Текст книги "Царский венец"

Автор книги: Марина Кравцова

Соавторы: Евгения Янковская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава десятая
ДЕТИ. СТРАДАНИЯ МАТЕРИ.
1901—1902 годы

Поводы для злословия сами плыли высшему свету в руки.

Высокородные и высокопоставленные сплетники и сплетницы

обнаружили у молодой царицы самое больное место,

и не преминули ударить сильнее...

Александра вновь и вновь слышала неумолимый голос свекрови:

– Никогда не думала, что Ники, женившийся молодым на ещё более молодой особе, окажется вынужденным передать престол брату за неимением наследника.

За что? Уж она ли не молилась о сыне? Неужели это она виновата в том, что три дочери, три чудесные девочки родились подряд, но долгожданного наследника всё нет и нет? Но теперь Господь наверняка – да-да, наверняка! – исполнит их с Ники сокровенное желание, отзовётся на горячие, слёзные молитвы. И государыня нежно, с надеждой и любовью, провела ладонью по своему животу, в котором зародилась жизнь их с Николаем четвёртого ребёнка. Мальчик! Она верила – конечно же, это мальчик. Наследник!

Дыхание вновь стеснило от боли...

– Мама, не плачь! Тебе больно? – маленькие ручки Татьяны, в одно мгновение оказавшейся рядом, нежно вытирали слёзы с материнского лица. Александра поймала и поцеловала одну из тёплых ладошек.

– Нет, дитя, – мужественно солгала она, через силу улыбаясь. – Я просто немного загрустила, но уже всё прошло. Помолись за свою мамочку.

– Буду молиться! – горячо пообещала посерьезневшая девочка...

А либеральные господа всё возмущались и смеялись:

– Бедная Алиса совсем замолилась! Посмотрим, снизойдёт ли на сей раз Господь к этой истеричной отшельнице-аскетке. Ведь если она вновь родит дочь, кому-то это может очень не понравиться!

«Кому-то» – вдовствующей императрице.

Об этом Александра вспоминала всегда, думая о будущем ребёнке. Вспомнила даже в тот миг, когда начались схватки...

Это был первый раз, когда царь Николай, тревожно ожидая разрешения дорогой Аликс от бремени, ощущал угрызения совести оттого, что в бесконечное течение его горячих молитв о супруге и ребёнке неотступно вторгается опасение, совершенно неуместное сейчас, когда надо думать лишь о здоровье жены и малыша, опасение нового разочарования.

«Но это невозможно!» – думал он. Слишком много сил души и сердечной веры было вложено в просьбы к Всевышнему Властителю судеб о даровании наследника. Но волнение становилось всё сильнее, мешало молиться... Николаю было стыдно...

– Ваше Величество...

Он с горячей радостью услышал, что всё прошло благополучно, и напрягся, ожидая услышать слово «сын».

– Её Величество родила девочку.

Дочь! Четвёртая дочь... Разочарование словно сорвало с места сердце и потянуло куда-то вниз. Узнав, что к супруге сейчас нельзя, Николай вышел в сад и ходил, ходил, объятый невесёлыми раздумьями. Уже звучал в воображении гневный голос раздражённой матери: «Я так и знала, Ники, что она ни на что не способна», чудились презрительные взгляды членов царской фамилии, устремлённые в спину его любимой жены... И понял, что своим разочарованием предаёт её. Безумно упрекать женщину в неисполнении того, что подвластно лишь Господу.

И огорчаясь тем, что не сбылась сокровенная надежда, не восстаёт ли сейчас он, русский царь, на Бога, Которому так же легко было зародить во чреве Аликс крошечного мальчика, как ему, Николаю, поставить подпись под государственным документом? Что за глупости, в конце концов?

Она, больная, но мужественная, с трудом и радостью переносила четвёртую беременность, она мучилась, рождая их общее дитя, а он гуляет здесь, предаваясь мрачным мыслям, словно у него случилось горе. Но ведь если бы не долг перед престолом, если бы жил он с милой Аликс обычной частной жизнью, не всё ли равно ему было бы тогда, кто родился? Не великое ли это чудо, самая светлая радость на земле – его дитя, его дочь, его родная крошка. И государь поспешил к жене...

Николай сразу понял робкий виноватый взгляд, посланный ему Аликс, едва он показался на пороге, и ответил на него такой радостной и полной любви улыбкой, что лицо её на глазах разгладилось, тревога исчезла – и вот уже счастливейшая из матерей ласково улыбается мужу в ответ. Нежно поцеловав супругу, Николай бережно взял на руки новорождённую Анастасию; он уже полностью позабыл своё недавнее разочарование...

Родители обожали Анастасию – Бэби, как звали её в семье, и старшие сёстры любили нянчиться и баловаться с крохой. Малышка никому не давала покоя. Как за ней ни присматривали, она всё равно умудрялась нашалить, но спросу с неё не было, потому что слишком мала ещё была четвёртая дочь царя.

Девочка, чьё рождение было нежелательно с точки зрения большой политики, уверенно заняла своё место в сердцах родных. Но всё-таки Александра не переставала мечтать о сыне.

* * *

В августе 1902 года Николай и Александра вместе с детьми присутствовали на манёврах войск Московского округа. Манёвры длились пять дней, и царская семья жила в императорском поезде. Днём поезд передвигался от одной стоянки к другой, а ночью возвращался на открытую местность близ станции Рошково, чтобы не мешать железнодорожному движению. Конечно, старшие девочки были в восторге от этого путешествия, так как они могли гулять в совершенно новых, незнакомых местах. Сестра Николая, великая княгиня Ольга Александровна, очень любила играть с племянницами. И вот однажды тёплым вечером, когда поезд прибыл на стоянку и играть было не во что, Ольга Александровна выглянула в окно и задумалась. Стоял чудный августовский вечер, в воздухе уже неуловимо пахло осенней прелью, в лучах заходящего солнца роилась мошкара. Далеко внизу, под высокой насыпью, пестрели отцветающие травы. Внезапно в глазах женщины вспыхнули весёлые искорки. Подозвав камеристку, великая княгиня что-то тихо приказала ей.

Через пятнадцать минут с железнодорожной насыпи раздавались звонкий детский смех и крики. Удивлённая свита выглядывала в окна вагонов и с ужасом созерцала невозможную картину: царские дочки садились верхом на большие серебряные подносы и как на санках скатывались на них по откосам. Извалявшись в траве и лопухах, они с хохотом поднимались по крутой насыпи с подносами на спинах, раскрасневшись от натуги.

Члены французской депутации, приглашённые к обеду, вежливо поинтересовались у начальника канцелярии Мосолова, нужно ли им участвовать в этом развлечении. Тот с невозмутимым лицом успокоил их, разъяснив, что подобные игры не являются обязательными для всех. Ольга и Татьяна немедленно заключили пари, кто из них скатится первой, Мария завистливо поглядывала на них, сидя с матерью, ей ведь было всего-то неполных три, и мама не разрешала ей кататься с сёстрами. Кому-то из фрейлин нужно было скатиться вниз, чтобы присутствовать на финише. Генерал-адъютант Струков объявил девочкам, что он первый очутится внизу. Ольга с Татьяной не поверили. Когда скомандовали спускаться, Струков, в парадной форме, с Александро-Невской лентой, подняв усыпанную бриллиантами почётную саблю, полученную за взятие Адрианополя, прыгнул с высоты более трёх сажен, рискуя сломать себе ноги, и, конечно, опередил детей.

– Вы жульничаете! – обиженно закричала Ольга.

С грохотом подкатила Татьяна.

– Так нечестно, давайте сначала!

Николай II громко смеялся.

– Ну нельзя же так, вы могли ушибиться, – Александра с ласковым укором смотрела на расшалившегося генерала.

Виновница безобразия Ольга Александровна улыбалась, наблюдая за восторгом французских гостей.

Солнце медленно садилось, золотя верхушки далёкого леса. Наступил час обеда, царская семья со свитой и гостями вернулась в свои вагоны, и вот уже снова только птичий щебет и тонкий комариный писк тревожат опустевшие луга.

* * *

Николай вошёл в комнату Аликс.

– Синод снова медлит с документами по канонизации старца Серафима, – задумчиво, с некоторой досадой проговорил император.

– Дела его были такими славными, чудотворения – удивительными. Вера его крепка – истинный образец для всех нас... Ты веришь, что он нам поможет?

Николай вспомнил одну из многочисленных историй о Саровском чудотворце...

«Помню я его... – рассказывал старик офицер, специально приглашённый царём. – Сподобил Господь... Я махоньким мальцом был, когда отец возил меня к нему на благословение, а вот запомнил, дал Бог такую милость. Согбен и немощен, а жалости к нему не было – помилуйте! Это он нас всех жалел, горемычных. Эх, а что за лицо было у него! Не лицо – прямо лик святой. Отец уж потом мне рассказывал. “Подхожу, говорит, я к нему под благословение, дрожу весь, ну, думаю, даст мне сейчас старец-прозорливец на орехи за грехи мои тяжкие!”

А он-то: “Христос воскресе, радость моя!” Так прямо и говорит, хотя осень на дворе. И лицо такое радостное-радостное. У отца моего, прямо скажу, Ваше Императорское Величество, в жизни тогда всё препаршиво складывалось: дочь болела – сестра моя старшая, какой год по врачам возили, с женой нелады. Со скорбью ехал он к батюшке. “И, поверишь ли, – говорил мне отец, – как сказал он мне «Радость моя!» да посмотрел мне в душу очами ясными, весёлыми, так весь гнёт с меня как рукой сняло”. “Не унывай, – так батюшка поучал, – нам Господь унывать не велел, отчаяние – то же безумие. Молись только и крепко верь. Христос-то воскрес, так чего ж тебе ещё надо, радость моя?” Меня благословил, по головке погладил. “Радуйся, деточка, говорит, таких, как ты, мальцов Ангелы Божии любят, играют с ними незримо”. Ну, долго мы у него не пробыли, не одни такие были, до старца охочие. Так вот что чудесно – приезжаем, и радость у нас в доме. Сестре весьма полегчало, да и матушка наша уже волком на отца не глядит. Так и наладилось всё у нас батюшкиными молитвами. Я теперь уж и привык, как что стрясётся, так говорю вслух: «Батюшка Серафим, помоги – ты там у Престола Божьего славишь Господа нашего, так и за меня замолви словечко». Помогает батюшка наш. Да мне ли одному помогает!»

Светлый старец с нескончаемой Пасхой в душе! Как это близко было Николаю и Александре с их искренней любовью к Богу и живой верой... «В некоторых домах всегда какая-то мрачная атмосфера. Иных религия делает суровыми и угрюмыми. Но это не по-христиански. Религия, которую вдохновляет слово Христа, солнечная и радостная», – так полагала государыня Александра Фёдоровна, так записала в своём дневнике...

О том, чтобы прославить батюшку Серафима Саровского, речь шла уже давно. Из уст в уста передавались рассказы о чудесной помощи в Боге почившего старца. Но что-то всё медлил Синод, чего-то боялись, зачем-то осторожничали. Дело о церковном прославлении того, кого так любил русский народ, не двигалось с мёртвой точки...

– Да, мой дорогой, меня тоже очень огорчает Синод, – Аликс с грустью посмотрела на мужа. – Как можно проверять арифметикой народную любовь к праведнику и саму его святость? Ты помнишь, как нелегко было мне принять душой новую веру. Но Господь помог мне, и теперь я ощущаю себя так, словно всю жизнь прожила в России, словно с детства посещала православный храм. Я всем сердцем полюбила твою Церковь – нашу Церковь, Ники! Я поняла, как её любит русский народ. Но, по положению своему вникая в глубинную суть многих вещей, я могу видеть ещё и то, что сокрыто от простого народа...

– Синод, конечно, готовит канонизацию. Но, несмотря на многочисленные ходатайства, он считает недостаточным количество чудес, совершившихся по молитвам к старцу Серафиму, и предписал дополнить их новыми чудесными случаями.

– Народ не поймёт этого, как и я не понимаю! Синод идёт против исторической традиции, Ники. И если мы бессильны всё сразу изменить, то мы должны хотя бы в данном случае что-то предпринять.

– Я уже много думал об этом, Аликс. К счастью, святость Божьего угодника не зависит от предписаний Синода. И мы, проводя акт канонизации, всего лишь возвещаем всем об этой святости здесь, на земле. Саровский старец Серафим будет прославлен как можно скорее, несмотря ни на что.

Александра Фёдоровна просияла.

– Мой дорогой, как я благодарна тебе. И как будет благодарен тебе весь наш народ...

В течение последних столетий, за годы правления династии Романовых, было прославлено всего несколько святых; это стало исторической традицией, несмотря на многочисленные ходатайства архиереев и благочестивых мирян. И вот снова Синод откладывает канонизацию чтимого старца. Государю пришлось вмешаться в этот вопрос, он сам ознакомился с материалами к прославлению старца Серафима, святость которого, прозорливость и чудотворения были до сих пор памятны в народе. «Немедленно прославить!» – начертана высочайшая резолюция.

Глава одиннадцатая
ПРИДВОРНЫЙ БАЛ.
1903 год

Год начался с праздников. Последним поражающим

воображение торжеством в истории Зимнего дворца,

помнящего и помпезные балы Екатерины II, и целую

вереницу празднеств, тянущихся сквозь 300 лет правления

дома Романовых, стал знаменитый исторический бал

в феврале 1903 года. Год спустя начнётся война с Японией,

и окна Зимнего закроют глухими ставнями. В его залы

больше никогда не привезут столько цветов, под искусно

расписанными сводами не зазвучит танцевальная музыка.

Но тот февральский вечер навсегда врежется в память всех

приглашённых, как самое сказочное и роскошное

празднество в их жизни.

Одиннадцатого февраля 1903 года в Зимнем дворце состоялся вечер, а 13 февраля – грандиозный костюмированный бал. Он был посвящён эпохе царя Алексея Михайловича – любимого государя Николая II. Все приглашённые были одеты в русские национальные одежды XVII века, а наряду с великорусскими было немало и малорусских костюмов. Некоторые предметы убранства были специально доставлены из Кремля. На Николае II облачение Алексея Михайловича, второго царя из династии Романовы, – малинового цвета, расшитое золотом и серебром. Аликс поразительно хороша в одежде царицы Марии Милославской – первой жены царя Алексея Михайловича: на ней сарафан из золотой парчи, украшенный изумрудами и серебряным шитьём, а серьги настолько тяжелы, что царица с трудом держит голову прямо. Великий князь Дмитрий Константинович одет в костюм полковника Сумского слободского полка, великий князь Михаил Николаевич – в костюм атамана запорожских казаков, графиня Воронцова-Дашкова – в костюм малорусской казачки, а министр двора В. Б. Фредерикс щеголяет в костюме, скопированном с портрета гетмана Богдана Хмельницкого.

А как происходил настоящий придворный бал?

Каждый бал носил своё название в соответствии с тем залом, который отводился под танцы. Первый бал сезона устраивался обыкновенно в Николаевском зале приблизительно на 3 000 приглашённых. На «концертные» и «эрмитажные» приглашались соответственно 700 и 200 персон.

В Николаевском зале устраивался только один бал в году. Чтобы быть приглашённым на этот бал, надо было состоять в одном из четырёх первых классов (по Табели о рангах). Приглашались также иностранные дипломаты с их семьями; старейшие офицеры гвардейских полков с жёнами и дочерьми; молодые офицеры как «танцоры»; некоторые лица – по специальному указанию Их Величеств. Сыновья лиц, приглашённых на бал, не разделяли участи своих сестёр: их звали только в зависимости от их собственного чина или звания.

Церемониальная часть, само собой разумеется, не могла иметь списка лиц, имевших право на приглашение и находившихся в этот момент в столице. Поэтому всякий должен был заявлять о своём существовании; для сего записывались в особый реестр у гофмаршала. Дамы, предварительно не представленные Их Величествам, записывались у обер-гофмейстерины, а та имела право отказать в приглашении. Билеты на вход во дворец рассылались за две недели до бала.

Таким образом, Николаевский бал не ограничивался тесным кругом «high life». Опытный взгляд немедленно различал тех, кто не принадлежал к петербургскому свету. Например, очень свежее и очень дорогое платье свидетельствовало, что дама слегка из выскочек. Истинные аристократки не надевали последних моделей, когда ехали на Николаевский бал: там их ожидала толпа, негде было надлежащим образом развернуться – только помнут платье от Ворта или Редферна. «С манерой» носить форму или бальное платье считалось той «изюминкой», благодаря которой «голубая кровь везде чувствовала себя как дома.

Приезжать надо было около восьми с половиной, без опоздания. Каждый должен был сам знать, к какому из подъездов явиться. Для великих князей открывался подъезд Салтыковский; придворные лица входили через подъезд Их Величеств; гражданские чины являлись к Иорданскому, а военные – к Комендантскому подъезду.

Зрелище было феерическое.

Зима. Лютый мороз. Дворец залит огнём на все три квартала, которые он занимает. Около монолитной Александровской колонны с ангелом наверху зажжены костры. Кареты подъезжают одна за другой. Офицеры, не боящиеся холода, подкатывают в санях; лошади покрыты синими сетками. Автомобили в это время считались просто игрушкой, капризной и полной неприятных неожиданностей.

Дамские силуэты нервно проскальзывают от кареты к подъезду. Видны фигурки грациозные и живые; видны и массивные фигуры пожилых тётушек и старушек. Меха – горностаи, чёрно-бурые лисицы. Головы ничем не покрыты, ибо замужние женщины являются в диадемах, а барышни – с цветами в волосах. Полиция наблюдает за размещением опустевших карет. Ни одна из дам не имеет права ввести во дворец (это не было дозволено даже при великокняжеских приёмах) своего личного лакея. Одежду поэтому приходилось сдавать на хранение лакеям придворным. К каждой ротонде или сорти-дебаль надлежало прикрепить визитную карточку владельца. Лакей (белые чулки, лакированные башмаки и мундир, шитьё галунами с государственным орлом) должен был вполголоса указать, где именно он будет находиться с вещами после бала. Вымуштрованные до тонкости, лакеи скользили бесшумно по паркетам...

Приглашённые поднимаются по мраморной лестнице, затянутой мягким ковром. Дамы парадируют в придворных платьях, т. е. с большим декольте и шлейфом. На левой стороне корсажа прикреплён соответственно рангу шифр (осыпанный бриллиантами вензель – отличительный знак фрейлин) или портрет, окружённый бриллиантами (высокое отличие, дававшее звание «портретной дамы»). Вот свитский генерал. Его жене больше сорока лет, но она сохранила свежесть фигуры. Платье с палетками облегает её, как статую. Диадема в два ряда крупных бриллиантов («паве») украшает её русые волосы. На лбу сверкает бриллиант. Бриллиантовое ожерелье, декольте окружено цепочкой бриллиантов с большим цветком из тех же камней на спине; другие две цепи бриллиантов брошены через плечи и сходятся у броши, приколотой у пояса; кольца и браслеты с бриллиантами...

Белые и ярко-красные мундиры; каски с золотыми и серебряными орлами; чудесные национальные костюмы приглашённых валерцев; бешметы кавказских князей, у которых чувяки делались на мягкой подошве, так что танцевали эти горные красавцы совсем бесшумно; белые ментики с бобровой опушкой; придворные мундиры с короткими панталонами и белыми шёлковыми чулками... (Да, у придворного чина ноги не должны были быть ни слишком толстыми, ни слишком костлявыми: панталоны были только до колен. Сказать правду, некоторые, чтобы придать ногам нужную форму, пользовались фальшивыми икрами, и иногда случались курьёзы: икры не всегда оставались там, где им быть полагалось, тогда особа вдруг нагибалась и начинала поворачивать свою икру, соскользнувшую на перед ноги. Это тоже была своего рода «пластическая» операция). Вероятно, в связи с этими инцидентами обер-гофмейстер двора князь Репнин, обременённый старостью и подагрой, вошёл в министерство с прошением: не будет ли ему разрешено являться в длинных белых штанах, не предусмотренных регламентами? Получилось великое недоумение: докладывать ли царю это прошение, или разрешить старику белые штаны без ведома Его Величества? Министр двора Фредерикс был в большом затруднении. Наконец он пошёл на компромисс: заговорил о Репнине не во время доклада, а так, при случае. Царь ответил:

– Конечно, решайте это сами. А потом вдруг прибавил:

– Впрочем, нет... Этим почтенным лицам будет неприятно знать, что прошение не было мне доложено... Вы придёте, скажете мне, что такой-то жив, хотя и страдает ревматизмом... Я же узнаю с удовольствием, что почтенный предводитель дворянства Киевской губернии собирается на бал, несмотря на свой преклонный возраст. Доклады такого рода много времени не возьмут...

Приглашённые проходят между двух шпалер лейб-казаков в красивых бешметах и арапов – придворных негров в больших тюрбанах. Эти арапы являлись своего рода традицией... Церемониймейстеры деловито скользят по залам. Знаком их должности является жезл – длинная трость чёрного дерева с шаром слоновой кости наверху, двуглавым орлом и бантом Андреевской ленты.

Упомянем об офицерах, приглашённых на придворный бал. Офицеры обыкновенно не получали личных приглашений. Полку сообщалось, что надлежит прислать столько-то танцоров. Для конной гвардии это число равнялось пятнадцати. Командир полка назначал кандидатов по своему усмотрению. Счастливчики являлись накануне бала к старшему в чине полковнику, который давал надлежащие указания:

– Это, знаете, не забава... Вы не подумайте там веселиться... Вы состоите в наряде и должны исполнять служебные обязанности... Танцуйте с дамами и занимайте их по мере возможности... Строго запрещается держаться группой в одном месте... Рассыпайтесь, рассыпайтесь... Поняли?

Не все были удачниками. Один юный офицер попал на замечание из-за княжны Долгоруковой, впоследствии вышедшей замуж за Александра II. Княжна была необычайно хороша собой, и офицер, сам того не заметив, провёл около неё целый вечер. На следующий день его немедленно вызвали к начальству:

– Тебя представили княжне Долгоруковой... Ты мог и, скажем, должен был пригласить её на вальс, но афишироваться целый вечер – это просто невероятно! Разве ты не знаешь, каково её положение при дворе... Ты позоришь полк... Ступай и намотай это себе на ус...

Приближается торжественный момент. Их Величества выходят из Малахитового зала. Оркестр играет полонез. Церемониймейстеры трижды ударяют своими жезлами. Арапы раскрывают двери Малахитового зала, и все склоняются.

В те времена императрице Александре Фёдоровне было около 30 лет, и она была очень хороша собой. Царица очень любила крупный жемчуг; одно из её колье доходило чуть не до колен. Сестра императрицы, Елизавета Фёдоровна, более стройна, хотя на восемь лет старше. Она любила надевать на свои золотистые волосы диадему с изумрудом посередине (камень был в три квадратных сантиметра).

Остальные великие княгини появлялись в своих фамильных драгоценностях, с рубинами и сапфирами. Цвет каменьев должен был соответствовать цвету платья: жемчуга и бриллианты, или рубины и бриллианты – при розовых материях; жемчуга и бриллианты или сапфиры и бриллианты – при голубых.

Придворный полонез являлся настоящим священнодействием. Государь шёл в первой паре под руку с женой главы дипломатического корпуса. Великие князья распределяли между собой жён остальных дипломатов, а послы шествовали с великими княгинями. Обер-гофмаршал, окружённый церемониймейстерами, – каждый с жезлом в руках – шёл впереди царя и делал вид, что прокладывает ему путь. После первого тура происходил обмен дамами, причём строго соблюдался ранг каждой из них. Количество туров зависело от того, сколько дам приглашено Его Величеством. Приглашённые, кроме перечисленных лиц, в полонезе участвовать не имели права.

После полонеза начинался вальс. В те времена вальс танцевался в два па, не так, как теперь. Лучший танцор гвардии открывал бал с девицей, заранее назначенной. Зал был необычайных размеров, но и приглашённых было немало. Все они теснились вперёд, чтобы лучше наблюдать высочайших особ; вследствие этого свободное место в середине зала постепенно сужалось. Помощнику дирижёра приходилось заботиться о том, чтобы для танцующих было достаточно места. Он приглашал какую-нибудь барышню, достаточно дородную, и они вместе с нею заставляли зрителей потесниться. Находились полненькие барышни, очень опытные в этом отношении, и зрители невольно отодвигались к украшенным портретами стенам.

Если какая-нибудь великая княгиня желала танцевать, то она поручала своему кавалеру привести указанного ею молодого человека. Но, в виде общего правила, великие княгини в «лёгких» танцах не участвовали.

Лакеи обносили приглашённых конфетами, прохладительным питьём и мороженым. В соседних залах высились глыбы льда с кадушками шампанского. Было бы совершенно невозможно перечислять даже приблизительно лакомства, фрукты и печенья, которые громоздились на столах, украшенных пальмами и цветами.

После мазурки Их Величества переходят в зал, где приготовлен ужин. Впереди, само собой разумеется, шествуют церемониймейстеры. Стол высочайших особ накрывался на особой эстраде, и все приглашённые рассаживались спиной к стене так, что публика, проходя через зал, могла видеть каждого ужинающего. Старшина дипломатического корпуса садился направо от государыни, налево садился великий князь Михаил Александрович, в то время наследник престола. Остальные великие князья и великие княгини размещались в соответствии с их рангом, вперемежку с дипломатами и первыми чинами двора, армии и гражданской службы. Без Андреевской ленты за этот стол попасть было трудновато.

В том же зале находилось несколько круглых столов, украшенных пальмами и цветами; каждый из них был сервирован на 12 человек, заранее назначенных. В остальных залах всякий устраивался как умел. Государь сам не ужинал. Обходил приглашённых и присаживался к столу, если желал с кем-нибудь поговорить. Всё это, конечно, разыгрывалось как по нотам. Царь не мог стоять около стола, ибо тогда всем двенадцати ужинающим пришлось бы вытягиваться в струнку в течение всей «беседы». Дело ограничивалось следующим образом. У каждого из столов, где царь должен был разговаривать, оставалось для него свободное кресло. Скороход помещался, так сказать, на часах у этого кресла. Царь садился на кресло и делал знак остальным ужинающим этого стола: им разрешалось не вставать. Свита отходила на несколько шагов в сторону и ждала окончания беседы. В нужный момент скороход подавал условленный знак, и свита снова занимала своё место сзади царя.

У государя была удивительная память на лица. Если он спрашивал: «Кто эта девица?» – то можно было быть уверенным, что речь шла о какой-нибудь дебютантке и что церемониймейстеры будут застигнуты врасплох.

По окончании ужина государь брал императрицу под руку и отводил её в Николаевский зал, где начинался котильон. Вскоре после этого высочайшие особы незаметно удалялись во внутренние апартаменты. На пороге Малахитового зала Их Величества прощались со своей свитой. После этого министр двора, свита, церемониймейстеры и обер-гофмаршал поднимались в верхний этаж, где для них сервировался особый ужин.

Большой придворный бал окончен...

Этот исторический бал-маскарад оказался прекрасной лебединой песней. Гости императора, которые танцевали и веселились в тот вечер, ещё не знали, что после того как прозвучали последние аккорды оркестра, опустился невидимый занавес. Больше в Зимнем балы-маскарады не устраивались никогда.

А вскоре подошёл и Великий пост. Театры и другие увеселительные заведения закрылись, и приёмы прекратились до самой Пасхи.