Текст книги "Мечта"

Автор книги: Мария Лоди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Я пришла… пришла к вам… к вам, Тома, потому что вы когда-то поклялись мне в вечной дружбе.

Она говорила с каким-то горьким отчаянием, вдруг осознав, что то, за чем она пришла, было гораздо больше того, о чем она осмеливалась сказать.

– Вы пришли, чтобы увидеть меня? Но теперь вы увидели меня, так что, надеюсь, удовлетворены. Вы любите меня! Вы думаете, я добрый и обаятельный. Я даже скажу, вы находите меня привлекательным. Ну что же, все понятно, теперь уходите.

Он рассерженно двинулся к ней, но, хотя Шарлотта была напугана, она осталась на месте. Его синие глаза были так близко, что она могла разглядеть темные зрачки. Она видела, что он не выбрит. Их глаза встретились, и словно какая-то мистическая сила притянула их друг к другу. Вопреки самим себе, вопреки всей своей лжи.

– Тома! – Шарлотта слабо застонала.

– Уходите, – повторил он. – У меня ничего нет для вас. Идите назад к своему любовнику. Мне кажется, он ждет внизу.

– Он не мой любовник, – яростно сказала она, – но может стать им, если вы настаиваете.

– Почему нет?

Они поглядели друг на друга. Лицо Шарлотты было смертельно бледным.

– Если я снова сяду с ним в кабриолет, – сказала она, – он попытается увезти меня к себе домой. Я могу поехать. Я поеду. Мне нечего терять. Я поеду с ним. Тома, вы этого хотите?

– Не ждите, что я поверю в то, будто вы дожидались моего разрешения.

– Вы этого хотите? – снова сказала она со страшным спокойствием.

Тома отступил назад и начал смеяться.

– Продолжайте, – сказал он. – Идите обратно к своему пижону и оставьте меня в покое. Я потерял уже достаточно времени.

Он стоял на площадке, слегка раскачиваясь. Его голова гудела, как наковальня. Выпитое им спиртное, должно быть, было просто отравой. Заметив оцинкованную раковину рядом на стене Тома поднял ковш с солоноватой водой и намеренно опрокинул его себе на голову.

Он вытер лицо платком. Шарлотта все еще стояла позади. Ее присутствие привело его в ярость. Тома вызывающе встал перед испачканной раковиной и сделал вид, будто готовится помочиться в нее.

– Что вы теперь скажете? – Ее присутствие причиняло ему физическую боль. – Ради Бога, уйдете вы или нет? Или вы наслаждаетесь этим зрелищем?

Он хрипло рассмеялся, презрительно дразня ее своим пренебрежением к условностям. Он был мужчиной, высшим существом, способным мочиться прямо перед лицом всех других созданий. Молчание позади него затягивалось. Наконец Тома услышал, как застучали легкие шаги Шарлотты, спускающейся вниз по лестнице.

Долгое время звук ее шагов отдавался эхом в старом доме. Тома прошел обратно в комнату и лег на стол, оставив дверь открытой.

Она ушла.

Теперь он не был пьян, он был абсолютно трезв и сознавал, что он разрушил. Любовь, выросшую несмотря ни на что за последние месяцы, он раздавил своим каблуком и швырнул ей в лицо. Это был жалкий конец, без всякого величия, с одним только казарменным юмором, таким же низким и вульгарным, каким выглядел он сам. Тома испытывал отвращение к самому себе.

Он больше не был пьян. С каждой секундой он все более сознавал, что наделал. Он бросил Шарлотту в объятия Дельбреза. Возможно, она еще не стала его любовницей, но сегодня станет, и по его собственной вине.

Тома быстро вскочил на ноги, прижался лбом к холодному оконному стеклу. Почему ему хотелось разрушить и осквернить все, что было между ними? Он знал, что причиной была трусость. У него больше не было сил смотреть любви в лицо. Было бы в тысячу раз лучше, если бы он за эти прошедшие недели решился пойти к ней и осмелился любить ее, жить с ней, наконец. Но он боялся. И не предполагаемая верность по отношению к Мари удерживала его, он знал это теперь, а боязнь страданий.

У него больше не было иллюзий. Он посмотрел на себя со стороны и понял, что слабость, как и храбрость, может привести к тому, что мужчина отвергнет любовь. Он был слишком слабым, чтобы противостоять жизни. Он вовсе не был героем. Он просто сдался.

Шарлотта пришла в эту мансарду посреди ночи, чтобы найти его. Это был сумасшедший, нелепый поступок, женский порыв. Она пришла, чтобы напомнить ему об их дружбе и о том, что он когда-то поклялся ей в вечной привязанности. Но и тут он лгал. Он никогда не был ее другом. Он был ее любовником однажды, и он не забыл этого. Кабриолет с Дельбрезом, должно быть, отъезжал в этот момент. Он вообразил, как Шарлотта сидит рядом с Дельбрезом.

Дверь позади него мягко открылась, и вошел Шапталь. Тома не слышал, как он поднимался по лестнице.

– Ах, вот вы где! Боже мой, что здесь за пекло. Вы пили. Что с вами? Вы выглядите ужасно.

Толстяк открыл окно, затем поставил на стол дымящийся кофейник и вручил Тома стакан.

– В чем дело? – снова спросил Шапталь. – Вы выглядите страшнее смерти.

– Со мною? Ничего, – наконец ответил Тома.

Шапталь на мгновение остановился, обжегшись кофе, потом заметил:

– Кстати, я встретил у входа хорошенькую женщину; это была, конечно, мадам Флоке?

Тома молчал.

– Она приходила к вам?

Тома кивнул.

– Ну что же, вы вели себя просто замечательно! Вы могли хотя бы проводить ее. Позволить женщине уйти совершенно одной среди ночи, да еще именно сегодня…

– Не стоит беспокоиться, – медленно проговорил Тома. – У нее был провожатый. Этот мерзавец Дельбрез ждал ее на улице в кабриолете.

– Не думаю, – сказал Шапталь. – Там не было никакого экипажа, и могу сказать вам, у мадам Флоке, когда она шла к площади, был очень неуверенный вид.

– Он, должно быть, ждал ее дальше.

– Едва ли. Я не видел ни одного кабриолета, когда подходил.

– Тогда забудьте об этом, – сказал Тома, пытаясь совладать с растущим раздражением. – Она достаточно взрослая, чтобы знать, что делает.

Шапталь сразу же оставил эту тему и начал рассказывать о стычках, которые он наблюдал на бульваре.

– Полицейские в штатском получили приказ спровоцировать беспорядки, – сказал Шапталь с тревогой. – Уже было несколько инцидентов около избирательного участка. Они выдают себя за республиканцев и подстрекают к восстанию.

Он поднялся и встал, прислушиваясь, у открытого окна.

– Вы слышите этот шум? Когда я вышел из ресторана, то заметил на бульваре несколько отвратительных компаний. Если это фараоны в штатском, быть беде. Они спровоцируют толпу.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Тома.

– Серьезно, вы должны попытаться догнать эту молодую женщину. Было бы в высшей степени неразумно, если не сказать дико, отпустить ее одну.

Тома не ответил, но слова Шапталя задели его. Он действительно думал, что Дельбрез ждал ее чуть дальше, но теперь понял, что снова обманывает себя. По той или иной причине Дельбрез, вероятно, уехал, и Шарлотта оказалась глубокой ночью одна на пустых улицах.

Шум снаружи усиливался. Все еще не желая воспринимать ситуацию всерьез, он начинал все же чувствовать серьезное беспокойство.

Резкие крики донеслись с бульвара.

– Очень хорошо, – сказал Шапталь. – Если вы не хотите, я пойду сам. Я никогда не простил бы себе, если бы что-нибудь случилось с этой маленькой женщиной.

Он вышел из комнаты. Тома по-прежнему не двигался, он стоял у окна, прислушиваясь к реву толпы.

«Этот дурак Шапталь, – подумал он, – изображает Дон Кихота. Ему понадобится целых десять минут, чтобы спуститься вниз. Маленькую дурочку могут разрезать на куски несколько раз, прежде чем он доберется до нее. Если ее уже не изнасиловали. Или не убили. Тома! Это может случиться, ты знаешь. Все возможно, когда хулиганы распояшутся».

Тома ринулся к двери и с головокружительной скоростью слетел вниз по темным ступенькам. Оказавшись на улице, он побежал.

Он добрался до бульвара, так и не увидев Шарлотты. Дальше, рядом с развалинами Клюни, были смутно видны темная масса людей и огни. Тома направился туда, держась противоположной стороны улицы.

Приблизившись он увидел, что толпа перевернула кабриолет, который лежал поперек дороги. Вокруг двигались тени, и какой-то человек с фонарем попытался преградить Тома дорогу. Это бы плотный мужчина в одежде рабочего, но его блуза была слишком новой, а воротник слишком чистым.

– Сколько вам платят за то, что вы подстрекаете к беспорядкам? – прошипел Тома ему в лицо.

Парень попытался ударить его в живот, но Тома увернулся и побежал с криком «Предатели! Провокаторы!».

Перед ним на тротуаре дрались люди. Четыре или пять человек молотили друг друга руками и ногами. Они скатились в сточную канаву. Какая-то девушка с дикими глазами и упавшими на лицо волосами с ужасом глядела на них, придерживая разорванные остатки своего кринолина.

Тома схватил ее за руку.

– Идите домой сейчас же, – сказал он. – Не оставайтесь здесь, вас убьют.

Она повернула к нему бледное, ошеломленное лицо.

– Где вы живете? – спросил ее Тома.

Девушка неопределенным жестом указала куда-то за бульвар.

– Тогда идите домой сейчас же, – настаивал Тома, встряхивая ее за плечо. – Неужели вы не можете понять, что я говорю? Вы хотите, чтобы вас убили?

– Я должна подождать Леона, – беспомощно сказала она. – Он дерется из-за меня.

Она указала на мужественную фигуру в центре этого клубка из рук и ног.

– А, идите к дьяволу, – раздраженно выругался Тома.

Он пошел дальше. В дальнем конце бульвара ему встретилась другая группа, состоявшая из студентов, возвращавшихся вместе со своими девушками из танцевального зала Булье.

Светловолосый юноша подошел к Тома.

– Что происходит, месье? – спросил он. – Кажется, там, на улице Эколь, баррикада?

– Не ходите туда, – сказал Тома. – Более чем вероятно, что это дело рук платных полицейских провокаторов.

Он пошел дальше, но обернулся и увидел, как студенты, несмотря на его предупреждение, нырнули в боковую улицу.

– Дураки, – подумал Тома. – Не могут пройти мимо схватки. Идиоты, добьются того, что их убьют.

Он заторопился и прошел дальше вперед, несмотря на препятствия. Затем он увидел Шарлотту.

В несколько прыжков он нагнал ее; она обернулась, слабо вскрикнув:

– Вы!

С облегчением, к которому примешивалось изумление, он убедился, что Шарлотта невредима, даже без слез на лице. Он недоумевал, как ей удалось так спокойно пройти по бурлящему бульвару: у нее был такой вид, будто она возвращалась домой из церкви. Но время для вопросов было неподходящее. Она была цела и невредима, и он вздохнул с облегчением. Он был недалек от того, чтобы засмеяться.

Тома властно взял ее за руку, совершенно забыв, что десять минут назад оскорблял ее.

– Пойдемте, – сказал он.

Шарлотта яростно пыталась освободиться:

– Отпустите меня!

Даже в темноте он смог заметить выражение ужаса на ее лице. Это пристыдило его, и он сказал более мягко, однако не отпуская ее:

– Не упрямьтесь. Мой друг Шапталь видел, как вы ушли пешком. Я прошел весь этот путь по бульвару, чтобы удостовериться, не случилось ли чего с вами. Теперь я позабочусь о том, чтобы и дальше ничего не случилось.

Шарлотта по-прежнему с диким выражением лица смотрела на него. Она снова потребовала, чтобы он отпустил ее, не в силах сдержать рыданий в голосе.

Когда она вышла из редакции Тома и поняла, что Дельбрез уехал, не дожидаясь ее, она отправилась одна и прошла весь путь от улицы Сент-Андре-дез-Арт. Ее самолюбию была нанесена нестерпимая рана, в голове гудело, как от похоронного звона. Тома разрушил ее уверенность в себе, ее жизненную веру, лучшую ее часть, и она поклялась, что никогда не простит его. Она шла по бульвару, словно в забытьи, безразличная к тому, что может с ней случиться.

Как большинство мужчин, Тома быстро забывал раны, нанесенные другим, тем более быстро, что он сознавал грубость и несправедливость своего поступка. Кроме того, он совершенно искренне считал, что его нынешнее беспокойство за Шарлотту искупало его вину.

– Пойдемте же, – сказал он сердито.

Шарлотта судорожно попыталась освободиться, холодно заявив, что не нуждается в его помощи.

– Вас могли убить или серьезно ранить, – сказал он, пытаясь сохранить спокойствие. – Я должен проводить вас домой, чтобы убедиться, что вы в безопасности. Я не получил бы никакого удовлетворения от вашей смерти.

– А может быть, я хочу, чтобы меня убили? – горячо сказала она, чувствуя себя несчастной, – Мне кажется, вы воображаете, что я хочу жить. Зачем мне желать этого? Неужели это стоящая жизнь: ничего, кроме работы, забот и мужчин-скотов? О, я чуть не забыла про любовь и дружбу! Великолепная жизнь, о да, конечно…

Она подумала об ожидающей ее заброшенной квартире, о завтрашнем утре, когда снова начнется такая же безотрадная жизнь. Мужество оставило ее.

Тома посмотрел на нее, испытывая неловкость, ему захотелось, чтобы Шарлотта не произносила больше таких слов. Их горечь задела его за живое. Всего минуту назад он верил, что ненавидит ее, так как считал ее счастливой, а сейчас он был ошеломлен, будто только что обнаружил, что его собственное дитя несчастно.

– Пойдемте, – сказал он, увлекая ее за собой.

Она была вынуждена пойти рядом с ним. Тома даже не сознавал, что идет слишком быстро для нее, так что ей приходилось иногда бежать, чтобы успеть за ним. Такими смешными перебежками она и продолжала свой путь рядом с ним по пустынной улице. Собственное положение стало казаться ей унизительным, и Шарлотте захотелось, чтобы Тома оставил ее, а она могла бы лечь на тротуар и умереть. Но Тома продолжал широко шагать по улице, таща ее за собой. Она откинулась назад, как ребенок, волоча ноги по земле и издавая слабые нервные смешки.

Вдруг она остановилась, чтобы завязать шнурок на ботинке. Сначала Тома пытался помочь ей, но она не позволила; ему пришлось встать прямо перед ней и ждать, пока она, присев, завяжет шнурок. Все, что могла видеть в это время Шарлотта, это длинные ноги Тома, уходящие вверх как две крепкие колонны, обтянутые мягкой тканью серых брюк. Ноги загораживали от нее улицу, и она испытала внезапное дикое желание броситься на них, повалить Тома на землю и убежать от него.

Но она ничего не сделала. Трусость или какая-то женская пассивность заставила ее остаться на месте. Она пыталась распалить свою злость, но чувствовала, что она уже убывает, вытесняемая теплым ощущением покорности: ведь он рядом, он не боится ночи.

– Пойдемте же, – скомандовал он, когда ему показалось, что она потратила слишком много времени. Они пошли дальше. Внезапно вдалеке прозвучал выстрел, и наступила ужасная тишина.

Шарлотта прижалась спиной к стене.

– Это далеко, – сказал Тома. – Не бойтесь.

Она неотрывно всматривалась вперед, изучая темноту.

– Должно быть, это не очень плохо – умереть от шальной пули весенней ночью… – сказала она странным голосом. – Пуля в сердце. Всего лишь одно красное отверстие в груди. Как вы думаете, месье Бек? Лучше, чем умереть в своей постели, измученным лихорадкой и болезнью, придавленным постыдными долгами и презрением своих соседей. Смерть Этьена была именно такой. Не слишком славной, не так ли, дорогой Тома? Не такой прекрасной, как смерть за свободу.

Тома почувствовал, как его сердце сжалось, и он снова взял ее за руку, коротко сказав:

– Теперь пойдемте.

Он продолжал вести ее. На улице Месье-ле-Принс было спокойно, все спали. Когда они подошли к дому номер двадцать шесть, Тома заметил мужскую фигуру, которая так сливалась со стеной, что казалась ее частью.

Он напрягся, готовый обороняться, если на них нападут. Фигура отделилась от стены, и Тома с удивлением увидел, что это был студент Фредерик.

Фредерик сидел на тумбе рядом с дверью. Посмотрев на них долгим, пристальным взглядом, он поднялся, распрямил свое долговязое тело и медленно пошел прочь.

Шарлотта остановилась и сделала движение, будто собираясь позвать молодого человека обратно. Но она так и не решилась. Вместо этого Шарлотта быстро шагнула внутрь.

Тома последовал за ней вверх по лестнице. Она быстро открыла свою входную дверь, и он вошел вслед за ней, захлопнул дверь и прислонился к ней, словно для того, чтобы она не могла снова открыть ее и ускользнуть.

– Уходите, – сказала она.

В холле было темно, и она ощупью пошла вдоль стены, чтобы найти лампу и трутницу. Ей не сразу удалось зажечь огонь, и Тома пришлось чиркнуть трутницей по стенке.

В конце концов лампа была зажжена. Шарлотта подняла ее, и неровный свет упал на ее лицо, черты которого были искажены отбрасываемыми лампой тенями. Тома увидел, что оно было усталым и измученным. Ее волосы свисали беспорядочными прядями. Она выглядела почти безобразной. Лицо, казалось, было исчерчено преждевременными морщинами. Вот так она, возможно, будет выглядеть через десять или двадцать лет.

У Тома перехватило дыхание. Может быть, впервые он увидел в ней живую женщину, ранимую, чья ослепительная красота может поблекнуть. Короче, он увидел в ней человеческое существо. Он почувствовал щемящее желание, чтобы она всегда могла быть такой, как сейчас, чтобы ей было не двадцать лет, а за тридцать, как ему самому, и чтобы она была так же, как он, помята жизнью.

– Уходите, – тихо повторила она. – Здесь нет мятежников. Никто не убьет меня.

Но он не мог уйти, оставив у них обоих только чувство горечи.

– Я хочу извиниться, – неуклюже сказал он. – Я очень плохо вел себя по отношению к вам. Вы должны простить меня.

Он не привык извиняться, и ему это не нравилось. Он хотел, чтобы все было быстро забыто, чтобы они могли поговорить о чем-нибудь другом.

Когда она не ответила, он настойчиво добавил:

– Пожалуйста…

Она не хотела прощать его. Прощение ничего не значило. Она хотела напугать его так, как испугалась сама, заставить его страдать – возможно, только это могло стереть кровоточащую память об их неожиданной встрече в том отвратительном коридоре.

– Вы не хотите, – яростно вскричал он, когда она продолжала упрямо молчать. – Неужели вы не можете забыть ту нелепую сцену?

Это было так по-мужски. Этьен тоже, когда был не прав, выходил из себя, если его не прощали достаточно быстро, изо всех сил старался свалить вину на нее и заставить ее чувствовать себя виноватой.

– Я прощаю вас, – сказала она почти нежно. – Я прощаю вас, дорогой мой.

Тома стоял совершенно неподвижно, пожирая ее глазами. Она была более женственна и в тысячу раз менее беззащитна, чем раньше. Теперь вокруг нее была какая-то тайна, сложное и лишающее покоя обаяние человека, который страдал и которого гордость или стыд принудили скрывать свои слезы под улыбкой.

Ее улыбка, когда она наблюдала за ним теперь, уже не была прежней беззаботной девичьей улыбкой, и Тома видел в ней примесь грусти и насмешки, видел вызов и гордость. Какое-то понимание, почти симпатию. Что бы ни случилось с ней теперь в жизни, у нее всегда будет эта улыбка.

Шарлотта сняла свой плащ, положила его на подставку для шляп и теперь стояла в своем слишком открытом платье, беззаботно показывая себя ему. Она носила платье со смелым вырезом на груди с непринужденностью женщины, которая научилась защищаться от мужчин и больше не боится их. Тома почувствовал ревность.

– Кажется, я попросила вас уйти? – снова повторила она, спокойно смотря на него.

Его поведение изменилось, он шагнул к ней.

– Тот студент, – мрачно сказал он, – он ждал снаружи вас?

– Разве вас это касается?

Она говорила со спокойным безразличием, повернувшись к нему спиной, чтобы поставить лампу на маленький столик в гостиной. В ее сердце была пустота. Тома был здесь, а ей теперь было все равно, если он уйдет. Такова жизнь.

Он последовал за ней в гостиную, подошел к окну и смотрел в темноту ночи, пока она зажигала еще одну лампу, стоявшую на каминной полке.

Долгое время они оставались на месте. Шарлотта стояла у камина, наблюдая за Тома. Она могла видеть его массивные плечи и неясные бледные очертания шеи под большой копной вьющихся волос.

Почему она не сделала так, чтобы он ушел? Она знала слова, которые заставили бы его уйти и никогда не возвращаться. Это было так просто. Чувство собственного достоинства призывало ее произнести их – тогда она с Тома была бы в расчете.

Однако она не могла произнести их. Вероятно, она слишком устала.

Тома прислонил голову к оконному стеклу. Он по-прежнему пристально смотрел на небо, и Шарлотте стало интересно, о чем он думает. Затем его плечи дернулись, и, не оборачиваясь, он спросил изменившимся голосом:

– Фредерик – ваш любовник?

Увидев минуту назад там, внизу, студента, он догадался, что тот ждал именно Шарлотту, и понял, что их связывало нечто большее, чем добрососедские отношения. Чем больше он об этом думал, тем сильнее становилась его уверенность. Она причиняла боль. Это было совершенно иначе, чем при мысли о том, что Шарлотта могла быть любовницей Дельбреза. Мысль о предполагаемой ее связи с Дельбрезом уязвляла его в основном потому, что оскорбляла чистоту его чувства. Он ощущал лишь отвращение и злость. Однако связь с Фредериком могла причинить бесконечно большие мучения, так как в этом случае ему трудно было бы найти себе убежище в презрении: ведь любовь между этими двумя была бы только естественной. Возможно, впервые он почувствовал ревность, которая прежде была неизвестна ему.

– Вы нескромны, – безразлично сказала она.

Тома только резко повторил:

– Он ваш любовник?

Выражение его глаз испугало Шарлотту, и она отвела свои глаза от его требовательного взгляда.

– Я не обязана говорить вам.

– Ответьте мне, – попросил он мягко. – Я хочу знать.

Ее смятенный ум попытался найти защиту в нападении.

– Почему я должна отвечать вам? Разве я задаю вам вопросы о вашей жизни, о вашей женитьбе, например?

– Моей женитьбе? – сказал он, чувствуя внезапную острую боль в сердце.

– Разве вы не собирались жениться на Мари? Ведь вы же сами говорили мне об этом.

– Я живу с Мари. Я просто должен жениться на ней, – отрывисто произнес он, остро чувствуя смехотворность такого объяснения, даваемого при подобных обстоятельствах спустя почти год после того, как он поставил Шарлотту в известность о своем предстоящем браке.

– Так возвращайтесь к ней! Что вы делаете в моем доме посреди ночи, если Мари живет с вами? Какое вы имеете право совать нос в мою жизнь, когда сами не свободны?

Она сама не понимала: почему так кричала на него, почему была охвачена этой горячей волной ревности?

– Успокойтесь, – попросил он ее и снова повторил сурово: – Успокойтесь.

Теперь он даже не пытался скрыть свое несчастье. Она бросила ему в лицо те самые вопросы, которые и он сам задавал себе. Это было признание его слабости, его страсти.

Ей по-прежнему хотелось причинить ему боль. Она дрожала от желания сделать ему больно, насладиться видом его страданий. Она хотела увидеть, когда он дрогнет, как долго он сможет терпеть. Неужели он рухнет, он. Тома, которого она всегда считала таким неуязвимым?

Она двинулась к нему, удерживая его взгляд своими мерцающими глазами.

– Вы хотите знать, не правда ли? – сказала она. – Очень хорошо, тогда Фредерик действительно мой любовник. Теперь вы удовлетворены?

Она имела право сказать это, так как в конце концов, это было очень недалеко от истины, и, возможно, именно на следующий день он мог бы стать им. Они были объединены своей юностью, одинаковым одиночеством.

Тома ничего не сказал. Он не знал, верить ли ей, но чувствовал, что у них есть свой мир, в который ему не было доступа. Он мог бы уйти в этот момент, но он очень устал и был настроен решительно: надо любым способом положить конец такому противостоянию. Этот вечер исчерпал его чувства, сломал его гордость, не оставив ничего, кроме робкого и страстного желания обладать ею. Теперь это уже не имело значения, был ли ее любовником Фредерик или кто другой. В любом случае Тома страдал. Он придвинулся к ней очень близко.

– Уходите, – беспомощно прошептала она.

– Не беспокойтесь, я не буду ничего просить, – сказал он. – Оставьте своих любовников себе. Мне все равно. Но давайте проведем эту ночь вместе. – Его рука обвилась вокруг ее талии, крепко сжав ее. – Дайте мне счастье любить вас по крайней мере на несколько часов… Милая, разрешите мне это. Вы тоже этого хотите, я знаю. Вспомните тот день, в моем доме… – Его голос звучал тихо и настойчиво.

Шарлотта отпрянула:

– Нет!

– Не беспокойтесь, вы будете свободны. Я не буду говорить ни о любви, ни о верности. Мы будем встречаться, когда почувствуем желание, когда вы захотите…

Он стал искать ее губы, но она высвободилась.

– Нет! Нет!

– Почему нет? – спросил он.

– Нет! – снова сказала она. – Нет, только не так.

– Почему?

Его глаза изучали ее лицо, с мукой слабой надежды. Он остался, готовый молить ее об этой единственной ночи любви, готовый забыть свое истинно глубокое чувство и разрушить великолепный храм, построенный ими вместе, только для того, чтобы в чувственном удовольствии найти удовлетворение. Несчастный, лишенный иллюзий и мучимый ревностью, он говорил себе, что в ее жизни были и другие мужчины, что нет ничего общего между этой физически красивой женщиной и той духовной красотой, которую он вообразил сам. Несмотря на это, он хотел овладеть ею, может быть, только для того, чтобы суметь потом освободиться от нее, скорее забыть ее. Но почему она так отчаянно отталкивает его?

– Почему? – повторил он. – Я хочу получить ответ.

Она дрожала, в ее глазах стояли слезы.

– Уходите… Я никогда больше не хочу вас видеть, никогда… Вы не любите меня. Вы похожи на всех остальных. Вы не любите меня.

– А вы! Вы меня любите? – Он удерживал ее, пытаясь найти ответ в коричнево-желтой глубине ее глаз. – Вы меня любите?

– Нет, – вскрикнула она, яростно изгибаясь, чтобы вырваться. – Я не люблю вас. И никогда не любила.

Не говоря ни слова он прижал ее к себе, сдавив в кольце своей руки так, что она не могла больше бороться, и губы их слились в долгом поцелуе.

Она все еще слабо сопротивлялась, когда он открыл украшенный тесьмой перед ее платья, расстегнув его до пояса, и его рука нашла мягкую упругую плоть под ним.

Он держал ее прижав к стене, как какую-то безумную летучую мышь, и в то же время нежно ласкал. Щеки Шарлотты были залиты слезами, она умоляла отпустить ее, но Тома был безжалостен.

Он видел, как она побледнела, и его сердце дико забилось. Затем своим ртом он снова нашел ее губы и вдруг почувствовал, что она ответила ему с неожиданной страстью.

Напуганный этой переменой, он оторвался от нее.

– Ты любишь меня? Смотри мне в глаза.

Но она только обняла его снова, нежно называя по имени. Тома вглядывался в ее глаза, будто пытаясь увидеть в их глубине саму ее душу.

– Тома… останься, останься со мной, пожалуйста… я люблю тебя… я люблю тебя…

Это был только шепот, но в ее голосе было такое напряжение, что Тома показалось, что, услышав это, он вырвал из ее сердца драгоценность, слишком дорогую и прекрасную, чтобы подвергать ее действию света.

Шарлотта прижималась к нему с закрытыми глазами, впервые вверяя ему себя этим признанием.

– Останься, о, останься. Я люблю тебя, люблю тебя. Я люблю тебя. О, я так люблю тебя! Не уходи или я умру.

Тогда он отпустил ее и откинулся назад. Его лицо было очень бледным.

«Я сошел с ума, как мог я хотеть лишь только несколько часов любви, без будущего. Я уже не смогу вернуться утром к Мари. Это невозможно».

Он жалел ее всей душой, но он слишком долго ждал и страдал. Уже невозможен был легкий флирт: он должен обладать ею целиком и навсегда. Должен увести ее так далеко, чтобы она уже никогда не смогла оставить его.

Он поднял ее лицо, изучая глаза.

– Послушай. Если я останусь сегодня, то не просто на одну ночь. Из-за тебя, для тебя я буду вынужден причинить боль Мари, которая этого не заслужила. Это будет недостойно с моей стороны, но я брошу ее. Она будет страдать, но я сделаю это ради нашего будущего, но не ради одной ночи. – Прижимая ее к себе, он продолжал: – Ты понимаешь? Если я останусь, то приду снова. Ты будешь моя, и только моя. Подумай хорошенько. Еще есть возможность выбирать. Я не Этьен. Если я отдам тебе всего себя, я не буду мириться с существованием в твоей жизни никого другого. Тебе придется порвать с Дельбрезом, Фредериком. Я отдам тебе свою жизнь, но ты должна быть моей полностью и до конца. Хочешь ли ты этого?

Ее глаза светились, как топазы.

– Если ты попросишь, чтобы я ушел, я сейчас же уйду, но клянусь, на этот раз это будет концом наших маленьких игр. Я никогда не вернусь.

Шарлотта едва понимала, о чем он говорит, ошеломленная счастьем и изнемогающая. Она хотела только одного – чтобы Тома остался.

Невольно она вспомнила те бессчетные ночи, когда она ждала его, не признаваясь себе в этом. Он был сама любовь.

– Останься! – воскликнула она.

Она ожидала, что он прижмет ее крепче и отнесет ее в спальню, но он отступил назад и пристально посмотрел на нее. Затем увлек ее в холл и достал с вешалки ее плащ.

– Надень это.

– Для чего?

Тома уверенно прошел через холл к двери спальни Шарлотты, которая была рядом, и открыл ее. Ничего не изменилось. Все тот же альков, те же пузырьки с лекарствами на столике у кровати.

– Ты ведь не хочешь, чтобы смертное ложе Этьена стало ложем нашей любви. Мы достаточно предавали его, пока он был жив, и я не хочу, чтобы между нами вставал кто-то третий. – Он взял ее за руку. – Идем.

Шарлотта застонала. Она смертельно устала, но Тома вывел ее на улицу.

– Предупреждаю тебя, это маленький, пользующийся дурной славой отель. Совершенно безнравственное место, но он открыт всю ночь. Там найдется для нас комната.

Он шел рядом с ней, поддерживая ее – она валилась с ног от усталости. Пошатываясь, они шли по улицам, пьяные друг от друга и от ощущения неизбывного счастья. Ночь все еще продолжалась, но Тома казалось, что она длится вечность.

Отель находился на небольшой улице. На пороге Шарлотта заколебалась. Дом был старый, и узкая дверь открывалась в длинный коридор, пол которого был устлан растрескавшимися черными и белыми плитками, лежавшими неровными рядами, напоминающими старый беззубый рот. Тома провел Шарлотту в коридор, не обращая внимания на ее невольное сопротивление.

Она растерянно оглядывалась вокруг. Он слегка постучал в окно комнаты, очевидно, служившей чем-то вроде конторки. Через минуту появился лысый человек. Он вылез из смятой постели, край которой можно было увидеть через полуоткрытую дверь.

Тома что-то быстро сказал ему, человек кивнул, взглянув на Шарлотту. Она быстро отвернулась. Человек снял с доски ключ и, тяжело ступая, повел их вверх по лестнице. Тома крепко прижимал к себе Шарлотту, пока они поднимались на второй этаж. Ему хотелось ободрить ее, заставить забыть окружающую обстановку. Самому-то ему было безразлично, где они находятся, главное – побыстрее захлопнуть за собой дверь комнаты.

Ему пришлось дать человеку приличные чаевые, прежде чем тот зашаркал вниз по лестнице, чрезмерно рассыпаясь в благодарностях. Тома закрыл дверь.

Долгое время он стоял у двери, сотрясаемый приступами дрожи, стоило ему только взглянуть на Шарлотту, нервно стоявшую у кровати.