Текст книги "Краткая история тракторов по-украински"

Автор книги: Марина Левицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

18
«ДЕТСКИЙ СТОРОЖ»

Валентина получила приглашение на свадьбу от своей сестры из Селби. Она помахала им у отца перед носом, присовокупив к этому парочку оскорблений. В сопроводительном письме говорилось о том, что будущий муж – сорокадевятилетний доктор, женатый (уже, конечно, не женатый), имеющий двух детей школьного возраста (оба учились в частной школе) и хороший дом с прекрасным садом и двойным гаражом. Безгрудая жена причиняла массу хлопот, но муж был влюблен по уши, так что никаких проблем не возникало.

В двойном гараже стоял «ягуар» и вторая машина – «рено». «Ягуар» хороший, сказала Валентина, но хуже «роллс-ройса». А «рено» не намного лучше «лады». Тем не менее письмо сестры вызвало у Валентины новый приступ недовольства своим богатым, однако никчемным и жадным муженьком и той второсортной жизнью, на которую он ее обрекает.

Пока отец бормотал в трубку, время от времени запинаясь из-за сильных приступов кашля, я украдкой поглядывала на Майка, сидевшего поджав ноги со стаканом пива в руке и смотревшего новости по Четвертому каналу. Он казался таким добропорядочным и милым – слегка поседел, начинает расти брюшко, но все еще интересен: такой любимый, такой – домашний. Но… в голове у меня промелькнула тревожная мысль.

Что с этими мужиками не так?

И вот, после очередного приступа кашля, отец подошел к самой сути дела. Валентина требует денег, и ему нужно ликвидировать кое-какие активы. Но какие у него активы? Только дом. Ах да, за домом – большой, ни на что не годный участок земли. Его-то он и мог бы продать. (Отец говорил о мамином саде!)

Он переговорил с соседом, и тот согласился выкупить участок за три тысячи фунтов.

Сердце у меня бешено заколотилось, а в глазах помутилось от злости. Я ничего не видела перед собой, но старалась держать себя в руках:

– Не торопи событий, папа. Это ведь не к спеху. Возможно, будущий муж ее сестры тоже окажется жадиной. В конце концов, ему же нужно еще обеспечивать бывшую жену и учащихся в частной школе детей. Возможно, жене достанется «ягуар», а сестре – «рено». Возможно, Валентина поймет, как ей повезло. Давай подождем и посмотрим.

– Гм-м.

Что же касается продажи маминого сада – у меня свело челюсти, и я с трудом сумела выдавить из себя эти слова, – подобные вещи нередко намного сложнее, чем кажется. Придется составлять заново документы. Вероятно, большая часть денег уйдет на гонорар юристу. Сосед же предложил и вовсе пустяковую сумму. Если бы отец получил разрешение на строительство еще одного дома на этом участке, за него можно было бы выручить в десять раз больше. Только представь себе, как бы Валентина обрадовалась. (А получать разрешение можно годами.)

Хочешь, я спрошу юриста? Обращусь в муниципалитет за разрешением? Может, поговорить с Верой?

– Гм-м. Юрыст – да. Муниципалитет – да. Вера – не.

– Но, возможно, Вера прознает. Представь, как она расстроится. – (Он знал, что я хотела сказать «придет в бешенство».)

Вера прознала. Я сама ей все рассказала. Онаи расстроилась, и пришла в бешенство.

Поездка из Путни в Питерборо заняла у нее два часа. Она приехала к отцу прямо в домашних тапочках (непривычное пренебрежение деталями одежды). Зашагала прямиком к дому соседа (уродливому домине в псевдотюдоровском стиле, который был намного выше жилища моих родителей), громко постучала в дверь и сразу все выложила. («Ты б видела выражение его лица!») Сосед – удалившийся отдел бизнесмен и садовник-любитель, разводивший кипарисы Лейланда и грунтовые растения, – весь съежился под ее натиском.

– Я просто пытался помочь. Он сказал, что у него финансовые затруднения.

– Вы не помогли, а наоборот, все испортили. Разумеется, у него финансовые затруднения из-за этой кровопийцы – его жены. Вам бы следовало присматривать за ним, а не потакать ему. Что ж вы за сосед?

Его жена услыхала шум и подошла к двери – в джемпере и кардигане, унизанная жемчугами и с джин-тоником в руке (именно эти соседи заверили дополнение к маминому завещанию):

– Что происходит, Эдвард? Эдвард объяснил.

Его жена удивленно подняла брови:

– Впервые об этом слышу. Я думала, мы собираем деньги на круиз, Эдвард. – Потом она повернулась к Вере. – Мы беспокоимся о мистере Маевском, но не желаем вмешиваться в его дела. Правда, Эдвард?

Эдвард кивнул и покачал головой одновременно. Вере важно было перетянуть их на свою сторону, и поэтому ее тон стал мягче:

– Уверена, это простое недоразумение.

– Да, недоразумение.

Эдвард схватил спасательный трос и спрятался за женой, которая выступила вперед и заняла на пороге место своего мужа.

– По-моему, она не совсем порядочная женщина, – сказала жена. – Загорает в саду в одних… одних… – она украдкой оглянулась на мужа и понизила голос до шепота. – Я видела, как он смотрел на нее из окна верхнего этажа. И еще один момент… – Соседка заговорила доверительным тоном. – Мне кажется, у нее есть любовник. Я видела, как один мужчина… – она поджала губы, – …заезжал за ней на машине. Остановился под ясенем, чтобы мистер Маевский не увидел его из окна, просигналил и стал ждать. А она выскочила вся разодетая в пух и прах. В мехах, да только без панталон, как говаривала моя мама.

– Спасибо, что рассказали, – сказала Вера. – Вы очень мне помогли.

Наверное, Валентина заметила Верину машину, потому что ждала ее уже в дверях, загородив дорогу и уперев руки в боки – готовая к схватке. Она смерила Веру взглядом. Ее глаза мгновенно остановились на Вериных ногах, обутых в домашние тапочки, и на ее губах мелькнула улыбка. («Тогда-то я и поняла, какую ошибку совершила».) Валентина была в туфлях на шпильках, и ее голые мускулистые икры выпячивались, словно бицепсы боксера.

– Шо ты там вынюхуешь у суседей? – спросила Валентина.

Не обращая на нее внимания, Вера протиснулась в кухню, окна которой запотели от пара. В раковине лежала груда посуды, и стоял какой-то неприятный запах. Папа в темно-синих нейлоновых штанах со скрещенными на худой, сутулой спине подтяжками вертелся под дверью.

– Я поговорила с соседями, пап. Они больше не хотят покупать мамин сад.

– Вера, нашо ты ето делаеш? Почому не оставишь меня у покое?

– Потому что, если я оставлю тебя в покое, папа, эта стервятница выклюет твою печень.

– Орел. Орел.

– Орел? Что ты несешь? – (Право же, Надя, я решила, что он совсем чокнулся.)

– Орел выклював печень у Прометея за то, шо он принес людям вогонь.

– Папа, ты – не Прометей. Ты – жалкий, запутавшийся старикашка, который из-за собственного идиотизма стал жертвой этой волчицы…

Валентина, слушавшая ее с растущим негодованием, испустила негромкий вопль и, согнув руки, сильно толкнула Веру в грудь. Вера пошатнулась, но не упала.

– Валя, будь ласка, токо без рук, – умолял отец, пытаясь их разнять. Но силы ему явно не хватало.

– Ты старый кривый дрючок! Тебе ж сирко уси мозги сожрав! Заткнись и иди у комнату! – Валентина его тоже пихнула, он споткнулся о дверную раму, поставленную Майком, и косо к ней прислонился. Валентина вытащила из кармана ключ и помахала им у отца перед носом.

– Ось ключ од комнаты! Ха-ха-ха! Ключ в меня! Отец попытался выхватить его, но она резко отвела руку.

– Нашо тебе ключ? – дразнила она. – Иди у комнату. А я буду тебе закрывать-одкрывать.

– Валя, будь ласка, оддай ключ! – Отец трогательно подпрыгнул, снова пытаясь его схватить, но со всхлипом отпрянул.

Вера тоже попробовала выхватить ключ:

– Да как ты смеешь!

Но Валентина ее оттолкнула.

– У меня есть микрофон! – закричала Вера. – Я получу доказательства твоей криминальной деятельности!

Она вытащила из сумочки портативный диктофон (аплодисменты!) и включила его, подняв у Валентины над головой.

– А теперь, Валентина, отдайте, пожалуйста, моему отцу ключ от его комнаты и ведите себя спокойно и цивилизованно, – отчетливо надиктовала она. Вера была выше Валентины, но Валентина – на каблуках. Она попыталась выхватить диктофон и выхватила бы, но ее внимание отвлек отец, который в эту самую минуту вырвал ключ из другой ее руки. Атакуемая с двух сторон, Валентина пронзительно взвизгнула, подпрыгнула в воздухе («Это было похоже на сцену из фильмов про кунг-фу, которые любил смотреть Дик».) и с грохотом приземлилась, угодив одной «шпилькой» по Вериной ноге в домашней туфле, а другой заехав по отцовой голени чуть ниже колена. Отец и Вера согнулись. Диктофон упал и, катясь по полу, залетел под плиту. Вера нырнула за диктофоном. Валентина впихнула отца в его комнату, вырвала у него из руки ключ и заперла дверь. Вера набросилась на Валентину, вытягиваясь и извиваясь всем телом – теперь они обе лежали на полу, – и попыталась выдернуть ключ у нее из руки, но Валентина оказалась сильнее: она сжала ключ в кулаке у себя за спиной и встала с пола. Потерпев поражение, Вера все же завладела диктофоном:

– Я все записала на пленку! Все твои слова!

– Добре! – ответила Валентина. – Знаеш, шо? Ты зла безгруда сучка! В тебя нема цицек, от тебе й завидно. – Она приподняла руками свои груди, непристойно их сжав, и чмокнула вытянутыми губами. – Мужикам нравляться цицьки. Твоему папе тоже нравляться цицьки.

– Возьми себя в руки, Валентина, – сказала Вера. – При мне попрошу не выражаться!

Но она знала, что это поражение. Вера держала голову высоко, но в глубине души была оскорблена.

За дверью, как побитый пес, скребся и скулил отец.

– Какая ты молодчина, Вера! У меня нет слов. Просто героиня. Пленка у тебя?

– Никакой пленки в диктофоне не было. Я просто блефовала. А что еще оставалось делать?

Позже, когда Вера уже ушла, Валентина отперла дверь отцовой комнаты, но ключ оставила у себя.

Отец снова обделался.

– Он не виноват. Наверно, ему и правда лучше ходить без штанов.

– Нет, виноват! Конечно, я не о недержании, а об одержимости. Он цепляется за нее вопреки здравому смыслу – его это возбуждает и очаровывает. Несмотря ни на что, защищает ее от меня, ты представляешь?

– Представляю.

– Знаешь, что я еще обнаружила? Под его кроватью в розетку включена система «детский сторож».

– Ну это-то ему зачем?

– Не ему, а ей. Система соединена с ее комнатой на верхнем этаже. Это такая хитрая штуковина, которую подключают к электрической цепи. Это означает, что она слышит все, что он говорит у себя в комнате.

– Неужели он разговаривает сам с собой?

– Да нет же, глупышка, когда он говорит с нами по телефону.

– А.

19
«КРАСНЫЙ ПЛУГ»

Мне кажется, этот «детский сторож» и стал последней каплей. Отец согласился на развод. Мне поручили найти подходящего юриста, достаточно авторитетного, чтобы дать отпор целой армии Валентининых адвокатов для неимущих. Он должен не просто подавать ходатайства и получать за это гонорар, а действительно вытащить отца из беды.

– Только не тот юнец, с которым я говорила об аннулировании брака. От него не будет никакого толку, – сказала миссис Эксперт-по-разводам. – Это должна быть женщина – наш случай возмутит ее до глубины души. Не надо брать крупную фирму – мелкие дела там обычно передают младшим партнерам. Но не надо брать и мелкую – у них мало опыта.

Я бродила по улицам юридического района Питерборо, изучая имена и фамилии на латунных табличках. Но о чем можно узнать по имени и фамилии? Так я нашла мисс Лору Картер.

Впервые с ней встретившись, я хотела тут же встать и выйти из комнаты. Я была уверена, что ошиблась адресом. Она показалась мне слишком молодой и хорошенькой. Как я буду ей рассказывать о лапании груди, оральносексе и импотенции? Но я заблуждалась – мисс Картер оказалась тигрицей: белокурой, голубоглазой и курносой «английской розой», но в то же время – тигрицей. Пока я говорила, ее вздернутый носик вздрагивал от гнева, а когда закончила, она была в ярости.

– Ваш отец в опасности. Мы должны вывезти его из этого дома как можно скорее. Немедленно обратимся с ходатайством и одновременно подадим документы на развод. Три машины – хорошо. Записка от Эрика Пайка – тоже хорошо. Эпизод в больнице – прекрасно, поскольку это публичное место, и там было полно свидетелей. Да, я думаю, нам будет что предъявить на сентябрьской апелляции.

Когда я впервые привела отца к мисс Картер, он надел потрепанный костюм, в котором был на свадьбе, и ту самую белую рубашку с пришитыми черной ниткой пуговицами. Он так низко, на старорусский дворянский манер, склонился над ее протянутой рукой, что чуть было не упал. Мисс Картер была очарована.

– Такой милый джентльмен, – прошептала она голоском «английской розы». – Как обидно, что кто-то этим пользуется.

Но отец принял ее с оговорками. Он сказал Вере по телефону:

– Така молода. Шо она знае?

– Ты сам-то что знаешь, папа? – парировала Старшая Сеструха. – Если б ты хоть что-нибудь знал, то не попал бы в эту передрягу.

Мисс Картер раскрыла также загадку маленького портативного ксерокса и отсутствующих медицинских направлений.

– Возможно, она хотела доказать, что ваш отец серьезно болен и поэтому не смог явиться в суд. Или, может, ей нужны были доказательства, что он не в себе, невменяемый – не способен отвечать за свои действия.

– А переведенные стихи?

– Подтверждение подлинности чувств.

– Чертова интриганка!

– Думаю, что ей юрист посоветовал.

– Юристы дают такие советы? Мисс Картер кивнула:

– Еще и не такие.

Была уже середина июля, и сентябрьское слушание в суде, казавшееся таким далеким, внезапно оказалось не за горами. Мисс Картер договорилась с частным детективом, чтобы он вручил документы.

– Мы должны позаботиться о том, чтобы заявление о разводе вручили ей лично. Иначе она сможет утверждать, что никогда его не получала.

Вера вызвалась навестить отца в тот же день, чтобы удостовериться, что Валентина лично получит заявление. Теперь, когда нужно было предпринять решительные действия, Вера не хотела оставаться в стороне. Отец настаивал, что приезжать не надо, в конце концов он взрослый, разумный человек и может сам все уладить, но мы его переубедили. Ловушка была расставлена.

В назначенный час к дому подъехал детектив – высокий темноволосый мужчина подозрительной наружности с многодневной щетиной – и забарабанил в дверь.

– Наверно, почтальон! – воскликнула Вера, которая была на ногах с шести утра, с нетерпением ожидая развязки. – Может, посылка для тебя, Валентина.

Валентина помчалась в двери. На ней все еще были фартук с рюшечками и желтые резиновые перчатки, в которых она мыла посуду после завтрака.

Детектив сунул конверт ей в руку. У Валентины был озадаченный вид.

– Бомага на розвод? Я не хочу розводиться.

– Вы не поняли, – сказал детектив. – Заявление подал мистер Николай Маевский. Он разводится с вами.

На мгновение Валентина застыла в немом изумлении. Но потом впала в ярость:

– Николай! Николай! Шо це таке? – заорала на отца. – Николай, ты самошедша здохляка з кладовища! Сирко тебе уси мозги пожрав!

Отец заперся у себя в комнате и включил на полную громкость радио.

Она повернулась было обратно к детективу, но тот уже захлопнул дверцу своего «БМВ» и укатил под визг шин. Валентина повернулась к Вере:

– Ах ты ж хижа видьма! Драна кишка! Сучка!

– Прости, Валентина, – сказала Старшая Сеструха, как она позднее мне передала – спокойно и рассудительно. – Но ты это заслужила. Нельзя приезжать в нашу страну и обманывать людей, даже если они бестолковые.

– Я не обманюю! Це ты обманюешь! Я люблю твого папу! Люблю!

– Не говори глупостей, Валентина. Лучше сходи к своему юристу.

– Замечательно, Вера! Неужели все прошло так гладко?

К попавшей в ловушку, загнанной Валентине я ощутила лишь минутную, мимолетную жалость.

– Пока что все складывается хорошо, – сказала миссис Эксперт-по-разводам.

Но Валентинин юрист припас один трюк, которого мисс Картер не ожидала. Первое судебное слушание, на котором она собиралась подать ходатайство о выселении Валентины, перенесли по просьбе мисс Картер на более ранний срок. Ни меня, ни сестры там не было, так что мы знали о случившемся только со слов Лоры. Рано утром они с отцом явились в суд. Приехал судья. Прибыли Валентина и Станислав. Судья открыл заседание. Валентина встала:

– Я не розумию английську. Мени треба переводчика.

Суд оцепенел. Служащие засуетились, сделали несколько торопливых звонков. Переводчика с украинского так и не нашли. Судья отложил слушание и назначил новую дату. Мы потеряли две недели.

– Черт возьми! – воскликнула мисс Картер. – Как же я это упустила?

В начале августа все собрались в том же составе, но на сей раз женщина средних лет из Украинского клуба Питерборо согласить выступить в роли переводчицы. Расходы взял на себя папа. Наверное, она знала о Валентине и отце – о них знали все украинцы на многие мили вокруг, – но лицо у нее было непроницаемое и ничего не выражало. Я взяла отгул, чтобы тоже прийти и морально поддержать Лору и папу. На дворе стояла адская жара – прошел ровно год после их женитьбы. На Валентине был темно-синий костюм на розовой подкладке – возможно, тот самый, который она надела на заседание иммиграционной комиссии. На отце – тот же свадебный костюм и белая рубашка с пуговицами, пришитыми черной ниткой.

Мисс Картер описала инциденты с мокрым кухонным полотенцем, стаканом воды и потасовку на ступенях больницы. Она говорила тихо и четко, подавляя эмоции и торжественно живописуя все эти ужасы. Чуть ли не с извиняющимся видом склонила голову, опустила глаза и нанесла coupdegrace1111
  Решающий удар (фр.).


[Закрыть], предъявив заключение психиатра. Валентина стала энергично и колоритно возражать, что отец злонамеренно ее оклеветал, она любит мужа и ей с сыном больше негде жить.

– Я не погана жинка. У него паранойя. Обращаясь к суду, она мотала головой из стороны в сторону и размахивала руками. Толмач переводила все это от третьего лица на вежливый английский.

Потом встал отец и стал отвечать на вопросы таким слабым и дрожащим голосом, что судья переспрашивал его по нескольку раз. Отец говорил на правильном, официальном английском – языке технарей – и, с хорошо рассчитанным мелодраматическим эффектом поднимая трясущуюся руку, указывал на Валентину:

– По-моему, она хочет меня убить!

В своем жеваном костюме и очках с толстыми стеклами он казался маленьким, иссохшим и смущенным; его хилый вид был красноречивее всяких слов. Судья постановил, что Валентина со Станиславом должны съехать в течение двух недель вместе со всем своим имуществом.

В тот вечер мы с отцом решили отметить это событие и открыли бутылку маминой сливянки четырехлетней выдержки. Пробка вылетела со свистом и ударилась в потолок, оставив на штукатурке вмятину. Вино по вкусу напоминало лекарство от кашля и сразу ударяло в голову. Отец начал рассказывать о своей работе на киевском заводе «Красный плуг» – самых счастливых днях своей жизни, заявил он, не считая сегодняшнего. Через полчаса мы оба крепко уснули: отец – в кресле, а я – головой на обеденном столе. Поздно ночью проснулась от какого-то шума: Станислав и Валентина проникли в дом и на цыпочках прокрались наверх, тихо между собой переговариваясь.

Несмотря на то что психиатр признал отца совершенно здоровым, возможно, Валентина все же была ближе к истине, хотя сама того и не осознавала. Лишь тот, кто жил в тоталитарном государстве, способен по-настоящему понять, что такое паранойя. В 1937 году, когда отец вернулся из Луганска в Киев, вся страна утопала в паранойяльных миазмах.

Они проникали повсюду – в самые укромные щели человеческих жизней – и отравляли отношения между коллегами и друзьями, учителями и студентами, родителями и детьми, мужьями и женами. Кругом кишели враги. Если тебе не понравилась цена за поросенка, взгляд, каким кто-нибудь посмотрел на твою подружку, спросил о деньгах, которые ты ему задолжал, или поставил тебе на экзамене низкую отметку, достаточно сказать пару слов работникам НКВД – и твой обидчик мгновенно будет наказан. Если тебе приглянулась чья-нибудь жена, обратись в НКВД – ее мужа отправят в Сибирь, и путь перед тобой расчистится. Каким бы ты ни был умным, одаренным человеком или патриотом, все равно представляешь для кого-нибудь угрозу. Если чересчур понятлив, то наверняка являешься потенциальным перебежчиком или саботажником. Если же чересчур глуп, то обязательно рано или поздно скажешь чего не следует. Никто был не в силах избежать паранойи – от самых низов до самых верхов: наиболее могущественный человек в стране, Сталин, был неизлечимым параноиком. Паранойя просачивалась из-под запертых ворот Кремля, парализуя жизнь всех людей.

В 1937 году мир авиации был потрясен арестом известного конструктора самолетов Туполева, обвиненного в саботаже. Его содержали под стражей не в ГУЛАГе, а в родном московском институте вместе со всей конструкторской группой и заставляли работать на положении невольника. Они спали в общих комнатах под присмотром вооруженной охраны, но кормили их лучшим мясом и давали вдоволь рыбы – считалось, что мозг ученых нуждается в хорошем питании. Каждый день их на часок выпускали на огражденную площадку на крыше института для отдыха. Оттуда они могли иногда наблюдать, как высоко в небе кружились спроектированные ими же самолеты.

– Арештували не токо Туполева, – сказал отец, – а и Кербера, Люльку, Астрова, Бартини, Лозинського и даже генияльного отця космонавтики Королева.

Неожиданно авиация стала очень опасной профессией.

– Каки токо идиоты дорвались до власти! Когда конструкторы предложили заменить громоздкий четырехтактный движок маленьким двохтактным аварийным бензиновым двигателем, шоб электричеська система самолета продолжала работу у случае отказа генераторов, его запретили на том основании, шо переходить з чотырех тактов сразу на два було слишком рыскованно. И розпорядились построить трехтактный двигатель! Трехтактный движок! Ха-ха-ха!

Возможно, из-за ареста Туполева, а может, из-за губительной атмосферы всеобщей паранойи отец изменил высокому небосводу авиации и присягнул на верность скромному, приземленному миру тракторов. Так он попал на киевский завод «Красный плуг».

«Красный плуг» был зоной, свободной от паранойи. Уютно разместившись в излучине реки Днепр, вдали от главных политических центров, он скромно производил сельскохозяйственный инвентарь, строительное оборудование, котлы и цистерны. Завод не имел никакого оборонного значения. Никаких секретов или передовых технологий. Поэтому и стал прибежищем для ученых, инженеров, художников, поэтов и людей, которым просто хотелось дышать свежим воздухом. Первым отцовским проектом стала бетономешалка. Такая красавица! (Он завертел руками, показывая ее работу.) Потом был двухлемешный плуг. (Он плавно задвигал руками вверх-вниз, вывернув наружу ладони.) Летними вечерами, после работы, они раздевались и плавали в широкой реке с песчаным дном, которая петлей опоясывала территорию завода. (Отец продемонстрировал энергичный брасс. Сливянка явно ударила ему в голову.) Всегда ели досыта, поскольку подрабатывали на стороне, ремонтируя мотоциклы, двигатели, насосы, тачки – все, что подгоняли к черному ходу, – и с ними расплачивались хлебом и колбасой.

Отец работал на «Красном плуге» с 1937-го до самого начала войны в 1939 году, а мама училась в Институте ветеринарной медицины на окраине Киева. Они жили в двухкомнатной квартире на первом этаже дома с лепниной в стиле арнуво по Дорогожицкой улице – делили квартиру с Анной и Виктором, своими друзьями со студенческих времен. Их улица упиралась в широкую улицу Мельникова, которая, проходя мимо старого еврейского кладбища, вела к крутому заросшему оврагу – Бабьему Яру.

На следующее утро я проснулась поздно: голова раскалывалась, шея затекла. Отец уже встал и возился с радиоприемником. Он был в прекрасном настроении и хотел немедленно продолжить рассказ о судьбе Туполева с того места, на котором остановился, но я прервала его и поставила чайник. В доме царила какая-то зловещая тишина. Станислав и Валентина уехали – с подъездной дорожки исчез «ровер». Прогуливаясь по дому с чашкой чая в руке, я заметила, что Валентина навела у себя комнате кое-какой порядок, с кухни пропали несколько кастрюль и сковородок, и маленького портативного ксерокса тоже нигде не было.