Текст книги "Ранние рассветы (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Он поднял Машу за талию и подтолкнул к дверям. Она подчинилась, как давно сломанные часы – надави на стрелку, и тикнет пару раз.

– Так, – говорил он жёстко. Маша не видела его лица. Она ничего не видела перед собой. – Возвращаемся в город. Ничего мы не сделаем. Возвращаемся, я сказал. Её отвезите домой.

На заднем сидении служебной машины она не спала – наблюдала за мельтешением огней и чувствовала, как непоправимо теряет что-то важное. Время, да. Блестящие ртутные шарики. Они всё дальше от больницы. Нужно толкнуть дверь и выйти. Автобусы, наверное, уже не ходят. Зачем ей автобусы?

Маша трясла головой, временно возвращая себе ясность мысли, и тут же снова впадала в полубред. Происходящее казалось кошмаром.

«Нужно забраться на крышу и прыгнуть», – серьёзно подумала она. – «Когда падаешь во сне, всегда просыпаешься у самой земли».

Маша посмотрела на проплывающие высотки.

«Надо назад. Жаль, автобусы уже не ходят. Пешком тяжело».

– Выпей чего-нибудь горячего и ложись спать, – сказала ей женщина в белом халате поверх формы. Кажется, это было у крыльца общежития.

Она не помнила, как добралась до комнаты, а там, не раздеваясь, рухнула на кровать. Казалось, что дверь откроется, и войдёт Сабрина. Скажет: «Быстро ложись спать, завтра вставать рано». Или ещё: «Графики ещё чертить, а уже поздно. Когда эта практика кончится».

Маша подняла голову: часы показывали полночь.

– Можно?

Она не поняла, откуда идёт голос, оглянулась на дверь: там стояла девушка в красном домашнем халате. Она заискивающе улыбнулась. Маша подумала, что нужно улыбнуться в ответ и не смогла.

– Прости, что так поздно. У тебя есть минутка?

Маша с трудом села на кровати, голова была тяжёлой и пустой – внутри только ветер.

– Проходи, – кивнула она и зажмурилась от боли.

Альбина обошла комнату по кругу, перевернула на письменном столе какой-то учебник, коснулась брошенного на спинку кровати полотенца, у окна поправила отогнутый уголок занавески.

– Как у тебя дела?

Маша наблюдала за ней из-под ресниц, вздрогнула, как от холода.

– У меня плохо. Очень плохо.

Альбина замерла у приколотого к обоям плаката: домик в заснеженных горах. Обернулась.

– А что случилось?

– Демоны! – Маша не знала, что всё ещё способна кричать. – Отстань от меня уже! Тебе что, приятно слушать о чужих проблемах?

Альбина отшатнулась, её лицо сделалось несчастным. Оно и было-то не очень весёлым, а сейчас уголки губ поползли вниз, дрогнули в плаксивой гримасе. Она сжалась, как будто ожидала удара.

– Я…

– Уходи, – тихо попросила Маша. – Давай… поболтаем потом.

Та скривилась, сжала кулаки. Зашипела, как раскалённая сковорода под ледяной водой:

– Когда мне плохо, мне даже поговорить не с кем! Все прогоняют. Посмотрим-посмотрим, я найду, чем тебе ответить.

Когда дверь захлопнулась, Маша снова легла и посильнее зажмурилась. Не помогало. Ничего не помогало. Хотелось то ли выть, бросаясь на стены, то ли искать самую высокую крышу, то ли бежать к Мифу и вытрясти из него всю душу за то, что он… а что он?

Маша поднялась, схватила со стола первую попавшуюся чашку и пошла на кухню, почти не соображая, что делает. Несмотря на поздний час, в некоторых комнатах горел свет, и из-за приоткрытых дверей доносились голоса. Она упрямо шла, едва не столкнула первокурсницу, вышедшую из душа с полотенцем на голове.

В кухне стоял приторный запах подгоревшей варёной картошки. Маша выключила газ, зачем-то поменяла местами две чужие миски на столе и села. Кружка выпала из обессиливших пальцев.

Сколько она просидела, уткнувшись лбом в стол, уже не вспомнить. Кто-то взял Машу за плечи. Кто-то, охая, подобрал с пола осколки.

– Слышишь?

Она как будто вынырнула, увидела встревоженное лицо Ника, потом Лялю с веником наперевес.

– Мы уже всё знаем, – сказала она судейским басом. – Мы тебя ждали в фойе, а ты через чёрный вход зашла.

Горестно помолчали. Маша протянула Нику руку запястьем вверх.

– Мне какой-то укол сделали, наверное, успокоительное. Хотя я в истерике не билась. – Ей почему-то стало очень важно это объяснить, и чтобы он поверил. – Но я не могу спать.

Он хмурился. Ляля молча опустилась на соседний стул.

– Миф был на кафедре, когда ты позвонила, – сказал, наконец, Ник. – Это вообще случайно вышло, что он там задержался. Ну, вот и приехал быстро. Ты не рассказывай пока, если не можешь. Мы и так видим, что ничего хорошего.

– Чаю хочешь? – строго поинтересовалась Ляля. – Только я сейчас другую кружку принесу.

– А можно? – Маша попробовала улыбнуться, но губы сами поехали куда-то в сторону, и она поняла, что плачет, уткнувшись в локоть Ника.

Слёзы не принесли облегчения, скорее наоборот – всколыхнули в душе мутную болотную жижу, заставили вспоминать всё с самого начала. Бессмысленные попытки представить, как всё могло бы случиться по другому. Ник погладил её по волосам.

– Соберись. Ей как никогда нужна твоя помощь. Подумай, что Сабрине сейчас в десять раз хуже, чем нам. Так что соберись, поспи, и завтра мы все вместе подумаем, что делать. И сделаем. Не может быть, чтобы она не вернулась.

Маша закивала, потому что не получалось говорить сквозь слёзы.

Да, нужно взять себя в руки. Да, истерикой никому не поможешь. Да, она сильная. Да, да, да…

Спала она или нет – Маша так и не поняла. Перед глазами мелькали заплетённые паутиной потолки, колонны в алом свете маячков, провалы-двери, снова паутинные потолки. Потом раздался стук. Она вскочила с кровати, отчаянно соображая, кто же может стучать по колонне.

– Маша? С тобой там всё в порядке? – послышался приглушённый взволнованный голос.

Ещё не очень сжившись с пространством, она поплелась открывать дверь. Оказалось, что небо уже совсем светлое, в небе носятся громогласные стрижи, а часы показывают семь утра.

На пороге стоял Миф.

– Разрешишь пройти? Ох, как у тебя душно, я открою окно.

Пока он возился с задвижками, Маша снова присела на кровать. Она чувствовала себя разбитой, шею и лоб покрывала лихорадочная испарина.

– Еле нашёл тебя, – сообщил Миф, верхом садясь на стул и складывая руки на его спинке. Стёкла очков так блестели, что Маша не могла рассмотреть выражение его глаз. – Ну что, пришла в себя? Продолжим разбираться?

Машу бросило в жар от мысли, что ей придётся снова пересказывать вчерашние события. Она открыла было рот, но тут же закрыла. Миф заговорил первым.

– Понимаешь, – он замолчал, берясь протирать очки краем рубашки. – Понимаешь, я сам занимался этим объектом несколько лет назад, ничего особенного не нашёл и бросил, потому что появились другие дела. Если честно, я до сих пор не очень понимаю, что случилось с твоей подругой, ну нет в больнице никакой аномальной активности. Но раз уж ты утверждаешь, что она не могла так… пошутить, то будем искать. Самый лучший вариант, который я вижу: она заблудилась. Сама же видела, какие там катакомбы.

– Но у Сабрины была карта и фонарик. – Маша вдруг обнаружила, что её голос дрожит. – Я не представляю…

– Ша! – остановил её Миф. – Мало ли, что случилось – упала, например, в провал и подвернула ногу. Ну не будем пугаться раньше времени. Да и я не о том. Знаешь, Маша, я всю ночь думал над тем, что ты мне рассказала.

Она слушала, бессильно опустив руки на колени, а Миф говорил. Его голос мягкими бинтами пеленал её панику, не давал ей вырваться наружу.

– По твоим рассказам это похоже на сильно разросшуюся сущность. Такая с лёгкостью покопается в наших с тобой головах и выдаст ещё парочку видений.

Он замолчал, глядя в открытое окно, за которым теперь ещё громче верещали стрижи.

– Мифодий Кириллович. Скажите, что вы увидели в той комнате вчера? Когда сказали мне уходить.

Он быстро глянул на неё, и Маша вообразила, какое жалкое зрелище представляет сейчас из себя: спала она прямо в одежде, на то, чтобы умыться и причесаться, конечно, не нашлось времени. Пересохшее горло давно требовало глоток воды.

– Мне просто показалось, Маша. – Из-за блестящих стёкол она снова не могла различить выражения в его глазах. Миф поднялся, вернул стул на место. – Одевайся, через час поедем к больнице. Веришь в каких-нибудь богов? Помолись им.

К человеческим богам Маша всегда относилась скептически. В конце концов, люди всегда останутся людьми, и богов своих будут очеловечивать до безобразия. Маше больше нравился бог магов – Вселенский разум, который и богом-то по большому счёту не был. Квинтэссенцией энгергетики всех живущих, не создателем, а созданием. А значит, чем-то вроде аномальной сущности. Поверить в сущности Маше было очень легко.

Пока она приводила себя в порядок, пока искала чистую футболку, стало немного спокойнее. Наверное, предел страха был уже пройден, и ей осталось только жить в нём, как живут в полуразрушенном доме, если некуда больше идти.

Минут через двадцать явился Ник и выслушал всю историю от начала до конца.

– А почему она просила забрать её с собой? Это что-то значит?

– Это просто. – Она достала с полки обтрёпанный учебник, перелистала его, надеясь тут же найти нужную страницу, но не вышло. – Сущность сама не может покинуть пределы больницы, потому что больница – её часть. Но она выросла до таких пределов, что собственное тело-здание стало для неё тесным. Единственная возможность сущности вырваться – помощь кого-то из людей. Вот она и просит помощи. Я об этом только недавно читала.

Ник нахмурился.

– У кого-то просит помощи, а кого-то кушает? Прости, я не имел в виду… – Он запнулся.

– Ничего, – тихо отозвалась Маша, опускаясь на стул рядом с ним. – Это Миф привёл меня в смятение. Вроде бы ничего плохого и не сказал, а осадок остался. Мне всё больше и больше не нравится такое положение дел.

Она усмехнулась. Казалось бы – куда ещё больше?

– Ладно, будем надеяться, что Миф прав, и Сабрина подвернула ногу, потеряла карту и заблудилась в трёх галереях. Впрочем, если аномалия её водит, то это вполне реально. – Маша подхватила с кровати сумку, непривычно лёгкую без приборов. – Я еду с ними. Позвоню, если что-нибудь выяснится.

При ярком свете солнца больница растеряла всю свою угрожающую мощь. Стало видно, как непогода сильно подточила бетонную свечку, и прогнившие строительные леса у одного из крыльев казались переломанными рёбрами.

Здание дышало – Маша чувствовала это, стоя в десяти шагах от входа, и не понимала, что происходит со всеми приборами, которые раз от разу демонстрируют ряды нулей.

Одну её в больницу Миф не пустил, а сам постоянно был занят. Из случайно услышанных разговоров Маша понимала, что за утро оперативники обыскали второй и третий этаж, а к полудню добрались до шестого. Выше подниматься они не стали. И никаких новостей.

Блеск алых маячков был виден даже через забитые досками окна. Она бросила взгляд на наручные часы: почти два, а она всё время просидела на старом бревне, в тени деревьев. Маша уже думала пройти на огороженную территорию самостоятельно, когда в дверном проёме показался Миф.

Он огляделся по сторонам, как будто вышел из поезда в незнакомом городе, и направился к Маше, глядя себе под ноги. Она зашагала ему навстречу.

– Орлова, – сказал он, глядя в сторону и щурясь, хоть солнце спряталось за бесконечным серым маревом облаков. – Похоже, это всё, что мы можем сделать. Похоже, это конец нашего мероприятия.

Миф снял очки и принялся протирать их о край рубашки, загнувшийся от ветра. Секунды две Маша не могла понять, что он имеет в виду.

– Как это – всё? – медленно произнесла она. Слова были чуждыми влажному воздуху и редкими крикам птиц. Машу сковало холодом посреди душного июля. – Мы же её не нашли, как это – всё?

Она смотрела на Мифа снизу вверх и никак не могла поймать его взгляда.

– Маша, поверь мне, я десять лет работаю с такими вещами. Это безнадёга. Маш, печально, но иногда так бывает.

Птицы закричали, как оглашенные, заметались в кленовых кронах. Она почувствовала, как медленно кругом идёт голова, захотелось сесть или хотя бы опереться на что-нибудь. Она сделала шаг назад, покачнулась.

– Но я ведь даже не была там. Я весь день просидела возле больницы!

Миф блеснул стёклами очков, повернувшись, наконец, к Маше. Он выглядел осунувшимся, постаревшим лет на десять – так сразу. Светлые волосы, собранные в хвост, растрепались, и прядь металась по ветру.

– Ты такой профессионал, что сразу же сделаешь то, что не сделал десяток военных Центра? Маша, понимаю, что ты расстроена, но не нужно судьбу смешить.

Она встрепенулась, взмахнула руками, переполненная возмущением до краёв.

– Мифодий Кириллович, вы хоть понимаете, что кроме меня никто не видел аномалию? Никто её даже не чувствует, а я чувствую. Мне нужно попробовать. Ну неужели вы можете всё так бросить?

Миф отвернулся снова, пожевал губами, размышляя о чём-то своём. Сложив руки на груди в молитвенном жесте, Маша наблюдала за ним, с трепетом ожидая решения. Похолодели кончики пальцев.

– Хорошо, – кивнул Миф, и её сердце, кажется, снова забилось. – Пойдём вместе. Чем демоны не шутят…

Он развернулся и зашагал к двери, и Маша едва успела следом. Высокая трава путалась в ногах. Подмигивали алые маячки. Она собиралась сделать всё – и пойти даже на самый большой риск, потому что шаг назад означал конец. Как сказал Миф, «конец мероприятия».

Кольцо закачалось на цепочке – пока просто от шагов, но стоило Маше войти в галерею, она почувствовала, как невидимая сила дёргает её за пальцы, тревожит почерневшее серебро. Среди маячков-оберегов – живая нечеловеческая сущность. Ей сразу стало холодно до той степени, когда с трудом гнулись пальцы.

– Мифодий Кириллович!

Он обернулся.

– Она здесь. Прямо здесь. Отойдите в сторону, я хочу встретиться с ней.

– Маша, осторожней, – раздался откуда-то сбоку встревоженный голос Мифа.

Её крутануло на месте, в лицо бросился густой туман, пахнущий разложением и плесенью. Стена с облупившейся штукатуркой вдруг оказалась перед глазами. Маша упёрлась в неё рукой, и ладонь заскользила вниз. С болью – как будто по ножам.

– Маша, – слышалось, как через вату.

Она поднялась с колен: маячки волчьими глазами горели сквозь туман. Боковым зрением она улавливала мельтешение чёрных теней, бесформенных, многоногих, но как только оборачивалась – тени исчезали.

Холодное прикосновение к запястью вызвало дрожь по всему телу. По галерее разнёсся скрежет, шорох, шипение.

– Возьми меня с собой!

Вдруг щёку обожгло. Маша повалилась на пол, больно приложившись плечом о камни. Туман некоторое время не давал открыть глаза, пальцы сами собой заскребли по бетону. Опустился занавес темноты.

Она поднялась, глотая пыль, и не сразу смогла различить, что находится всё в той же галерее, а в шаге от неё стоит Миф и снова протирает очки полой рубашки. Щека горела огнём.

– Маша, хорошо, что ты пришла в себя. – Он сжал и разжал кулак, как будто разминался перед боем. Потом нагнулся. Маша напрягла зрение, чтобы понять, что он там поднимает с пола. – Надеюсь, сейчас ты, наконец, поняла, как всё это опасно.

Серебряное кольцо. Почерневшее от времени серебряное кольцо лежало на его ладони. Привычным жестом Миф сунул кольцо в карман.

– Но я видела какую-то сущность. Я доказала вам, что она существует! Теперь вы не бросите искать Сабрину?

Миф сузил глаза. Была ли это игра света, и тени залегли таким причудливым образом, но его лицо – мужественное лицо викинга – вдруг стало злым, отчаянным, как у припертого к стене хулигана из подворотни.

– Как до тебя не дойдёт! Ты показала мне, что это место очень опасно, что оно жрёт людей, как горячие пирожки. Вот что ты мне доказала. Думаешь, я только и мечтаю, как пойти под трибунал из-за таких безалаберных курсантов, как вы с Сабриной? Думаешь, мне делать больше нечего, как круглые сутками лазать по развалинам, чтобы найти ваши трупы и констатировать смерть?

Он тяжело, сквозь зубы выдохнул и уже чуть спокойнее произнёс:

– Я только что спас тебе жизнь, а если бы меня не было здесь в эту секунду, это был бы твой конец. Ясно? На выход.

Маша едва не задохнулась от обиды и ужаса. Она трясущимися руками закрыла рот, хотя кричать всё равно не было сил, и не могла оторвать взгляд от Мифа. От дыхания его грудь тяжело вздымалась и опадала. Прошла долгая секунда, и он взял её за запястье.

– Извини. Извини, что накричал на тебя. Я должен был знать, что ты ничего не сможешь сделать, но я тебя снова сюда пустил. Сейчас поедешь домой. Слышишь? Ещё одно поползновение в больницу – и я запру тебя за решётку. – Миф деланно рассмеялся, но быстро замолчал. Маша всё ещё смотрела на него расширенными от ужаса глазами и не отвечала. – Пойдём.

Маша сжимала зубы, стараясь не застонать.

– Пойдём! – Миф взял её за локоть и потащил к двери.

Она не сопротивлялась. Мысли метались в голове яркими вспышками: сплошь междометия, бессмысленные выкрики. Она еле переставляла ноги, пытаясь успеть за Мифом, почти теряя сознание от боли в вывернутом локте.

На этот раз успокоительное подействовало. Может быть, ей вкололи несравнимо больше, но Машу вырубило прямо в машине. Это было приятно: сразу ушла боль, растворились все мысли.

Из тёплой ароматной дымки к ней вышла Сабрина, теребя кончик средневековой косы. Улыбнулась.

– Ты заберёшь меня с собой?

– Конечно, – быстро сказала Маша, боясь, что Сабрина не дослушает. Протянула руки. – Я заберу тебя, куда скажешь.

Она резко проснулась на своей кровати и села, всё ещё окружённая сновидением. Но даже сквозь него Маша помнила всё произошедшее так чётко, что не нужно было ломать голову.

Привычная комната, гладко заправленная кровать Сабрины, разбросанные по столу конспекты.

Она не помнила только, сама ли шла в комнату, или её принесли. Глянула на часы – пять вечера. Пять. Вчера в пять они с Сабриной вышли из автобуса, и Сабрина подала Маше руку. Привычный жест.

Она помнила ещё. В машине Миф говорил, снова, как будто мягкими бинтами, перетягивая её страх. Чтобы не болело.

– В конце концов, вы знали, куда шли учиться. И подписывались в документах, что берёте на себя ответственность. – Он нервно стучал костяшками по боковому стеклу и снова говорил – бинтов ведь нужно много. – Вы взрослые люди. У нас в институте бывают случаи гибели. Может быть, ты больше не захочешь тут учиться. Может быть, ты уйдёшь. У нас так бывает.

Маша попыталась нашарить в складках покрывала мобильный телефон. Его там, конечно, не было. Сумка лежала на стуле, раззявленная, почти пустая. Он лежал там. Пока Маша жала на кнопки, она вдруг осознала, что очень болит ладонь. Кожа была разодрана в клочья. Вся рука в запёкшейся крови.

Она кое-как нашла нужный номер.

– Ответь, пожалуйста.

Гудки лились в ухо. Снова – абонент будет уведомлён о вашем звонке. Снова.

Маша упала на кровать, теряя телефон в одеяле. Было так душно, что лоб и виски покрывались испариной. Волосы давно слиплись от пота, надо бы помыть. Надо бы встать сначала, просто встать.

Она снова нашарила телефон.

– Сабрина, ответь, пожалуйста, ты мне так нужна…

Конечно, она не ответила.

В полночь Маша сидела на кухонном подоконнике, внимательно слушая тиканье настенных часов. Когда говорил Ник, прислушиваться приходилось изо всех сил. Когда говорил хоть кто-то, она раздражалась, сжимала от злости зубы, но молчала. Её собственный голос заглушил бы тиканье совсем.

Часы как будто отсчитывали те краткие мгновения, когда ещё можно попытаться что-то сделать, изменить, но она не делала. А время шло. Время шло, поезд уходил, самолёт улетал, всё. Конец мероприятия. Финиш.

– Он не прав. Ты понимаешь вообще, что он не прав? – Ник в отчаянии доказать ей хоть что-то тряхнул руками.

– Он прав, – произнесла Маша чьим-то чужим голосом.

– Он не прав. Он не имел права снимать с себя всю ответственность!

Сегодня вечером к ней приходил Миф. Он стучал пальцами по подоконнику, нервно тёр очки подолом рубашки и говорил. Пеленал её гнев.

– Ты должна сказать, что я не посылал вас в больницу. Что вы сами туда пошли. Я не собираюсь отвечать за вашу глупость…

– Какая разница! – не выдержала Маша, и Ник замолчал. – Он не будет больше искать Сабрину. И никто не будет. Больница теперь – объект повышенной опасности, через оцепление никого не пустят.

Она зажмурилась так сильно, как могла, лбом прижалась к прохладному стеклу. Гулко тикали в голове часы. Что-то уходило, что – она не могла поймать руками, не могла удержать.

– Если вы перестанете орать друг на друга, то я вам кое-что прочитаю, – сердито заявила Ляля, которая всё это время просидела в углу кухни, перебирая листочки блокнота, как заядлый коллекционер – свои лучшие экземпляры.

– Прочитай, – не сразу согласился Ник, так и не придумав, чем ответить Маше.

Маше хотелось уйти в комнату, чтобы ничего не слышать, но для этого нужно было отрываться от прохладного стекла. Она открыла глаза: в неоновой темноте города сновали редкие машины, гасли и зажигались вывески магазинов. За кленовой рощей горели разноцветные огни подсветки института.

– Вы слушаете меня? Маша, ты слушаешь меня? Заканчивай впадать в кому, ты мне уже надоела, – ворчливо заметила Ляля.

Пришлось обернуться – так дешевле, чем спорить с ней.

– Короче так. Десять лет назад Миф действительно занимался этой больницей. Он долго там возился, а потом сказал, что ничего, мол, нельзя поделать.

– Откуда ты это узнала? – вежливо удивился Мартимер из-за холодильника.

Ляля гордо задрала подбородок.

– Я нашла это дело в библиотеке, в закрытой секции.

– Ого, – не сдержался Ник.

Она сделала серьёзное выражение лица, мол, уметь надо, и снова уткнулась в блокнотные записи.

– Я только самое интересное выписала. А знаете, что самое интересное? Он тогда сам же выступал на разных городских заседаниях и всячески доказывал, что строительство больницы надо закрыть. Конечно, сначала никто не хотел его слушать. Ну, подумаешь, сорвался там кто-то с последнего этажа. Подумаешь, леса обрушились. Столько денег вбухано в эту махину! Но Мифа поддержали многие преподаватели института, очень уважаемые люди, и, в конце концов, к ним прислушались.

– Так и что, я не поняла, сначала он доказывал, что больница очень опасна, а потом сам же нас туда и послал? – Маша повернулась к ней, теперь полностью, свесив ноги с подоконника, подалась вперёд всем телом.

Ляля набрала в грудь воздуха, как перед криком, тяжело выдохнула и протянула:

– Если ты меня не будешь перебивать, то я даже договорю до конца.