355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марина Левицкая » Краткая история тракторов по-украински » Текст книги (страница 16)
Краткая история тракторов по-украински
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 09:17

Текст книги "Краткая история тракторов по-украински"


Автор книги: Марина Левицкая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

28
ЛЕТЧИЦКИЕ ОЧКИ В ЗОЛОЧЕНОЙ ОПРАВЕ

До судебного слушания остался всего один день, а мы до сих пор не получили ответа от Валентининого юриста на предложение 2000 фунтов стерлингов.

– Полагаю, мы должны просто настаивать на своем, – посмотрим, что решит суд.

В изысканном голосе «английской розы» – мисс Картер – появилась нервная дрожь или у меня самой шалили нервы?

– Но вы-то что думаете, Лора?

– Трудно сказать. Может произойти что угодно.

Для ноября было слишком тепло. Зал суда, низкое современное здание с высокими окнами и панелями из красного дерева, купался в зимнем свете – колком и хрустальном, из-за которого все казалось одновременно четким и нереальным, как в кино. Толстые синие ковры заглушали шаги и голоса. Работал кондиционер, было немного жарко и пахло мастикой. Даже растения в кадках слишком пышно зеленели и тоже казались ненастоящими.

Вера, папа, мисс Картер и я сидели в небольшой комнате ожидания рядом с залом суда, в которую нас проводили. Вера была в бледно-розовом костюмчике из тонкого шерстяного крепа с пуговицами из черепашьего панциря – звучит ужасно, но выглядит сногсшибательно. Я была в том же самом жакете и брюках, что и на суде. Мисс Картер – в черном костюме и белой блузке. Отец надел свадебный костюм и ту же белую рубашку, на которой вторая сверху пуговица была пришита толстой черной ниткой. Верхняя пуговица отсутствовала, и воротник был стянут странным галстуком горчичного цвета.

Все мы жутко нервничали.

Пришел молодой человек в парике и мантии. Папин барристер. Мисс Картер нас познакомила. Мы обменялись рукопожатиями, и его фамилия моментально вылетела у меня из головы. Кто он, спрашивала я себя, этот молодой человек, который сыграет столь важную роль в нашей жизни? В своем судебном одеянии он выглядел безлико. Казался живчиком. Сказал, что узнал фамилию судьи и у него «мощная» репутация. Вдвоем с мисс Картер они исчезли в боковой комнате. Вера, папа и я остались одни. Мы с Верой неотрывно смотрели на дверь, гадая, когда же явится Валентина. Вчера вечером Дубов не вернулся домой, и утром произошла неловкая сцена, когда отец чуть было не отказался ехать в Питерборо. Мы боялись, как бы ее появление не повлияло на его решимость. Вера не выдержала напряжения и вышла перекурить. Я осталась сидеть с отцом и держала его за руку. Отец рассматривал маленького коричневого жучка, который неуверенно полз по стеблю горшочного растения.

– Мабуть, якась розновидность божой коровки, – сказал он.

Потом вернулись мисс Картер с барристером, и судебный пристав проводил нас в зал суда. Одновременно с этим высокий худой мужчина с серебристо-седыми волосами и в летчицких очках в золоченой оправе занял свое место на судейской скамье. По-прежнему никаких признаков Валентины или ее адвоката.

Барристер встал и пояснил причины для развода, которые, насколько ему известно, не были оспорены. Он ознакомил судью с обстоятельствами заключения брака, подробно остановившись на разнице в возрасте и бедственном состоянии отца после потери жены. Упомянул о нескольких внебрачных связях. Судья в непроницаемых летчицких очках делал записи. Затем барристер вкратце коснулся судебного решения и его последующего невыполнения. Отец энергично закивал, и когда барристер подошел к эпизоду с двумя машинами во дворе, закричал:

– Да! Да! Я зацепився за забор!

Барристер пересказал всю историю в выгодном свете, отведя отцу роль героя, – намного лучше, чем папа сам мог бы ее рассказать.

Он проговорил уже почти час, когда за дверьми зала суда возникло какое-то оживление. Дверь на дюйм приоткрылась, пристав просунул голову и сказал что-то судье, а судья в ответ кивнул. Затем дверь широко распахнулась, и в зал суда вошел… Станислав!

Он немного прихорошился. Надел школьную форму, а волосы смочил водой и зализал. В руках держал папку для бумаг, которая раскрылась, когда он влетел в зал. Пока Станислав собирал документы, ползая на четвереньках, я заметила ксерокопии отцовских стихов и их детских переводов. Отец вскочил и показал на Станислава:

– Ето из-за него! Усё из-за него! Она сказала, шо он гений и должен получить образование у Оксфорд-Кембридже!

– Прошу вас сесть, мистер Маевский, – сказал судья. Мисс Картер посмотрела на него умоляюще.

Судья подождал, пока Станислав успокоится, а затем попросил его подойти к скамье.

– Я выступаю тут од лица моей матери.

Папин барристер тут же вскочил, но судья жестом велел ему сесть:

– Давайте предоставим молодому человеку возможность высказаться. Итак, молодой человек, можете ли вы нам объяснить, почему ваша мать не представлена в суде?

– Моя мать у больнице, – ответил Станислав. – В нее буде ребенок. Ето ребенок мистера Маевського. – Он улыбнулся своим щербатым ртом, и на щеках появились ямочки.

– Нет! Нет! – Вера вскочила на ноги. – Это не ребенок моего оша! Это плод прелюбодеяния! – Глаза у нее сверкали.

– Пожалуйста, сядьте, мисс… э… миссис… э… – сказал судья. Он встретился с Верой глазами и на мгновение задержал взгляд. Она просто разволновалась или действительно покраснела? Затем, не проронив ни слова, сестра села. Мисс Картер лихорадочно что-то набросала на клочке бумаги и передала его барристеру, который тотчас шагнул вперед.

– Мой клиент, – сказал он, – предложил компенсацию в размере 20 000 фунтов стерлингов по результатам теста на отцовство, если будет установлено, что это его ребенок. Но предложение было отклонено. Затем ему была предложена меньшая сумма, вне зависимости от результатов теста. Мистер Маевский от нее отказался.

– Благодарю вас, – сказал судья и что-то записал. – Итак, – он повернулся к Станиславу, – вы объяснили, почему ваша мать не присутствует в суде, но не объяснили, почему она никем не представлена? Разве у нее нет адвоката или юриста?

Станислав, заикаясь, что-то промямлил. Судья велел говорить ему громко и четко.

– Они поссорились з юристом, – ответил Станислав и побагровел.

Слева от меня послышался громкий кашель. Мисс Картер зарылась в платок лицом.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал судья. – Из-за чего же они поссорились?

– 3-за денег, – прошептал Станислав. – Она сказала, шо етого мало. Шо он не очень умный юрист. Сказала, шоб я прийшов сюда и попросив больше. – Голос его дрогнул, и в глазах заблестели слезы. – Понимаете, сэр, нам нужни деньги на ребенка. Ребенка мистера Маевського. И нам негде жить. Нам надо вернуться домой.

А-ах! В зале суда воцарилась тишина – все затаили дыхание. Мисс Картер, словно в молитве, закрыла глаза. Вера нервно дергала за пуговицу из черепашьего панциря. Оцепенел даже папа. Наконец заговорил судья:

– Благодарю вас, молодой человек. Просьбу своей матери вы выполнили. Молодому человеку нелегко выступать в суде. Вы молодец. А теперь присядьте. – Он повернулся к нам. – Сделаем перерыв на один час? Кажется, в вестибюле стоит кофейный автомат.

Вера выбежала перекурить. В здании суда курить запрещалось, но, как и в большинстве подобных заведений, снаружи находилась усеянная окурками площадка, где, по негласному разрешению, могли собираться курильщики. Отец от кофе отказался и попросил яблочного сока. В здании суда сока не нашлось, и я решила сходить за пакетом в какой-нибудь местный магазин.

У дороги стоял газетный киоск, и я направилась к нему, как вдруг заметила Станислава, скрывшегося за углом. Мне показалось, что он спешил. Сама не знаю почему, я незаметно проскользнула мимо киоска и заглянула за угол. Фигура Станислава уже маячила в конце улицы. Он перешел через дорогу, свернул налево и зашагал вдоль церковного участка. Я – за ним. Теперь мне пришлось перейти на бег, чтобы его нагнать, поскольку он пропал из виду. Добравшись до нужного места, я увидела узкий проход, ведущий мимо задворок каких-то магазинов к лабиринту ветхих домов, расположенных в ряд. Этой части города я не знала. Станислава нигде не было видно. Я стояла и озиралась, чувствуя себя полной дурой. Неужели он понял, что я его преследую?

И тут до меня дошло, что час уже на исходе. Я поспешила обратно, но задержалась у киоска, мимо которого перед этим прошла, чтобы купить пакет яблочного сока с соломинкой. Пересекла автомобильную стоянку и подошла к зданию суда с тыла. Там располагалась площадка для мусорных баков, а на задней стене висела металлическая пожарная лестница. Слева, на уровне второго этажа, я увидела Веру в стильном розовом костюмчике – она попыхивала сигаретой, прислонившись к перилам. Рядом с ней стоял кто-то еще – высокий мужчина в костюме; он украдкой затаптывал окурок. Подойдя ближе, я поняла, что это судья.

Мисс Картер ждала внутри вместе с отцом. Почти весь этот час он провел в уборной и теперь был очень взволнован, мечась между надеждой («суддя присудить ей дви тысячи фунтов, и меня оставлять у покое – з одними приятными воспоминаниями») и отчаянием («продам усё и перейду у дом престарелых»). Мисс Картер изо всех сил его успокаивала. Когда я дала ему пакет с яблочным соком, ей полегчало. Отец проткнул фольгу заостренным концом соломинки и жадно к ней присосался. Потом вернулась Вера и села с другой стороны от папы.

– Ш-ш-ш! – зашипела на громко хлюпающего отца. Тот и ухом не повел. В последнюю минуту внезапно вбежал Станислав, весь запыхавшийся и вспотевший. Где же он был?

Судебный пристав открыл дверь и позвал всех в зал суда. Через несколько минут вошел судья. Напряжение становилось невыносимым. Судья занял свое место, прокашлялся и повторно с нами поздоровался. Потом объявил судебное решение. Он говорил минут десять, отчетливо произнося слова и делая паузы после «истец», «постановление», «ходатайство» и «освобождение». Барристер чуть-чуть приподнял брови. Кажется, я заметила, как дернулись уголки рта мисс Картер. Все остальные безучастно смотрели на судью – даже миссис Эксперт-по-разводам. Мы не поняли ни единого слова.

Судья закончил речь, и в зале воцарилась тишина. Мы сидели как зачарованные, словно длинное заклинание, состоявшее из непонятных слов, окутало всех колдовскими чарами. Сквозь высокое окно низкое солнце посылало косые лучи, озарявшие золоченую оправу летчицких очков судьи и его серебристые волосы, придавая ему сходство с пламенеющим ангелом. Наконец чары молчания нарушило громкое бульканье. Это отец дососал через соломинку остатки яблочного сока.

Непроницаемое лицо судьи озарилось легкой усмешкой – или это мне только показалось? Затем он встал (мы все встали), молча прошагал по синему ковру в лакированных черных туфлях, которыми затаптывал перед этим окурок, и вышел из зала.

– Ну и что он сказал?

Мы все столпились вокруг мисс Картер в вестибюле, попивая кофе из пластиковых стаканчиков, хотя в кофеине нуждались меньше всего.

– Он удовлетворил ходатайство мистера Маевского о разводе – именно этого мы и добивались, – ответила мисс Картер, широко улыбаясь. Она сняла свой черный жакет; подмышками «английской розы» виднелись пятна пота.

– А деньги? – спросила Вера.

– Никакой компенсации – ведь о ней никто не ходатайствовал.

– Вы хотите сказать…

– Обычно финансовые соглашения заключаются одновременно с расторжением брака, но поскольку она не была никем представлена, никто не мог предъявить требование от ее лица. – Она старалась не рассмеяться.

– А как же Станислав? – Мне все еще было не по себе.

– Ход неплохой. Но это нужно было делать официально, с надлежащим представительством. Кажется, именно это Пол сейчас объясняет Станиславу.

Молодой барристер снял парик и мантию и сидел в углу радом со Станиславом, обняв его за плечи. Мальчик плакал горькими слезами.

Отец внимательно следил за беседой и теперь радостно захлопал в ладоши:

– Ничого не получе! Ха-ха-ха! От жадюга! Не получе ничого! Английське правосудие – найлучче у мире!

– Однако… – Мисс Картер предостерегающе подняла палец. – Однако она еще может обратиться в суд с ходатайством об алиментах. Хотя в подобных обстоятельствах обычно обращаются к отцу ребенка. Если она узнает, кто отец. И если… если… – Она больше не могла сдерживаться и расхихикалась. Мы выждали. Она взяла себя в руки. – Если ей удастся найти юриста, который будет представлять ее в суде!

– Что вы имеете в виду? – спросила миссис Эксперт-по-разводам. – У нее же есть юрист.

– Видите ли, – сказала мисс Картер, – я не должна вам этого говорить, но Питерборо – городок маленький, и все работники юридической сферы здесь друг друга знают. – Она сделала паузу и ухмыльнулась. – А теперь все знают и Валентину. Она побывала практически во всех юридических конторах города. Все были сыты по горло ее абсурдными претензиями. Она не хотела следовать ничьим советам. Вбила себе в голову, что ей причитается половина дома, и слышать не желала, если кто-нибудь ей противоречил. Затем настояла, чтобы ей оказали юридическую помощь для неимущих в суде, – вся такая высокомерная, расхаживала в своей шубе, вела себя как базарная баба и предъявляла бесконечные требования. Прежде всего о юридической помощи. Но правила у нас очень строгие. Некоторые фирмы немного этим позанимались, пока им платили гонорар. Но если ее прихотей не выполняли, она тут же начинала скандалить. Наверное, именно это произошло, когда мы предложили две тысячи. Готова поспорить, что юрист посоветовал ей согласиться. – Мисс Картер поймала мой взгляд. – На ее месте я именно так бы и поступила.

– Но судья же не мог этого знать.

– Наверное, догадался, – фыркнула мисс Картер. – Он же не дурак.

– Мощный мужчина!.. – пробормотала Вера, и ее глаза подернулись поволокой.

После оживления, царившего в зале суда, дом показался холодным и мрачным. В холодильнике не осталось еды, а центральное отопление отключилось. Грязные кастрюли, тарелки и чашки грудой валялись в раковине, а на столе стояли другие тарелки и чашки, которых до раковины так и не донесли. Дубов не появлялся.

Войдя в дом, отец сразу пал духом.

– Нельзя оставлять его одного, – прошептала я Вере. – Ты не могла бы остаться с ним на ночь? Второго отгула подряд мне не дадут.

– Ладно, останусь, – вздохнула она.

– Спасибо, сестренка.

– Пустяки.

Отец слабо запротестовал, услышав о нашей договоренности, но, очевидно, тоже понимал – необходимо что-то менять. Пока Вера ходила за продуктами, я сидела с ним в гостиной.

– Папа, я подышу какое-нибудь защищенное жилище. Ты не сможешь жить здесь один.

– Не-не-не. Нияких захищенных жилищ. Нияких домов для престарелых.

– Папа, этот дом для тебя слишком велик. Ты не сможешь содержать его в чистоте. Его дорого отапливать. В защищенном жилище у тебя будет уютная собственная квартирка. И комендант, который будет за тобой присматривать.

– Охранник! Тьпху! – Он мелодраматично всплеснул руками. – Надя, сегодня у суде английський суддя сказав, шо я можу жить у своем доме. А тепер ты говориш, шо я не можу тут жить. Я шо, должен опьять обращаться у суд?

– Не валяй дурака, папа. Послушай, – я взяла его за руку, – лучше переехать сейчас, пока ты еще можешь сам справляться в собственной квартире – с собственной дверью, которую ты сможешь запирать собственным ключом и делать внутри что тебе нравится. С собственной кухней, где ты сможешь готовить что тебе нравится. С собственной спальней, куда никто посторонний не сможет войти. И с твоей личной ванной и туалетом прямо возле спальни.

– Гм-м.

– Мы продадим этот дом порядочной семье, положим деньги в банк, и процентов от вклада хватит на оплату аренды.

– Гм-м.

Я видела, как меняется выражение его лица.

– Где тебе хотелось бы жить? Может, хочешь остаться здесь, в Питерборо, – поближе к друзьям и Украинскому клубу?

Он казался озадаченным. Друзья и подруги были у мамы. У него – Большие Идеи.

– Или, может, хочешь переехать в Кембридж – поближе ко мне и Майку?

Молчание.

– Ладно, хорошо, поищу в Кембридже, чтоб ты был поближе ко мне и Майку. Мы сможем чаще тебя проведывать.

– Гм-м. Добре.

Он откинулся в кресле, стоявшем напротив окна, запрокинув голову на подушку, и сидел неподвижно, наблюдая, как на темнеющие поля опускаются тени. Солнце уже зашло, но я не задергивала шторы. Комната погружалась в сумрак.

29
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЧЕРЯ

Майка дома не было, но Анну я застала. Услышала, как она весело щебечет по телефону в холле, закатываясь звонким смехом, и сердце защемило от любви. Я старалась много не рассказывать ей об отце, Валентине и Вере, а когда все же говорила, не придавала большого значения нашим разногласиям. Мне хотелось оградить ее, как мои родители ограждали меня. Зачем обременять ее всем этим злополучным старьем?

Я сбросила туфли, налила себе чашку чая, включила какую-то музыку и растянулась на диване со стопкой бумаг. Самое время наверстать упущенное и немного почитать. Вдруг раздался негромкий стук в дверь, и в комнату заглянула Анна.

– Мам, у тебя есть минутка?

– Конечно, а что?

Она была в облегающих джинсах и топе, едва прикрывавшем грудь. (Зачем она так одевается? Неужели не знает, каковы мужчины?)

– Мам, мне надо с тобой поговорить. – Голос серьезный.

У меня екнуло сердце. Неужели я настолько увлеклась отцовской драмой, что проворонила собственную дочь?

– Хорошо, я вся внимание.

– Мам, – она примостилась на краешке дивана у меня в ногах, – я говорила с Алисой и Александрой. На прошлой неделе мы вместе обедали. Это Алиса только что звонила.

Алиса, младшая Верина дочь, на пару лет старше Анны. Они никогда не были близки. Это что-то новенькое. Меня кольнуло беспокойство.

– Очень славно, милая. О чем же вы говорили?

– О тебе – и о тете Вере. – Она сделала паузу, наблюдая, как мои глаза расширяются в притворном удивлении. – Мам, нам кажется, это глупо – эта твоя вражда с тетей Верой.

– Какая вражда, солнце?

– Ты знаешь. Из-за денег. Из-за бабулиного завещания.

– А, это, – рассмеялась я. – Почему вы об этом говорили? – (Как они посмели? Кто им сказал? Вот и доверяй Вере – все разболтает.)

– Нам кажется, это так глупо. Деньги нас не интересуют. Нам все равно, кому они достанутся. Мы хотим жить дружно – как нормальная семья. Да мы и живем дружно – Алиса, Лекси и я.

– Золотце, не все так просто… – (Неужели она не понимает, что деньги – единственное, что не дает нам умереть с голоду?) – И дело не только в деньгах… – (Неужели не понимает, что время и память все расставляют по местам? Что однажды рассказанную историю нельзя пересказать по-другому? Что некоторые вещи нужно тщательно скрывать и предавать забвению, чтобы связанный с ними позор не запятнал будущее поколение? Нет, она еще молода, и для нее нет ничего невозможного.) – …хотя, наверное, стоит попробовать. А Вера? Может, лучше кому-нибудь поговорить с ней?

– Алиса собирается поговорить с ней завтра. Ну что ты думаешь, мам?

– Хорошо. – Я потянулась и крепко ее обняла. (Какая тощая!) – Сделаю все, что в моих силах. Тебе нужно больше есть.

Она права. Это действительно глупо.

Во всех защищенных жилищах, расположенных в окрестностях Кембриджа, была очередь, но прежде чем я отправилась их осматривать, раздался еще один телефонный звонок.

– Дубов вернувся. Валентина вернулася з дитиной. Станислав вернувся.

У него был взволнованный или, возможно, обеспокоенный голос. Поди разбери.

– Папа, они не могут все у тебя жить. Это возмутительно. И вообще-то я думала, ты согласился переехать в защищенное жилище.

– Усё нормально. Ето токо временно.

– И на какое же время?

– Пару дней. Пару недель. – Он кашлял и захлебывался от возбуждения. – Пока не треба буде уезжать.

– Куда уезжать? Когда?

– Надя, нашо так багато вопросов? Я ж тебе сказав – усё добре.

Когда он повесил трубку, до меня дошло, что я забыла спросить, кто родился, мальчик или девочка, и не знает ли он, кто отец. Я могла бы перезвонить, но уже понимала, что должна туда поехать и увидеть все сама – подышать тем же воздухом, чтобы удовлетворить свое… Что? Любопытство? Нет, то был голод, навязчивая идея. Я выехала в следующую субботу, сгорая от нетерпения.

«Лада» стояла на обочине. Дерьмовая Машина и «роллс-ройс» – во дворе, и Дубов возился там с какими-то металлическими брусками.

– О, Надя Николаевна! – Он по-медвежьи сгреб меня в охапку. – Прийшли посмотреть на дитинку? Валя! Валя! Глянь, хто прийшов!

В дверях появилась Валентина – еще в халате и пушистых тапочках на высоких каблуках. Не могу сказать, что она была рада меня видеть, но все же поманила в дом.

В гостиной стояла выкрашенная в белый цвет деревянная кроватка, и в ней крепко спал крохотный младенец. Глазки были закрыты, так что я не могла понять, какого они цвета. Ручки вытянуты над одеяльцем, а ладошки сжаты в кулачки возле щечек – большие пальцы были вывернуты, и ноготки блестели, словно мелкие розовые ракушки. Открытый пухлый ротик сопел и вздыхал, негромко почмокивая во сне, а покрытая пушком кожа на родничке поднималась и опадала в такт дыханию.

– Валентина, какая прелесть! Это… мальчик или девочка?

– Дивчинка.

Я только теперь заметила, что одеяльце вышито маленькими розочками, а рукава курточки – цвета розовой пудры.

– Красавица!

– Авжеж. – Валентина сияла от гордости, словно красота младенца была ее личным достижением.

– Вы уже назвали ее?

– Назвали Маргариткою. Ето имя моей подруги Маргаритки Задчук.

– Замечательно. – (Бедная девочка!)

Она показала на груду кружевных розовых одежек, с большим мастерством связанных из мягкой искусственной пряжи, которые лежали на стуле рядом с кроваткой.

– Це она связала.

– Отлично!

– И ето имя самого известного английського президента.

– Прости, не поняла?

– Миссис Тедчер.

– А.

Кроха зашевелилась, открыла глазки и посмотрела, как мы заглядываем в ее кроватку. Личико сморщилось, застыв где-то между плачем и улыбкой.

– Гугу, – сказала девочка, и струйка белесой жидкости вытекла из уголка ее ротика. – Гугу. – На щечках появились ямочки.

– Ах!

Красавица. Она будет жить своей жизнью. А в том, что этому предшествовало, она не виновата.

Наверное, отец услышал, что я пришла, и, сияя, вошел в комнату:

– Добре, шо приихала, Надя. Мы крепко обнялись.

– Хорошо выглядишь, папа. – Это была правда. Он немного поправился и надел чистую рубашку. – Майк передавал привет. Извинялся, что не смог приехать.

Валентина не обращала на отца никакого внимания, а потом развернулась на своих высоких каблуках и вышла без единого слова. Я прикрыла дверь и шепотом спросила папу:

– Ну что ты думаешь насчет ребенка?

– Дивчинка, – прошептал он в ответ.

– Знаю. Правда милашка? Ты узнал, кто отец? Папа подмигнул мне и с озорным видом ответил:

– Не я. Ха-ха-ха.

Из комнаты на верхнем этаже доносился ритмичный глухой стук и рокот «тяжелого металла». Музыкальные вкусы Станислава явно эволюционировали со времени увлечения «Бойзоун». Отец поймал мой взгляд и, скривившись, заткнул уши:

– Дегенеративна музыка.

– Помнишь, папа, как ты не давал мне слушать в юности джаз? Ты его тоже называл дегенеративным.

Я вдруг вспомнила, как он ворвался в подвал и отключил электричество во всем доме. Как хихикали потом мои юные модные друзья!

– Ага, – кивнул он. – Так он, наверно, и був дегенеративным.

Никакого джаза. Никакой косметики. Никаких дружков. Не мудрено, что я вскоре начала бунтовать.

– Ты был ужасным отцом, папа. Тираном. Он прокашлялся:

– Иногда тирания лучче за анархию.

– А другого выбора нет? Почему не переговоры и демократия? – Разговор внезапно стал приобретать слишком серьезный оборот. – Попросить Станислава, чтобы сделал потише?

– Не-не-не. Ничого страшного. Завтра они уидуть.

– Правда? Завтра уедут? И куда же?

– Обратно в Украину. Дубов делае багажник на крышу.

Во дворе внезапно раздался рев двигателя. Это ожил «роллс-ройс». Мы подбежали к окну. Машина сотрясалась от вибрации, а крыша действительно была оснащена крепким самодельным багажником во всю ее длину. Дубов поднял капот и делал что-то с двигателем, отчего он работал то быстрее, то медленнее.

– Тонкий тюнинх, – пояснил отец.

– Но разве «роллс-ройс» доедет до Украины?

– Конешно. Чом бы й не?

Дубов поднял голову, увидел нас в окне и помахал рукой. Мы помахали ему в ответ.

В тот вечер мы вшестером – отец, Дубов, Валентина, Станислав, Маргаритка и я – уселись ужинать в столовой, совмещенной со спальней.

Валентина быстро сварганила пять порций полуфабрикатов из говядины в луковом соусе, которые подала вместе с разогретым мороженым горохом и картошкой, запеченной в духовке. Она сняла халат и переоделась в спортивное трико со штрипками внизу, плотно обтягивавшее ее зад (так и не терпится рассказать Вере!), и облегающую тенниску пастельно-голубого цвета. На ногах оставались все те же пушистые тапочки на каблуках. Валентина была в прекрасном настроении и всем улыбалась, за исключением отца, – в его тарелку она швырнула говядину с большей силой, чем требовалось.

Отец сидел в углу: суетливо разрезая каждый ломтик на мелкие кусочки, он внимательно их изучал и только после этого отправлял в рот. Кожура гороха раздражала ему горло, и он кашлял. Станислав сидел рядом и молча ел, низко склонившись над тарелкой. Я сочувствовала ему после унижения в суде и пыталась завязать разговор, но он отвечал односложно и моего взгляда избегал. За то короткое время, что прожила здесь их бывшая хозяйка, Леди Ди и его подружка успели забыть, чему их так старательно учили, и шныряли по столу, с громким мяуканьем выпрашивая лакомые кусочки. Все с ними делились – особенно отец, отдавший большую часть своего ужина.

Дубов сидел на другом конце стола, заботливо баюкая на руках крохотного младенца и кормя его молоком из бутылочки. Очевидно, превосходные Валентинины груди – только для мебели.

После ужина я принялась мыть посуду, а Валентина со Станиславом поднялись наверх укладывать вещи. Отец и Дубов перешли в гостиную, и через несколько минут я к ним присоединилась. Они сосредоточенно изучали какие-то бумаги, на которых чертили технические схемы – машину рядом с вертикальным столбом и соединяющие их прямые линии. Потом бумаги отложили, отец вынул рукопись своего шедевра и устроился в кресле, водрузив на нос очки для чтения, заклеенные изолентой. Дубов сел напротив на канапе, по-прежнему баюкая на руках спящего младенца. Он подвинулся, уступив мне место.

Любая технология, приносящая благо человечеству, должна использоваться соответствующим и уважительным образом. Это в полной мере относится и к такому явлению, как трактор.

Отец читал по-украински свободно, время от времени делая паузы для драматического эффекта и размахивая левой рукой в воздухе, словно дирижерской палочкой.

Ведь вопреки первоначальным надеждам на освобождение от изнурительного труда трактор тоже подвел нас к краю пропасти в результате небрежности и злоупотребления. Об этом свидетельствует вся его история, но самый поразительный случай произошел в 1920-х годах в Америке.

Я уже говорил, что трактор позволил освоить великие прерии американского Запада. Но тех, кто шел вслед за первопроходцами, это не удовлетворяло. Они думали так: если использование тракторов сделало землю более плодородной, то использование большего числа тракторов сделает ее еще более плодородной. Как это ни прискорбно, они ошибались.

Трактор нужно всегда использовать в качестве помощника, а не погонщика природы. Он должен работать в согласии с климатом, плодородием почвы и смиренной натурой фермеров. В противном случае он принесет беду – именно так и случилось на Среднем Западе.

Новые фермеры Запада не изучали особенностей климата. Правда, они жаловались на засуху и сильные ветры, но не обратили внимания на это предостережение. Пахали и пахали без конца, считая, что чем больше будут пахать, тем больше получат прибыли. А потом подули ветра и унесли всю вспаханную почву.

Пыльные бури 1920-х годов и вызванная ими крайняя нужда в конечном итоге привели к экономическому хаосу, и его кульминацией стал крах Американской фондовой биржи в 1929 году.

Можно еще добавить, что нестабильность и обнищание, распространившиеся по всему миру, явились также факторами возникновения Фашизма в Германии и Коммунизма в России – столкновение двух этих идеологий чуть не привело к гибели все человечество.

Этой мыслью мне хотелось бы закончить свою книгу, дорогой читатель. Используй технику, разработанную инженерами, но используй ее смиренно и осторожно. Никогда не позволяй технике стать твоим властелином и никогда не используй ее для обретения власти над другими.

Он торжественно закончил и взглянул на слушателей, ожидая одобрения.

– Браво, Николай Алексеевич! – закричал Дубов, хлопая в ладоши.

– Браво, папа! – воскликнула я.

– Гугу! – закричала маленькая Маргаритка.

Затем отец собрал все страницы рукописи, разбросанные по полу, и завернул их в кусок коричневой бумаги, которую связал веревкой. Он вручил сверток Дубову.

– Будь ласка, Володя Семенович, заберите ето в Украину. Може, хтось опубликуе.

– Не-не-не, – возразил Дубов. – Я не можу взять, Николай Алексеевич. Це ж труд усей вашой жизни.

– Та! – сказал отец, скромно пожав плечами. – Я ж ее вже закончив. Возьмить, будь ласка. Я нову напишу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю