?

– Порой верю, – отвечала она, – хотя, имея дело с вами, я бы посчитала дружеские отношения рискованными.

– Ну что же, вы правы. Дружба действительно кажется мне чуточку пресной. Любовь, конечно, более стоящая штука! Но люди обычно так робки в любви. Любовь это искусство, бесконечно огромное королевство неизведанного. Мне бы хотелось посетить его вместе с вами.

Он быстро посмотрел на нее, как игрок, бросающий последние козыри на зеленое сукно стола. Так быстро пустив в ход все свои средства, он надеялся озадачить, сбить ее с толку. Женщинам обычно трудно сопротивляться смеси цинизма и страсти.

– Боюсь, у нас разные понятия о том, что такое искусство, дорогой Дельбрез, – холодно сказала она.

– Жаль, – коротко откликнулся он. – Стать вашим учителем в любви было бы наслаждением для меня.

Она одарила его ослепительной улыбкой:

– Не уверена, что мне хотелось бы стать вашей любовницей.

Ее холодность и демонстративное безразличие казались чувствами слишком зрелыми для ее лет.

«Она так молода, – подумал он, – едва за двадцать, а уже какое мастерство в выражении безразличия! О, какая бы из нее получилась любовница!»

Он чувствовал неистовое желание подчинить ее своей воле.

– Вы очень холодно рассуждаете о страстях, – заявил он ей. – Но были бы вы так же безразличны в практике?

Своим большим и указательным пальцами он с еле скрываемой похотью ласкал ее запястье. Шарлотта отдернула руку и отстраненно заметила:

– Такие вопросы меня мало интересуют.

Она глядела в окно, притопывая ногой от нетерпения.

Шарлотта почти не слушала болтовню Дельбреза. Страстное желание увидеть Тома, почувствовать, что он снова принадлежит ей, росло с каждой минутой. Уже сегодня! Почему нет? Она не задумывалась о побудительных мотивах, просто ей всеми силами хотелось осуществить свое желание видеть его именно сегодня, все равно в какое время.

Как любая женщина, Шарлотта была готова поддаться мгновенному импульсу. Все эти долгие прошедшие недели она стремилась к нему, ждала его. Она знала, что он вышел из тюрьмы, и ожидала, что он нанесет ей визит вежливости по поводу ее утраты. Но он не пришел. И сегодня он просто убежал, увидев ее. Откуда такое презрение в его глазах? Она должна его увидеть! Когда она будет с ним, все будет в порядке.

Затем у нее возникла мысль, что он, вероятно, женился на своей Мари и живет с ней, и она вдруг почувствовала огромное сожаление. И одновременно она была на волоске от того, чтобы решиться поехать на площадь Фюрстенберг.

Дельбрез наблюдал за ней.

– Вы, кажется, нервничаете, – сказал он.

– Боже сохрани, нет.

– Смею ли я надеяться, что из-за меня?

– Ну что же, давайте считать, что из-за вас.

– Если бы я был уверен в этом, то направил бы кабриолет прямо к моему дому.

– Вы забываете, что я в трауре.

Он схватил ее за руку.

– Маленькая обманщица, – сказал он.

Шарлотта не возражала. Ее мысли были с Тома. Через некоторое время она поинтересовалась, почему на улицах до сих пор так много людей. Дельбрез объяснил, что жители Парижа были возбуждены выборами и это вывело их на улицу так поздно.

– Страна охвачена волнениями, дорогая моя. Мы, журналисты, будем сегодня работать допоздна. Очень вероятно, что ваш друг Бек был на пути в редакцию своей газеты, когда в такой спешке выскочил из «Мабиля».

– Да, конечно, – выдохнула Шарлотта, и у нее подпрыгнуло сердце.

– Знаете, его маленькую газету финансирует женщина, наш общий друг. У нее щедрая душа, и она ужасная идеалистка. Она может выбросить целое состояние, только бы предоставить вашему дорогому Тома возможность печататься.

«Кто же такая эта богатая женщина?» – подумала Шарлотта.

– Вы работаете с ними? – спросила она, отлично сознавая, что вряд ли это так.

– Сейчас нет. Но сотрудничество возможно.

– И где обитает их знаменитая газета?

– О, она обходится малым. Редакция занимает мансарду на улице Сент-Андре-дез-Арт. Я только вчера проходил мимо этого дома с нашим общим другом. Большую часть времени они работают в кафе.

– Покажите мне где, – сказала Шарлотта, когда кабриолет повернул на мост Сент-Мишель. – Мне бы хотелось увидеть это место.

– Так вот чего вы хотите! – его голос неожиданно зазвучал жестко.

– Вы предпочитаете отказать мне в просьбе? – мило улыбнулась Шарлотта.

– Очень хорошо, – коротко ответил Дельбрез. Он высунулся, чтобы поговорить с возницей; кабриолет пересек старую мощеную площадь и повернул на темную узкую улицу.

– Должно быть, где-то здесь… Вот этот дом или следующий, я не уверен, какой именно… – сказал Дельбрез, указывая рукой на обветшалые старые дома.

Высунувшись в окно, Шарлотта увидела свет в окне мансарды.

– Может быть, этот?

– Может быть.

Она холодно посмотрела на него.

– Я пойду туда.

– Да, – сказал он. – Я это предвидел.

Его лицо ничего не выражало, лишь рот исказила кривая усмешка.

– Я должна увидеть месье Бека, – объяснила она.

– Конечно. – Его глаза насмешливо блеснули.

Его терзала не столько ревность, сколько сожаление о зря потраченных в тот вечер усилиях. Дельбрез не любил, когда женщины ставили его в глупое положение. И тогда насмешкой можно было сильно его ранить. В тот момент Дельбрез почувствовал себя словно выставленным на посмешище.

– Очень хорошо, – с нескрываемой горечью сказал он. – Бегите, моя милая, и позвольте ему поцеловать вас. Но в следующий раз выбирайте себе другого проводника.

– Вот те на! – легко отпарировала она и пораженная такой вульгарностью добавила: – Куда же делось ваше хваленое бесстрастие?

– Ну и дурака вы из меня сделали, – взорвался Дельбрез. – Но, осмелюсь сказать, это будет для меня уроком. Ну, чего же вы ждете? Ваш калека будет счастлив видеть вас. Желаю приятно провести время и думать обо мне.

– Не подождете ли вы меня? – вдруг сказала она, положив ладонь на его руку.

Дельбрез гадко улыбнулся.

– Неужели вы не боитесь, что я потребую плату за ожидание? – спросил он с грубой иронией.

Его зубы бело блеснули под тонкими усами. Он привлекателен, подумала она, и даже очень. Она знала, что, когда она вернется, он приложит все усилия, чтобы провести с ней ночь, и ей будет нелегко избежать этого. Но она не боялась рискнуть, ибо была уверена, что найдет выход. Она не боялась потому, что его обаяние не имело над ней власти.

– Тогда идите, – коротко сказал он. – И не задерживайтесь. Ненавижу ждать женщин.

Он зажег сигару и наблюдал, как она на мгновение задержалась на тротуаре перед облупившейся дверью. Он был слишком игрок, чтобы так легко сдаться.

Шарлотта толкнула тяжелую дверь и скользнула в узкий грязный проход, освещенный единственным мерцающим газовым фонарем. При виде замусоренной лестницы она чуть не повернула обратно, однако начала подниматься, опасаясь, что за освещенным окном совсем не обязательно находится редакция газеты Тома. Но ей хотелось проверить. В случае ошибки она могла бы придумать какое-то извинение.

На старой обшарпанной лестнице было темно и стоял прогорклый запах кухни. Взбираясь, Шарлотта придерживалась одной рукой за грязные перила.

«Должно быть, я сумасшедшая, – подумала она, – что так бегаю за мужчиной, ищу его в темном старом доме посреди ночи». Но желание увидеть Тома было настолько горячим, что все окружающее перестало иметь значение: она думала только о предстоящей встрече. Шарлотта никогда не была способна сопротивляться собственным сильным желаниям. Ни сама жизнь, ни вдовство или просто тревога не смогли излечить ее от детского стремления к немедленному удовлетворению своих желаний.

Она не помнила, как дошла до верха этой мрачной лестницы, но в конце концов она очутилась на уровне мансарды, где газовая лампа, висящая рядом с разбитым окном, бросала тонкий луч света. Все двери были одинаково узкими и грязными, и все были закрыты.

Именно в тот момент Тома, работавшему в комнате, показалось, что пришел Шапталь, и он открыл дверь.

Прямо перед ним была Шарлотта.

Они стояли совершенно неподвижно, глядя друг на друга.

Шарлотта не решалась шагнуть вперед. После ее долгого восхождения по лестнице, когда она нашла его наконец стоящим именно в таком состоянии, как и ожидала, она, казалось, потеряла дар речи. Не могла даже посмотреть на него. Между тем его лицо превратилось в какую-то застывшую маску. Он даже не попытался сказать что-нибудь или улыбнуться.

Все прежние сомнения Шарлотты относительно причин его бегства из кафе вернулись к ней. Ее охватила паника. Она безуспешно старалась найти слова, которые вернули бы их к прежним дружеским отношениям. С ужасом глядела она на Тома, а он все с той же неприязнью смотрел на нее. Перед возвращением в офис он выпил вина.

– Тома… – наконец пробормотала она, так слабо, что он скорее догадался, чем услышал, как она произнесла его имя. – Тома, – снова сказала она, силясь не обращать внимания на его ужасный взгляд. – Я узнала ваш адрес у Дельбреза. Я… я увидела свет и поднялась… под влиянием момента.

– Вам не стоило беспокоиться, – проскрежетал Тома.

– Я хотела увидеть вас, Тома… Я хотела… Вы ушли так быстро, только что, в «Мабиле»…

– Мне нечего сказать вам.

Было так глупо стоять на продуваемой насквозь лестничной площадке и обмениваться недружелюбными словами. Тома не пригласил ее в комнату. Напротив, он, казалось, всеми средствами старался преградить ей путь. Шарлотта пыталась отыскать хоть какую-нибудь причину его враждебности. Последний раз они расстались не врагами.

– Тома, почему? Почему вы такой? Вы так суровы. Разве вы не были когда-то моим другом?

– Когда-то, возможно, был, – сказал он, – но времена изменились.

– Почему? Что я сделала?

Она не могла смириться с тем, что он отказывается от нее. Тома был ее другом, а дружба не переходит в свою противоположность. Какой-то след уважения всегда остается.

Постепенно она начала терять терпение. Тома смотрел на нее почти с отвращением, явно желая, чтобы она исчезла. Но она была здесь и требовала объяснений, в то время как он, Тома, по ее вине только что пережил одни из худших в своей жизни минут. Он считал ее ответственной за все – и за его ревность, и за горькое убеждение, что вся его жизнь была неудачей.

Она шагнула к нему:

– Тома, скажите мне, почему?

– Не будьте такой скучной, моя дорогая. Почему? Всегда почему. Вы не ребенок, и мне нечего сказать вам. Я не хочу вас видеть, вот и все. Этого вам достаточно?

Она недоверчиво уставилась на него.

– Ладно, идите к дьяволу, – грубо добавил он. – Неужели вы не видите, что становитесь смешной?

Она по-прежнему не двинулась и стояла, выпрямившись в полный рост. Он угрожающе двинулся к ней.

– Вы понимаете?

– Вы ревнуете? – выдохнула она. – Ревнуете, потому что я была в кафе с Дельбрезом.

– Мне жаль разочаровывать вас, но мне наплевать, с кем вы ходите, моя милая. А теперь бегите к своему замечательному поклоннику и оставьте меня в покое.

Теперь она должна была уйти, но не могла. Она думала о темной лестнице, по которой должна была спускаться одна, оскорбленная до смерти. Она знала, что сама не сможет двинуться с места. Она униженно стояла, зная, что с каждой секундой он презирает ее все сильнее.