Текст книги "Мирай (СИ)"
Автор книги: Марина Зимняя
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава 37
Кто бы мог подумать, что той дракой я создам себе столько проблем. Теперь меня не пускают в больницу. Поразительно! Булата пускают, а меня нет. Долбаная пропускная система не позволяет мне пройти дальше приемного отделения, на порог которого меня тоже уже не пускают. Я подкупал охранников и санитаров, пытался зайти в толпе студентов медиков, заносил ящики с медикаментами вместе с экспедиторами, но до палаты Розы так ни разу и не дошел. Осталось только два варианта: сменить внешность или залезть в окно.
Розина палата находится на седьмом этаже. Боюсь, что пластическая операция – единственное мое спасение. Она не отвечает на мои звонки и сообщения. Читает их, но ничего не отвечает. Булат говорит, что она очень подавлена. Ее братишка тоже лежит в больнице, его только вчера перевели из реанимации. Истощение и переохлаждение довели ребенка до такого тяжелого состояния. Она считает себя виноватой в случившемся.
Но я уверен, что дело не только в этом. Она ведь думает, что Ленка беременна от меня, поэтому и сбежала в то утро. Другого объяснения ее поступку я найти не могу. Мы так прекрасно общались всю ночь, она рассказывала мне о своем детстве, делилась мечтами и планами. Все было бы иначе, если бы не выходка Лены.
Ульяна дважды ездила к ней. Просил передать ей записку и попытаться донести до нее, что Ленкина выходка была лишь спектаклем. Объяснить ей, что нет у меня никакой беременной девушки. Но в это дело, как обычно, влез Егор и запретил ей общаться с Розой на эту тему. «От одного мудака только отделалась девчонка! Не вздумай рекламировать ей другого! Эта не беременная, так другая может оказаться. В его машину вообще садиться небезопасно, там просто посидеть достаточно, чтобы забеременеть!».
С ним спорить бесполезно. Все равно ничего не докажешь. Но Уля шепнула мне, что она попытается с ней поговорить об этом. Передал, ей кактус, который так и остался стоять на тумбочке у моей кровати, а записку писать не стал. Я написал ей уже километры сообщений. Какой толк писать о том же самом на бумаге… На Ульяну я особых надежд не возлагал. Нам нужно поговорить лично. В понедельник я уезжаю на соревнования. И хоть с конкуром я решил завязать, подвести тренера в последний раз я не имею права. Меня не будет четыре дня. Боюсь, что Булат увезет ее домой, а мы так и не успеем пообщаться.
Я думал целый день, над тем как бы мне попасть в ее в палату с улицы, и нашел только один вариант. Подняться на крышу по пожарной лестнице, а потом спуститься к ее окну при помощи альпинистского снаряжения. У Макса, как раз есть такое. Он занимается установкой кондиционеров на высотках. Он же, меня и подстрахует. А тут еще Уля принесла хорошую новость. По случаю пятницы, трех Розиных соседок по палате выписали, а одна отправилась домой на выходные. Поэтому вполне возможно, что субботу и воскресенье она проведет в одиночестве, если на место выбывших не положат новых. К вечеру субботы огромный белый медведь был куплен, цветы тоже.
Я никогда не дарил девушкам игрушки, может потому что я всегда общался с девушками старше себя, либо сверстницами. Но почему-то подарить того же медведя Альбине, пусть она и моя ровесница, казалось чем-то глупым. Я даже не думал о подобном никогда. Цветы заказывал, но никогда не дарил лично. Как правило это были единоразовые акции. Ни к одной из девушек я не чувствовал того, что чувствую к Розе. И если бы хоть одна из них повела бы себя по отношению ко мне, так как ведет сейчас себя она. Я ни за что не стал бы унижаться и бегать за ней. Я всегда считал, что их слишком много вокруг, чтобы зацикливаться на одной. Это было до Розы. Теперь я чувствую себя каким-то больным, совершенно разбитым и очень уставшим. Меня жутко бесит это состояние, как и то, что я прекрасно отдаю себе отчет в том, что даже если она не откроет мне окно, я все равно буду стучать в него до победного. И пока она не скажет мне в глаза, что не чествует ко мне того же, что чувствую к ней я… Я от нее не отстану.
– Уль! Подскажи мне какой-нибудь романтичный фильм.
– Ти…
– Только не «Титаник»! – заглядываю в детскую. Ульяна вывалила ворох Сережкиных вещей на кровать и сортирует их. Походу пацан снова вырос. Половину одежды Уля откладывает в сторону.
– «Дневник памяти», – пожимает плечами она. – Зачем тебе?
– Посмотреть хочу.
– Ты для Розы? Я завтра отвезу ей планшет, только сейчас об этом подумала. Время как-то убивать надо, а с телефона смотреть не очень удобно.
– И что она будет смотреть этот Дневник?
– Я думаю, она сама разберется и выберет, что посмотреть на свой вкус, – поднимает на меня взгляд. – А вообще, есть один хороший фильм, я недавно смотрела, ей точно понравится – «Восточный ветер».
– О любви?
– Нет, о дружбе… – продолжает складывать детские футболки ровными стопочками. – О дружбе девочки и своенравного жеребца по кличке Оствинд.
– Это хорошо, но потом… Мне нужно что-то романтичное и сопливое.
Уля пожимает плечами и пока она не предложила какой-нибудь мультфильм, ухожу искать варианты сам.
Хорошо, что ночи у нас темные. Шары кричащего алого цвета, медведь торчащий из рюкзака и букет, сложно не заметить человека, вооруженного таким арсеналом среди бело дня. А вот в ночи есть вероятность остаться незамеченным. Шары я брать не планировал, даже не думал о них, но Макс сказал, что мой подарочный комплект выглядит как-то незаконченно и предложил купить один воздушный шарик. Сказал, что со стороны это будет выглядеть будто бы я прилетел к ней на шаре. Ему показалось, что это должно поднять ей настроение. Кир и Макс усыкались от смеха, пока я трамбовал Потапыча в туристический рюкзак, но он так и остался торчать из него почти наполовину. До него в рюкзак я предусмотрительно засунул ноутбук и Серегин проектор, а еще Улькину вазу. Во что-то же она должна поставить цветы. Ничего съедобного брать с собой не решился. Все же это больница. Кто знает, что ей там можно, а что нельзя. Буду устраивать ей киносеанс прямо в палате. Сопливая мелодрама во всю стену, должна хоть немного отвлечь ее, ну а мне накинуть пару баллов. Все-таки я собираюсь жизнью рисковать и могу оказаться пациентом той же больницы если не морга. Седьмой этаж – это высоковато если честно.
Одним шаром я само собой разумеется не ограничился и спустя полчаса мы втроем трамбовали двадцать пять алых сердец в Приору Кира. К слову, засунуть их в нее оказалось не так уж и просто с учетом того, что в машину должны были поместиться еще три немаленькие туши. Поэтому часть шаров пришлось везти снаружи. Благо до больницы было не далеко, в итоге ни один шарик не пострадал.
К больнице мы подъехали с заднего двора. Пришлось лезть через забор, c этим делом мы справились. А вот с пожарной лестницей дела обстояли хуже и все из-за долбучих шариков. Они представляли собой приличное красное облако, а лестница представляла собой решетчатый тоннель. Пришлось карабкаться по ней выставив руку наружу и постоянно перехватывать их другой рукой, чтобы не улетели. Это заняло минут десять. Пацаны давно взобрались и ждали меня на крыше. Хорошо, что окно Розы было четвертым от края здания, иначе со спуском могли бы возникнуть трудности, а так перепутать сложно. Я надеюсь, что она проснется. Ни в одном окне хирургического отделения не горит свет, что не удивительно, ведь второй час ночи уже.
Висеть на тросах, то еще удовольствие... Хоть бы они меня удержали. Кто строил эту больницу? Ни одного отлива или выступа. Зацепиться совершенно не за что. Стучу… Сквозь узкие щелочки вертикальных жалюзи немного просматривается палата. Я вижу тонкую полоску света под дверью, значит в коридоре не гасят свет. Розу мне удается разглядеть не сразу. Я смотрю в конец палаты, а она лежит у стены слева, как раз в паре метрах от меня. Только я снаружи, а она внутри. Не хочу напугать ее, поэтому стучу тихонько. После третьей моей попытки, она садится в кровати. Поворачивает голову к окну.
– Ты с ума сошёл!? – открыв окно и ухватив меня за руку так, будто бы сможет меня удержать если что, Роза смотрит на меня огромными испуганными глазами. – Как это? Как ты сюда залез? – бросает взгляд вниз, слегка высунувшись на улицу, потом смотрит вверх.
– Почему ты мне не отвечаешь!? – сразу с претензий начинаю я, пока она тащит меня за руку в палату.
– Ты совсем дурак!? – верещит полушепотом. Такая забавная... в бирюзовой пижаме с ламами и пушистых тапках.
Это Улька ее переодела, не думаю, что Булат купил бы такую милоту. Вручаю ей тяжелый букет и только потом спохватываюсь, у нее ведь рана и швы. Тут же забираю и кладу розы на тумбочку.
– Тебе лучше не поднимать ничего тяжелого, – киваю на букет. Стягивая рюкзак с плеч, отвязываю от него шарики. Роза смотрит на них немигающими глазами. Привязываю шары к изголовью ее кровати. Тащу мишку из рюкзака и усаживаю его на кровать. – Он тоже тяжеловат неверно. Не поднимай его лишний раз.– Тимур… – Роза перебрасывает взгляд с меня на мои подарки несколько раз. – Спасибо. Но зачем все это?
– В смысле зачем? – достаю вазу и иду в направлении раковины, она расположена около двери.
– Ты дурак!? – догоняет меня, шлепая ладошкой по моему предплечью. – А если бы ты сорвался!? Ты бы разбился! – шлепает снова.
– Меня воздушные шары страховали, – набираю воду в вазу. Я уже заметил, что мне нравится, когда она распускает руки, пусть лучше колотит меня. Лишь бы не морозилась больше. Вообще я кайфую от любого контакта с ней, даже если он довольно болезненный.
– Как ты собираешься отсюда выходить? – получаю ещё один тычок в спину, когда возвращаюсь к ее тумбочке.
Ставлю розы в вазу. Красота… Будто, и не больничная палата вовсе. Уголок Розы очень преобразился. Улыбка сама растягивает мои губы, когда замечаю крошечный кактус на подоконнике и заколку, подаренную мной, лежащую рядом с ним.
– Я за тобой ухаживаю вообще-то, – разворачиваюсь и аккуратно перехватываю ее запястья, – если ты не заметила. Мне казалось, что девушкам должно такое нравиться.
– Я не твоя девушка, у тебя есть…
– Да, нееет!! Сколько можно повторять!? Нет у меня никого! Ленка была до тебя. И я ей, между прочим, ни одного цветочка не подарил, потому что мы не встречались даже…
– Зато ребенка сделал!
– Нет никакого ребенка. Она все выдумала. Специально все это провернула, чтобы ты меня бросила.
– Я просто ушла. Мы никто друг другу, некого бросать! Ты сам по себе, я сама по себе!
– Да что ты!? – по-прежнему удерживая ее запястья, стараясь делать это как можно мягче наклоняюсь к ее лицу, но сразу не целую, замираю в сантиметре от ее губ.
Роза закрывает глаза. Ждет! Ведь ждет же, мелкая засранка!! Ладно… Я слишком соскучился, но следующий поцелуй с нее, буду ждать пока сама не сподобится.
Если я правильно ориентируюсь во времени, то мы целуемся уже минут пятнадцать. Роза взъерошивает мои волосы на затылке и совершенно спокойно сидит у меня на коленях. Никто друг другу, ага…
– Как ты собираешься отсюда выходить? – оторвавшись от моих губ шепчет она.
– Ты меня уже выгоняешь?
– Нет…
– Я не собираюсь выходить отсюда до понедельника.
– Ты что?
– А что такого? – снова целую ее. – Роз, в понедельник я уезжаю. Меня не будет четыре дня. Пожалуйста не игнорируй меня больше. Я буду тебе писать и звонить, – снова захватываю ее губы в плен.
– Куда ты поедешь?
– В Подмосковье.
– На соревнования?
– Угу… Вот бы ты могла со мной поехать, – аккуратно провожу пальцами по резинке пижамных штанов и сразу отдергиваю руку, ощутив повязку на ее животе. – Как это случилось?
Роза замирает и напрягается.
– Случайно вышло, – шепчет опустив взгляд.
– Тебе очень больно? – аккуратно приподнимаю край ее кофты.
– Нет… уже нет, – натягивает ткань, не позволяя мне посмотреть.
– Я тут, кое что принес. Тебе должно понравиться, – протягиваю руку к рюкзаку, стоящему около кровати. – Выбирай фильм, – достаю ноут и проектор. Напротив, нас ровная белая стена. То, что нужно…
Я мог бы не спрашивать Ульяну о романтичных мелодрамах и сам бы мог их не искать. Роза выбрала «Сайлент Хилл». Я мог только мечтать о том, что она выберет ужастик, даже сам хотел предложить ей какой-нибудь «Корабль призрак». Мне казалась, что ей будет страшно, и она обязательно будет прижиматься ко мне. А на деле вышло, что я прижимаюсь к ней, что в принципе тоже неплохо. Правда она почему-то не верит мне.
– Тимур! Прекрати! Все! Все, можешь уже открыть глаза, – хихикает она.
Мы смотрим кино в наушниках, но шуму, наверное, создаем предостаточно. Вероятно, мы расслабились и позабыли уже о том, что мы все-таки в больнице, а за дверью есть постовая медсестра. В нашем случае медбрат. Пацан лет двадцати пяти, стоит в приоткрытых дверях и таращится на нас удивленными глазами.
Глава 38
Наверное, я на всю жизнь запомню эту ночь. Его руки, обнимающие меня так крепко, и губы, целующие жадно и нежно одновременно. Смех и блеск его черных глаз, голос, проникающий в самую душу. А еще тепло и спокойствие, окутывающее меня рядом с ним. Я влюбилась в Тимура… Как мало мне понадобилось времени, чтобы осознать то, что он пробрался в мое сердце и захватил в плен мою душу. Если бы не осознавала, что моя семья сейчас нуждается во мне, я осталась бы рядом с ним, не задумываясь. Но жизнь порою диктует нам свои правила, и мне в любом случае придется вернуться домой.
Август близится к завершению. В этом учебном году я не буду учиться. Поступлю в следующем. Может за год дела моей семьи наладятся, и я смогу поступить на бюджет и получить то образование, о котором мечтала. Отец очень сдал, похудел и осунулся. Он приезжал ко мне в больницу, обнимал и просил прощения. Беременность Азы протекает очень тяжело, она фактически не покидает стен патологии. За малышами присматривает Лала. Люба ушла из семьи с парнем, который однажды проник в наш дом и навлек на наши головы гнев отца и бабки. Кстати, мами слегла. Булат говорит, что дни ее сочтены. Но я почему-то в это не верю. Не могу представить себе мами больной и беспомощной. Да… уход из семьи Раи, слегка пошатнул ее здоровье. Она явно желала любимой внучке лучшей участи, нежели роль нежеланной невестки. Но брат говорит, что она переживала не только за нее, но и за меня, и за Нику. И если в последнее я еще могу поверить, то то, что она могла волноваться за меня, кажется мне чем-то нереальным и сверхъестественным.
Сама того не подозревая я запустила некий конвейер из несчастий и проблем, навалившихся на нашу семью. Хотя Булат говорит, что я ни при чем. Все началось еще полтора года назад, когда отец совершил провальную сделку, за которую Булат будет в обиде на него, пожалуй, всю оставшуюся жизнь. Ведь больше всех пострадал именно он, он фактически лишился своего наследства и был вынужден продать свою недвижимость, чтобы покрыть долги отца, и чтобы ему не пришлось продавать базу по приемке металлолома полностью. Булату удалось сохранить половину от нее.
Отец никогда не отличался дальновидностью, скорее он был просто удачлив по жизни. Все что он имел, в большей степени досталось ему от его отца. Думаю, он отправил Булата учиться не просто так, понимал, что в современном мире образование необходимо. Почему же тогда он не послушал его, когда тот пытался отговорить его приобретать землю, кредиты за которую предстоит платить еще не один год.
Отец хотел построить туристический комплекс. Для строительства приобрел огромный живописный участок в прибрежной зоне. Как выяснилось позже, строительство на нем осуществлять было невозможно. Водоохранная зона, занимающая большую часть участка не позволяла ему это делать. Обнулить сделку не удалось. Отец проиграл несколько судов и так и не смог отсудить вложенные деньги. Отсюда и было его поникшее настроение и раздражительность. Он понимал, что сотворил большую глупость и за эту глупость придется дорого заплатить.
Я давно поняла, что выходка той девицы была представлением для меня. Это странно конечно, но я поверила Тимуру почти сразу. Как только я пришла в себя после операции и была переведена в обычную палату, Булат привез мне телефон. Разумеется, никто не смог утаить от Тимура мой номер. Он начал названивать мне и писать длинные-длинные сообщения. А я поняла, что если сейчас я пойду с ним на контакт, то уехать мне будет еще сложнее. Мне кажется, что расстояние быстро остудит его чувства ко мне, и он не будет слишком долго страдать. У него нет дефицита женского внимания. Поэтому в том, что мне довольно быстро найдется замена, сомнений почти нет. Здесь я конечно немного лукавлю... Думаю, он пострадает немного. А как долго будет страдать мое сердце, подскажет только время.
Медбрат застукавший нас, позволил пробыть ему у меня до шести утра. Он сказал, что такому количеству шариков не место в больничной палате. Если бы он дежурил ежедневно, он конечно бы позволил подержать их хотя бы до понедельника, но его смена заканчивалась в восемь утра. Санитарки поднимут хай, да и врачи не позволят. И если цветы, еще с горем пополам можно оставить, то медведя точно придется передать Булату. Здесь не позволяют держать лишних вещей, пытаясь соблюдать подобие стерильности.
Мы выпустили шары в небо через открытое окно на рассвете. Я оставила только один, привязав его к лапе белоснежного мишки. Летящие в небо шарики бликующие от лучей восходящего солнца, навсегда останутся в моей памяти, как символ моей первой любви обрушившейся на меня так внезапно.
Тимур думает, что я поеду домой лишь на несколько дней. Он уверен, что поступить на коммерческую основу, можно, когда угодно, даже в сентябре. Не хочу расстраивать его и говорить, что этого не будет. Мало того, что я не уверена, что моя семья сможет позволить себе мое содержание в данных реалиях, так еще и переживания за Нику, не дают мне покоя. Я не оставлю свою семью в ближайшее время. Не могу поступить так эгоистично как Люба, а Лала сама еще ребенок. Кто-то должен управляться с хозяйством, готовить, убирать и присматривать за детьми пока их мать не родит и не сможет вернуться к своим обязанностям.
Снова выглядываю в окно, уходя Тимур оставил мне послание на асфальте. В пятницу дворники мели двор и красили бордюры. Целый день наблюдала за работой людей, трудящихся на немаленькой территории больницы. Завершив свою работу, они забыли ведерко белой краски у забора. И Тимур конечно же, не смог пройти мимо него. Надпись на асфальте под моим окном: «Я люблю тебя, колючка!», магнитом притягивает меня к окну все воскресное утро. Сердце начинает биться быстрее, слезы набегают на глаза. Ах, если бы мами была здорова… Если бы Люба не ушла из дома. Перед глазами моментально возникает худенькая фигурка Нику. Я нужна ему сейчас как никогда. Не могу совладать с собой и все же роняю крупную горячую слезу на подоконник.
На территории больницы есть небольшая детская площадка, состоящая из нескольких качелей и беседки с длинным столом и лавками по бокам. Наблюдаю, как с качели спрыгивает маленькая девочка. Она идет в направлении надписи, белой полосой, растянувшейся на асфальте. Ее мама разговаривает по телефону в беседке, не обращая на дочку внимания. Девочка подходит к белым буквам и меряя широкими шагами слова, проходит вдоль всего предложения. Вертит головой по сторонам. Натыкается взглядом на то самое ведерко с торчащей кистью, и вприпрыжку бежит к нему.
Напряженно наблюдаю за девочкой. Неужели закрасит? Она подхватывает ведерко и тащит его в сторону надписи. Сердце замирает… с волнением наблюдаю над тем, как она елозит кистью по дну ведерка и заносит руку над буквой Ю, зачеркивает ее и наступив на букву Л, пишет над Ю корявую букву Е. Отходит в сторону и любуется своей работой. Потом снова опускает в ведерко кисть и рисует сердечко, пронзенное стрелой, следом за восклицательным знаком. Бросает взгляд на окна, потом на свою работу, и обтерев руки о желтое платьице, в припрыжку уносится к качелям.
Глава 39
Сегодня я дольше обычного задержалась в перевязочной. Как раз в этот момент санитарка убиралась в палате. Ежедневная уборка заключается в мытье пола и протирании подоконников и тумбочек, и занимает от силы пять минут. Но на этот раз санитарка, получившая нагоняй от старшей медсестры, была явно не в настроении. Стоя в коридоре я слышала, как она скандалила с моей пожилой соседкой Лидией Сергеевной и Ксюшей, девушкой которую положили к нам в палату вчера вечером. Насколько я поняла, шум был поднят из-за постельного белья и продуктов, хранящихся в тумбочках, вместо общего холодильника. Ксюша застелила свою кровать своим бельем, не взирая на то, что ей было выдано больничное стерильное.
Когда я вернулась в палату, то обнаружила, что мой слегка пожухший букет из двадцати пяти бордовых роз, торчит стеблями вверх из огромного мусорного пакета. Рассерженная женщина грохочет шваброй об металлические ножки кроватей. Лидия Сергеевна поднимает на меня встревоженный взгляд, а потом обратно утыкается глазами в книгу. Ксюша резкими движениями заправляет одеяло в казенный пододеяльник, а я стою и смотрю на все это молча, то и дело бросая взгляд на стебли обвязанные красной атласной лентой.
– Зачем вы это сделали? – подавив приступ ярости, обращаюсь к санитарке.
Я не ожидала от нее такого, она представлялась мне хорошей женщиной, просто уставшей и вымотанной тяжелой работой. За время пока я нахожусь в больнице, она дежурила трижды. Все было нормально. Она улыбнулась увидев цветы и мишку, и ничего не сказала против. Я сама отдала медведя Булату, чтобы не плодить лишних разговоров и шуток в мой адрес. Но цветы отдать не смогла. Чем они ей помешали? Женщина бросает в меня сердитый взгляд и продолжает молча орудовать шваброй.
– Меня выписывают сегодня. Я бы их забрала! – заглядываю в мусорной пакет. Мои алые розы лежат в банановой кожуре и скомканных салфетках и фантиках.
– Это больница! – слышу сердитый голос Ксюши. – Я аллергик и не обязана нюхать твой веник круглосуточно, – шипит она сквозь зубы, расправляя покрывало по кровати.
Больших усилий мне стоит подавить гнев плещущийся во мне словно лава. Если бы это была Лала, Люба или Рая, они бы уже схлопотали у меня по лицу. Сжимаю и разжимаю пальцы, обвожу взглядом палату, натыкаясь глазами на ведро с мутной водой. Нужно быть выше этого, Роза. Не стоит реагировать на выходку вредной завистливой девки. Обида не прекращает вытягивать из меня жилы, слезы подступают к глазам. Давлю в себе слабость. Молча начиняю собирать свои вещи.
– Тебя выписывают? – вкрадчивый голос Лидии Сергеевны, пронизан извиняющимися нотками. Ей то, за что извиняться? Не она ведь сунула мои цветы в мусорный пакет.
– Да, – коротко отвечаю я, выгребая из тумбочки личные вещи. Рассовываю их по пакетам.
– Ну вот и славненько, – ядовито произносит молодая соседка. – А, то я боялась, что из палаты выйти нельзя будет. Сиди и следи за вещами, – смотрит на меня с пренебрежением.
Санитарка выносит в коридор мусорный пакет. Нет, я не умею терпеть! Сдергиваю ее полотенце со спинки кровати и подхватив посуду, стоящую на ее тумбочке, плюхаю все это в ведро с грязной водой. Стало ли мне легче? Ни капельки. Но я не смогла справиться с собой. Пусть скажет спасибо, что я не вылила эту воду ей на голову.
– Ах, ты дрянь! – верещит Ксюша. – Вы видели!? Вы видели, что она сделала! – вопит на всю палату, обращаясь к Лидии Сергеевне. Я не слышу, что та отвечает ей, зато слышу непрекращающийся поток нецензурной брани мне в спину.
До чего же желчными и противными бывают люди. Совершенно не к месту, а может и наоборот к месту, вспоминаются сестры. Я не увижу Любу и Раю дома, зато Лала, наверняка не упустит возможности сделать мне лишнюю пакость. Уверена, что она по-прежнему обижена на весь мир и считает себя самой несчастной.
– Ты рано собралась, – мимо меня проходит Анатолий Георгиевич.
– Я в коридоре выписку подожду.
– Так домой не терпится? – не скрывая улыбки под пышными усами, доктор делает записи в историях, остановившись у стойки регистрации.
Неопределенно пожимаю плечами.
– Ну раз собралась, значит хочется, – вскидывает на меня взгляд. – Ладно, звони брату, пусть приезжает. Сейчас оформлю тебе выписку.
Одновременно с его словами, телефон вздрагивает в кармане. На лице невольно расцветает улыбка. Но обида из-за выброшенных цветов все еще плещется во мне не позволяя совладать с эмоциями. Медлю некоторое время, пытаясь успокоиться и не показать интонациями, что я чем-то расстроена.
Я словно зависимая дурочка почти без перерыва пялюсь в экран и жду дождаться не могу, когда же он снова напишет. Пока Тимур был в дороге, наша переписка была беспрерывной. Потом сообщения стали приходить реже. Он был занят, а я изгрызла себе ногти и изжевала губы, пока ждала очередное его сообщение. После его соревнований мы болтали до поздней ночи, совершенно ни о чем, и не могли договориться, кто первым должен положить трубку. Он шутил, я смеялась. Постоянно вспоминал нашу первую встречу на озере и просил повторить ту ночь, только без перцового баллончика. Во вторник в палате появилась соседка и болтать стало уже не удобно. Но переписка все равно не прекращалась три ночи напролет. Тимур засыпал меня стикерами и смайликами, забавными видео, мои щеки болели от напряжения из-за довольной улыбки не сходящей с моего лица. Все мои мысли по поводу того, что нам стоит прекратить общение улетучились сами собой к вечеру воскресенья. Когда он снова заявился ко мне среди ночи, но только уже не через окно, а через двери смежного с хирургией, отделения травматологии.
По всей вероятности, медбрат и по совместительству, студент четвертого курса мединститута, неплохо заработал на желании Тимура провести еще одну ночь в моей палате. Мы снова смотрели кино, на этот раз я выбрала «Серебряные коньки», а Тимур очень весело комментировал проделки карманников, орудующих на улицах Петербурга позапрошлого столетия. Атмосфера Нового года и Рождества подарила мне надежду на то, что внезапно вспыхнувшие чувства не рассеются, а наоборот укрепятся при помощи расстояния. Захотелось верить в чудо и представлять какой яркой может быть наша жизнь если нам удастся сохранить эти чувства. На волне этих эмоций я поделилась с ним, что собираюсь поехать домой далеко не на несколько дней, а поступать планирую в следующем году. Тимур расстроился, но особого вида не подал. Сказал, что будет приезжать ко мне, а на Новогодние праздники вообще, выкрадет меня минимум на неделю. Наивный он, конечно… Но пусть думает, что так и будет.
– Меня выписывают сегодня, – тихо говорю в трубку.
– Во сколько?
– Жду выписку, думаю, что скоро.
– Не слышу радости в твоем голосе, это же просто отлично.
– Угу, – бормочу себе под нос.
– Рассказывай, что случилось.
– Все нормально.
– Из-за Мирай грустишь? Роз, она и так твоя. У вас больше нет конюшни. Содержать лошадь дома неудобно.
– Ты, о чем?
В телефонной трубке на несколько секунд повисает пауза.
– А ты не в курсе, да?
– Не в курсе чего?
– Попроси Булата немного задержаться, я через час буду в городе.
– Ты же должен был приехать вечером?
– Я добираюсь автостопом.
– Ты серьезно?
– Я соскучился, Роз.
Сердце трепещет в груди, меня переполняют какие-то странные, совершенно новые для меня эмоции. Токи волнами пробегают по телу, пальцы покалывает, голова кружится так, что приходится прислониться спиной к стене.
– Я тоже, – бормочу еле слышно, а потом выпаливаю на одном дыхании: – Одна припадочная курица выбросила мой букет!!
– Вот сука!
– Ага! Новенькую положили вчера! Она мне сразу не понравилась, и я ей, как оказалось тоже, – жалуюсь на эту дуру и чувствую, как на душе становится легче.
– Уверен, она пожалела об этом. Дай угадаю, ты ее подстригла?
– Нет! Ты что?
– Расцарапала ей лицо?
– Тимур!
– Неужели укусила?
– Ну хватит! – давя усмешку, произношу я. – Я утопила ее вещи в ведре с грязной водой. Как раз санитарка закончила мыть пол в палате.
– Ну вот и умница! Не расстраивайся, я тебе еще лучше подарю. Роз…
Слушаю его затаив дыхание.
– Я люблю тебя.
Сердце снова грохочет в груди, меня бросает то в жар, то в холод. Язык словно прирос к небу. Стреляю глазами по сторонам, в коридоре пусто... Набираю полные легкие воздуха, выдыхаю, но не успеваю ничего сказать.
– Ты только дождись меня. Ладно?
– Хорошо, – блею тихонько. Дверь приоткрывается, в коридор выглядывает доктор, подзывает меня.
– Тимур, выписка готова, врач зовет, – произношу я под неуемный грохот своего сердца и убираю телефон.
***
Тимур подарил мне Мирай. Он несколько раз говорил, что она принадлежит мне, но я не воспринимала его слова буквально. Оказывается, отец хотел выкупить Мирай обратно, но Тимур ее не продал.
Перед глазами мелькают ровные столбики тополей, высаженных вдоль трассы. Я сжимаю в руках папку с паспортом Мирай и договором дарения. Булат молча смотрит в даль разогнав машину до приличной скорости. Мы едем уже около часа, но почему-то не обмолвились ни единым словом. Первым тишину нарушает Булат.
– Лалка с ума сойдет от зависти, – усмехнувшись произносит он.
Бросаю короткий взгляд на заднее сидение. На нем восседает медведь, подпирающий головой крышу машины, а рядом лежит охапка белых роз.
– Булат…
– Что?
– А что если отец будет против? – чувствую как щеки заливает краской, мне неудобно говорить о Тимуре с братом.
Он хоть и был свидетелем всего произошедшего в последние две недели. Но нам как-то удавалось не заострять внимание на моих отношениях с Тимуром. В основном мы разговаривали о домашних, в большей степени о Нику.
– Ой, чую вечером крыша в доме подниматься будет, – улыбается он.
– Почему?
– Я тоже хочу жениха богатого! – парадирует Лалкин голос Булат. – Опять все самое лучшее Розке! Никто меня не любит! – не может угомониться он. Я прыскаю смехом.
– Зачем ты так?
– Ой, бедная, бедная Лала... – качает он головой.
Через четыре часа на горизонте появляется синее море. Сумерки окутывают родные края. Здесь прошло мое детство. Мы проезжаем съезд ведущий на нашу конюшню. Она больше не принадлежит моей семье…
– Не грусти, – Булат замечает тень, набежавшую на мое лицо. – Ей там будет лучше…
Тяжело вздыхаю.
– Зачем везти ее домой, если через пару месяцев, все равно придется везти ее обратно?
– Почему? – поворачиваюсь к нему.
– В конце декабря начинается сессия. Ты же кажется выбрала университет, в котором хотела учиться.
Непонимающе смотрю на брата. О чем он говорит? Я смирилась с тем, что учебы в ближайший год, мне не видать как собственных ушей.
– Аза родит в середине октября. Мы с отцом не выдержим вашей бесконечной грызни. К тому же твой Ромео навряд ли будет очень терпеливым, – стреляет в меня глазами, заворачивая в наш проулок. – Завтра можешь начинать мести двор.
