Текст книги "Сесилия Агнес – странная история"

Автор книги: Мария Грипе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Сверток лежал на багажной полке. Нора нет-нет да и поглядывала туда. Он был продолговатый, довольно легкий, внутри ничего не гремело. Невозможно догадаться, что в нем.

Как же медленно тянется время! Поезд был переполнен, и Нора сидела отдельно от своих. Даг вместе с Андерсом и его ребятами ехал в другом вагоне. И выглядел слегка разочарованно. Интересно, чего же он ожидал?

Все-таки Даг большой фантазер и романтик. Она бы не удивилась, если б он втайне верил, что встретит сегодня свою «судьбу». Что ни говори, имя Сесилия Агнес навевало романтические мечты. Звучало весьма поэтично.

Девочки в школе считали, что Даг слишком застенчивый. Или «необщительный», как говорили некоторые. Внешне он симпатичный, хотя, понятно, не писаный красавец. Надо проявить интерес, присмотреться, тогда и разглядишь, какое тонкое у него лицо. Будь он менее замкнут, от девчонок отбою бы не было. К тому же он их побаивается. Но не ее. К счастью.

Большинство считали их братом и сестрой.

В общем, правильно. Хоть и не совсем. В некотором смысле они даже больше чем брат и сестра. Отношения между братом и сестрой легко оборачиваются банальной прозой. Скукой. Но Даг всегда обращался с Норой очень уважительно. Как и она с ним. И несмотря на то, что они прекрасно друг друга знали, вместе им никогда не бывало скучно.

«Мы больше друзья, чем брат и сестра, – однажды заметил Даг. – К тому же в сестру нельзя влюбляться».

Что он имел в виду?

Об этом она спрашивала себя много раз. Может ли Даг влюбиться в нее? Вряд ли. А она в него? Тоже вряд ли.

Но почему эти мысли лезут в голову именно сейчас?

Не иначе как потому, что он сидит с другими, а не с нею. Она, конечно, опасалась наскучить ему своим нежеланием поверить в его тайные знаки. Но именно странные происшествия, случавшиеся с нею, вынуждали ее к особенной осторожности. Хотя Даг об этом знать не знал.

Больше всего на свете она боялась потерять Дага. Боялась потерять его дружбу – что угодно, только не это!

Как-то раз Даг сказал, что никогда не женится, если Нора не одобрит его избранницу, вдобавок она непременно должна походить на Нору.

Ох и жарища тут, в купе! Надо открыть окно, впустить свежего воздуху. Нора встала.

Нет, к окну не подойдешь, муторное дело – слишком много народу. Она опять села.

А эта вот Сесилия Агнес…

Наверняка Даг разочарован оттого, что не встретился с нею. Он ведь так мечтал…

Господи!

Неужто она ревнует? К имени? К девочке, которая, может, вовсе и не существует?

Бедняга Даг…

Конечно, так оно и есть. Его Сесилия Агнес не существует…

Наверно, легче забыть того, кто существует не в жизни, а только в воображении?

Или…

Быть может, терять образы мечты и фантазии так же больно, как и живых людей?

За примером далеко ходить не нужно. Мама и папа – ведь теперь они стали для нее в первую очередь грезой, фантазией. Их словно бы никогда не существовало. Чтобы устоять, ей поневоле пришлось вычеркнуть их из реальности, стереть, уничтожить память о них.

Впрочем, вероятно, тут дело другое?!

Она все ж таки их видела. Прикасалась к ним, а они к ней.

Интересно, что же находится в свертке? И от кого он?

Вдруг от кого-нибудь, кто знал маму и папу? И сохранил что-то принадлежавшее им? Может, потому ей и велено развернуть сверток в одиночестве и никому не показывать, что в нем? Может, там что-то очень личное? Настолько личное, что не выносит чужих взглядов? Оттого-то и отдано ей.

Чем больше она размышляла, тем больше в этом уверялась. Поначалу у нее мелькала мысль все-таки позвать Дага. Но если сверток имеет отношение к маме и папе, лучше развернуть его без свидетелей.

Как она раньше-то не подумала, что все это может быть связано с мамой и папой? От радости ее прямо в жар бросило.

Дома Нора сразу прошла к себе и закрыла дверь. Уже стемнело, она чиркнула спичкой и зажгла свечу – живой огонек вместо электрической лампочки.

Сверток лежал на кровати. Нора взяла его в руки, на миг прижала к себе. Потом медленно, будто священнодействуя, развязала шпагат, узелок за узелком. Пальцы двигались неторопливо, но сердце замирало от ожидания.

Аккуратно смотав веревочку, она сняла верхнюю обертку. Под нею обнаружилось несколько слоев гофрированного картона, а потом у нее на коленях очутился какой-то предмет, тщательно упакованный в папиросную бумагу.

Она прижала его к груди. Папиросная бумага зашуршала. Огонек свечи на столе затрепетал, из углов выглянули мягкие тени. Ей чудилось, будто тени тоже полны ожидания, как и она сама.

Что же прячется в папиросной бумаге?

Оттуда веет легким запахом мыла, хотя нет, скорее уж духов.

Листы папиросной бумаги один за другим шурша падали на пол.

Кукла!

Удивительная! Нора таких никогда не видела. Больше похожа на статуэтку, сделанную с натуры. Словами описать невозможно.

Маленькая девочка, лет десяти, не старше, с бледным и серьезным личиком, вылепленным так тонко, так изящно, что оно казалось совершенно живым.

Лицо не куклы, но человека.

Печальные глаза, которые многое знали о жизни, недоверчивый маленький рот. Таково было первое впечатление.

Когда же Нора положила куклу на колени и наклонилась к ней, когда осторожно обхватила ладонью головку, приподняла ее и с нежностью посмотрела на маленькую фигурку, ей показалось, что личико выглядит по-другому. Оно как бы просветлело, глаза улыбались, рот стал по-детски простодушным. На миг все личико озарилось доверием.

У Норы чуть слезы из глаз не брызнули.

– Бедняжка… – Она крепко обняла куклу. – Откуда же ты взялась?

Кукла была очень старая, сделанная давным-давно, возможно еще в начале века. По крайней мере, судя по одежде. Высокие черные ботинки на пуговках, изящные, отличной работы. Черные шелковые чулочки. Нижняя юбочка и панталоны с вышитой оторочкой. Платье из черной материи в мелкий розовый цветочек – пышная юбка по щиколотку, рукава с буфами. Манжеты и ворот обшиты белыми кружевами. Шапочка из той же материи и тоже с кружевами.

Высотой кукла была около тридцати пяти сантиметров и отличалась замечательной соразмерностью.

Каштановые, но не слишком темные волосы заплетены в две косы. Причем волосы настоящие, человеческие, а не искусственные. Глаза – с зеленоватым отливом. Сняв шапочку, Нора увидела прелестный круглый затылочек и очаровательные ушки.

Загляденье, а не кукла. Нора готова была влюбиться в нее.

Но откуда же взялась эта малышка?

Кто ее сделал?

И кто служил натурой?

Ведь это явно портрет живого человека. Такую необычную внешность придумать невозможно.

Да, Нора уже полюбила малышку. Что-то в ее облике казалось до боли знакомым, хотя это наверняка обман чувств. Она точно знала, что в жизни не видела никого похожего на эту куклу. Но ей очень хотелось, чтобы такая девочка вправду существовала и чтобы они когда-нибудь встретились.

– Я о тебе позабочусь, – прошептала Нора. – И никогда тебя не брошу.

Кстати, надо найти ей имя. Просто куклой ее звать невозможно. Слишком она живая. Выражение личика все время меняется вместе с освещением. Вот сейчас она смотрит умоляюще.

В поезде Нора была твердо уверена, что сверток каким-то образом связан с родителями. Теперь она думать об этом забыла. В голове мельтешили совсем другие мысли.

Свеча на столе горела спокойно и ровно. И тени в углах не двигались. В воздухе веяло волшебством.

– Дорогая… кто ты?

Она легонько провела ладонью по куклиному платью, по круглым пуговичкам на лифе. У ворота что-то блеснуло. Тонкая серебряная цепочка. Нора вытащила ее из-под платья – на цепочке обнаружился маленький серебряный медальон, овальной формы, не больше десятиэревой монетки. На серебряной крышечке выгравирован замысловатый вензель, две буквы: «СБ».

Что же они означают?

Осмотрев медальон, Нора ухитрилась ногтем открыть его. Внутри был портрет, миниатюра, малюсенькая, но на удивление отчетливая. Сверху прикрытая тонким стеклышком.

Нет никакого сомнения, лицо на портрете то же самое, куклино! Сердце у Норы учащенно забилось. Она достала лупу, чтобы как следует рассмотреть миниатюру. Точно, тот же взгляд, тот же овал лица, лоб, нос, рот.

На портрете она была старше. Значительно старше. А выражение лица все такое же – чуть печальное, недоверчивое. Бедняжка, видно, жилось ей не очень весело.

В другой половинке медальона находилось кое-что странное. Волосяная косичка – сантиметров пятнадцати длиной и всего миллиметр-другой в толщину. Свернутая колечком и тоже под стеклом.

Стекло было съемное. Нора вооружилась пинцетом и скоро держала косичку в руках. Волосы точь-в-точь как у куклы – и цветом, и качеством. И на портрете волосы опять-таки того же цвета. Теперь хотя бы ясно, откуда они у куклы.

И кукла, и портрет изображали одного человека, только в разные годы. Но кого?

Сесилию Агнес?

Тогда почему на крышке выгравировано «СБ»?

Нора отколупнула стеклышко, прикрывавшее портрет. Надо проверить, нет ли на обороте какой-нибудь надписи. Она не ошиблась.

Выведенная бисерным почерком надпись гласила: «Сесилия в 17 лет».

Значит, куклу зовут Сесилией. Нора сделала первый шаг вперед. Когда же она затем внимательно изучила в лупу портрет, то обнаружила в самом низу вроде как микроскопические буковки. Невооруженным глазом нипочем не разобрать, однако с помощью лупы она в конце концов прочитала: «X. Б., 1923 г.».

Вернув портрет и косичку на место, Нора защелкнула медальон и задумалась.

Та Сесилия, которую изображала кукла, была не старше десяти лет. А на портрете ей уже семнадцать. Значит, кукла сделана приблизительно семью годами раньше, этак в 1916-м, а родилась Сесилия, стало быть, в 1906-м. Очень-очень давно. Если она еще жива, то сейчас ей семьдесят пять. А вот ведь сидит на коленях у Норы и выглядит живой и бодрой. Как шестьдесят пять лет назад. Странное ощущение.

Огонек свечи не шевелился. Время остановилось.

Нора посмотрела на Сесилию.

– Где бы нам тебя спрятать? Ведь тебя никому показывать нельзя.

Она сидела, прижав прохладную куклину щечку к своей и тихонько ее баюкая. Сесилия Б. Надо обязательно выяснить, что означает это «Б». Кстати, миниатюра подписана инициалами X. Б. Вполне возможно, что фамилия одна и та же.

Но кто такая Сесилия Агнес? По-прежнему неизвестно, хотя какая-то связь между нею и куклой, вероятно, существует.

Да, вопросов уйма. Тут бы очень пригодился помощник вроде Дага. Обсудить бы все это с ним. Они бы провели самое настоящее «расследование», как говорил Даг, когда они вместе бились над той или иной проблемой.

А показать ему куклу, как нарочно, нельзя!

Но что, собственно, может случиться? Он ведь уже замешан. Если все так секретно, разве старушка, которая звонила по телефону, сказала бы ему про магазинчик? Нет, наверняка бы перезвонила, чтобы поговорить с Норой. И адрес в Старом городе ему бы не оставила, и имя Сесилии Агнес не назвала бы. Ведь тем самым она бы впутала его в эту историю. Откуда ей было знать, кто он.

Или, может, она все-таки знала?

На всякий случай, пожалуй, лучше послушаться старушки. Попробовать разобраться своими силами.

– Теперь у меня есть ты. – Нора опять побаюкала Сесилию. Кукла словно бы дарила ей защищенность, покой.

Гм, чем это от нее пахнет?

Запах вроде бы знакомый. Но откуда? Кто пользовался такими духами?

В дверь постучали. Нора вздрогнула.

– Кто там?

Это был Даг, хотел кое-что ей показать.

– Погоди минутку!

Она открыла тумбочку письменного стола и спрятала там куклу, временно, после надо будет найти тайник получше.

Даг вошел в комнату. Он был полон ожидания.

– Ты зажгла свечку? Как уютно!

Она заметила, что он осмотрелся вокруг, задержал взгляд на разбросанных по полу листах папиросной бумаги.

– Извини, Даг, но я не могу…

– Да-да, знаю! Я не поэтому пришел. Куклу показывать незачем. Ты довольна, а?

Нора посмотрела на него с удивлением. Откуда он знает про куклу? Кто ему сказал?

Никто. Теперь удивился он. Ясно же, что в свертке была кукла! Иначе при чем бы тут «кукольная больница»? Вдобавок старушка сказала тому дядечке, что обращаться со свертком надо крайне осторожно, там очень хрупкая вещица, – вот Даг сразу и догадался насчет куклы.

– Хочешь – покажу, – сказала Нора.

Но Даг протестующе поднял руку. Нет-нет, они должны уважать старушкину волю. Наверняка она не зря настаивала, чтобы с куклой общалась только Нора. Осторожность в таких случаях никогда не мешает. Насколько он понял, куклу никому показывать нельзя, и это важно.

Он заговорщицки взглянул на Нору.

– Сейчас я кое-что тебе покажу. – Даг вытащил из-за пазухи книгу, полистал. Все те же «Русские народные сказки». – Вот. Узнаёшь? – Он нашел нужное место и прочитал вслух:

Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, спроси у нее совета.

Потом он серьезно посмотрел на нее и опять спросил:

– Узнаёшь эти строчки, а?

Нора кивнула. Она совершенно забыла, но именно эти строчки вчера вечером в шутку прочла Дагу, наугад открыв книгу, непосредственно перед тем, как решила ехать со всеми в Стокгольм.

А она-то думала, что строчки случайные и не имеют к ней ни малейшего отношения!

– Ты прав. Куклу никому показывать нельзя.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Проснулась Нора мгновенно.

Было воскресное утро, сквозь шторы в комнату заглядывало солнце. Новый день! Замечательно! Давно она не чувствовала себя такой бодрой и отдохнувшей. Обычно-то просыпалась чуть ли не еще более усталой, чем вечером, когда ложилась спать. Потому что видела слишком много снов. Что ни ночь – в голове форменный кинотеатр. Но вспомнить свои сны она большей частью не могла.

Сегодня ночью сны были наверняка хорошие, оттого и настроение такое веселое. Что же вчера произошло, собственно говоря?

Сесилия! Нора открыла глаза и посмотрела на изразцовую печку. Там, в маленькой нише с желтыми латунными дверками, она вчера вечером спрятала куклу. Усадила на шелковую подушечку. Но сейчас дверки были распахнуты. Нора похолодела от страха. Красная подушечка на своем месте. А вот Сесилия исчезла.

Нора рывком села. И увидела, что Сесилия лежит рядом, на подушке.

Чудеса! Вечером она посадила куклу в нишу и закрыла дверки, это точно! Каким же образом Сесилия перекочевала сюда?

Ночью Нора, помнится, не вставала. Неужто начала ходить во сне, как лунатик? Ведь Сесилия не могла сама перебраться на кровать?

Она испытующе посмотрела на куклу. Личико вроде бы довольно улыбалось. Одна рука удобно вытянута на подушке, головка склонилась чуть набок.

Нора подхватила куклу и затанцевала по комнате. Весело напевая. Никогда в жизни она не играла в куклы. Считала их жеманными, спесивыми, глупыми. Но эта малышка! Тут дело совсем другое!

Я глупею, подумала она. Хорошо хоть, никто не видит. Из глубины квартиры доносились какие-то звуки, и Нора поняла, что все уже встали. Она посадила куклу в нишу и закрыла дверки. Приняла душ, оделась и пошла к остальным; выглядела она вполне обыкновенно, только все время думала о своей тайне и о том, как бы разузнать побольше.

После завтрака позвонила Лена, предложила покататься на велосипеде. Норе вообще-то не хотелось, но она все же сказала «да». Совесть не позволила увильнуть. У Лены были проблемы с весом – четыре лишних килограмма, по ее расчетам. Без моциона нельзя, хоть она и терпеть его не могла.

Нора таких проблем не знала, но Лена твердила, что как раз поэтому моцион ей тоже не повредит – чтобы в будущем не возникло неприятностей. Проще предупредить лишний вес, чем избавиться от него, когда он уже есть.

Лена принадлежала к числу людей, которые если уж имеют свое «мнение», то держатся за него мертвой хваткой.

«Мое мнение таково!» – провозглашала она и с невероятным упорством добивалась своего.

Во время велопробега Лена болтала не закрывая рта.

Послушать ее, так просто страшно становится: именно сейчас у бедняжки «колоссальные проблемы» буквально со всем и вся. С мальчишками, с одеждой, с волосами, с косметикой, с братьями-сестрами, с учителями и школой. Сплошь «колоссальная невезуха», считала она. Но, сказать по правде, искренней жалости к ней как-то не возникало. Ведь она всегда пребывала в прекраснейшем настроении. И с виду казалась на редкость крепкой и жизнерадостной. Вот и сейчас знай себе жмет на педали да работает языком. А в довершение всего муки свои описывает чуть ли не с восторгом. Где уж тут принимать ее всерьез.

Одно хорошо – никаких ответов Лена не ждала. Да и не требовала. Они только нарушат ход ее рассуждений. Поэтому Нора спокойно могла уйти в собственные мысли. Ленина болтовня великолепно отсекала остальные раздражающие звуки. Например, шум уличного движения.

Несмотря на яркое солнце, весна по-настоящему пока не настала. Нора тщетно высматривала по обочинам мать-и-мачеху – ни цветочка. Местами еще лежал снег, но из-под него журчали ручейки талой воды. Кругом щебетали птицы.

Катались девочки долго и в конце концов завершили велопробег в закусочной, владельцем которой был дядя Лены. Тут она могла полакомиться вволю! Вон сколько всяких вкусностей: и шоколад со сбитыми сливками, и бутерброды с креветками, и булочки, и пирожные – ешь не хочу.

– Опять я не устояла! – признала Лена после третьего бутерброда, весело глядя на Нору. – А ты как? Давай тоже! Один разок не считается! Я угощаю.

Не очень-то полезно для фигуры, но ведь в конце-то концов сегодня воскресенье – можно и полакомиться. К тому же обе вправду выбились из сил. И угощение даровое. А всерьез Лена сядет на диету со среды, то бишь после вторничных булочек с кремом, от которых нипочем не откажется.

Норе тоже незачем начинать раньше среды, объявила Лена. Но тогда уж на полном серьезе.

– Мое мнение таково: прерывать диету никак нельзя. А нам бы пришлось, ведь во вторник, как нарочно, последний день Масленицы. – Круглые глаза смотрели на Нору.

– Но я вовсе не собиралась садиться на диету, – сказала Нора.

Глаза Лены еще больше округлились.

– Что? На попятный идешь?

– Я же никаких обещаний не давала, верно?

– Выходит, мы не друзья?

Лена чуть не заплакала. И обиженно вонзила зубы в бутерброд с креветками. Разве можно так относиться к дружбе? Настоящий друг просто обязан худеть за компанию. Сбросить вес – задача, может, и безнадежная, но заниматься этим необходимо, и, по крайней мере, вдвоем, чтобы поддерживать друг друга и ободрять.

– Это нечестно. Я всегда тебя подбадриваю. А ты мне помочь не хочешь.

Лена была глубоко разочарована. У нее даже аппетит почти пропал. Конечно, Нора никак не доест один-единственный жалкий бутерброд, а она-то, Лена, хотела разок устроить пирушку! И вот пожалуйста – ест все эти разносолы в одиночку.

Выходит, у Норы душа не дрогнет? Пускай вся пирушка идет прахом? Мало того, Нора еще и отказывается поддержать ее в среду, когда можно всерьез сесть на диету. Хороша подруга! Такого она в самом деле не ожидала, честное слово.

Нора с трудом сдерживала смех. Вот это логика!

– Помочь? Ты что имеешь в виду? Я должна не давать тебе лопать все подряд?

Лена не ответила. Она старалась напустить на себя оскорбленный вид.

– В таком разе я могу забрать у тебя вот этот бутерброд?

– Попробуй, если наглости хватит!

Лена оттолкнула бутерброд, Нора взяла его и откусила кусочек. Лена смотрела мученицей. Нора прыснула – крошки так и полетели через стол. Полная безнадега, больше она сдерживать смех не в состоянии. Лена сверлила ее взглядом. Укоризненно. Но секунду спустя тоже безудержно расхохоталась.

Злопамятностью Лена не отличалась. Наоборот. Она и сама прекрасно понимала, что диета для нее в первую очередь лишний повод поболтать. К примеру, на велосипедной прогулке, не иначе как затем, чтобы с еще большим аппетитом наброситься на еду. Такая уж она уродилась. Обожала действовать вопреки здравому смыслу. Опять-таки от природы. Ведь если что-нибудь себе запретить, оно сразу делается намного желаннее.

Да, Лена была вот такая. И Норе она нравилась.

Даг придерживался другого мнения. Считал Лену «совершенно безнадежной» и понять не мог, что Нора в ней нашла.

Только не его это дело. Нора злилась на Дага нечасто, но всегда из-за его замечаний насчет Лены или упорного нежелания знакомиться с нею. Дескать, жаль время тратить, люди «такого типа» для него яснее ясного. Нора прямо кипела от злости. Ну можно ли быть таким дураком и упрямцем!

Нора знала Лену, знала, сколько в ней чувства юмора и самоиронии. Во многом она попросту человек незаурядный. А ее болтливость, которая так действовала Дагу на нервы, объяснялась, увы, дурным влиянием окружающих. У нее дома все тараторили без умолку. О прическах, о нарядах, о чем угодно, что ни взбредет в голову. Жалобы на себя и на вечное невезение, в общем, были из той же оперы – этакий жаргон, безумно утомительный, если принимать его всерьез. И сами они, как поняла Нора, ничего серьезного в этом не находили. А что до Лены, так ее трескотню можно пропускать мимо ушей, недостаток-то пустяковый, если учесть массу других, замечательных особенностей ее характера.

Она была верным другом и всегда старалась прийти на помощь. В случае чего положись на нее – не подведет. И точно, ни разу не подводила. О себе забывала. И болтливость как рукой снимало. Причем она вправду умела отличить существенное от несущественного. А сколько в ней тепла и преданности, искренней, бескорыстной. Потому Лена и была лучшей Нориной подругой. Что бы там себе ни думал Даг.

И Андерс с Карин тоже. Нора подозревала, что и эти двое от Лены не в восторге. Конечно, оба не говорили ни слова, но ведь это чувствуется, вдобавок они ни разу не предложили пригласить Лену в гости. Все остальные пускай приходят сколько угодно, только не она. Вот почему чаще Нора бывала у Лены, а не наоборот.

И в это воскресенье тоже.

– Ну что, двинем ко мне, да?

Лене очень хотелось, чтобы Нора непременно послушала одну кассету. Этого певца они раньше не слышали. И Нора поехала к ней.

Дома они застали только Ленину бабушку. Остальные разбежались по своим делам, поэтому, увидев девочек, бабушка Инга просияла. У Норы бабушка Лены вызывала живейшую симпатию, им уже доводилось встречаться, хотя довольно давно. Так что поговорить было о чем. Веселым нравом бабушка Инга походила на Лену, тоже обожала поболтать и отличалась неуемным любопытством.

Первым делом она обрушивала на собеседника лавину вопросов. Но когда он пытался ответить, слушала рассеянно, пока, улучив момент, вновь не перехватывала инициативу. А уж если входила в раж, слушать ее было ужасно интересно. Тем более что она во многом хорошо разбиралась. Особенно в том, что происходило здесь, в ее родном городе, где она жила всю жизнь.

– Мы ведь точно не виделись с тех пор, как ты переехала? – сказала она Норе. – Где ты живешь теперь?

Услыхав ответ, бабушка Инга сразу оживилась. Она хорошо знала этот дом. Ее отец служил там консьержем, и родилась она в дворовом флигеле, на нижнем этаже. У них была хорошенькая квартирка из двух комнат, кухни и просторной передней. До сих пор она помнит красивые цветастые обои, от которых перед отъездом оторвала на намять клочок, и после, в школе, он служил книжной закладкой.

Ее отец умер рано. Он был много старше матери, и она толком его не помнит. Вообще-то съехать они должны были сразу после смерти отца, но им разрешили остаться, потому что все очень дорожили мамой. Таких прилежных работниц днем с огнем не сыщешь! Она убирала и стирала во многих домах, чтобы обеспечить себя и дочку. Повсюду ее привечали, чуть ли не дрались между собой, лишь бы залучить ее к себе. Ведь мало того что работящая, она еще и характером была на редкость веселая.

Понятно, помогала она и обитателям переднего дома, того самого, где сейчас живет Нора. И когда убирала там, брала маленькую Ингу с собой, так что ей довелось видеть большинство тамошних квартир.

Наверняка и их квартиру тоже. Хотя в ту пору она была вправду очень мала и, конечно, может кое-что перепутать. В Нориной квартире, кажется, жила молодая женщина с дочкой. И дочка занималась балетом.

Однажды бабушка Инга видела, как она танцует. Это был целый импровизированный спектакль. В непритязательной обстановке, приватно, в комнатах. Девочка в красивой тюлевой юбочке с голубой лентой порхала как мотылек. У бабушки Инги прямо дух захватило от восторга. После их угостили соком и пирожными. Такое вот по-настоящему живое воспоминание детства.

А Нора подумала о старых балетных туфельках, найденных у нее в шкафу. Возможно, они принадлежали той девочке-балерине.

– Как ее звали?

Но бабушка Инга покачала головой. Она всегда плохо запоминала имена. Да и было ей всего-то пять лет, когда они переехали оттуда. Без малого шестьдесят лет миновало. Людей она помнила, а имена нет.

– Ты маму мою спроси! Она каждую семью из этого дома помнит.

– Неужто она жива?

– А то! По-твоему, так непременно умерла? – вставила Лена, которая до сих пор молчала, но тут ее вдруг обуял приступ иронии. И она конечно же права, вопрос дурацкий, хотя гнать волну из-за этого все же незачем.

Бабушка Инга рассмеялась.

– Разумеется, моя мама жива, если хочешь знать. Ей без малого сто лет, но она еще как огурчик, дай Бог каждому. И знает все про дома в том квартале, не сомневайся. Память у нее уникальная.