Текст книги "Исполнение желаний"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Лёнька был в досаде: заболевание Селембрис налицо. Приятели рехнулись. Впрочем, скоро будут выходные – понаедут предки, навезут еды. Может, товарищи увлекутся и забудут. С голодухи то ли ещё примерещится! От манной каши по утрам вспоминаются солёные окорока, а от чая – то вино в кувшинах. Вот бы дуралеям угоститься, как было с Лёном, болотными жуками! Или лучше жрать червей в садке! Нашли, о чём мечтать!

– Великий княже, – тихо сказал Лён, когда никто не слышал, – с Селембрис можно не вернуться. И вовсе не факт, что вы там будете Добрыней Никитичем. Можете и лягушкой-путешественницей сделаться.

Ему не верили.

Перстень Гранитэли он не надевал – тот висел на прочной нити на шее. Сначала надо домой вернуться, а потом выяснить, что это за штука. Никому сдать его на хранение Лён не мог: Вавила не сумел взять его даже в лапы, не то что унести с собою на Селембрис. Перстень признавал хозяином только Лёна, и всё это очень беспокоило. Многое следовало обдумать, о многом посовещаться. Требовалась помощь и совет. И он каждую ночь с нетерпением ждал, что Брунгильда снова вызовет его в маленькую лесную избушку. К тому же настораживало нетерпение в глазах Костяна и Федюни – эти маньяки верили, что могут извести змеиное гнездо!

* * *

– Костян, чем гриндера свои испачкал? – с насмешкой спросил Миняшин.

– Змей Горыныч облевал. – буркнул Чугунков.

Ему надоело следить по ночам за Лёнькой. Тот тоже корчил из себя воспитателя: то нельзя, это нельзя!

Костян хмуро потащился на поляну, где три дня назад горел костёр и откуда они попали в лето. К бандюгам на тусовку. Он вспоминал княжеское житьё. С каким уважением на него смотрели!

У заснеженного кострища торчал поповский сын Федюн и тоже тосковал. Они сбежали с тихого часа и теперь, пока все спят (или играют в карты), пошли бродить за оградой.

Оба, не сговариваясь, огляделись. Это та самая поляна, они её узнали. Только это было летом. И костёр на том же самом месте. Всё точно так же.

"А если зажмурить глаза?" – подумал Костя. Он так и сделал и начал вспоминать первые ощущения в Селембрис. Сначала было жарко – он весь упарился в своей куртке. Вспоминал, как ловко ездил на коне Косицын, и завидовал ему. Потом стало невыносимо жарко, по лицу тёк пот, а на ногах тяжело валялся Барсик. Сейчас он знает, что это был Федюн.

Каркнула ворона, и с ветвей в лицо Костяну полетел пушистый снег. Он вздохнул. Воспоминания не удавались.

– Чугун, смотри. – напряжённым голосом проговорил Бубенцовский.

За это следовало дать по шапке. Костян открыл глаза. И замер.

Они были на поляне не одни – два сказочных коня с непередаваемой грацией переступали по снегу великолепными ногами. Чёрные, как ночь. Прекрасные, как сон.

У Костяна обвалилось сердце, когда конь повернул к нему и глянул огненно-чёрным глазом. Не помня себя, он шёл к невероятному созданию. Конь не убегал. Костян хотел коснуться атласной шкуры. Раздалось громкое хлопанье крыльев, и на седло резко опустился ворон.

– Что, княже, – насмешливо спросил он, – хочется лошадку?

Костян чуть не подавился. Совершенно обалдевший, он смотрел на птицу и видел в её глазах непривычный разум.

– Ты кто? – наконец, спросил Чугунков.

– Я Вещий Ворон. – серьёзно произнесла птица.

Чугунков подумал, что он спит, и нерешительно протянул руку, чтобы дотронуться до скакуна. Конь посторонился, и рука осталась в воздухе.

– Откуда это? – прошептал он.

– Я не могу лгать. – сказала птица. – Это сидмурийский конь.

Костян не знал, что это значит.

– Хочешь опять попасть в Селембрис? – спросил ворон.

* * *

Лён почувствовал неладное. Оторвался от подушки и взглянул на соседние кровати. Он не высыпался ночью, поэтому дневной сон был для него спасением. Товарищи отсутствовали. Конечно, ничего особенного в этом не было: Чугунков и раньше презирал почивать днём. Но, тревога не оставляла.

Тут в окно стала биться птица. Глядя, как серая ворона колотит крыльями в стекло, Лёнька окончательно проснулся. Он встал и начал обуваться. Ворона утихла и только смотрела одним глазом. Он торопливо надевал новую куртку и шапку, не зная, куда собрался бежать и что желать. Вышел в коридор и, удивляясь сам себе, отправился на улицу.

Ворона поскакала по дорожке, потом взлетела. Лён пошёл в сторону поляны.

"Прогуляюсь." – решил он.

Едва выйдя из-за сосен, он подумал, что всё ещё спит. Наверно, как тогда – когда вышел босиком на снег. Тогда он тоже шёл через эту же поляну. Его позвала Фифендра. В тот раз за одной из ёлок, он увидел слабый огонёк. Может, и теперь его вызвала волшебница? И тут же понял, что ошибся.

На другой стороне поляны он увидел двух чёрных сидмурийских жеребцов, великолепных вороных – бешеных коней Лембистора.

У старого кострища замер и стоял столбом Федюн, а Костя шёл, протянув руки, к ближайшему коню.

Лён хотел крикнуть, но осёкся. На седло сел Вещий Ворон. Чугун застыл. Лён бросился к нему бежать.

– Костик, нет!!! – кричал он.

Товарищ не слышал. Он протянул руку и коснулся воронова крыла, и в тот же миг всё исчезло: и кони, и Вещий Ворон, и Костя Чугунков.

Лёнька с воплем ужаса подбежал. Секунду назад Костян был тут! На свежевыпавшем снегу не было иных следов, кроме чугуновских гриндеров. Подошёл, как сомнамбула, Федюн и уставился на пустое место.

– Куда он подевался? – очумело пробормотал бедняга.

– Федюня, – с тяжёлым сердцем обратился к нему Косицын, – я думаю, произошла беда. Выслушай меня и сделай всё так, как я прошу. Возвращайся в лагерь, и не оставайся один ни на минуту. Если случится что-то необычное, как сейчас, драпай изо всех сил и ни на что не соглашайся. Тебя обманут, как и Костяна. Чем ты умнее будешь, тем мне будет легче. А я сейчас уйду и без Чугункова не вернусь.

С этими словами он достал с шеи перстень Гранитэли. Федюн не успел ничего сказать, как Лён исчез.

* * *

– Бубенцовский, – с неприязнью сказала Катя, – где твои дружки – Косицын и Чугунков?

– Я им не нянька. – мрачно ответил Бубен. – Гуляют где-нибудь.

И удалился, стараясь не показывать свой страх: происходило нечто странное и Фёдор уже сомневался в своём рассудке. Такого быть не может, просто не должно. Может, сон не кончился? Может, ему только привиделось, что они вышли из Селембрис? А на самом деле обкурился какой-то дряни и теперь валяется на койке и храпит? И откуда она взялась, эта идиотская волшебная страна?

– Эй, Бубно! – весело позвал Миняшин. – Чего, твои дружки без тебя гуляют? А ты теперь в шестёрках? Говорил я тебе, не вяжись со скином.

Тоже сон?

* * *

Он сразу очутился в лете. Моментально стало жарко, и Лён расстегнул куртку. Одежда не преобразовалась и это было очень скверно. Теперь придётся думать о её сохранности.

Да, это всё та же поляна, но ни коней, ни Костика не было в помине. И кострище старое. Лён поспешно снял с пальца перстень Гранитэли. Достаточно того, что он был вынужден прибегнуть к нему, чтобы перенестись следом за Костяном. Похоже, что его втягивают в какую-то игру и вынуждают прибегать к услугам магической вещицы, а он не знает, что из этого последует. Приходится ли ждать хорошего?

Куда идти? Прошлый раз с этого места его унесла река, и он попал в преобразованную зону, в нелепо искажённую сказку. Теперь не хочется лезть в воду. И Лён решил идти вдоль берега пешком.

Вскоре он снял куртку и понёс её под мышкой. В зимней обуви было дико жарко, но приходилось всё терпеть. Кто-то должен был его встретить, не зря же его заманивали в этот мир. Путь был недолгим и вскоре показался знакомый мост, под которым недавно едва не утонул этот придурышный маркиз. Речка в этом месте становилась уже, а течение – быстрее. Вот и кусты, в которых барахтался злополучный Карабас. Лён встал у моста и огляделся. Ничего не изменилось. Всё тот же лес, всё те же деревеньки вдалеке. Так же виднеются над деревьями далёкие купола церквей. Та же одинокая дорога.

Он оглянулся: не едет ли карета? И увидел Ворона.

Не было сомнений, что эта большая нахохленная птица, мрачно поблёскивающая чёрным глазом, и есть Вещун.

– Полагаю, не рады видеть? – спросил тот.

– Нет, отчего же, – сдержанно отозвался Лён, – я ждал чего-либо подобного.

Он собрался ступить на мост.

– Советую не торопиться. – совершенно человечьим голосом проронил Вещий Ворон. – Требуется кое-что обдумать.

Лёну очень хотелось дать предателю пинка, но тот взлетел и опустился на вершину одного из двух столбов у основания моста.

– Во что вляпался Костян? – задал вопрос Лён, стараясь не показывать досады.

– А много ты ему оставил выбора? – спросил в ответ Вещий Ворон. – Вторая история, если не ошибаюсь, была про лягушку-путешественницу. А первая…

– Добрыня Никитич! – воскликнул Лён. – И что всё это значит? Как мне до него добраться? Что я должен сделать, чтобы вы от него отстали?!

– Ты знаешь, я врать не могу. Ты, Лён, попал, как кур в ощип. Тебя вынуждают обращаться к перстню Гранитэли. Ты спасёшь Костяна. Потом в беду попадёт Федюня. Потом ещё кто-нибудь. Твоя мама, Семёнов, Наташа Платонова. И всякий раз тебе придётся вытаскивать их из тех историй, в которые они полезут по своей беспечности. В конце концов ты подчинишься перстню и далее станешь выполнять волю Лембистора. Нет, демон не погиб – ведь лимб его среда. Он лишился материальной оболочки, но это дело наживное.

– Другого пути нет? – горько спросил Лён.

Ворон завозился на своём насесте.

– Говори, Вещун, ты не можешь лгать.

– Есть, конечно. Тебе это вполне доступно. Ты дивоярец. Пройди сказку вместе с Костяном в качестве его спутника. И выведи его, пока он не углубился в неё. Проблема, видишь ли, не в этом. Твой друг не спал, когда ушёл со мной.

– Что?! Значит, он утратил память?! – закричал Лён.

Ворон закивал, почти втыкаясь крепким клювом в дерево.

– Да. Он теперь Добрыня. Поди вот, убеди его, что нужно возвращаться в прежний мир.

– Ну ты, комок мяса, – с ненавистью проговорил Лён, – однажды ты мне попадёшься!

– Да на, дери! – с неожиданной злостью ответил Ворон и спрыгнул наземь. – Чего раздумал?! Правильно! В этой сказке нет кота, зато ворон навалом. Давай, дивоярец, решай, кем будешь. Не больно велик у тебя выбор. Можешь быть князем и руководить всей операцией из стольного Киев-града. Можешь стать богатырёвой мамой и давать дельные советы. Хочешь, пойдём, поклюём вместе мертвечинки. Только Добрынюшка советам воронов не внемлет.

– Нужен кто-то, кто постоянно будет с ним. – подумал вслух Лён. – А герой всегда один.

– Ну, не совсем. – небрежно обронил Вещий Ворон. – Есть одно животное, правда, без права голоса. Та ещё задачка!

– Что?! Лошадь?! – в ужасе воскликнул Лён. – Нет, ни за что!

Ворон удручённо молчал.

Лён думал. Былину он почти не помнил. Говорил конь с Добрыней или нет? Вот Паф не постеснялся возить его на себе. В самом деле, не Змеем же становиться! Тем более, что должность наверняка уже занята одной прехитрой сволочью.

Он в задумчивости поднял глаза. Вещий Негодяй сидел на столбе и под лапами у него виднелось кое-что. Лён засмеялся про себя: всё продумано!

– Давай сюда. – сказал он, вставая с травы.

Это был его старый учебник математики, а в нём – обгрызенный летучей мышью карандаш.

У речки думалось легче, чем на мосту. Внизу с весёлым журчанием бежали струи, колыхались зелёные прибрежные заросли. Ветерок был свеж. Ничто не напоминало Сидмур.

Демон учится очень быстро. Он более не порождает унылый, безжизненный, побитый лимбом мир. Просто берёт часть Селембрис и потихоньку переделывает её. Возможно, в этой сказке по замыслу Лембистора погибнуть должен не Змей, а как раз Добрыня.

На странице учебника быстро создавался рисунок. Это был не слишком изящный конь. Куда ему до чёрных сидмурийских жеребцов! Но, зато крепконогий. Ему ведь предстоит возить на себе Костяна, а тот гораздо тяжелее Лёна.

Сказка быль, да в ней намёк,

Добрым молодцам урок!

Костик, подожди меня!

Вот я, вот я превращаюся в коня!

Ворон перелетел на спину Лёна.

– Ну, Бурко, – сказал он, – шагай на мост.

* * *

Запах разлагающихся тел был ужасен. Неубранные, непохороненные трупы, оскаленные черепа. Пробитые, раздавленные шлемы. Лошади с гниющими кишками. На их окостеневших и задранных вверх конечностях сидело множество ворон. Сюда слетались хищные птицы, тайком проскальзывали лисы, волки, шастали медведи.

Солнца не было, небо скрывалось за мрачными облаками – это напоминало мир Сидмур. Но, только это, в остальном – иначе. Вместо стерильного запаха искусственной хвои воздух был насыщен множеством миазмов. Всё более чем реально. Когда читаешь сказки, вони не ощущаешь. Картинки не передают всех ощущений.

Лён торопливо переступал крупными копытами, отыскивая землю. Он спешил покинуть поле боя. Хвостом отмахивался от бесчисленных жирных мух – те пировали на останках, и в жарком воздухе быстро образовывался опарыш. Всё кругом кишело червями.

Вырвавшись на относительно чистое пространство, он кинулся к речке, чтобы смыть с копыт всю эту пакость.

– Не советую. – кратко сказал Ворон, когда конь потянулся к воде губами. И Лён отпрянул, увидев под водой всё те же трупы. Берега смердели.

"В обморок бы не свалиться." – подумал конь. Его мутило.

– Скачи за мной. – прокаркал Ворон и низко полетел выше по течению.

Там и в самом деле оказалось чище. Они миновали поле боя и углубились в чащу леса. Лён немного осмотрел себя. Хорошо, что он не снял с себя одежду. Это существенно повлияло на его внешний вид. Ботинки на толстой подошве превратились в мощные копыта, а мех, который был внутри – в густую поросль вокруг голеней. Ноги Лёна обросли длинным рыжим волосом и напоминали расклешённые штаны. Он скосил глаза на нос. Морда тёмно-рыжая с белой полосой. По шее тяжело моталась никогда не стриженая грива. Хвост тоже густ и длинен.

Он вывернул морду и осмотрел свой круп. Куртка преобразовалась в рыжую лохматую шкуру – это нисколько не напоминало ухоженность и гладкость сидмурийских жеребцов. Скорее лошадь Пржевальского. В целом, получился очень некрасивый конь. Понравится ли он Костяну?

– Вот здесь источник. – позвал Вещун. – Можно попить водички.

Раздувая рыжие бока, Лён с шумом пил воду. Фыркал, тяжело вздыхал. Встряхивал мокрой гривой. Ворон деликатно полоскал горло немного в стороне.

"Ну всё, пора." – решил конь и направился на взгорок, чтобы оглядеться. И тут почувствовал, как ему легко скачется. Лён игриво боднул головой берёзку и выдрал хвост из ежевичных зарослей. Потом подумал и пощипал травы. Ворон не мешал ему осваиваться с новым телом. Он задумчиво клевал ягодки земляники, аккуратно выбирая их среди травы. Ягод было много. Лён тоже соблазнился лакомством и стал сгребать ягоды широким языком.

– Ну, кончаем развлекаться. – проговорил, наконец, Вещун. – Пора взглянуть на твоего приятеля.

И первым двинулся в дорогу.

* * *

Он предполагал, что Добрыня с матушкой живёт в скромной избушке, но, ошибся: Офимья Александровна была дамой состоятельной.

"Мог бы и раньше догадаться! Александр – не холопье имя." – подумал Лён и обеспокоился. Подойдёт ли богатырским запросам Костяна рыжий конь с мохнатыми ногами? Не зря же он тогда потащился, как очарованный, за великолепным сидмурийским жеребцом!

Столичные хоромы Добрыни были не бедны даже среди множества очень добротных дворов высокие бревенчатые терема Добрынюшкиной матушки отличались солидностью и нарядностью. Так, зевая на двускатные крыши деревянных переходов и на цветные шатровые верхушки горниц, Лён и заплёлся в открытые ворота.

Не успел он сориентироваться в обстановке, как где-то наверху раздался шум, и по деревянной лестнице загрохотали быстрые шаги.

– Матушка, – пророкотал молодой басок, – не гневися понапрасну! Володимир-князь нынче собирает рать. Змеёвичи проклятые всё топчут землю русскую. Да не к лицу мне, добру молодцу, всё в теремах сидеть. Да не к лицу мне, богатырю, за няньками всё прятаться! Как да пойду я, Никитин сын, да на Пучай-реку, да на тую гору сорочинскую! Уж разгуляюсь я, уж разойдусь плечом! Ужли Алёшенька Левонтьевич перед Володимиром да силушкой своею похваляется! Неули мне, Никитичу, от левонтьевичей срам терпеть?! Пойду я ко князю Володимиру, пойду в хоромы Мономаховы! Пущай-ка Володимир-князь то ведает: кого тая Змеюка убоялася да перед кем Горынишна закаялась вовеки впредь летать на землю русскую да брать в полоны русичей!

Так говоря, молодой Чугун сбежал на двор и направился к конюшне, распинывая по дороге кур и ругая дворню. С высокой лестницы спускалась его матушка, Офимья Александровна.

Ещё не старая, в высоком головном уборе, в шёлковых платках, в вышитой жемчужной душегрейке.

– Ох, Добрынюшка, – говорила она, о чём-то не соглашаясь с сыном, – недоброе ты замыслил дело! Да пошто тебе, Добрынюшка, с Левонтьевичем-то споры спорить?! Да пошто тебе, кровинушка, перед князем-то Володимиром да похвалятися?! Уж мало ль ты, Добрынюшка, вызволял-то русичей?! Уж мало ль ты побил, Никитевич, змеёвичей тех окаянныя?! Заметил ли тебя да Володимир-князь, сказал ли слово доброе? Отсыпал ли каменьев дорогих в ладонь, наградил ли землями? А нынче как беда-кручина в князев дом пришла, так и давай тут Володимир-князь к себе в палаты кликать добрых молодцев! Уж не ходи ты, Добрынюшка, на ту Пучай-реку! Уж не ходи на тую гору сорочинскую! Уж не выручай с полону-то змеёвского ни королей, ни королевичей, ни простого люду русского!

Добрыня не слушал матушки и выводил на белый свет только что зашедшего в конюшню одноклассника.

– Я недолго, матушка, – почтительно отвечал он, поклонясь Офимье Александровне, – послушаю, чего тот Левонтьевич князю в уши вдунет, да и поступлю насупротив.

Говоря всё это, он взгромоздил Лёну на спину тяжёлое седло, надел узду и мигом взвился в седло. Лён подумал и решил, что возить Костяна ему вполне по силам. Так они и вышли со двора. Нетерпеливый Никитин сын стиснул Лёнькины бока ногами и погнал рыжего жеребца, вздымая в воздух пыль.

ГЛАВА 13. Прекрасная Потятишна

– Ох, матушка! – восклицал Добрыня, воротясь обратно в отчий дом. – Ох, вести-то какие нехорошие! Ты слышь-ко, какова у Володимира беда! Змеюка та проклятая намедни-то летала над стольным Киев-градом да над палатами над князевыми-то всё кружила! Да увидала, растреклятая, князеву племянницу, Забаву Потятишну! Да и махнула, шестиглавая, да прямо с воздуху, ну чисто коршун! И сволокла, змеёвщина беспутная, красну девицу да к себе в полон! На гору сорочинскую, на Пучай-реку!

– Да что ж тебе, Добрынюшка, – рассудительно так отвечала матушка, Офимья Александровна, – до той Потятишны за дело-то? Чай князевы дружинники не пойдут ли да не выручат Володимира племянницу, Забаву ту Потятишну, из полона из змеюкина! Али нет при палатах при Мономаховых молодого Алёшеньки Левонтьича? Ты поди-тко, Добрынюшка, положи головушку под берёзою высокою да на подушки-то пуховые! Уж ты сосни, Добрынюшка, до вечеру. А дальше почивай до утречка. А утречком, гляди-тко, пройдёт блажь молодецкая! А я тебе тем временем велю гуся запечь да всего в яблоках! В зубы-то ему гвоздичь-цветок, в зад ему сальца кусок. Травой заморской всего обсыпать повелю. Лишь для Добрынюшки одного мово я тую травку из дальних-то земель у купчины у заезжего за сорок гривен золотник приобрела! Ан перец трава та называется! Пойдём-ка, сынушка, велю тебя подушками-от обложить.

– И-ии, поздно, матушка, меня подушками облаживать! Поздно, Офимья Александровна, гусями-то меня соблазнивать да в яблоках! Поздно сало в зад совать! Алёшенька Левонтьевич уж как подхитрил меня! Я в палаты Мономаховы едва взошёл, а он уж князю в уши вдул! Вот-де, Володимир-князь, молодец тебе! Он со той змеюкою треклятою договор имел! Он один со тою нечистью волен речь держать! Одного Добрынюшку змеища подколодная и боится лишь! Так пущай Никитин сын да идёт один во поле чистое! Вот пущай Никитин сын и воротит Потятишну во хоромы-то во князевы, в стольный Киев-град, во те палаты Мономаховы!

– Да над тобой, мой сын, – отвечала мудро та честна вдова, Офимья Александровна, – лишь один дурак не потешался! А не потешался-то лишь потому, что спит! Нахлебался, сын, ты почётов князевых! Наелси, сынок, ты похвал-то Мономаховых! Не обнёс тебя Володимир-князь ни чином и ни чарою! Да припозднились мы с тобой гневливы-то слова ронять! А вот кутью-то рано разводить! Иди-ко, сынушко, во светлу горницу да сосни-ко, дитятко, до раннего утра! А утречко-то вечеру, вишь, мудреней куда!

– Итак, Вещунушко, во что с тобой мы вляпались? Во что, вредитель мой, с тобою втрескались? – спросил у Ворона Бурко.

– Да ты лучше спи-почивай пока. – отвечал тот, аккуратно поедая под застрехою цыплёночка. – Утро вечера помудренее будет-ко!

* * *

Утро в самом деле принесло кое-что для Лёна. Он ещё спал-дремал, как Костян ни свет, ни заря явился с большой бадьёй.

– Привет, Чугун. – сказал ему Косицын.

– У-уу, Бурушко! – потрепал его по гриве бестолковый одноклассник. – Попей-ко вот, родимый, медвяного питья. Поешь-ка, милый, белоярой-то пшенички!

– Да уж спасибо тебе, Костян, своей мамы сын! – вежливо отвечал Косицын. – Уж удружил ты мне, поганец, уж подложил свинью!

Но, всё-таки от завтрака не отказался. Однако не успел прочавкаться, как Добрыня уже клал ему на спину какие-то тряпки, одну на другую. Потом сверху взгромоздил седло и начал настёгивать какие-то ремешки. А потом ка-ак даст коленом в брюхо!

– Ты что, Костян?! – обалдел Косицын и непроизвольно выдохнул, поджавши пузо. Тот не ответил и затянул ремни потуже.

– Это он кладёт двенадцать подпругов с подпругою. – объяснял любезно сверху ворон. – Чтобы ты, Бурко, из-под седла не выскользнул да в чистом поле добра молодца не выронил.

Во дворе Добрынюшку Никитича встречала родна матушка, честна вдова Офимья Александровна.

– Вот тебе, милый сын, батюшки твоего да плёточка.

– Зачем? – насторожился Лён.

– Как ты, Добрынюшка, потопчешь молодых змеёнышей, так они, треклятые, поточат у Бурка да на копытах щёточки! Да как устанет Бурушко-то вверх подскакивать да молодых змеёнышей копытами топтать…

– Вот спасибо, пожалела! – умилился Косицын.

– Так ты его, сердешного, той плёточкой да промеж ушей. – советовала матушка.

– Что?!! – взвился Бурко.

– А потом промежу ног! – продолжала матушка.

– Что за гадство?!! – заржал обалдевший Лён. Вещун расхохотался.

– Да промежу ног, – распространялась опытная Офимья Александровна, – да промежу задние. Да и промеж ушей, да и промежу ног.

– Благословите, мамо. – сказал Добрыня и свесился с седла, едва не ободрав на Лёне шкуру.

И выехал в ворота.

– Да и промеж ушей, – всё наставляла мама, – да и промежу ног.

– Кошмар. – согласился с очумевшим от испуга Лёном Вещий Ворон.

– Господи, благослови! – перекрестился на купола Добрыня.

* * *

Вот мчится по чисту полю Добрынюшка Никитич да на своём Бурке. Вот летит стрелой калёною да ко той горе высокия, ко той горе да сорочинския. Как скачет добрый молодец да по бережку, да по бережку Пучай-реки. Уж млада ли силушка разыгралася, уж богатырска ли душенька развеселилася! Уж не бела ли рученька расходилася, уж не крута ли головушка закружилася?! Ой, не Добрыня ли, Никитич сын, из полонов русичей да вызволять спешит?! Уж вызволять спешит, спешит-торопится!

– Вот ужо я тебя, Змеёвишна, копьецом-то поколю-поколю! Вот ужо я тебя, треклятую, мечом булатным порублю-порублю! Вот ужо, подколодную, в кровушке твоей змеёвской утоплю-утоплю! Вот ужо будешь знать, ковды твоих младыих змеёнышей всех потопчу!

Бежит Бурко резвой, копытом топает. Гривцей нестриженой потряхиват, хвостом лохматым по ногам метёт! Ой, уж ты, Бурушко, не подведи-ко добра молодца! Ой, уж ты, лошадушко, не урони родимого!

А над головушкой над молодецкою во ясном небе воронко летит! Уж как летит, чертяка, как торопится! Уж не кровушки ли молодецкой возмечтал испить?! Уж не Добрынюшкиных ли глаз нахотел клевать?! Вот ужо ты, ворон, птица чёрная, птица чёрная да недобрая, не хоти ты, ворон, крови добра молодца! А хоти ты, ворон-воронище, да младыих змеёнышей поклёвывать! Вот ужо будет угощеньице для вороновых стай, для малых детушек, для воронятушек!

– Скачи, Бурко, на Сорочин-гору! – шумнул Добрынюшка да зычным голосом. – Потопчем мы с тобой змеёнышей! Буду я младых гадёнышей скликать да громким голосом! Да будешь ты, Бурушко, топтать поганых нечистей!

«Вот спасибо, Костик, милый друг! Уж как я рад, что ты на всей Руси один лишь так умён! Уж, окромя тебя, умнее-то один Алёшенька Левонтьевич! Уж хуже тех змеёнышей одно лишь сало в зад!»

Уж как пошли они топтать змеёнышей! Добрынюшка-то голосом кричит, а Бурко-то всё копытом бьёт! Уж растоптали орду да ещё две орды!

Устал вертеться Бурушко да окрест себя копытом бить. Уж больно поточили млады змеёныши у Бурушки все щёточки да на копытушках! Как обточили щёточки да аж до самых ног! Уж как начал выдыхаться Бурушко, аж весь в поты пошёл!

– А ну, Бурко, да не ленися впредь! – Добрынюшка тут осерчал да плёточку шелковую матушкину из-за пояску достал.

Да плёточкой шелковой и вытянул Бурка да промеж ушей.

«Костян, зараза! Чего ж ты делаешь, садист?! Иди сам топчи своих младых змеёнышей, а на мне теперь и тряпки не останется! Ещё раз сунешься в Селембрис, я, честно слово, скормлю тебя Змеёвишне! Откуда у такого идиота такие барские замашки?!»

А Добрыня тут как огладит Бурка плетью промеж задних ног! Заржал Бурко да заподпрыгивал. Попадали с его ног млады змеёныши, а он их всех копытами! Добрынюшка опять добра коня в кнуты – да и промеж ушей, да и промежу задних ног! Охаживат его шелковой плёточкой да всё промеж ушей, да всё промежу ног!

«Костян, ты сволочь! Где мой перстень?! Я сейчас тебя в лягуха превращу! Будешь жрать червей в садке! Кончай, козёл, плетями драться!! Чтоб я ещё хоть раз с тобой куда поехал! Я с тобой и разговаривать не стану впредь, башка скиновская!»

– Вот славно потоптал-ко я младых змеёнышей! – восклицал Добрыня. – Вот ужо будет воронью-то праздник! Лети давай, Ворон Воронович! Чай, обед поспел!

– Ничего подобного! – вскричал Вещун, летая над горой кругами. – Я лучше с голоду подохну! Лён, я правда жрать не буду!!!

– Вишь, как возрадовался, чёртово отродье! Гостей сзывает! Будет пир горой! – говорил Добрыня.

– А мне-то что? – заржал Бурко. – Хоть жри, а хоть не жри! Мне оттого не легче. Иди да лопай, всё равно съедят!

– Ни. За. Что. – категорически ответил ворон.

– Ай, батюшки, чего творится! Ты чего же, Добрыня, твоенной матери сынок, младыих мне змеёнышей всех потоптал?! Тут, мабудь, десять тысяч штук було! Я ночей недосыпала, куска недоедала, детёнышей пасла! Ты ж, пень дубовый, пошто обещание порушил?! У нас же заповедь промеж себя была – мирный уговор! Я на Русь святую не летала, а ты моих змеёнышей, все десять тысяч потоптал!

– Давай, годзилла, выдай ему бомонд с какавой! – подбодрил Змеёвишну Бурко.

– Молчи, Лён, а то опять тебе достанется! – предупредил его Вещун.

– Да я тебя, Змея проклятая, – сурово рёк Добрынюшка Никитич, – добром прошу – отдай князеву племянницу, Забаву-то Потятишну!

– Да я б тебе, маманин сын, не то что Забаву, собаку дохлую б не отдала! И нечего мне тут глазами-то сверкать! Пошли драться! Кто первый помрёт, тот и проиграл! Я тебе ещё троих старшеньких не позабыла! Как ты их на калиновом мосту у речки у Смородины всех уморил!

– Не было такого, потому что не упомню! – отвечал Добрыня. – Но, всё равно приятно! А ну, Бурко, кончай ворон хвостом гонять! Вперёд, потопчем подлую змеюку!

– Что?! Опять всё я?! – заржал Бурко и получил по заду плетью.

– Костя, ты маньяк! – кричал, летая над горой, Вещун.

– Чего он там орёт?! – удивилась Змеёвишна.

– Вещун уж смерть твою прорёк! – сурово провещал Добрыня.

– Скорее уж мою! – взрыдал Бурко.

– Да нет, он тебя как-то обзывает! – возразила Змеёвишна и снова задрала вверх все шесть голов.

И тут ей смерть пришла – богатырь одним ударом посёк все шеи. И хлынула чёрная змеёва кровь. А не ходила б ты, змеюка, на святую Русь да не брала б в полоны русичей!

– Спасибо, Ворон. – проржал Лён. – Если бы не ты, он бы три дня тут с ней возился.

А между тем Добрыня спрыгнул, наконец, с Косицына и направился к чернеющей в земле норе, откуда вылезла Змеёвишна.

– Дальше что? – спросил Вещий Ворон. – Тебе ведь как-то надо вытащить его в ваш мир. И объяснить ему, как конкретно обстоят дела. А он тебя не понимает.

– Ну и подлец же ты, Вещун! – гневно заржал Бурко. – Не мог мне подсказать, чтобы я сразу превратился в Забаву Потятишну! Ведь знал, предатель, что я не смогу рисовать копытами! Меня всего змеюки обкусали! Вся задница исхожена плетями! Как я перстенёк теперь надену?!

– Да ты только пожелай, – поперхнулся Ворон, – он сам наденется!

Перстень и впрямь послушался и вот золотой браслет с алмазом охватил кольцом ободранное лошадиное копыто.

– Ну что? – осторожно спросил Ворон. – Каковы ощущения?

Лён приподнял подол и взглянул на ноги. Как и думал, впечатление такое, словно шлялся по зарослям крапивы.

– Постарайся не хвататься каждые пять секунд за зад. – советовал Вещун. – Само пройдёт. И надень кокошник, а то Костян тебя уж больно плетью отходил промеж ушей.

Кокошник лежал тут же. Морщась, Лён надел его на растерзанные волосья. К счастью, к кокошнику был приделан плат и можно было скрыть от глаз богатыря выдранные на макушке волосы. А далее рыжая коса выглядела почти прилично. Но, руки не годились никуда.

– Не думаю, что он станет целовать тебя у пальчик. – насмешливо проговорил Вещун. – Зато сможешь высказать Костяну всё, что думаешь о нём.

– Я тебе уже давно всё понила. – ответила племянница князёва.

* * *

Идёт Добрыня по змеиному гнезду, идёт по той норе глубокой. А там народу видимо невидимо! Считать не пересчитать! Одних лишь королей да королевичей, мабудь, сорок штук! А уж народу-то простого и немеряно!

– Ой, люди добрые, – так говорил им богатырь, Добрынюшка, Никитин сын, – да не видал ли кто из вас да красну девицу, Забаву свет Потятишну?

– Константин! – вдруг вскрикнул один истощённый человек.

– Не знаю, мил человек, кто таков. – промолвил добрый молодец.

– Костя, ты меня не помнишь?! Ведь я же батя твой, князь Милован!

– Хоть ты и княжеского роду, – гневно отвечал Костян, – да только за поношение моей родимой матушки, Офимьи Александровны, тебе, князь Милован, не сносить главы!

– И-ии, верно, брежу я! – тотчас сознался Милован.

Идёт Добрыня дальше, всё ищет середь полоней князеву племянницу, Забаву свет Потятишну. Так обошёл все норы, а нет Забавы ни в одном углу.

– Да шо же то? – дивится богатырь. – Никак Змеюка слопала Забаву!

– Костя, это я!

Смотрит Добрыня и не наглядится на девичью красу! Уж как красна Потятишна! Уж как скромна! Один лишь раз взглянула на добра молодца и взгляд потупила. Взыграло сердце у Добрыни! Ах, да неужто таку красу Левонтьевичу в жёны отдадут?! Где ж правда-то?! Да много ль чести сидя в белокаменных палатах, да во владимировых теремах, обресть награду за чужую доблесть?! Ох, да не Добрыне ли да на такой красе жениться?! Не добру ль молодцу за подвиг честь приять?!