Текст книги "За кулисами (СИ)"

Автор книги: Марина Лётная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Со дня мастер-класса я успел вызвать её на танцевальный поединок, устроиться в паре на работу, переспать и замучаться угрызениями совести за приятно проведённое время, пообещать хранить это в тайне, чтобы напиться и показать, что мои слова не стоят и цента. Я был "хорош", и это ещё не предел.

– Тук-тук, мисс Грэхем! ― Я настойчиво постучал, рассчитывая разбудить девушку, как обычно, совсем не подумав о последствиях. Постучал и тут же осёкся, представив себе, как прервал крепкий тёплый сон, как Мишель сползает с кровати и видит на пороге меня, не понимая, зачем я притащился. Велит мне убираться и захлопывает дверь… И ведь я сам искренне не знал, зачем это делаю.

– Да?

Она вдруг открыла. Такая сонная, уставшая. Облокотилась о косяк, часто моргая, пытаясь привыкнуть к свету в коридоре. Сосредоточившись на мне, Мишель испуганно закопошилась, потуже завязывая халат, пока её глаза раскрывались всё шире от изумления. Я замер, осознавая всю нелепость недоразумения.

– Сколько время? ― Меньше всего ожидая такой вопрос, я растерянно пожал плечами и бросил взгляд на наручные часы. Без пятнадцати час…

– Поздно, пустишь поспать? ― Изо всех оставшихся сил я хитро улыбнулся, бесцеремонно следуя внутрь номера без приглашения и оставляя сумку на тумбе у входа в надежде воспользоваться растерянностью танцовщицы.

Девушка совершенно убито осмотрела меня с ног до головы, лишаясь остатка сонливости на помятом личике, и медленно закрыла дверь изнутри. Женские брови неумолимо нахмурились, губы раскрылись в немом недовольстве и затаенных вопросах, но Мишель напряженно выдохнула и смолчала. Значит, пустила. Я благодарно улыбнулся и плюхнулся на застеленную сторону двуспальной кровати, подмяв под голову пуховую холодную подушку.

– Ну чего ты стоишь? Выключи свет и ляг, ― танцовщица совсем не моргала, не находясь, как прокомментировать моё появление. Я решил ускорить процесс её неминуемого смирения. ― Я буду вести себя прилично.

Её реакцию на мои слова я не рассмотрел во внезапно окутавшей комнату темноте. Шоркающие шаги оказались совсем вблизи, затем послышался странный лязг, и на моё лицо упал лунный свет, заставляя сощуриться. Мишель раскрыла плотные шторы и осторожно легла на край кровати, с подозрением заглядывая мне в глаза.

– Не понимаю, что он в тебе рассмотрел?! ― Её ровные русые волосы рассыпались по подушке.

– Кто? Макарти? ― Девушка задумчиво закусила губу, а пепельного цвета глаза пристально рассматривали моё смутившееся от негодования лицо. ― По-твоему, я плохо танцую?

– Нет. Ты просто какой-то легкомысленный, ― наконец, Мишель озвучила в мягкой форме то, что обычно хотят донести до меня остальные, обзывая рогатым скотом. То, что она умалчивала, но всегда подразумевала, глядя на меня вскользь во время репетиций на том самом полу, где мне отдалась. ― Разве тебе подходит играть серьёзную роль принца?

– Не знаю, со стороны виднее, ― я равнодушно хмыкнул в ответ на сомнения в моём профессионализме. Какой толк сравнивать личную жизнь с работой… ― Зато ты у нас – злодейка! С этим ты согласна? ― Девушка, расположившаяся на подушке напротив моего лица недовольно поджала губу.

– Странно, что эта роль не твоя… ― Мишель задумалась над своими же словами. И я вдруг тоже задумался, хотя из раза в раз слышал подобные вещи от посторонних людей: но перед танцовщицей мне сделалось стыдно. Она продолжительное время напряжённо молчала, заставляя меня мысленно рыться в оправданиях, ведь судя по всему назревал серьёзный разговор. Я хотел было спросить, считает ли меня Мишель злым, но она вдруг мило улыбнулась. ― Но со стороны виднее.

Сна не было ни в одном глазу.

– Что бы Крэг ни говорил, это всего лишь работа. Наша и его. Макарти ничего не стоит убедить тебя в правильности какой угодно роли, если ты превосходно танцуешь, ― я вдруг поймал в глубине души теплящееся удовольствие, почти как тогда, когда Мишель взялась предупреждать меня о сплетнях. Ведь я уже привык разговаривать с танцовщицей односложными предложениями то время, что она держала меня на расстоянии, обмениваясь дежурными "любезностями".

– Я? "Превосходно" танцую? ― Девушка как-то скептически уставилась на меня, ожидая подвоха в приободряющей речи.

– Ну конечно, тут даже я вынужден признать. Ты думаешь, стал бы я задираться и приглашать кого попало на баттл? ― Едва разговорившись, Мишель снова замолкла, что-то усердно анализируя и явно ища подвох в моей шутке. А потом резво вскочила с подушки, напугав меня своим громким разоблачающим открытием.

– Я только сейчас поняла!.. Ты пришёл на мастер-класс, чтобы тебя заметили! Ты – Брэндон Форд! ― Она так пренебрежительно и подчёркнуто язвительно выплюнула моё имя, что лишь по одной интонации можно было определить род моей предыдущей деятельности. Не выдерживая зародившегося накала, я сердито поднялся, чтобы видеть её изумлённое лицо вблизи. ― Ты рисовался перед Макарти, вёл себя, как раздолбай, когда все вокруг выстилались! ― И тут Мишель приготовилась озвучить главную свою догадку, приподнявшись на коленях и тыча в меня пальцем. ― Но когда он заметил меня, когда похвалил нас с Клэр за задание, ты решил урвать себе кусочек славы, чтобы запомниться! И спровоцировал меня на перерыве! Мы танцевали вдвоём, когда Крэг зашёл! А потом он следил за нами двумя, и о чудо, мы получили эти роли!

Странно, но я ведь ничего этого не скрывал, а потому непонятливо усмехнулся на коварный оскал Мишель, которая будто пытливый детектив уличила меня в грязном преступлении. Напротив, я решил довести её мысль до конца.

– Всё это верно, но я ведь совсем не знал о сценарии. Откуда мне было знать, что он позовёт нас двоих, да ещё и принципиально в паре?

Мишель тут же обессиленно опустилась на подушку, замерев и тихо дыша. Правда настигла её поток мыслей, и теперь танцовщица поняла, что в этой судьбоносной случайности по-прежнему не было никакого злого умысла.

– Я стремился попасть к нему в постановку, а по итогу он хотел видеть либо нас двоих, либо никого. Ты умотала в Сан-Франциско на полмесяца "думать", а я ждал, когда мисс Грэхем соизволит почтить нас приездом, ― исковеркав в недовольстве её фамилию, которую она ненавидела, я лёг обратно и схлопотал подушкой по лицу.

– Иногда я жалею, что согласилась, ― девушка печально нахмурила брови, и мне даже показалось, что её подбородок дрогнул в преддверии разрождающихся слёз. От подобного заявления мурашки закрались мне на спину, вызывая неприятный озноб. Она снова озвучивала своё мнение обо мне, и оно ничем не отличалось остальных…

– Это из-за меня? ― Больше всего на свете боясь задавать такие откровенные вопросы Мишель, я всё же взглянул в её поблёскивающие от слёз светлые глаза, и ощутил, как в груди что-то неумолимо сжалось. Я знаю, что ходил по тонкой грани между её несбыточными надеждами и безнадежной горечи от нездорового общения…

– Нет, ― не ожидая такого ответа, я чуть не поднял голову с подушки. Гадкая волна дрожи понемногу утихла, и я уже слегка облегчённо выдохнул, интересуясь её другими личными проблемами. Узнать то, что гложило мою напарницу казалось мне правильным и даже заманчивым.

– Так почему? ― Кажется, Мишель действительно всплакнула, и это здорово заставляло меня внутренне паниковать так, что сердце застучало в горле. Она, наконец, утёрла редкие слёзы, и решилась мне поделиться.

– Мне было трудно оставить сестру одну, мы живём вдвоем. Хоть ей и семнадцать лет, она умна и самостоятельна, но мне тяжело далось это решение. Вот и всё. Я до сих пор иногда жалею, даже при всех прелестях театральной жизни, ― танцовщица облегчённо выдохнула, словно избавившись от груза, тяготившего её всё это время, и убрала со лба соскользнувшие пряди волос. Осторожное признание дало мне понять, что у Мишель и её сестры нет больше родственников, а потому я слегка стыдливо припомнил, как требовал от девушки сиюминутного согласия на работу в театре. Как будто это я её вынудил. ― Думаю, дело в том, что Молли встречается с плохим парнем.

Услышав такое несдержанное трепетное замечание, я тут же добродушно улыбнулся.

– Насколько плохим?

– Он транжирит родительские деньги, танцует в клубах и, похоже, ночует у нас. Хамоватый, самоуверенный мажор, который узнал, что такое алкоголь ещё в средней школе… ― Красочное описание вызвало во мне смешок, ведь всё это было так на кое-кого похоже…

– Ты же знаешь, если твоей сестре будет плохо, она сама откажется от общения с ним. Просто нужно время… Но если им хорошо вместе… ― Я не стал продолжать фразу, казавшуюся мне нравоучением и даже слегка садизмом для взволнованной девушки. Она понимающе кивнула, в то же время поджимая в сожалении губы. На ней лежал слишком тяжелый родительский выбор, и этого мне уж точно было не понять. ― И я могу ошибаться, но вроде бы ничего криминального. Мало ли во сколько подростки пробуют алкоголь…

Мишель наградила меня взглядом, состоящим из злостного осуждения и нехорошего подозрения.

– Сама-то когда пить начала?.. Хотя, неважно, ― танцовщица начала вдруг сладко зевать, прикрывая ладошками рот, и потянулась за одеялом. ― Всё равно пить так и не научилась. ― Она слабо хохотнула.

– Я, знаете ли, не люблю крепкие напитки, особенно в шумных компаниях. Мне нравится попивать вино при свечах, ― танцовщица укрылась до шеи, придерживая краешек одеяла тонкой ручкой, и я увидел, как неконтролируемо начали закрываться её глаза.

– Какое вино, Мишель?

– Красное, в пакетах.

Девушка тихо засопела, потратив все имеющиеся силы на наши ночные бдения, а я, посмеиваясь над непритязательным вкусом, ещё долго наблюдал за ней в холодном свете луны. За светлой ровной кожей, приоткрытыми, красиво очерченными губами и подрагивающими ресницами. Всё это было необычно ― откровения перед сном, да и сама ночевка в её номере. Я понятия не имел, с какими мыслями и на сколько сильной неловкостью мы разойдёмся с утра по важным и не очень делам, но одна очевидная догадка непреодолимо вертелась в моей тяжёлой голове: засыпать с Мишель было хорошо.

2.4

― Шаг, батман, ― Изабель напряжённо подкрадывалась ближе, взмывая руками вверх, проходясь ими по тонкой талии. ― Разворот!

Шаг, батман, разворот. Шаг, батман, разворот. Мы замирали в разрозненных позах, пытаясь отработать одну единственную новую восьмёрку. Техника давно ушла на второй план, не хватало полноты чувств: Крэг устал твердить о подмене понятий. Ему, как никому другому, было ясно, что я и Изабель конфликтовали, характеры были жёсткие и неуёмные, никак не вмещались в рамки из трепетной нежности и бесстрастного равнодушия, когда как в перерывах между прогонами мы готовы были друг друга безжалостно придушить. Переключаться между радикально противоположными эмоциями становилось невыполнимо: реальная ощутимая ненависть оказалась куда более сильнее актёрской игры, но наставнику было непреклонно важно достигнуть той самой печальной идиллии, которую, как мне казалось, мы уже были не в состоянии показать.

Возобновлённые репетиции с этой девкой меня удручали. Поставленный сольник трещал по швам каждый раз, как Изабель раздразнивала меня ловко ввинченными шпильками, а ведь впереди было целое море совместной работы с ней: сцена в покоях принца, где он, под впечатлением встречи с Мишель окрылённо повторяет её танец из раза в раз, а служанка пытается ему вторить, но увядает, скрываясь в кулисах; после кульминации знакомства принца со своей мстительной подданной следовал номер, открывающий финальный блок постановки. Принц изливает служанке душу, а та исцеляет его от душевных ран. Третья наша совместная сцена повествовала о том, как служанка вдохновила правителя спасти целую страну от засухи, демонстрируя новый набор танцевальных молитв угасающим обессиленным подданным. Мы подступались ко всему объему по отдельности друг от друга, но склейка в паре не задалась с самого первого номера, на котором мы и остановились на весь ноябрь. Я молил всех богов, что мог припомнить, о скором избавлении от муторных проработок актёрской игры с Изабель.

Прошёл десяток лет со времен нашего поступления в академию, за моими плечами карьера в составе команды её бывшего любовника, идиотские попытки ему отомстить. И именно об этом Изабель догадывалась, именно в этом и заключалась нелепая, непреодолимая проблема: ей не потребовалось бы большого интеллекта сопоставить мой несвоевременный скандальный уход и череду совершенно случайных неудач. По неизвестной причине вышедшие из строя спецэффекты на сцене, травма одного из участников, его госпитализация, поиски достойной замены и постановка шоу с новым солистом за пару дней до разрекламированной премьеры. Мерзкая Изабель следила за каждой сенсацией о кучке стриптизёров, гастролирующих по Америке, а сейчас, спустя много лет я регулярно выслушивал её пытливые догадки об умышленном причинении вреда одному из танцоров известнейшего коллектива.

Это действительно было моих рук дела, я неудержимо мечтал причинить Джастину изощрённую боль сравнимую с той, что он заставил меня испытывать, опоздав на смотры перед комиссией. Мой лучший друг предпочёл помощи в поступлении мне напиться и перепихнуться с незнакомкой, и столкнувшись с такой предательской безответственностью, я так и не смог простить его за то, кем я стал теперь. Я жаждил поставить Джастина в положение, где ему придётся испытывать страх за неизвестное будущее: позориться на публике, искать замены сломавшему ногу танцору, понимать, что я порчу его планы прямо за несколько минут до выхода в зал. Мы тогда здорово набили друг другу морды…

Как бы это не было опрометчиво, выплеснуть годами удерживаемую обиду в драке ― тоже было спланировано мной в качестве холодного блюда, и оно было самым вкусным из всего многообразного меню предательств. Зато теперь, после выставленных на показ эмоций мои враги, хоть и не имея доказательств, неоспоримо знали, кто вершил предвзятое правосудие над Джастином и даже преступление над танцором. Изабель, может, и сомневалась, играла на чувствах сначала, но так часто твердила мне о том, что она знает всё, что убедила бы в этом любого проходимца. А меня уже просто вынуждала ненавидеть.

Самого себя. Ведь я и не такое бесчувственное животное, как оказалось, и с виду сладкая месть на самом деле далась мне горьким, досадным разочарованием. Я уже давно пришёл к выводу, что эта самая месть не приносит того желаемого удовлетворения, а только временно притупляет обиду, вводит в заблуждение, перед тем, как обрушиться на совесть неумолимо тягостными сожалениями.

– Что же мне с вами делать… ― Макарти совершенно растерянно осел в концертное кресло, не находя ответа в стопке измятого сценария, и вдумчиво обхватил голову жилистой ладонью. Такое беспросветное замешательство я видел на его лице впервые. ― Вы ведь знаете, я не хотел поднимать этот вопрос, но я вынужден обсудить конфликт, который между вами возник и очень мешает работе…

Придя в ужас от предложения наставника, успев припомнить все его проницательные способности и склонность к психологическому анализу, я оледенел, чувствуя, как взгляд потерянно заметался по пустым рядам. Я ни за что не был готов позволить рыться в моих чувствах и проступках, чтобы в конце концов ещё и оказаться осуждённым и лишённым работы. Девушка, что находилась рядом, видимо этого и добивалась, потому что не смогла скрыть на довольном лице одобрительную ухмылку. Единственное, что я понимал ― Изабель не хотела видеть меня в этой постановке. Неужели злая память десятилетней давности перевесит над профессионализмом артистки многочисленных спектаклей? Этому её учили в академии?

– Крэг, я с удовольствием готова обсудить все недомолвки. Пора положить этому конец, ― брюнетка исполнилась чувством близкой победы: глаза хитро сузились, осмотрев меня с презрением, а копна рассыпающихся волос взмыла за спину, когда она опустилась на корточки и перемахнула через подмостки, спускаясь в концертный зал. Она признала вслух, что между нами есть некая недосказанность.

– Брэндон, идём, ― Макарти подозвал меня расположиться в одном из кресел, и я вышел из оцепенения, сглатывая горький ком в горле. Ну и чем мне может грозить простой абстрактный разговор с обвинениями без доказательств?

Я неторопливо обошёл сцену по краю, собираясь с духом, и спустился по боковой лестнице. Минутой больше, минутой меньше, пока мы безрезультатно трепыхались бы в плохо отыгранном номере.

– Ну что, сами расскажете, в чём дело, или мне придётся допытываться? ― Макарти деловито скрестил руки, поглядывая на нас двоих поочередно в ожидании объяснений, как на нашкодивших детей.

– Крэг, мы не можем разобраться сами, наедине? ― Предприняв последнюю попытку на спасение, я даже не пытался смотреть на сияющую язвительной улыбкой танцовщицу. Наставник удручённо вздохнул.

– Вы не смогли разобраться сами за три месяца. Три месяца! Пройдено половину пути, а вы запороли самый первый номер в постановке – лицо моего детища. Когда вы оба по контракту принадлежите мне! Ваши мозги должны быть заняты только ролями! Вы – два амбициозных засранца, делите что-то всё время, забыв, за что я плачу вам деньги…

– Но… ― Завороженный импульсивной речью Макарти, я слушал его претензии чуть не раскрыв рот, пока их не прервала Изабель. Я с трудом перевёл взгляд с раздосадованного наставника на девушку, резко сменившуюся в лице: теперь она выглядела не так самоуверенно, бравада слетела, обнажая в её взгляде растерянность и глубокое непонимание. Что-то пошло не по плану… ― Крэг, я ничего не делю с Фордом. На самом деле мы давно знакомы, и, поверь, мне с ним уж точно нечего делить, ― Она с укором выстрелила в меня злобным взглядом и замельтешила взглядом полу, заметно быстрее стала дышать от волнения и не находящихся убедительных оправданий. Женский голосок звучал хоть и коварно ласково, но бесхитростно сбивчиво и торопливо. Ей хотелось оставаться не замешенной в провокациях, а попросту выставить меня идиотом перед наставником, но он всё прекрасно видел со стороны, хоть и не ожидал услышать о нашем давнем знакомстве. Каким оружием воспользуется брюнетка, оставалось для меня неприятным секретом. ―… Пойми меня, как участницу твоей прекрасной постановки. Я хочу добиться совершенства! Но от Форда я чувствую только холод, пустоту. У нас совершенно нет связи, как бы я не старалась открыться ему, даже не как персонаж, а по-человечески…

Вслушиваясь в фальшивую лесть и наглое враньё, я с трудом стал сдерживать сбившееся дыхание. Злоба поступила, не давая размеренно мыслить: сердце заколотилось, ладони неконтролируемо сжались в кулаки, но я откинулся на спинку кресла, чтобы не видеть её жалостливые глаза, заглядывающие в самую душу наставника. Чертовски гадко осознавать женскую влиятельность над невинным мужским разумом, особенно, когда Изабель твердила о несуществующих попытках со мной общаться по-человечески. Разве нормальные люди при приветствии угрожают полицией? С трудом унимая агрессию, я всё-таки встрял, пытаясь защититься от нападок.

– О чём ты говоришь, Изабель? Почему тогда с Мишель мы прекрасно друг с другом взаимодействуем? Может быть, дело в тебе? ― Девушка на мгновение замерла, оборванная на полуслове, и закусила губу. Крэг терпеливо смотрел в пол, видимо, ожидая, когда мы вдоволь выскажемся, но его задумчивая безучастность заставляла меня нервничать. Он молча слушал, и вдруг поднял взгляд на девушку, словно вычленил из обвинений какую-то ускользающую от нас двоих истину; уже с пониманием и лёгкой улыбкой покачал головой, чёртов психолог.

Изабель выглядела испуганной и уязвимой из-за внезапного осуждения наставника, ведь она рассчитывала остаться в тени, когда как я демонстрировал беспричинную агрессию, но по её вине мы оба оказались под угрозой. С детской невинностью танцовщица давила на то, что я не справляюсь со своей работой, но мои аргументы исказили её ласковую улыбку до брезгливого оскала.

В этот момент, где я чуть не показался слабым перед Крэгом, я думал о Мишель. О том, как рядом с ней я раскрываюсь на сцене: превращаюсь в того самого персонажа, что готов отрезвить бессильную девушку от несчастий жертвенной любовью и широкими жестами. Глупая и слепая безответная любовь ― то, что было нужно Макарти, чтобы цеплять зрителя. Я думал о том, как Мишель меня предупредила о сплетнях, и во многом благодаря этому я и был готов защищаться сегодня и удерживать злобу в узде. Это стало для меня настолько добрым, доверительным жестом, что я тут же осознал всю нелепость моего чистого желания сегодня же поделиться с ней удачными итогами дня, тем более, что последнее время наше общение здорово наладилось после той незапланированной ночевки в одном номере.

Я готов был праздновать победу над Изабель, когда как на её лице отражался весь мыслительный процесс: она глубоко обдумывала дальнейшую стратегию, и, когда Крэг по-доброму улыбнулся воцарившей тишине, танцовщица почему-то тоже довольно ухмыльнулась.

– Так значит, все ссоры из-за того, что ты пытаешься добиться от Брэндона эмоций. В то время, как он выплёскивает все эти эмоции с Мишель? ― Услышав такой однобокий подытог, я торопливо перебросился взглядом на наставника. Это звучало отвратительно плохо, как минимум, для меня…

Изабель вскочила с кресла, подключая всю свою актёрскую игру, и приложила ладони к груди, словно в немой мольбе. Такая выходка отозвалась в моем организме молниеносно разнёсшимся по крови волнением, и я с силой вцепился в подлокотники. Я знал, что она нагло спасала свою шкуру всеми возможными методами, и сейчас она тонула, уцепившись за хлипкую соломинку…

– Ты прав, Крэг! Я хочу признаться кое-в-чем… ― Макарти понимающе покачал головой, глядя на всполошившуюся девушку, поджал губу в ожидании, пока один я слабо понимал, что происходит. Что если я не дооценил её… ― Дело в том, что я…

Изабель на долю секунды обнажила передо мной едва уловимую неприязнь, тут же закрывая лицо ладонями, чтобы не показывать этого Крэгу: она шумно вздохнула, умело отыгрывая концерт в адрес наставника, то ли по-настоящему, с трудом, то ли ради убедительности выждала продолжительную гнетущую паузу и решилась договорить.

– Брэндон, я тебя люблю и ревную к Мишель! ― Девушка выпалила свои долгожданные признания и из её глаз брызнули блестящие солёные слёзы. С каждой секундой всё больше испытывая замешательство, я набрал в лёгкие воздуха и нервно выдохнул: за эти годы из жалкой змеюки Изабель действительно превратилась в королеву блефа.

– А теперь я оставлю вас наедине, ― сейчас я осознал, до чего догадался Крэг, тем самым подкинув танцовщице новую идею, как выкарабкаться из неприятной ситуации. Мужчина уцепил сумку и куртку, направляясь к выходу, судя по всему, планируя отъехать на значительный промежуток времени. К его манере в работе я уже привык, но его уход сейчас казался мне несвоевременным и даже предательским.

Мужской силуэт стремительно скрылся в дверях, и я остался наедине с Изабель, рассчитывая, наконец, поговорить "по душам". Её стеклянные недобро-тёмные глаза совсем казались пустыми: я точно знаю, что такой исход стал для неё самой неожиданным откровением, ведь никаких чувств на самом деле нет и в помине.

– При мне одном можешь не притворяться. Я понимаю, что ты врёшь, чтобы обезопасить себя от увольнения, ― рассчитывая на такую же смелую честность в ответ, я поднялся с кресла и подошёл к ней ближе, чтобы рассмотреть каждый миллиметр на ненавистном дрогнувшем лице. Ей точно стоило усилий соврать о любви ко мне, так что, скоро эта лживая сказка потерпит конец без должного развития. Изабель шумно сглотнула, и с дрожью подняла на меня тяжелый взгляд.

– Я сказала правду.

А я и не думал, что у неё хватит сил идти до конца. Совсем не ожидая продолжения дрянной актёрской игры, я нервно хохотнул и поспешил отодвинуться.

– Ну хорошо. Раз ты не лжешь, тогда из большой любви ко мне, пожалуйста, не зарекайся больше о Джастине… Мы квиты? ― Подыграть ей во вранье настолько оказалось противоестественно, что я мерзко скривился в ухмылке, рассчитывая на то, что эта история не выйдет за пределы нашего диалога.

– Договорились.

Этот уговор стоил мне сна. С тех пор Изабель приходилось притворяться влюблённой не только на сцене, но и в жизни, а с какой целью она так усердно переступала через свою гордость, я всё не мог догадаться, теперь всегда оставаясь начеку. О том, что она может меня любить на самом деле, не возникало и мысли.

***

Близилось Рождество: с театральным образом жизни я настолько стал сентиментален, что невольно начал присматривать подарок для своей обворожительной коллеги. Для той, что несмотря на моё скотское в недавнем прошлом поведение продолжала оставаться вежливо доброй и даже чересчур открытой для новых возможных гадостей, потому что иначе я не умел. Когда я вернул расположение Мишель, то уяснил, что без её поддержки и улыбок в ответ на тупые шутки мне нельзя обходиться, а поэтому стал ненароком задумываться, о чём лишний раз умолчать в её присутствии, а о чём поделиться без страха быть высмеянным. Я никогда больше не хвалился любовными похождениями, не насмехался над ней с сексуальным подтекстом, боясь вспугнуть и обидеть, избегал любых попыток назвать наш творческий симбиоз отношениями в любом существующем контексте, искоренил все слухи "о нас" после выходки на корпоративе, грозясь разбить лицо каждому, кто заикнётся об этом ещё хоть раз.

Я принял в Мишель её высокоморальные принципы, беспрекословную цель блюсти себя до встречи с единственным, не желая больше испытывать женское терпение на себе, но лихорадочно жалел о том, что она не может себе позволить расслабиться. Навязчивая идея преследовала любое взаимодействие с танцовщицей: дотронуться, ненароком пройти рядом, прислушаться к её уставшему после отработки дыханию и забыться в воспоминаниях о том, как мы задыхались друг другу в шеи. Это непреодолимое наваждение штурмовало ночами мозг, и, вместо того, чтобы беречь по крупицам редкий ценный сон, я старательно возвращался мыслями в день нашей первой репетиции в концертном зале: разговор, дерзкие чувственные прикосновения и моё обещание молчать. Неужели тогда ей так хотелось вступить в отношения с легкомысленным бабником ― разве об этом неустанно мечтают девушки ― что Мишель подарила мне этот взгляд с нескрываемым тяжким разочарованием, увенчавший моё предложение не распространяться о случившемся?

Девушкам так важно называться чьими-то, обладать и принадлежать какому-то одному "счастливчику", растирая в обыденную пыль на домашних, забитых совместно нажитым хламом шкафах все удовольствия и легкость от жизни. В глубине души я понимал, что предупредить о своих свободолюбивых взглядах уже после состоявшегося секса ― маленькая гнусная подлость, но нельзя этим не воспользоваться, когда как и меня редко спрашивали, хочу ли я спать всегда только лишь с одной, сводив её под венец. А потому я считал себя предельно честным. Спросила бы меня Мишель, какие виды я имею на неё прежде ― и не было бы недосказанностей, но она наверняка додумала продолжение так, как научилась в детских счастливых сказках о принцессах и рыцарях, чтобы сейчас я испытывал жгучий стыд, пытаясь понять, кем мы друг другу приходимся. Называть танцовщицу "коллегой" и "подругой" было нелепо смешно, но приходилось прибегать к таким категориям, ведь общение с лапулей мне оказалось невыразимо важно…

Пушистый клейкий снег залёг на тонкие ветки деревьев на Тайм-сквер, а из-под ног доносился гулкий хруст, сопровождающий меня от дома до самой работы. В отличие от репетиций с Изабель, с Мишель мы успели проработать открытие второго блока. Он начинался с массового номера у водопада, где происходила полная чертовщина: ветер, быстро сменяющееся холодным резким светом затемнение, предвещающее беду. Как всегда выбивающаяся из картины взбунтовавшаяся танцовщица шла против системы повторяющихся движений. Тут появлялся уже влюбленный после их первой встречи принц, вторя всё более смелым женским па. Правитель и его подданная вдруг начинают танцевать против целой страны, против всех и заодно: злодейка завладела его сердцем, разумом, управляя, словно марионеткой.

И вот они парят над всеобщей неразборчивой хореографией, задавая новый, непривычный тон и велят ему следовать. Крэг продумал здесь и откровенные поддержки, оголяющие на публику скоропалительно разрождающееся доверие к единственной подданной, которое вскоре будет обмануто, и объёмные парные комбинации, и оставил место на проскальзывающее коварство героини Мишель: предвкушение от вскоре настигнутой цели поквитаться за отнятый смысл жить.

Пока эта часть постановки повествовала о воссоединении принца и двуличной обманщицы, я наслаждался. Мне не непередаваемо нравился этот блок. Нравилось подчиняться Мишель и танцевать под её дудку, хоть и понарошку, ради сценария, но с полной отдачей, ведь здесь мы действовали, наконец, сообща. Ход репетиций совпадал с моими личными потребностями поддерживать с ней доброе открытое общение, которому теперь лапуля не противилась, и из-за этого моё настроение в любую минуту дня совпадало с реальными устремлениями. Кажется, я стремился быть ближе к Мишель…

Ближе к девушке с каким-то особенным взглядом серых, платиновых глаз, самозабвенно вытанцовывающую свою партию при любом удобном и неудобном случае в коридорах и пролётах. Ближе к той, что с заносчивым важным видом поглядывала в мою сторону, но с удовольствием задерживалась до позднего часа, чтобы отработать никак не поддающиеся части вместе. К той, что как-то призналась мне в пристрастии выпить дешёвого вина из коробки при свечах, чтобы воссоздать антураж из её любимых романтических комедий… К той, что невыразимо сильно переживала за младшую сестру, которой позволила чуточку больше свободы, и стиснув зубы плакала, не подавая виду.

Какие же мы были разные: Мишель держала всё под контролем и нехотя делилась ответственностью с кем-то помимо себя; я же искал независимости и рассчитывал на понимание к своим эгоистичным выходкам. Я неудержимо взрывался эмоциями ― Мишель упорно прятала их от посторонних глаз. Искала в людях доброе, хорошее, переступала через себя и стремилась поддержать морально, пока я упивался местью к своим обидчикам годами. Моя самовлюблённость позволяла мне ни во что не ставить моральные принципы и легко через них переступать, а заносчивость танцовщицы диктовала ей благородные, горделивые выборы, возносящую её над всеми обычными и порочными людьми, с которыми я был знаком.

Наше знакомство и общение было чем-то из ряда вон выходящим, с каждым днём я убеждался в этом всё больше. И к тому же удивлялся своим новым потребностям написать ей бесполезное сообщение или беспричинно позвонить: неужели это и имеют в виду, называя девушку особенной ― когда она несносно противоречит всем твоим сложившимся устоям, и ты продолжаешь её желать?