Текст книги "Журнал «Если», 2006 № 09"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Сергей Алексеев,Святослав Логинов,Дмитрий Колодан,Питер Сойер Бигл,Вячеслав Рыбаков,Карина Шаинян,Дмитрий Байкалов,Глеб Елисеев,Василий Мидянин,Константин Арбенин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Но… ты же веснар! И все об этом знают!

Его рука нервно сжимала повод. Мгновения бежали. Аррф опаздывал на станцию.

– Ты веснар, – повторил он беспомощно.

– Это Цветущая, – я улыбнулся. – Земля веснаров.

Далеко над холмами показались паруса вечернего поезда, идущего в Дальние Углы.

Дмитрий Колодан, Карина Шаинян
Затмение

Июль слоновьей тушей навалился на город, дыша в лицо зноем. На боках переполненных трамваев, завязших у светофора, вскипало солнце. Перекресток взрывался гудками и руганью, металлический скрежет больно отзывался в ушах; над улицей плыл запах горелой резины. Теодор шел прогулочным шагом, и поток прохожих болтал его, как морская зыбь буек. Лысина побагровела, горячие подтяжки врезались в плечи, раскаленный костюм, казалось, весил целую тонну. От едких капель пота щипало глаза и запотевали очки, но Теодор упрямо продолжал ежедневную прогулку к порту.

У входа в Морской Банк, из которого в одуряющую жару улицы волнами вырывалась прохлада, Теодор прислонился к блестящим перилам и отер лоб. Ожидая, когда дыхание уймется, он рассеянно поглядывал на людей, проходящих в стеклянные двери. Помахал рукой швейцару – тот вежливо поклонился в ответ, но в его кивке Теодору почудилось неодобрение. Без всяких приемов чтения мыслей он знал, о чем думает этот усач в галунах: вот человек, который мог бы сделаться даже помощником директора, если бы постарался, да вот несчастье со сбежавшей невестой подкосило. Ни должности, ни семьи, лишь казенная квартира да сварливая домработница. Швейцары всё знают, с досадой подумал Теодор. Тридцать лет безупречной службы и слабое здоровье – достаточный повод выйти на пенсию. Зачем примешивать Алису? Он потер вспотевшую грудь, прислушиваясь к суматошным ударам сердца, и покосился на швейцара.

Что-то однообразно и беспокойно зудело в ухе – в грохот улицы вплеталось тихое бормотание. Теодор заворочал головой и расплылся в изумленной улыбке. Под каменной стеной банка, у лужицы, натекшей из кондиционера, сидела белая собака в колпаке с обтрепанным помпоном. Теодор не мог взять в толк, как не заметил ее раньше. На собачьей шее болтался замусоленный гофрированный воротник, бок перепачкан мазутом и тиной. Капли конденсата оставили темные дорожки в густой шерсти, пожелтевшей от пыли. Рядом стояла коробка, оклеенная обрывками афиш.

– Дайте монетку, дайте монетку! – бубнила собака, уставившись в асфальт и мерно раскачиваясь.

Теодор сделал пару шагов в сторону и застыл посреди людского потока, склонив голову и рассматривая собаку с видом знатока. Его тут же сильно толкнули в плечо.

– Извините! – воскликнул Теодор, прижимая пухлую ладонь к груди и пытаясь увернуться от нового столкновения.

– А, ч-черт… Ничего-ничего, – пробормотал прохожий на бегу. Проходя мимо собаки, не глядя швырнул монету. Собака не отреагировала – лишь колыхнулся помпон на колпаке. Теодор поддернул брюки и грузно нагнулся, уперев руки в колени. Он разглядывал пса, пытаясь сообразить: кукла перед ним или настоящее, идеально выдрессированное животное. «Дайте монетку, дайте монетку», – бормотала собака: глаза прикрыты белесыми ресницами, голова качается, как у китайского болванчика. Теодор выпрямился, растирая поясницу, и огляделся в поисках хозяина.

На всей улице нашелся один-единственный человек, спокойно стоящий на месте, – швейцар, ни капли не похожий на владельца циркового пса. Теодор прошелся по тротуару, высматривая афиши, и вернулся ко входу в банк. Стараясь выглядеть праздно, поднялся по широкой лестнице и остановился у дверей.

– Ох, и духота сегодня, – сказал он, – весь взмок.

Швейцар солидно кивнул:

– Говорят, это какие-то пятна на Солнце. Затмение скоро, вот и жарит.

– Хоть из кожи выскакивай, – заметил Теодор. – Нам еще хорошо, а как собакам, например?

– А, заинтересовались собачкой? – усмехнулся швейцар. – Давно сидит, гнал – не уходит… Хотел полицию вызвать, да все-таки Божья тварь, пусть себе…

– А хозяин где? – с напускной безразличностью спросил Теодор.

– Не видел. Сама пришла, с коробкой в зубах. Так и торчит здесь – не кормлена, не поена. Таких хозяев в кутузку! – сплюнул швейцар. – Хотя, может, там и сидит, за бродяжничество…

Теодор покачал головой. Он не сомневался, что имеет дело с ловким и скрытным чревовещателем. Представив, как фокусник хихикает в кулак, глядя на суету вокруг собаки, Теодор покраснел и улыбнулся. В душе мешались стыд, восторг и восхитительное чувство причастности – в конце концов, он хотя бы знал принципы, на которых строился трюк.

Изнывая от любопытства, Теодор вернулся к собаке в надежде разобрать, что написано на обрывках афиш на коробке. Осторожно протянул руку.

– Хорошая собачка, хорошая собачка, – приговаривал он. Аккуратно потрепал горячие уши – собака продолжала бубнить, будто не замечала его. Теодор потянулся к коробке. Собака замолкла, черные губы приподнялись, обнажив клыки – чистые и белые, как на рекламе зубной пасты. В зверином горле зарокотало, и Теодор отступил.

В полном расстройстве он вытащил из кармана часы и решительно уставился на циферблат. Бесплодная возня с собакой отняла слишком много времени. В порт уже не успеть: Агата не простит опоздания на обед.

* * *

Вентилятор сухо клацал в пыльной духоте гостиной. Пластиковые лопасти потрескались, грязь глубоко въелась в решетку. Теодор поймал себя на том, что считает обороты: шестьдесят, и прошла еще одна минута. В лучах солнца стайки пылинок сплетались в причудливые спирали. Легкий бриз топтался на пороге, как неумелый коммивояжер, не решаясь предложить свой скромный товар – запахи бензина, лета и морской соли. Щелк, шелк…

Теодор с тоской обозревал бледные обои в цветочек. На кипящих жизнью улицах творятся чудеса, а он по-прежнему сидит и ждет, сам не зная чего. Просто трусит, как много лет назад, когда ему не хватило смелости догнать Алису.

Воспоминание отозвалось щемящей болью. За десять лет Теодор так и не смог смириться с потерей. Не помогла даже добросовестная работа в Морском Банке – наивная попытка задавить тоску бумажным однообразием. Аргентина, Австралия, Китай – он убеждал себя, что это лишь слова. Но, читая на бланке «Гонконг», он видел Алису на крошечных, переполненных людьми площадях, бесстрашно входящую в клетку с хищниками. Лима, Пуэрто-Рико… Нет ничего глупее, чем сбежать с бродячим цирком и стать ассистенткой дрессировщика; но в глубине души Теодор восхищался Алисой. Что осталось ему? Квартира в центре города да индивидуальная пенсия за отличную работу; на мемуары хватит и тетрадного листка. Но, похоже, судьба дала еще один шанс. Теодор ждал его всю жизнь – сделать шаг и, может, он снова встретит Алису?

Теодор ковырялся в овощном супе. Агата, его домработница, всегда готовила одно и то же: суп, овсянка, слабый чай. Теодор уже смотреть не мог на рыхлую цветную капусту и бледные звезды моркови. Он гонял по тарелке разварившуюся луковицу, похожую на дряхлую медузу. По бульону расползались белесые кружочки остывающего жира.

Перед Теодором, подпертая солонкой, стояла «Всемирная история чудес» Гиббсона и Кара – настольная книга любого иллюзиониста. Теодор раз пять прочел ее от корки до корки, избранные главы мог пересказать дословно, но постоянно возвращался к засаленным страницам.

Книга была раскрыта на главе «Чревовещатели». Египетские жрецы, говорящие камни и статуи, веселый король Эдуард Седьмой и нерадивые придворные – Теодор медленно погружался в историю древнего и невероятного искусства. На арену чревовещание вышло в конце восемнадцатого века, вместе с Чарлзом Эльворти и его знаменитой куклой Мистером Боксом. Животных использовали редко: научить зверей сложной артикуляции почти невозможно. С той собакой работал настоящий профессионал. Теодор не мог придраться: пасть она открывала вовремя, слова явно звучали из собачьей глотки, а то, что не было видно самого чревовещателя, говорило о высочайшем мастерстве. Такие не работают в одиночку – Теодор не сомневался: в город приехал цирк.

Из кухни выплыла Агата с дымящейся тарелкой овсянки.

– Вы ведь знаете, что читать за столом вредно, – на остром лице застыло осуждение.

Теодор попытался ответить, не раскрывая рта, – вдруг у него тоже есть задатки чревовещателя? Способности, может, и были, но отсутствие тренировок сделало свое дело. За хрипами, гудением и кряхтением он и сам не понял, что сказал, смутился и замолчал.

– Простите? – переспросила Агата. Поставила перед Теодором кашу и поморщилась, забирая суп. – Пожалуйста, не надо говорить с набитым ртом, не дай бог, подавитесь.

– Нет-нет, – поспешил успокоить ее Теодор. – Я… это дыхательная гимнастика, знаете, очень полезно для сердца.

Агата покосилась на раскрытую книгу: полполосы занимала фотография знаменитого Элиаса Шангале.

– Когда я была маленькой, ходила на его выступление. Дыхательная гимнастика, ну-ну…

– Давайте я покажу вам фокус? – поспешил сменить тему Теодор. – Это быстро… Я много тренировался, и мне хотелось бы услышать ваше мнение.

Агата вздохнула и с показным смирением присела за стол. Теодор торопливо, пока она не передумала, открыл книгу. Загнутый уголок страницы отмечал номер, над которым он сейчас работал. Теодор проделывал фокус десятки раз и отлично помнил порядок действий, но решил подстраховаться. Как любой артист, он нуждался в зрителе и в тоже время боялся его – боялся, что собьется и опростоволосится. Под суровым взглядом Агаты это было легче легкого.

– Номер называется «Исчезающие предметы». Суть его в том, что предметы… э… исчезают. Для примера возьмем вот эту ложку, – Теодор протянул ее домработнице. – Можете осмотреть и убедиться: это самая обыкновенная ложка, из тех, что вы используете на кухне.

– Знаю, – сказала Агата. – Эту ложку я мою три раза в день уже восемь лет.

– Ну да, – смутился Теодор. – Понимаете, так положено говорить, всегда находятся люди, которые сомневаются. Сейчас эта давно известная вам ложка таинственным образом испарится. Смотрите внимательно…

Теодор сжал ложку двумя пальцами и принялся выводить вокруг нее пассы. Главное – отвлечь зрителя, ослабить внимание. Теодор не сводил глаз с лица женщины, высматривая малейшие признаки рассеянности. Сквозь вежливый интерес явно читалось: «Ну и долго это будет продолжаться?». Ничего, если он собирается достичь успеха, надо уметь работать с любой публикой.

– Ой! Что…

Как только взгляд Агаты метнулся в сторону, Теодор разжал пальцы. Сталь скользнула по ладони. Ложка зацепилась за манжету, на миг замерла и, вместо того чтобы провалиться в рукав, грохнулась в тарелку. Теодор попытался поймать ложку-предательницу и вместо этого с размаху хлопнул по краю тарелки – та подскочила и сорвалась со стола. Овсянка шмякнулась на ковер. Теодор замер с раскрытым ртом, не находя слов от стыда и досады.

– Это все? – уточнила Агата. Дожидаться ответа она не стала. – Как я погляжу, исчезла ваша каша. Суп вы не доели… Прикажете снова готовить?

Теодор сглотнул и виновато улыбнулся.

– Простите… Не надо готовить, я не голоден, спасибо. Я сам все уберу, и…

Агата покачала головой. Лицо ее смягчилось.

– Ничего страшного, я сварю кашу еще раз. Пропускать обед нельзя – для вашего желудка это вредно. И, мой вам совет: бросайте вы эти фокусы, всю эту мумбу-юмбу. В вашем возрасте как-то не солидно. Придумайте более спокойное хобби. Вы никогда не думали коллекционировать марки?

Щелк, щелк… Еще одна минута вентиляторного времени. Теодор побарабанил пальцами по столу.

– Знаете, в город приехал цирк, – заговорил он. – Настоящий бродячий цирк-шапито. С тиграми и слонами, цветными шатрами и акробатами…

– Ничего подобного, – Агата мотнула головой, словно пыталась отбросить саму мысль о цирке. – С чего вы взяли? Я читаю все утренние газеты, и разговоры там только о грядущем затмении да о том, как оно повлияет на здоровье. Про слонов ни строчки. Афиш по городу я не видела, а без рекламы они как без рук. Вам надо прекращать утренние прогулки – жара и солнце плохо на вас влияют. Похоже, вы просто перегрелись. Может, вызвать врача?

К счастью для Агаты, тарелка с кашей лежала на полу, иначе бы Теодор не сдержался и запустил ее прямо в тощую физиономию. Как иллюзионист, аристократ арены, он с предубеждением относился к клоунаде, но сейчас можно было пойти на смешение жанров.

– Спасибо, я прекрасно себя чувствую, – сухо ответил он.

Агата покачала головой.

– Все-таки вам лучше полежать, прийти в себя. Все проклятое затмение – в газетах так и пишут, что для метеочувствительных людей эти дни опасны. Протуберанцы и солнечный ветер; говорят, там какая-то буря и нужно быть очень осторожным. Я добавлю вам в чай успокоительных капель.

* * *

На следующий день Теодор вышел из дома пораньше, сбежав от Агаты сразу после завтрака. Надо было найти цирк хотя бы ради того, чтобы угомонить домработницу: ее заботливость приняла угрожающие размеры. Собаке необязательно сидеть под афишами – место, где их расклеили, могло оказаться неудобным или их сорвали хулиганы, а газеты… Всем известно, как дороги нынче объявления в газетах!

Теодор выкатился из трамвая у Морского Банка и разочарованно вздохнул: собаки не было. Сгорая от нетерпения, он прошелся по улице, снова оглядывая стены и афишные тумбы, вернулся по другой стороне и поднялся ко входу.

– Вчера не дошли до порта? – первым заговорил швейцар.

– Не успел, – ответил Теодор. – А что, собака сегодня не появлялась?

– Какая собака?

Теодор сердито взглянул на швейцара, но усатое лицо выражало искреннее недоумение. Не помнит ни загадочного пса, ни вчерашних эволюций Теодора, за которыми следил с такой насмешкой! Неужели чревовещатель – еще и гипнотизер? Но оба искусства требуют долгих тренировок, вряд ли можно достичь мастерства в обоих разом. Наверное, швейцар вчера перегрелся, да и жуткая пробка действовала на нервы… Куда теперь? В парк?

– А вы бы сходили, прогулялись по набережной, – продолжал швейцар. – В такую погоду морской ветерок – милое дело. Я бы сам с удовольствием…

Теодор уже не слушал его. Как он не догадался! В порту найдется если не цирк, то хотя бы люди, видевшие его прибытие. Не попрощавшись, Теодор бросился к остановке, и вскоре маршрутка везла его в порт.

* * *

По набережной прогуливались люди принаряженно-официального вида, и Теодор вспомнил, что сегодня отмечают юбилей Морского вокзала. Огибая закованных в пиджаки менеджеров, он зашагал вдоль причалов, сосредоточенно оглядывая мощные обводы пассажирских лайнеров.

Один корабль пришвартовался совсем недавно – по трапу спускалась стайка пассажирок. Теодор скользнул по ним взглядом, даже не надеясь, что меж кисеи и зонтиков мелькнет лицо Алисы. Она должна вернуться на том корабле, что и сбежала; Теодор ждал, когда на рейде бросит якорь «Великолепный», на котором проклятый Просперо увез все его мечты и надежды. Давным-давно он прочел в газетах, что пароход пропал без вести во время шторма, однако окутанная блестящей дымкой полоска горизонта и бередящие душу гудки были убедительнее газетных строчек.

На краю причала курил пожилой моряк. Его красная физиономия располагала к доверию, и Теодор подвинулся ближе.

– Извините, не могли бы вы сказать… – Моряк вынул изо рта сигарету и выжидающе посмотрел на Теодора. Тот помялся и, собравшись с духом, выпалил: – Вы не знаете, в порт не прибывал цирк?

– Цирк? – задумался моряк. – Нет, не видал. Да вы не там ищете. Вам вон куда надо, – он кивнул туда, где городская набережная упиралась в причалы для грузовых судов и склады.

Но среди барж, ржавых каботажных посудин и остро пахнущих рыбой сейнеров не нашлось ни «Великолепного», ни другого корабля, на котором мог бы прийти цирк. Отчаявшись, Теодор попытался проникнуть в доки, где звенел металл и орали озверевшие от жары механики, но его выгнали, не пожелав и слушать.

Теодор доковылял до набережной и присел на чугунную скамью. Тоскливо взглянул на гавань, куда входила баржа, груженная блестящими цистернами, и хлопнул себя по лбу: можно попытаться найти груз, принадлежащий цирку! На контейнерах наверняка есть маркировка – Теодору отчетливо представилось схематичное изображение слона. Не отдышавшись толком, он заспешил к складам.

Застоявшийся воздух в узких проходах между контейнерами походил на воду в нечищеном аквариуме. Под ногами хлюпали тухлые лужи, покрытые радужной пленкой, грязные обрывки пеньки и шпагата цеплялись за ботинки. Меж пышущих жаром стен стояла вязкая тишина, изредка нарушаемая приглушенным говором порта. Похоже, поиск циркового багажа оказался пустой затеей: Теодор и не думал, что портовые склады так огромны. Он остановился, не представляя, как выбираться из этого лабиринта.

Над головой нависал гигантский дощатый ящик; дерево посерело и обросло понизу зеленоватыми ракушками, но еще пахло опилками. Теодор с удовольствием вдохнул смолистый аромат и услышал тихие, мягкие шаги. Доски показались вдруг совсем тонкими. В ноздри ударил острый звериный запах, и низкий гул отозвался дрожью в диафрагме. Гудение перешло в грохочущий рокот, эхом прокатившийся по лабиринту. Со всех сторон разом донеслось громовое фырканье, и наступила тишина – лишь тонко звенела полоска жести.

Теодор задохнулся. Рядом – клетка с тигром! Он снял очки и приник к узкой щели между досками, но увидел темноту. В досаде Теодор хлопнул ладонью по дереву, и в ответ снова зарокотало – но тихо-тихо, издалека. Теодор опрометью бросился на звук, под ногами зачавкала грязь, заглушая рычание. Он застыл и прислушался.

Снова отчетливый рык – теперь справа. Теодор ринулся в боковой проход и тут же услышал, что рычат уже впереди. Слабый ветерок завонял кошачьей мочой. Издали неслось громыхание кранов, крики портовых рабочих, но для Теодора существовал только лабиринт контейнеров, по которому катился, дразня и убегая, тигриный рев. Сердце трепетало в горле. Дневной свет померк и стал синевато-холодным, будто в небе вместо солнца подвесили тусклый прожектор. Потеряв голову, Теодор кидался во все стороны, на секунду уверяясь, что звери совсем близко, но рычание затихало; вдруг вновь появлялся сильный дух зоопарка и развеивался, сменяясь запахом машинного масла или щекочущим ароматом специй. Рычание доносилось все реже и вскоре стало совсем тихим, заглушенное чьими-то криками. Очки запотели, и Теодор метался вслепую, оскальзываясь и задыхаясь в погоне за призрачным звуком.

Голоса становились все ближе, и Теодор счастливо всхлипнул: между контейнерами сверкнуло яркое и блестящее. Хватая ртом воздух, он вывалился на площадку перед причалами. Ноги не держали. Он прислонился к горячей стенке контейнера. Руки тряслись от нетерпения, пока Теодор протирал очки. Заранее улыбаясь, он водрузил их на нос и не смог удержать разочарованного крика. Среди луж и куч мусора стоял алый лимузин. Теодор знал эту машину: она принадлежала начальнику порта. Из салона в открытое окно вилась струйка сигарного дыма.

Рядом разгружали баржу. Портовый кран полз по ржавым рельсам. На талях раскачивался оранжевый контейнер; он кренился, готовый выскользнуть из толстых цепей. Порывы ветра раскачивали его, как огромный маятник. Снизу смотрели несколько угрюмых грузчиков. Они передавали по кругу сигарету и то и дело начинали кричать, размахивая руками. Теодор сомневался, что крановщик слышит их указания, скорее, грузчики красовались перед начальником порта.

Рельсы заканчивались рядом с лимузином. Вздрогнув тоннами железа, кран остановился. Контейнер качнулся, надрывно взвыли блоки, опуская груз. Он с грохотом ударился о крышу такого же железного ящика и на секунду замер. Раздался предупреждающий крик. Контейнер с диким скрипом начал сползать в сторону. Одно из звеньев не выдержало, цепь лопнула. Стальной хлыст звонко ударил по железным бортам: так дрессировщик подстегивает тигра к прыжку. Контейнер сорвался и обрушился на автомобиль.

«Кранты начальничку», – прошептал кто-то в наступившей тишине. Очнувшиеся грузчики бросились к машине, но из-за груды железа появился директор порта. Его щеки побелели, обтянутое потной рубашкой брюхо ходило ходуном, – но он был цел и невредим. Директор слабо улыбался столпившимся вокруг рабочим. По лицу пробегали остатки пережитого страха, глаза походили на кружочки застывшего жира. Они постепенно оттаивали; растерянная улыбка сползла с губ, и в голосе зарокотал начальственный гнев.

Теодор в полуобмороке смотрел на дверцу контейнера: ее украшал затертый рисунок улыбчивого слона, стоящего на шаре. Крякнули грузчики, сдвигая контейнер с крыши машины, железо застонало и ударилось об асфальт. Стенки не выдержали, и через щели в лопнувшем железе на землю посыпались блестящие пачки чая. Теодор поднял одну. Чай как чай, такой можно купить в любом супермаркете. Теодор подбросил пачку, поймал и тихо рассмеялся.

– Ваш груз? – раздался за спиной суровый голос.

Рядом, уперев руки в бока, стоял начальник порта. Его подбородки тряслись, в глазах сверкали молнии. Не дожидаясь ответа, он продолжал:

– Это грубейшее нарушение техники безопасности! Ваш контейнер не был закреплен надлежащим образом! Вы знаете, сколько стоит эта машина? Я буду требовать возмещения морального и материального ущерба в трехкратном размере.

– Извините, это не мой, – залепетал Теодор. – Я совершенно случайно оказался рядом.

Начальник порта пристально посмотрел на Теодора.

– Случайно? – переспросил он. – Тогда что вы здесь делаете? А, ясно! Шли на юбилей вокзала и решили сократить дорогу через склады? Зря, здесь нечего делать посторонним, – он отвернулся к искалеченной машине.

– Я не… – начал Теодор и смолк. Почему бы и нет? После бессмысленных блужданий, страхов и поисков официозная скука будет лучшим лекарством. – Да, хотел побыстрее и немного заплутал, – угодливо улыбнулся он.

– Вам надо идти прямо, – буркнул толстяк и покосился на часы. – Церемония начинается через полчаса.

* * *

Солнце плясало в стеклянных стенах Морского вокзала. Яркие блики резали глаза, под веками щипало от слез. Сквозь стену открывался вид на главный причал. Мраморная набережная выгибалась широкой дугой, обнимая залив. Вдалеке над зелеными волнами словно парил утес с башенкой маяка. Этот пейзаж, растиражированный на открытках, был визитной карточкой города. Танкеры и сухогрузы никогда не подходили сюда, здесь было место для белоснежных круизных лайнеров. Плавные обводы причудливо преломлялись в стекле, и корабли казались нереальными, будто прибыли прямо из Зазеркалья.

– И что их сюда тянет? – бормотал Теодор, пока протискивался сквозь толпу оживленных клерков. – Прошу прощения… Скучнейшее же мероприятие. Извините… Заранее заготовленные речи по бумажкам. Вы не позволите?

Вокзал украсили воздушными шарами и цветными лентами. Чуть в стороне, на драпированном красной тканью помосте сидел духовой оркестр. Над залом гремел гимн города. Бравурная мелодия взмывала к ажурным перекрытиям и металась в стекле и металле, словно птица в силках.

Начальник порта вышел к микрофону, и толпа взорвалась аплодисментами и одобрительными выкриками. Рыхлое лицо начальника светилось уверенностью и силой; а ведь полчаса назад он чуть не погиб. Он широко улыбался, дожидаясь, пока стихнет шум. Постучал по микрофону, и оркестр замолчал.

– Здравствуйте, дорогие друзья! Мы рады приветствовать вас на торжественном праздновании юбилея Морского вокзала! В этот день десять лет назад впервые открылись двери, не побоюсь этого слова, шедевра архитектурной мысли. И я горжусь тем, что…

Начальник порта говорил вдохновенно, но в какой-то момент Теодор обнаружил, что совершенно не понимает, о чем идет речь. Слова кружились, не давая ухватиться. Уже мерещилось, что он видит их – маленьких разноцветных рыбок, скользящих в густом воздухе. Теодор тряхнул головой, гоня наваждение.

– Нельзя недооценивать тот грандиозный вклад, который внес Морской вокзал в развитие структуры…

Теодор огляделся. Толпа замерла, боясь пропустить хоть слово. Клерки, их жены и дети с обожанием смотрели на толстяка. У некоторых на глазах блестели слезы. Похоже, они даже дышали в такт голосу начальника.

– Но не будем забывать и о тех людях, без которых мы никогда бы не увидели…

Кто-то едко хихикнул. Теодор обернулся на звук, но лица, обращенные к толстяку, были абсолютно серьезны. Смех зазвучал снова – колючий и звонкий, он просыпался на толпу, как горсть ракушечных осколков. Толстяк сбился, проглотив конец фразы, и откашлялся.

– Может, кому-то это и кажется смешным, но этот грандиозный проект…

Теодор вытянул шею, высматривая шутника. На краю помоста с оркестром сидел клоун. На набеленной щеке чернела клякса слезы. Колпак сползал на глаза. Клоун корчился, держась за живот и тыча пальцем в начальника порта. Музыканты его не замечали. Клоун то и дело вцеплялся то в одного, то в другого клерка и шептал ему на ухо. Люди расплывались в улыбках, но спустя мгновение на лица вновь наползала серьезность.

Теодор дернул за рукав соседа.

– Прошу прощения, – спросил он. – Вы тоже видите…

В водянистых глазах сверкнуло раздражение.

– Что? – зло спросил клерк, и Теодор отпрянул.

– Нет, извините, я не хотел…

Клерк отвернулся. Теодор взглянул на клоуна. Тому, похоже, наскучили бесплодные попытки расшевелить публику. Он так сокрушался, что Теодору стало искренне жаль его. Заметив взгляд, клоун печально развел руками, и Теодор едва не рассмеялся от нахлынувшего счастья. Он не заметил, как в руках клоуна появились черные мячи – они взмывали над головой, кружились невероятными петлями. Один в воздухе, два, все три… Клоун вскочил на ноги.

– Уважаемая публика! Мы страшно рады, что вы почтили вниманием наше представление! Самый невероятный номер за всю историю цирка! Ему рукоплескали зрители пяти континентов!

Клерки оборачивались, и недоумение сменялось улыбками. В задних рядах рассмеялся ребенок и захлопал в ладоши. Толстяк замолчал и беззвучно шевелил губами, как рыба. Его лицо побагровело. Дрожащей рукой он указал на клоуна:

– Что за фиглярство, черт возьми? Вызовите охрану…

– Почтенная публика, капельку терпения! Сейчас на ваших глазах произойдет чудо! Номер называется «Возмездие»! Оркестр, туш!

Музыканты вскочили, грянули трубы. В воздухе вспыхнуло, запахло жженой серой. Над клоуном закружились яркие огоньки, и три бомбы тускло блеснули вороненой сталью. Короткие фитили брызгали искрами. Клоун перехватил первую бомбу и швырнул ее в президиум. Вторая и третья полетели следом. Толстяк рефлекторно выставил руки, пытаясь поймать брошенный предмет, и в это мгновение ухнул взрыв.

Горячая волна ударила в Теодора. Его отбросило на какого-то клерка, и они вместе рухнули на пол. Уши заложило; он не слышал новых взрывов – только два оранжевых сполоха мелькнули в клубах едкого дыма. Не понимая, что делает, Теодор рванулся, но на него упали, и по лицу хлестнуло теплым и липким. Теодор истерично забился, пытаясь сбросить навалившееся тело. Ему удалось выбраться, а клерк так и остался лежать. От резкого запаха горелого дерева и мяса к горлу подступила тошнота. Едва сдерживая спазмы, Теодор на карачках пополз вперед.

На полу сидела женщина с окровавленным лицом; у ее ног валялся искореженный микрофон. Кто-то плакал.

– Почтенная публика застыла в восхищении! Но я не слышу аплодисментов! Пролейте же бальзам на сердце артиста…

Клоун раскланивался. К ужасу Теодора, раздались хлопки – один, другой, и зал разразился овациями, заглушившими стоны. Оркестр заиграл марш.

– На этом позвольте попрощаться!

– Держите его, – прохрипел Теодор, но никто не услышал. Клоун смотрел прямо на него.

– Хватайте…

Клоун подмигнул, еще раз поклонился, сорвал с помоста гирлянду воздушных шаров и вприпрыжку направился к выходу. Теодор побежал за ним и врезался во все еще аплодирующих людей. Клоун, казалось, тек сквозь толпу: перед ним расступались, никто не пытался его остановить, Теодора же все толкали и пихали. Клоун задержался лишь на мгновение: перед маленькой девочкой он достал из рукава бумажный цветок, вручил, потрепал ребенка по белокурой головке и вышел на улицу.

– Уйдет ведь! – выдохнул Теодор.

Он оттолкнул вставшего на пути долговязого клерка. За спиной завизжали. Теодор ударил в дверь плечом и выскочил наружу.

Клоун стоял на площади перед вокзалом, словно ждал Теодора. Легкий бриз колыхал воздушные шары. Теодор шагнул к клоуну, сжав кулаки.

– Вы чудовище! Как можно… – Теодор зарычал, Не находя слов.

Нарисованные брови клоуна взметнулись вверх. Он попятился, всем видом показывая, как испугался.

– Стой! – заорал Теодор.

Клоун хихикнул и, семеня, отступил еще на несколько метров. Порыв ветра дернул шары вверх, и огромные ботинки оторвались от мостовой. Покачиваясь, клоун взмыл над площадью, и Теодор задрал голову, не веря своим глазам. Клоун приставил к носу руку с растопыренными пальцами и показал Теодору язык.

Злость придала сил. Теодор ринулся следом, не обращая внимания на предательские колики в боку. Ветер нес клоуна над центральной улицей. Казалось, шары летят медленно, однако Теодору с трудом удавалось просто не отставать. Но рано или поздно клоуну придется спуститься, и тогда…

Навстречу мчались кареты «скорой помощи» и пожарные машины. Вой сирен, яркие огни мигалок, крики и гудки для Теодора уже не существовали. Он видел только болтающиеся в воздухе красные ботинки и гнусную ухмылку на белом лице. Слеза на щеке! Грубая насмешка над всеми, кто остался лежать в зале, истекая кровью. Надругательство над воспоминаниями об Алисе – ведь она ушла не ради убийц и террористов.

Из-за угла вынырнул трамвай и затормозил, пропуская стаю полицейских машин, черных и поджарых, как пантеры. Клоун завис над выпуклой крышей и неспешно опустился. Выругавшись, Теодор прибавил скорости. Клоун уселся, по-турецки сложив ноги, и выжидающе смотрел на Теодора. В глазах застыл вежливый интерес. Взгляд показался Теодору до боли знакомым. Он хорошо помнил это выражение – именно так банковские клерки смотрят на клиентов. Неужели клоун на самом деле – обыкновенный служащий, вымазавший лицо гримом и напяливший костюм? Теодор вдруг понял, что они несколько лет проработали в одном отделе.

Трамвай зазвонил. Теодор рванулся из последних сил и успел схватиться за поручень. Ботинки заскребли по асфальту. Он подтянулся, протиснулся в узкий проход и рухнул животом на горячую резину. Пассажиры выпучили глаза и отступили. Теодор немного прополз вперед, чтобы ноги не торчали из вагона – наверное, со стороны это выглядело забавно, но ему было не до смеха. Грудь разрывало на части, каждый удар сердца болью отдавался во всем теле – скорей бы уж выпрыгнуло. Как же его звали? Тибальт? Или Гораций?