Текст книги "Весна с отколотым углом"

Автор книги: Марио Бенедетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

НА ВОЛЕ (Fasten seat belts [32]32
  Пристегните ремни (англ.).


[Закрыть])

уже погасла надпись «Fasten seat belts», значит, жизнь возвращается, стюардесса хорошенькая – она дает мне апельсиновый сок, я вижу ее ногти, скромно-бледно-розовые, но холеные, ах ты, холеные – кажется, заметила, что я в берете, нет уж, ни за что не сниму

пять лет два месяца четыре дня, а живой, какой был, ура, да это же тысяча восемьсот восемьдесят девять ночей, здорово спать хочется, а нельзя, надо как следует ощутить разницу – этот ремень могу снять, могу укрепить, моя воля, знай слушай шмелиное жужжанье – триста пассажиров, а ни один из них не наслаждается, как я, тем, что реактивные самолеты жужжат стюардесса дает журнал, прошу другой – смотрит на берет, оставляет оба журнала – так, нейтронная бомба, тюрьмы остались бы, заключенные погибли – миллионы на месте, миллионеров нету – школы есть, детей нет – но и генералов нет, одни пушки – если вылетит из Гамбурга, может упасть в Москве, а другая, из Москвы, та уж может оказаться не в Гамбурге, в Оклахоме, – да, перемены, однако спать хочется, но хочется вспомнить лица тех, кто остался – Анибал не только номер – и Эстебан не номер – и Рубен не номер – думали, мы станем как вещи, черта с два, не стали – Эстебан, брат, у тебя еще хватит духу – помоги тем, кто сломился – а кто поможет тебе как я ненавижу, но все-таки не хочу унизиться до слепой ненависти, не хочу утонуть в ней – первые годы я каждый день поливал ее, словно редкое растение – а потом понял, много чести, и вообще, было о чем подумать, что задумать, продумать, сделать – они там одни зашьются, да

Андреса все-таки довели, с ума он сошел – может быть, потому, что он такой простодушный, так верил в людей и всему удивлялся, всегда думал, ну вот, дальше некуда, теперь пойдет полегче – такой жестокости не бывает – но она бывала – ничего, я уговорю их, – и начинал говорить, и ему разбивали в кровь губы – сошел с ума от чистоты сердца смотрю на часы соседа и вижу, что проспал больше часа – теперь смогу думать лучше – стал бодрее, надо будет выкупаться – поверить трудно, могу купаться, когда хочу – первый раз посетил сортир на свободе – с чем себя и поздравляю сосед справа читает «Таим», слева проход – неужели мир живет теперь только тем, чтобы сохранить себя или разрушить – если он взорвется, только я вышел, это уж черт знает что

Беатрисита, какая радость ждет нас – правда, я и не знаю, что именно меня ждет – ясно, там что-то не так, да, не так – последние письма какие-то другие, и дело тут не в цензуре – иногда мне кажется, что она больна и не хочет мне говорить – или дочка, нет, и думать не надо – Беатрисита, какая радость ждет нас – даже Старик что-то крутит, я думал, из-за цензуры, но нет, это не то пять лет – это много – Грасиела у меня прелесть, но изгнание – как трещина, расширяется с каждым днем – ясно, я ее люблю, но эти дурацкие сомнения немного мешают – скорее всего, я ошибся

Старик ответил мне, как условились, когда я спросил про Эмилио – вывернулся он ловко, но все же ответ туманный, хотя, мне кажется, он все понял, и мне полегчало, мне больше не снится Эмилио, который играл в орлянку – Анибал много о нем рассказывал, ничего не зная, конечно – он все испытал на собственной шкуре – По-видимому, мой братец был истинным чудовищем как хорошо жужжит над ухом – братцы, да я лечу стюардесса улыбается мне, я ей – может, беспокоится насчет берета, но не сниму, еще чего что бы тут сказала Старушка – слава богу, она ничего не видела, не знала – говорила она редко, разве что со мной – между нею и Стариком была ничейная земля, иногда они ее переходили, то она, то он – Старик обычно бывал немного расстроен, как иначе – но Старушка утешалась тем, что говорила мне под большим секретом: «Я его очень люблю» – а я ей клялся, что не выдам – хорошая у нас Старушка, худо без нее пять лет стояла зима, теперь у меня весны никто не отнимет весна как зеркало, но у моего отколот угол – как иначе, могло ли оно остаться целым после таких насыщенных, скажем, лет – однако и без угла оно мне годится, весна мне годится

Неруда, умный человек, спрашивал в какой-то оде – скажи, весна, для чего ты и для кого – слава богу, вспомнил – для чего ты – я бы ответил, для того, чтобы вытащить человека из любой пропасти – само это слово возвращает юность – а для кого, на мой немудрящий взгляд, она для жизни – например, я произношу «весна» – и снова могу жить кажется, я и впрямь пошевелил губами – сосед справа испуганно взглянул на меня – ах ты, бедняга – наверное, он умеет говорить только «зима» – и вообще, может, я молился, тоже бывает, так его так отколот угол – может, его отколола моя жена, новая, далекая – нет, чепуха какая – они с Беатриситой и со Стариком будут ждать меня в аэропорту – все пойдет снова как надо, хотя угол и отколот, этого уже не поправишь, не починишь как только смогу, куплю часы стюардесса принесла обед, но я, в моем положении, спросил кока-колу, и вовсе не из идейных соображений, а по бедности – салат, мидии, бифштекс, персики в сиропе – просто слюнки текут – жаль, ложку не взял, чувствовал бы себя обычным заключенным собственно, ничего странного нет, что последние письма такие короткие и неласковые – я сумею стать ей ближе – первым делом я ее поцелую – сколько раз мы спорили, орали, пороли страшную чушь, доходили до жестокости, а потом уставимся друг на друга, я подойду, поцелую ее, и снова воцарится порядок, точнее – наш дивный беспорядок – правда, и тогда она меня чем-то корила, но все мягче, все ласковей, пока наконец не переходила на нежный лепет и не целовала сама – потом я ее поцелую снова – пять лет никого не целовал – от этого от одного с ума сойдешь пять лет, два месяца и четыре дня – пожалуй, слишком много за ошибку – чуть ли не восьмая часть прожитой жизни – «ошибаюсь, следовательно, существую», сказал блаженный Августин, ошибавшийся так много – иногда я думаю, что бы со мной стало, если бы я был рабочим, а не представителем третьего сословия – все равно бы загремел – не иначе – правда, я бы легче привык, скажем, к кормежке – к пытке, к камере – нет, тут никто не привыкнет – прикинем, какая разница между моим классовым сознанием и пролетарским – в конце концов, я тоже трудящийся, дух семьи никуда не денешь – Анибал рабочий, и Хайме тоже – для этих гадов мы только номера – им все едино – надо бы им сообщить, что цифры бывают арабские, бывают римские – а между нами разницы не было никакой конечно, рабочий уверенней, его трудней сбить с толку, он не привык к нашим самокопаниям – но, когда нужна верность, мы все на нее способны – может, у них она проще, скромнее, а мы размышляем о нашей жертве и перебираем драгоценные принципы, которые нам удалось накопить – жуем не пережуем благородные доводы в пользу молчания – рабочие меньше усложняют жизнь – они страдают, и все – молчат, и точка придется ехать назад, но куда, в какой Уругвай – у него тоже отколот угол, и все же он отражает больше, чем целенькое зеркало – придется ехать назад, но в какую весну – неважно, очень ли там погано, главное, чтобы весна там была – они завалили ее прелой листвой, телевизионным снегом, потными Дед-Морозами, обретенным мирком и огромным утраченным миром, недоразвитыми чиновниками, чем угодно – но они не знают, что под кучами навоза лежит как лежала старая весна, лежит и новая, с отколотым углом, но с полями пшеницы, и огромными деревьями, и стадами, и запрещенными танго, и разрешенными, и неистовым Хервасио [33]33
  Хервасио – второе имя Хосе Хервасио Артигаса.


[Закрыть], и песенкой «О, прелесть неба», и объединением рабочих профсоюзов, и мятежами, и партийными ячейками, и неукротимым народом, и Млечным Путем, и университетским самоуправлением, и горьким мате, и референдумом, и северной трибуной стадиона – придется ехать назад – как иначе – и Уругвай с отколотым углом честно покажет ровный край раны, а весь мир увидит, поймет, преклонится поднос унесли, и теперь побаливают колени – до чего же я дошел, мне это даже приятно колени Грасиелы, бедра Грасиелы, лоно Грасиелы что же они сейчас делают, там, у нас мягкое жужжанье нагоняет сон, сеньор с газетой «Тайм» спит на моем плече – надеюсь, я заслужил лучшего – спасибо девица справа от него очень уместно и охотно чихает – сосед встряхивается и выпрямляется, бормоча «Sorry» [34]34
  Виноват (англ.).


[Закрыть]– газета падает мне на колени, я ее ловлю – в тюряге мы могли читать только «Клаудиа» [35]35
  «Клаудиа» – журнал для женщин, издается в Аргентине.


[Закрыть], – какая широта взглядов, и на что только жалуется Красный Крест – надо бы заснуть, но хорошо бы не прислониться к острому плечу соседа не могу – совсем проснулся – под беретом чешется, но не сниму, хоть ты что надо начать с нуля, словно сейчас родился, так оно и есть – волосы под беретом тоже сейчас родились, чешется, сил нет посмотрим, чего бы я хотел – операция искренность – во-первых, часы – потом шариковую ручку, которая прилично пишет, – стыдно сказать, настольный теннис – как мы играли там, в Солисе, с Сильвио и с Маноло, и еще с Марией дель Кармен, хорошая она, толстушка – схватит ракетку на китайский манер и ка-ак даст по мячику – а Роландо не играл – Роландо ехидно глядел на нас и тянул свое – не понимаю, как такие умные люди могут носиться с этим фиговым шариком – а Сильвио машет ракеткой и напоминает: «Не говори, Мао эту игру любит» – а Роландо ему в ответ: «Вот почему я не могу стать маоистом», а Мария дель Кармен кричит: «Не меша-а-айте, тут надо внимание, как в шахматах» – «…как в шахматах и в постели, если не хочешь детей», – говорит Роландо, выпуская клубы дыма, – а она кричит: «Свинья, не меша-ай, Тощий меня обыграл на пять очков» – однако ни Тощий, ни я не могли ее обыграть больше чем на два очка – ну, двадцать один против девятнадцати и еще я хочу говорить и слушать, говорить и слушать – а то что это, говоришь с Анибалом или с Эстебаном, иногда за два месяца четыре раза, каждый раз полчаса, – да, тридцать минут за две недели во время прогулок какой молодец Роландо – все танго да шуточки – да, вечно трепался, пока не пошел в политику – вернее, пока мы его не нашли, – зато уж работал он будь здоров – неприкаянный холостяк – так он себя называл, – может, и до сих пор не попался, кто его знает – ничего, подцепят – как бы его определить – блистательный люмпен – разорившийся рыцарь – Маноло всегда говорил, «герцог в изгнании», и мы прозвали его «герцогом» – а он вечно что-то выдумывал, подай ему салат, или он есть не будет – и Сильвио придумал ему полный титул, он у нас стал «герцог де Ла Тук» – ему понравилось – как-то на одном сборище представили его жене свежеприбывшего дипломата, норвежского – он ей целует руку, – сам в драных шортах, в сандалиях – и так это изысканно бормочет – герцог де Ла Тук – а ей до лампочки, словно он сказал «картошка» колено болит и болит – опять артритом пахнет – ну, ничего, буду делать гимнастику – после шести квадратных метров любая каморка покажется мне залом мне хорошо – не знаю, заметно ли то, но мне хорошо – лучше, если не заметно – сосед справа решит, что я воздушный пират – а я земной, мой милый мистер, земной – смешно, что совсем исчезли только одни пираты, морские – компания Сандокан, фирма и филиалы друзья, ох ты, черт – Сильвио не увижу, а Роландо и Маноло пожалуйста – Герцог вроде в Мексике, морда – Маноло в Гётеборге – с Титой они разошлись – наверное, правы оба – виноваты вообще не они – виновата передряга, всем нам вывихнуло жизнь – да и высылка любого расплющит, будь здоров – перемелет лучше машины – надо же на кого-нибудь свалить вину за все наши срывы, за всю тоску, вот и бьешь того, кто рядом, – хорошо бы у нас так не было еще я хочу видеть море честно говоря, сейчас я лучше, чем до тюрьмы – вспомнить, к примеру, первую неделю – нет, нет, хватит – я такой же, и я другой – этот другой лучше – мне нравится тот, кем я стал весны еще нет, еще не видно – она придет не завтра, скорее послезавтра – и никакой нейтронный Рейган не может помешать ей – послезавтра она придет воняет потом, но не от меня а вот и умная мысль – Латинскую Америку объединяют две силы, Рейган и шепелявость – от Рио-Гранде до Огненной Земли мы сопротивляемся этому тупице и не можем чисто произнести «с» – точнее, мы шопротивляемша нет, еще одно объединяет нас – тюрьма – она уж соединит, щелочки не оставит – но это не так красиво и точно – мне кажется иногда бывало страшно, что греха таить – чуть не выл от страха – от разных страхов – боялся, что сам себя запрезираю, потому что мне легче умереть, чем остаться одному – одному, да еще калекой – боялся, что стану подонком – страшно так бояться, а еще страшнее молчать, когда хочется выть а потом страх пропал, даже не верилось, что он был – такой я стал сильный, такой твердый – и так изменился, что презирал немного того, другого, труса, которому хотелось завыть – каждый должен пройти через самый мерзкий момент, чтобы потом гордиться, какой он сильный и твердый, и немного презирать того, другого, который чуть не завыл в капкане страха, и так далее, и так далее нет бездны хуже, чем страх, – и вырваться из нее можно только одним манером – поднять самого себя за волосы – понемногу приучаешься не бояться страха – ох, понемногу – если смотреть страху в глаза, он убежит стюардесса с бледно-розовыми ногтями предлагает наушники тем, кто хочет смотреть картину – в билет это не входит – сдерут два с половиной доллара – а я бедный, но честный или честный, но бедный, все одно – и я говорю «не надо», как будто мне хочется спать – а может, мне и хочется пугает и печаль – не только своя, чужая – например, что прикажете делать, когда здоровущий дядя трясется и рыдает, а в камере, как обычно, почти темно – поди разбери, что он вспомнил, о чем горюет, чего ждет – когда плачет брат, слезы текут и у тебя, словно проливной дождь, от которого никуда не скрыться – мало того, и своя печаль отмокнет – оживет – они вроде петухов – запоет один, за ним другие – только так и поймешь, как их много, – да еще каждая печаль приходит не единожды картина про пианистов – про международный конкурс молодых дарований – без звука похоже не на музыку, а на гимнастику – к тому же и он, и она пианисты – заунывная девица и неряшливый юнец – сперва больше действует она, и целуются они заунывно – во второй части он, и целуются неряшливо – а я целых пять лет не целуюсь ни так, ни эдак – поставили это, конечно, в Штатах, но одна девица, наверное, советская, потому что за ней все время ходят два шотландских актера, которые раньше играли немцев, теперь русских, – а еще ее учительница просит убежища, чтобы не поддаться страстной любви к гениальной ученице, которая под тлетворным влиянием марксизма стала роботом с косами – к концу борьба накаляется до предела, но побеждает честный и чистый Запад – ах, ах от беззвучного концерта и впрямь хочется спать – зрелище будь здоров – на экране терзают рояль, а тебе хоть бы что и еще мысли о смерти – приходят, уходят – иногда вместе со страхом, иногда одни – у меня, обычно, одни – в конце концов, боли боишься больше, чем смерти, – можно даже думать, что смерть навсегда избавит от боли, но какой-то кусочек весны противится смерти хорошо бы неделю напролет болтать со Стариком – переговорить обо всем, наговориться за все эти годы – узнать, чему научился он, – показать, чему научился я, – мы о многом думаем по-разному, но, разбираясь в разногласиях, мы почти сводим их на нет за эти пять лет больше всего помогало солнце как давно были детство, школа, студенческая борьба, служба, деньги – словно это чье-то чужое – иногда я помню все до мелочей, но так, будто мне это рассказали туманным вечером в Буэнос-Айресе – Беатриситы еще не было – в Буэнос-Айресе она мне сказала – я не могу без тебя жить – уже смеркалось – лил дождь – мы шли по улице Лаваль под одним зонтиком – совсем рядышком – а все аргентинцы выходили из кино я верю, что бог есть, единственно и только потому, что видел ноги Грасиелы в тюряге многие писали стихи – я не писал – я напевал танго, тихо-тихо, в полной тишине – а как хорошо – ни разу не сфальшивил чтобы не сдаться, чтобы не сломиться, надо построить ограду и знать: хоть тебе плохо, хоть тебе страшно, хоть ты блюешь от боли, а защищаешь ее до смерти – спасибо Джону Форду на воле чувствительному человеку мерещится мнимая боль – а в тюряге надо думать, что настоящая боль тебе мерещится, – иногда помогает на воле, чтобы ощутить единство, надо собрать тьму народу, вещать, обличать, отстаивать права – а в тюряге единство ощущаешь и так, хотя оно не больше галеты когда в глазок глядит, следит сержант или ефрейтор – я никогда не просыпаюсь, жирно им будет – а вот когда после двух посмотрит офицер, сразу вскакиваю как встрепанный предположим, что я прилечу в аэропорт, и никто меня не встречает – ну нет – еще чего – предположим, что меня встречают Грасиела, Старик и Беатрисита поиграть в волейбол или в футбол было так же важно, как основать династию или открыть закон тяготения совсем один я был двадцать дней – оттуда, со знаменитого острова, выходишь или чокнутым, или сильным – я стал сильнее, но то плохо, что я не знаю, как это делается стюардесса тихо ходит среди спящих – все просыпаются, просят прощения, украдкой смотрят, не расстегнулись ли штаны, – смешное слово «ширинка» девица справа от соседа спит поистине без задних ног – на ней красивый жакет, а из кармана высовывается вилка – их часто крадут немного тряхнуло – fasten seat belts – все сразу проснулись – девица ног не обрела, вилку не отдает тряхнуло и у меня в животе, но это ничего – сейчас не до рвоты – желудок поднялся к самой глотке – обмениваются приветствиями – трогательно прощаются по вполне понятным причинам меня никто не навещал – это и плохо и хорошо – когда к тебе ходят, маешься всю неделю – боишься нарушить самое фиговое правило – ждешь кого-нибудь из своих – иногда это и впрямь чудо – а когда не ходят, плевал ты на правила – худо одному, даже мерзко, зато ты свободней когда мне было лет девять – примерно как Беатрисите, – я любил на каникулах только две вещи – сесть в жару на мраморную лестницу, задницу холодит, а ты читаешь – так я прочел Жюля Верна и Сальгари [36]36
  Сальгари, Эмилио (1862–1911) – итальянский писатель, автор приключенческих романов.


[Закрыть], и даже «Тарзана» – надо заметить, у нас в школе был любимый крик: «Кагода!» – и поехать к дяде на дачу, – от девяти до четырнадцати лет я ездил туда каждый год – других ребят там не было, я бродил один, удирал на реку – недавно я писал Грасиеле или думал написать или рассказывал сам себе – как садился в лодку и греб на середину, – а иногда лежал на берегу под огромными деревьями – может, мне казалось, что они огромны – и открывал буквально все – камни, грибы,

жучков, двух грязных собак, которые иногда делали что-то непонятное, смиренно и жалобно глядя вдаль – я ощущал себя в центре мира и хотел постигнуть тайну каждого листка – каждого жучка – каждой сороконожки – и не шевелился, потому что знал, что только так, не шевелясь, я хоть как-то проникну в суть этих маленьких джунглей – и вот что странно, мне в голову не пришло закричать «кагода» – видимо, я знал, что клич Тарзана ничего там не значит, никто его не поймет, никого он не испугает – и как-то, рано утром, на берегу появилось странное существо – хотя потом я понял, что оно там уместней, чем я, – тоже мальчик, но босой и оборванный – лицо у него и ноги и руки были в какой-то вековой грязи – я немножко испугался, потому что, мечтая, не услышал, как он подошел, или думал, что это собаки – я испугался, а он усмехнулся, как бы против воли, и сел напротив меня, на поваленный ствол – я сказал «привет», он засопел – иногда он встряхивал головой или махал руками, отпугивая москитов – я спросил: «Ты здешний?», а он опять как-то фыркнул – я не знал, что дальше делать и вдруг придумал – схватил камень побольше, швырнул в воду, поближе к лодке – тогда он улыбнулся и опять засопел, и встал, и тоже взял камень, и очень легко, едва отведя руку, швырнул его в воду – и камень не только опустился невероятно далеко, но еще и запрыгал по смирной воде – а я чуть не лопнул от восторга – и сказал: «Вот это да!» – и хлопал в ладоши, и смеялся, из кожи лез, чтобы он оценил мое восхищение, и сказал наконец: «Ты просто чемпион» – и тогда он посмотрел на меня и не засопел, а сказал как все люди: «Нет, я не чемпион, я больше ничего не умею» я углубился в такую глубь леса и детства, что и впрямь чуть не заснул – начну-ка считать верблюдов – может, засну на самом деле опять «fasten seat belts» – прекрасно, прекрасно – проспал часа два – одно плохо – снова приснился Эмилио