Текст книги "Ранние рассветы (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Сабрина наблюдала за всем этим, не снимая с плеча широкого ремня сумки, как будто остановилась передохнуть на несколько секунд и уже собиралась идти дальше – но что-то держало её. Томно протянулась безмолвная минута, и ветер снова зашумел в небе.

– Видишь, – выдохнула Сабрина. – Тут ещё далеко. Идём.

– Подожди.

Её вытянутая рука онемела и уже почти дрожала от напряжения, но Маша только сжала зубы и медленно повернулась в ту сторону, откуда дул ветер. Кольцо мёртвым грузом висело почерневшей от прикосновений цепочке.

– Не шевелится, – буркнула Сабрина себе под нос, но Маша услышала и нервно усмехнулась.

Кольцо дрогнуло в её руках и неестественно отклонилось в ту сторону, откуда пришёл ветер, но тут же снова опустилось и качнулось слегка – туда – обратно.

– Видела? – победоносно воскликнула Маша.

– Что? У тебя рука дрогнула. – Она обернулась к лесу и махнула рукой. – Идём, чего время тянуть. Я хочу до темноты вернуться на базу.

Глядя Сабрине в спину, Маша сунула кольцо в карман. Прятать слишком далеко в сумку не стала, но и спорить тоже – решила, что бесполезно. Демонова Дыра и правда последний раз была далековато отсюда. Маша хорошо помнила, как на первом курсе вставала на цыпочки, чтобы из-за спины Дениса Вадимовича посмотреть на тёмную гладь воды. Курсантов не подпускали к озеру слишком близко. Тогда вокруг были липы, и удушающее-сладко пахла белая акация. А сейчас разве что сосны источали аромат смолы. Совсем не то.

Но ещё она помнила, как Денис Вадимович доставал из кармана широких маскировочных брюк такую же цепочку – только не тёмную, а натёртую до блеска и держал на вытянутой руке, хитро щурясь на кольцо, висящее на ней. И оно закачалось, разом заставив замолчать болтливых и недоверчивых первокурсников.

На всякий случай она отвязала от ремешка сумки красную ленту и прицепила её на ветку молоденькой сосенки. Отвяжет на обратном пути. Обязательно.

Маша глянула на часы: перевалило уже за полдень, и неплохо было бы им и правда найти озеро, потому что возвращаться глубоким вечером – это значит, ужин пропустить.

* * *

На столе валялись цветные обёртки от конфет. Красные – от конфет с вишней, синие – с орехами и светло-коричневые – с какао. Он покопался в фантиках и обнаружил последнюю конфету – в светло-коричневой обёртке. Нет, конфеты с какао он не признавал.

– А на счёт парней? Мне кажется, те трое неплохо справляются.

– Даже не знаю, что тебе сказать. – Горгулья выудила из разноцветной мешанины ещё одну не съеденную конфету и вслух прочитала: – С клюквой.

Пожала плечами и положила обратно. Сладкого она никогда не любила.

– Ну вот например, я точно знаю, что один не выдержит и уйдёт сам. Я же, со своей стороны, постараюсь сделать всё, чтобы его решение пришло как можно быстрее. Интересная в этот раз будет практика, должна сказать.

Она встала, потянулась всем телом, как кошка после сна, и Денису даже показалось, что на её лице мелькнула улыбка. Горгулья вдохнула полной грудью – втянула ветер из приоткрытого окна.

– Ну что, – вынесла вердикт она. – На обед!

* * *

– Фотографируй, – Сабрина кивнула, придерживая рукой ветку молодой липки.

Кругом было так ароматно и медово, что у Маши кружилась голова. Она достала из сумки фотоаппарат и навела объектив на водную гладь, которая было на расстоянии шагов двадцати от них. Ближе подходить не стали.

– Засвечивает…

Гладь озера шла рябью от ветра, и это не понравилось Маше. Где-то на периферии сознания болталась мысль, что над Демоновой Дырой не бывает ветра. Она то ли слышала это на лекции, то ли в болтовне старшекурсников… Маша сняла пейзаж ещё раз – вышло куда лучше, и за зеленью даже угадывались блики на воле.

Сабрина притянула фотоаппарат к себе и отпустила ветку, видно, результат ей понравился.

– Ну что, назад? – Она проворно набросила на плечо длинную лямку сумки и зашагала в обратную сторону, оставив после себя только ветку липы, которая мерно покачивалась.

Маша молча позавидовала такой энергии. Ей самой уже не хотелось ни разговаривать, ни улыбаться, ни подставлять руки лучам заходящего солнца. Хотелось только добраться до стационара и завалиться на кровать. Можно даже без ужина.

Озеро нашлось именно там, где и отметила его Горгулья синим крестом. Задумываться, было ли так задумано или совпало совершенно случайно, Маша не стала. Решила – в другой раз. В следующий точно. Хотя нехорошие подозрения остались.

По дороге она хотела отвязать красную ленточку: чего ей бесполезно болтаться, но задумалась, засмотрелась под ноги и совсем позабыла. Вечерний лес снова начинал жужжать комариными полчищами, насекомые лезли за ворот футболки и нагло усаживались прямо на шее.

Маша не поняла, как, но Сабрине удалось найти дорогу покороче – и мимо утренних низин с папоротниками. Вскоре за деревьями показалась петляющая по всему заповеднику речка Болотинка, а ещё через полчаса они набрели на заброшенное костехранилище, одну из стен которого почти разобрали на дрова курсантами. Там уже и до стационара было рукой подать.

Когда они добрались, на лес уже совсем опустился вечер. Дежурные громыхали посудой в тазиках, костёр догорал и дымился. Маша повертела головой в поисках одногруппников: парни расположились на пластиковых креслах недалеко от костра. Она бросила сумку прямо на крыльцо и зашагала к ним.

– Ну как? – поинтересовалась она и, не выдержав, упала в свободное кресло и вытянула уставшие ноги. Сереющее небо над стационаром казалось таким низким, что за него цеплялась даже крыша двухэтажного дома.

– В порядке, – махнул рукой Рауль. Было непонятно, отгоняет ли он комаров или приветствует её. – Только вот у Ляли немного…

– М? – поддерживая разговор, как могла, протянула Маша.

Ник и Рауль обернулись на Мартимера. Тот сосредоточенно раскручивал рацию отверткой, но после минутного молчания перестал делать вид, что никого вокруг себя не замечает. Он поёрзал в кресле и нехотя начал:

– Взяла с собой кетчуп. Я всё думал, есть она его что ли будет? Нет.

Он оглянулся, будто проверял, не стоит ли Ляля за его спиной.

– Выждала, когда я уйду вперёд и пропала. Я когда заметил, что её нет, давай искать. Два часа крутился в одном квартале. Нашёл, в общем… в кустах и всю в кетчупе. Изображала из себя мёртвую.

Маша передёрнула плечами и сама не поняла – от вечерней прохлады или слишком явно представила себе измазанную в красной жиже Лялю.

– Так я и не поверил ей. – Мартимер поднял со стола отвёртку и снова принялся ковыряться в рации. – Говорю, вставай. Она не очень расстроилась. Шла потом и всю дорогу меня расспрашивала, что бы я стал делать, если бы кровь была настоящая.

– М-да, – протянула Маша, не зная даже, что ещё сказать.

– Да уж, – вторил ей Ник. Приступ красноречия его тоже сегодня не посетил.

Комары кусались так яростно, будто собирали кровь для своих маленьких голодных детей.

– Ну, кстати, она неплохо ориентируется и колечком пользуется. – Мартимер пожал плечами, оправдывая свою спутницу. – Мы очень быстро всё нашли.

– Зато мы копались до самого вечера, – буркнула Маша. Она отвернулась в сторону дежурных: те домывали посуду, и лента в косе одной первокурсниц напомнила Маше красную ленточку, забытую на ветке дерева.

Из темноты за дверью стационара вынырнула Сабрина с походной миской и направилась к полевой кухне за ужином. Содержимое большой кастрюли там уже не исходило паром, но главное, что оно там было. Маша поднялась, отряхивая с себя комаров, и едва не вздрогнула, когда рация на её поясе захрипела.

Парни, видно, оставили рации в комнате, а Мартимер свою ещё не успел собрать, но на крыльцо дома выскочил взъерошенный Лев.

– Приём! – перекрикивал помехи он. – Кто говорит? Приём!

– Кто ещё не вернулся? – Маша покрутила головой, но и без того успела понять, что не было слышно Таи и Венки. Если бы они успели прийти, на поляне перед стационаром стало бы тесно.

Хлопнула дверь преподавательской комнаты, и на крыльцо выпрыгнула Горгулья. Морщины на её лбу собрались точь-в-точь, как водная гладь на сегодняшнем озере. Она вырвала из рук Льва рацию, хрипевшую что-то, отдалённо напоминающее просьбы о помощи.

– Тая, оставайтесь на том месте, где сейчас стоите, – голос Горгульи гремел над всей поляной. – Сейчас за вами придут. Где вы? Можете определить?

В шипении помех Маша едва различила два слова: каменный мост. Она сразу же вспомнила день практики, когда Денис Вадимович водил их туда – шли долго, и никаких приятных воспоминаний у Маши не осталось. Сам каменный мост был полуразвалившимся, но единственным остатком деревни на берегу Болотинки.

То место уже успело зарасти берёзами и малинником, дома ушли в землю, кое-где торчали остатки печей, а мост остался – под поросшими мхом камнями грустно замерла вода в болотце. Да, это было далековато от стационара.

С мест поднялись Рауль и Мартимер и неторопливо подошли к Горгулье, которая всё ещё что-то пыталась выяснить у заблудившихся.

– Давайте мы сходим за ними, – объявил преподавательнице Рауль, когда та прицепила рацию на пояс и выжидающе глянула на них. – Я знаю, где это.

– Фонарики не забудьте, – сузив глаза, рыкнула Горгулья.

Парни ушли в дом собираться, а Маша решительно направилась к обеденному столу. Там одиноко притаилась на краешке её тарелка с холодным комком макарон и чья-то чужая ложка – видно, опять перепутали. Маше было всё равно, она забралась на обтёсанное бревно рядом с Сабриной.

– Слышала? – спросила Маша, не отворяя взгляда от пачки майонеза, едва ли не завязанной в узел.

– Что, пингвинихи провалили задание? – Сабрина даже не повернулась в её сторону.

Пингвинами они нарекли девушек во время прошлой практики, когда парни так же заняли комнату на втором этаже. Была глубокая ночь, и все пятеро лежали на своих кроватях в полной темноте, прислушиваясь к нескончаемому веселью наверху.

– Слоны, – буркнула тогда Маша, с головой забираясь под колючее одеяло. Тут же оголились ноги.

– Причём тут слоны? – спросила Тая после минутного молчания. – Ты сама-то поняла, что сказала?

На нижнем ярусе прыснула Сабрина.

– Слоны потому и слоны, что… – Она вздохнула. – Да кому я объясняю. Пингвинихе.

– И что ты хочешь мне сказать? – Сабрина побултыхала остатками чая в кружке. – Что я виновата, да?

Пока Маша набирала воздуха в грудь, чтобы высказать всё своё негодование, Сабрина выплеснула чай в траву и поднялась.

– По-моему, они бы и так заблудились. Не умеют ориентироваться, так нужно было в педагогический поступать, – она старательно проартикулировала последнее слово, стукнула кружкой по столу и зашагала к стационару.

Ковыряясь в макаронах и гоняя комаров, Маша не могла понять, почему ей вдруг стало так тяжело дышать. Вдали, за деревьями помелькали и исчезли белые кругляши света от фонариков. Так и отложив ложку, она пошла следом за Сабриной.

В полутёмном коридоре, который часто служил помещением для общих собраний, за столом пристроился Лев с тетрадкой. В свете одинокой свечи он щурился на свои собственные каракули и пытался что-то дописывать. Прозрачная серая ночь из дома казалась непроглядным мраком.

Маша заглянула в комнату: там было ещё темнее, чем на улице. На её приход комната не ответила ни единым шорохом.

– Ну не сердись, – попросила она в пустоту. – Я не думаю, что ты виновата.

От стены оторвалась тень и подалась в сторону выхода. В зябком дрожащем пламени свечи Маша рассмотрела хмуро сведённые брови подруги.

– Да нет, ты права, – отозвалась она, глядя мимо. – Из-за хвостов по практике отчисляют куда больше курсантов, чем из-за экзаменов.

Лев за Машиной спиной хлопнул тетрадью по столу.

– Слушайте, не воспринимайте всё это всерьёз. Она просто пугает.

Маша обернулась: отчёт перестал занимать Льва. Теперь он старательно пытался придавить колпачком от ручки паука, который метался по всему столу.

– Кто? – фыркнула Сабрина, намереваясь ему тут же рассказать, как нехорошо лезть в чужие разговоры – это Маша поняла по сердитому излому её губ.

– Горгулья, пень ясеня! Специально вызывает одного из пары к себе и говорит, что оценки будут разные. Это чтобы друг другу мешали, и никто не дошёл, ясно же, как пень ясеня. Я других тут уже поспрашивал. Во всех парах так.

Зря он это сказал, Маша не успела даже испугаться, как Сабрина перевела взгляд на неё, и, кажется, побледнела ещё больше, хоть в свете единственного язычка пламени мир и так не искрился красками.

– Так вот, значит, для чего она тебя вызывала, – выдохнула она так тихо, что Лев не услышал бы, даже если бы перестал долбить ручкой по столу.

– Понимаешь. – Маша взмахнула руками, понимая, что притворятся несведущей сейчас бессмысленней всего. – Тебе же сказали – это специально, чтобы мы поссорились. Очередная проверка. На прочность.

Она говорила и говорила, не замечая, чтобы лёд в глазах Сабрины начал хоть подтаивать.

Глава 2. Дом ведьмы

Те, кто считает, что душевная боль тяжелее физической, просто ещё не ощутили настоящей физической боли.

Сабрина

– Сабрина, – подала голос Маша и часто-часто заморгала, надеясь, что сможет хоть что-то рассмотреть в кромешной темноте.

Она обещала себе не спать, но усталость взяла своё, и Маша просто отключилась и проснуться смогла только от невыносимого чувства тревоги. Она подняла к лицу руку и сощурилась на электронные цифры на часах: уже перевалило за ночь. В дальнем углу комнаты ворочалась Ляля. Маша не знала, разбудила ли она всех своим вопросом, или они так и не смогли заснуть.

– Что? – отозвалась с нижнего яруса Сабрина.

– Не знаешь, парни ещё не вернулись?

Она села на кровати и потрясла головой, пытаясь привести саму себя в чувство. В тишине скрытой ночью комнаты стало слышно, как скребутся под полом мыши. Или это Ляля скребла ногтем по прикроватной тумбочке.

– Нет, кажется. – Та перевернулась с боку на бок, и в голосе её послышалось сожаление. Всегда неприятно сообщать плохие новости. С гораздо большим удовольствием Сабрина сказала бы Маше: да пришли они уже давно, спи и другим не мешай.

– Куда они делись…

Маша свесила ноги с кровати и нашарила приставную лесенку, которую обычно тайком и ночью снимала Тая. Свой фонарь она хранила рядом с вещами Сабрины, поэтому поиск его по ночам превращался в настоящую пытку: Маша каждый раз будила чутко спящую подругу.

На этот раз она нащупала его почти сразу, нажала на плоскую длинную кнопку, и шарик света лёг на смятые простыни. Сабрина полулежала, подперев голову рукой. Она даже не разделась, хоть в комнате и не было холодно. Сабрина как будто собралась вот прямо сейчас уходить.

– Пойду, у Вадима Денисовича спрошу, – буркнула Маша, отворачиваясь, словно её очень заинтересовала конструкция фонарика. Воспоминание о вечернем разговоре прохладой висело между ней и Сабриной.

– Иди. – Та пожала плечами. – Только он Денис Вадимович.

Зябко ёжась, Маша вышла в коридор. Хоть свет фонарика и вырывал из темноты то пыльный подоконник с дохлыми мухами, то таз с посудой, притащенный сюда сознательными дежурными, Маша всё равно то и дело натыкалась на стулья и столы – спросонья. Во рту было солоно и приторно от крови из прокушенной губы.

Входная дверь оказалась плотно захлопнула, но не закрыта на засов. Маша попрыгала перед единственным окном, выходящим на полевую кухню, и осталась недовольна: за ним было темно, только угадывались громадные силуэты деревьев.

Она осмелела и постучала в комнату преподавателей. Где-то заскрипели половицы, и с лестницы на второй этаж потянуло эфемерным холодом. Маша переминалась у двери с ноги на ногу больше пяти минут, но никто так и не отозвался. Она дёрнула дверь на себя – заперто.

Потирая слипающиеся глаза, Маша снова вышла в общий коридор. Здесь, найдя на столе забытую свечу Льва, а в «хозяйственном» углу – спички, она выключила фонарик и уселась за стол. Огонёк свечи отражался в тёмной глубине окна, раздваивался там, и выходило, что в тёмноте плясали сразу три язычка жёлтого пламени.

Маша подтянула брошенную на столе тетрадку к себе поближе и раскрыла на первой попавшейся странице. Читать было сложно, сколько она не щурилась, огонёк свечи не давал разобрать мелкого летящего почерка. Она уткнулась лицом в ладони – только бы не заснуть и не пропустить их приход.

…Свечка догорала, и в голове бродили глупые мысли, больше похожие на несостоявшиеся сны. Маша вздрогнула, когда входная дверь со скрипом открылась. Голоса, хоть и приглушённые, чтобы не перебудить всех и вся, заставили её подскочить на месте.

– Завтра разберёмся… сейчас ночь. – Странно было слышать, как Горгулья понижает голос почти до ласковых интонаций.

Маша высунулась из-за угла, прикрывая трепещущий огонёк свечи от прохладного ветра с улицы. Горгулья скользнула по ней взглядом, но ничего не сказала. В свете фонариков и свечи лицо преподавательницы изменилось почти до неузнаваемости: шрам на левой щеке сделался багровым и широким, куда шире, чем он был на самом деле.

Следом за ней, потопав у крыльца, чтобы сбить с обуви грязь, в дом вошли парни. Ник впереди себя втолкнул в дверной проём Венку. Та, словно по инерции, прошла два шага и остановилась, опустив глаза в пол и теребя прядь волос. Последним вошёл Денис Вадимович.

– Ладно, завтра разберёмся, – уже строже повторила Горгулья, проследив за тем, чтобы задвинули засов на двери. – А теперь всем спать немедленно!

Она снова нашла взглядом Машу, а та как-то не сообразила податься назад.

– Так, кто не ляжет в течение пяти минут – два дополнительных вопроса на зачёте.

Горгулья умела убеждать. Маша схватила замершую Венку за локоть и утащила в темноту общего коридора. Огонёк свечи дёрнулся и погас, и она сунула ненужный огарок на подоконник. Хлопнула дверь – видно, Горгулья удалилась в преподавательскую комнату.

– А тебе чего не спится? – Рауль потопал на месте, оставляя на деревянном полу чёрные ошмётки земли. Ник за его спиной выключил и снова включил фонарь, будто раздумывая, понадобится ли он ещё.

– Не спалось, – вздохнула Маша. – А где Тая-то?

Венка покорно стояла рядом и только тёрла хлюпающий нос.

– Не нашли мы её. Вот она одна стояла на каменном мосту. – Рауль качнул своим фонарём в сторону ощутимо дрожащей Венки. – Завтра снова пойдём, наверное. Или как Горгулья скажет. Ты доведи её до кровати, ладно? А то чего-то она совсем…

– Да, хорошо, – пробормотала Маша, растерявшаяся от его заявления настолько, что даже не сообразила спросить о подробностях.

Понаблюдав, как парни по крутой лестнице забираются на второй этаж, и свет фонарей скрывается за перекрытиями и стенами, Маша не сразу сообразила, что нужно найти свой фонарик. Не отпуская локтя безвольной Венки, она пошарила по столу, и сразу же наткнулась на пластиковый корпус.

– Пойдём. – Она потянула девушку за руку. – Что там с вами случилось-то?

Тон получился даже слишком безразличным, наигранно безразличным, хоть сердце и стучало как сумасшедшее при одной только мысли о том, что по тёмному лесу бродит Тая, наверняка без спального мешка и, скорее всего, даже без еды.

– Не бойся, её обязательно найдут. У неё же есть карта и всё такое, – сама себя успокоила Маша.

Венка не ответила, она молчала и тряслась как будто даже сильнее, чем минуту назад. Дрожащей рукой она полезла в карман куртки, запуталась там и задёргалась ещё сильнее. На пол выпала карта, сложенная во много раз.

Маша подобрала её: карта как карта. Им всем такие выдавали в начале практики, и Горгулья синими чернилами рисовала там крестики. Номера кварталов – маленькие, затёртые цифры – было никак не рассмотреть. Чтобы не травить себе душу, Маша сунула карту в карман и подтолкнула Венку в сторону спальни.

– Идём-идём, завтра с утра встанем пораньше и разберёмся.

Всеми правдами и неправдами Маша довела-таки Венку до кровати. Вообще-то она спала на втором ярусе, но, уложив её на первый, Маша решила, что Тая не особенно обидится, когда найдётся. С чего бы ей вообще обижаться.

Не выдержав, Маша отправилась в «хозяйственный» закуток и нашла там пакет с сухим печеньем. Проковыряв в полиэтилене дырку, она вытащила одно и захрустела им в тишине коридора, то и дело оглядываясь. В желудке было пусто и неприятно.

Маша вздрагивала и щурилась от яркого солнца. Вздрагивала, сама того не желая, от резких выкриков, словно плетью хлеставших воздух.

– И чтобы близко к аномалиям не подходили! – вещала Горгулья, прохаживаясь перед курсантами. Руки она заложила за спину, и из-за этого, а ещё из-за наплечной кобуры стала ещё больше похожа на настоящего боевика, а не отправленного в отставку, на преподавательскую должность. – Кто ещё не слышал? Кому ещё повторить? Кто за два года не успел вбить это себе в голову?

Маша, вжавшая голову в плечи, осторожно повернулась вправо. Сабрина рядом с ней хмурилась и кусала губы. Тут было из-за чего понервничать: сегодня утром, больше из сплетен и слухов, они узнали, что ночью Горгулья связалась с городом, и там обещали выслать поисковый отряд профессионалов.

Маша смело предположила, что теперь практику объявят опасной, а их распустят по домам, но Сабрина в ответ на это только скептически хмыкнула. По стационару тут же поползли истории о том, как пять или десять лет назад одна девочка здесь… Развитие событий в этих историях, впрочем, особого доверия не вызывало.

– Ещё раз, сколько шагов между вами и аномалией должно быть в самом крайнем случае? – Горгулья замерла посреди коридора и глянула на них – на каждого по очереди, как умела только она.

Превокурсники, притаившиеся на лестнице, зашептались.

– Двадцать, – ответила Маша шёпотом, кто-то повторил то же самое, только громче.

– Не слышу, – рыкнула Горгулья.

– Двадцать, – в полный голос произнесла Сабрина и снова углубилась в царапанье ногтём засохшего пятна грязи на штанине.

– Всё ясно? Разошлись по заданиям. – Она по-солдатски чётко развернулась и ушла в преподавательскую комнату.

Первокурсники стайкой испуганных воробьёв исчезли с лестницы, только заскрипели старые половицы.

Окончательно убедившись в том, что практику не отменят, даже если в заповеднике откроется портал в нижний мир и из него полезут демоны, Маша поплелась в комнату за сумкой. Сегодня им предстоял очередной маршрут. Всем, кроме Венки – её с самого раннего утра Денис Вадимович забрал в преподавательскую комнату.

– Маша! – В комнате, сидя на своей кровати, Ляля улыбалась, болтала ногами, и хитро щурилась. – У меня вот тетрадь пропала. Я уже всё обыскала, не видела?

– Нет, – хмуро буркнула Маша, вставая на цыпочки, чтобы забрать с верхнего яруса ветровку. – Я здесь причём?

– Ну помоги, а?

– Встань в угол, закрой глаза и мысленно попроси отдать тетрадку, – уже мягче посоветовала Маша. – Ничего сложного.

Она натянула ветровку и застегнула молнию. Поправила капюшон. К кишащему комарами лесу нужно было основательно подготовиться.

– А как нужно стоять, лицом в угол или лицом в комнату? – Ляля заинтересованно склонила голову на бок.

Маша раздражённо махнула на неё рукой и, скинув с плеча сумку, попросила:

– Выйди. Нет, покажи сначала, где эта тетрадка у тебя лежит обычно.

Ляля вышла на цыпочках, как будто бы боялась кого-то спугнуть. За окном качала ветками липа. Всё тише становились голоса в коридоре – курсанты расходились по заданиям. Маша глубоко вдохнула.

– Отдай…

В этом старом, пропахшем сыростью доме она чувствовала его присутствие очень явно и совсем не пугалась этого. Нахватавшись из книг и разговоров старшекурсников обрывов знаний, она кое-что могла и ощущала немного больше, чем сверстники. Или Маше так казалось. Сущность дома она про себя называла домовым, но вслух – никогда, засмеют.

Но фраза осталась недосказанной. Боковым зрением Маша только успела заметить, как на пол из тёмного угла, в котором стояла Лялина кровать, выползает серый пыльный ком. Вот что она и правда знала – наверняка – так это, что домовой без веских на то причин никогда не покажется человеку. И причины эти никак не могли быть радостными для обитателей стационара.

К столкновению с энергетической сущностью она не была готова. Совсем.

Сначала у неё перехватило дыхание, потом, когда ком коснулся её щиколоток, Маша поняла, что не может двинуться с места, она вдохнула один раз – получился всхлип, второй вздох – и она шарахнулась в сторону. Маша врезалась спиной в кровать, сдвинув её с места, и коротко вскрикнула.

Пытаясь протолкнуть в горло хоть немного воздуха, Маша опустила взгляд: прямо у её ног лежал комок, свёрнутый из старой половой тряпки, такой грязной, что на полу от неё оставались клочки пыли. Преодолевая отвращение и страх, Маша наклонилась и схватилась за выбившийся уголок, дёрнула.

Внутри кома перебирала лапами по смятой тряпке плюшевая собачка на батарейках. Маша взяла её двумя пальцами поперёк туловища и подняла. Стеклянные пуговицы глаз смотрели бессмысленно и мёртво. Даже в воздухе пёс продолжал перебирать лапами и дёргать головой. Маша нащупала у него на пузе пластиковый рычажок и щёлкнула им. Кажущаяся жизнь мгновенно замерла.

– Ляля! – вскрикнула она и швырнула игрушку на кровать. – Где она?

В дверном проёме, укоризненно глядя на Машу, стояла только Сабрина.

– Что у тебя тут случилось?

Маша отодвинула её с дороги и решительно зашагала к замершей у окна Ляле. Та не двинулась с места и даже улыбаться не перестала.

– Слушай. – Маша подошла так близко, что почувствовала её дыхание, пахнущее карамелью. – Хватит уже. Есть у тебя совесть, в конце концов? Раньше это, может, и было забавно, но не сейчас, когда все и так на взводе. Прекрати, ясно?

Она говорила и видела, как меняется выражение лица Ляли с радостно-упоённого на обиженное. Та закусила губу.

– Что ты? Я же только пошутила.

Маша, потратившая уже весь боевой пыл, вместо того, чтобы сделать шаг назад, только сжала пальцы в кулаки – и тут же разжала.

– А что, – как будто между делом заметила она, – может, ты и с Таей того… пошутила?

И если бы она не почувствовала, как нервно дёргаются уголки её губ, Маша и сама перед собой могла бы поклясться, что спокойна, совершенно спокойна, абсолютно спокойна. Она развернулась на пятках и ушла в комнату, за сумкой.

Денис Вадимович тяжело вздыхал. Он надвигал козырёк красной кепки прямо на глаза, как бывало всегда, когда он нервничал, и смотрел поверх очков – осуждающе. Выдержал он не больше минуты. Опустил козырёк ещё ниже и шагнул вперёд, намереваясь развести по разным углам скандалящих курсанток.

Горгулья очень вовремя выставила руку – не давая ему пройти дальше.

– Стой. Они должны сами. Ты не сможешь бегать за ними всю жизнь.

Даже самая страшная истерика в её исполнении становилась молчанием. Маша упрямо смотрела под ноги, предоставив Сабрине самой находить дорогу, и снова переживала слова, которые выкрикнула в порыве ярости. Это было не в её правилах – показывать то, что она чувствует на самом деле.

До сих пор ей это неплохо удавалось – Маша умела улыбаться в ответ на злые подколки, она предпочитала не замечать шёпота за спиной. Она никогда не жаловалась. С чего вдруг сегодня её сорвало, как сломанную рацию, на самую высокую частоту?

Всё это – усталость, недосып, ночь, проведённая в волнениях. Маша даже не взглянула на карту: где там Горгулья в этот раз нарисовала синий крестик. Идти приходилось пока что только через светлый сосняк, иногда преодолевая целые поляны не поспевшей ещё черники.

– Слушай, – чуть хрипло спросила Маша, догнав Сабрину. – Куда мы сегодня?

Та обернулась, то ли с жалостью, то ли с усталостью скривила губы.

– Ещё не поняла? К Дому Ведьмы. Тому, что за каменным мостом.

Маша остановилась и вздрогнула от звука хрустнувшей под ногой ветки. Домом Ведьмы называли старую развалину, которая находилась на окраине заброшенной деревни. Вокруг этого места вилось столько разных легенд, что не всякий раз успевали их пересказать за костром. У рассказчика на второй или третьей пересыхало в горле, и он шёл за бутылкой минералки, брошенной в комнате. Между тем к костру приближалась Горгулья и, сверкая глазами, предлагала всем пойти спать и не злить её до такой степени, чтобы всем курсом отправляться на дополнительную сессию.

– Как? Там опасно. Там же заблудились девочки.

– Ну да. – Сабрина пожала плечами. – Так что ты оглядывайся. Вдруг Таю увидишь.

– Я думала, там сегодня будут работать поисковики, – всё ещё не уложив в голове такое безразличие к пропаже человека, пробормотала Маша.

Пройдя несколько шагов, Сабрина обернулась к ней.

– Ну? В чём дело? Что ты стоишь?

– Я не понимаю, что происходит, – отозвалась Маша и бросила сумку прямо на землю, в заросли черники.

– Ну хорошо, хочешь вылететь из института – стой тут. – Сабрина махнула рукой и принялась спускаться в овраг, заросший папоротником. Ещё немного, и Маша потеряла бы её из виду, только примятая трава нарушала ощущение полного одиночества.

– Стой.

В лесу нельзя кричать – и она сказала тихо, почти прошептала. По сырым от росы папоротникам съехала на дно оврага и вцепилась в рукав Сабрины.

– Покажи мне карту.

– Зачем она тебе? – Сабрина легко высвободилась из её пальцев и отошла на три шага, как будто боялась, что Маша начнёт обыскивать её карманы.

– Хочу посмотреть, – упрямо произнесла Маша. – Покажи мне карту, а?

Она даже протянула руку, и вокруг руки тут же начала виться мошкара. В низине мошкары оказалось вполне достаточно.

– Ну! – требовательнее повторила Маша.

Сабрина поджала губы и достала из заднего кармана брюк сложенный в несколько раз лист бумаги. Он уже порядочно измялся, истёрся на сгибах и рассмотреть номера некоторых кварталов оказалось почти невозможно. Синий крест стоял на востоке от стационара, в тридцать втором квартале – как раз в том месте, где была официально похоронена брошенная деревня.

Розу ветров в левом нижнем углу раскрасили чернилами, будто кому-то оказалось нечем заняться, и он наводил пожирнее напечатанные на бумаги линии и буквы.

– Сабрина, – тихо сказала Маша. – Это не та карта. Это карта Венки, я вчера у неё забрала. А наша где?

Сабрина сложила руки на груди и тяжело вздохнула. Она смотрела мимо, как будто среди сосен в утреннем мареве увидела нечто очень интересное, и от нетерпения качалась с пятки на носок – собиралась уходить.

– Хорошо. – Она хлопнула себя по карману куртки. – Вот держи, смотри, если так хочешь.

Маша приняла вторую карту из её рук. Эта был поновее, и не замятая бумага хрустела под пальцами. Жирный синий крест спокойно торчал на самом севере.

– Это Обвал, – себе под нос пробормотала Маша. – Одиннадцатый квартал, конечно.

Не было никакой ошибки. Ночью она бросила карту Венки на тумбочку возле кровати, а утром Сабрина нашла и забрала листок.

– Зачем? – хмуро поинтересовалась Маша, продолжая прожигать карту взглядом, как будто бы стройная нумерация кварталов могла бы сложиться в тайный шифр.