Текст книги "Журнал «Если», 2006 № 09"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Сергей Алексеев,Святослав Логинов,Дмитрий Колодан,Питер Сойер Бигл,Вячеслав Рыбаков,Карина Шаинян,Дмитрий Байкалов,Глеб Елисеев,Василий Мидянин,Константин Арбенин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

А еще спрашивают:

– Как там наш бой-рыцарь поживает-то? Что-то его не видно, небось выкинуть пришлось?

– Да нет, неплохо поживает, – отвечает донья Маня. – Я из этого боя второй сорт сделала.

– Ну! – удивляются старушки. – А первый сорт из второго сможешь сделать?

– А что, попробую. Все в наших руках.

ВИДЕОДРОМ

Пираттракцион

Этот фильм уже в самом начале своей прокатной истории умудрился побить сразу несколько рекордов – никогда еще сборы за первый день проката и за первый уикэнд не были такими значительными. Попробуем разобраться в феномене – как, в общем, рядовой сиквел рядового фильма смог настолько обогатить компанию Уолта Диснея.

На самом деле «Пираты Карибского моря» – это аттракцион в Диснейленде. Его более полувека назад придумал сам Дисней (правда, увидеть аттракцион в «натуре» великий аниматор не успел). Посетителей сажают в лодки и везут по пещере, полной неожиданностей, – скелетов, флибустьеров, водопадов, стреляющих пушек. По слухам, изначально Дисней задумывал продемонстрировать пиратское грехопадение по всем семи пунктам, но потом, учитывая юный возраст большинства посетителей шоу, один из грехов – похоть – был ликвидирован. Подобные «пещеры страха» в разных тематических вариациях существуют почти в каждом парке развлечений. Но лишь такой мощной и уверенной в себе медийной коммерческой структуре, как компания Диснея, могло прийти в голову снимать по мотивам аттракциона высокобюджетный кинофильм. И в 2003 году на экраны вышли «Пираты Карибского моря: Проклятие «Черной жемчужины» режиссера Гора Вербински.

В принципе, фильм вполне мог пройти незамеченным (о пиратах снимается немало), спокойно окупиться в прокате и трансформироваться в диснеевский мульт– или телесериал. Однако успех картины превзошел все ожидания. И причина этого – не обилие экранных моря, солнца, драк, шпаг, парусов; не традиционный для фильмов компании мягкий юмор; не мистическая сюжетная линия, редкая для пиратского кино; не участие восходящих звезд Орландо Блума и Киры Найтли; и даже не обилие спецэффектов – удачнейший образ капитана Джека Воробья. Образ, в котором удивительно сочетаются подлость и благородство, романтичность и цинизм, трусость и способность к самопожертвованию, прагматизм и бесшабашность, алчность и презрение к богатству…

Джонни Депп, которому мы обязаны появлением такого обаятельного персонажа, никогда в жизни не снимался в сиквелах. Актерская многогранность, логическая завершенность его воплощений, ориентация на кино, скорее, некоммерческое, тому причиной. Но тут – уговорили. Еще бы! Во второй раз войдя в образ Джека Воробья, Джонни Депп впервые вошел в узкий «клуб двадцатимиллионников» – актеров, чей гонорар за съемки превышает 20 млн долларов. При этом чувствуется, что ничего нового в свой самостоятельно придуманный образ Депп не привнес – Джек Воробей такой же, как и в первом фильме: экранная копия имиджа и манер знаменитого гитариста «Роллинг Стоунз» Кита Ричардса [1]1
  Самому Ричардсу, довольному подобной ситуацией, была предложена маленькая роль в сиквеле, однако не сложилось… (Прим. авт.)


[Закрыть].

Вторая часть получила подзаголовок «Сундук мертвеца» и снята по всем кинематографическим законам сиквелов: помимо главных героев первой ленты, в продолжение «переехали» и самые симпатичные второстепенные персонажи. Появились и новые действующие лица. Капитан «Летучего голландца» Дэви Джонс, которому Воробей задолжал свою бессмертную душу, не менее харизматичен, особенно, когда играет на органе: для человека-осьминога это детская забава. Да и матросы «летучего голландца» весьма импозантны, хотя порой чересчур натуралистичны для семейного фильма.

Сюжет незамысловат, но при этом в нем слишком много поворотов: складывается впечатление, что сценаристы умышленно загоняли себя в логические ловушки, дабы (с разной степенью успеха) из них выбираться. В результате – в отличие от первого фильма здесь финал полностью открыт. А режиссер Гор Вербински, параллельно второй части снимавший уже и эпизоды из третьей (премьера – май 2007-го, рабочее название «Конец света»), делал это «вслепую», не имея под рукой более или менее законченного сценария.

Тем не менее в результате зрелище получилось занимательным, персонажи – живыми, трюки, драки и погони – впечатляющими. Отсюда и кассовый успех сиквела. Только солнца и моря в нем поменьше, чем в первой части, и выглядит лента мрачнее.

Тем временем начала работать и «обратная связь» кино и жизни. Пираты из кинофильмов перебрались в породивший эти фильмы аттракцион: в день премьеры «Сундука мертвеца» в пещерах Диснейленда обосновались двойники пиратских капитанов – Воробья, Барбоссы, Дэви Джонса…

Дмитрий БАЙКАЛОВ

РЕЦЕНЗИИ

Зеркальная маска
(Mirrormask)

Производство компании Jim Henson Productions, Destination Films и Samuel Goldwyn Films LLC (Великобритания – США), 2005. Режиссер Дэйв Маккин.

В ролях: Стефани Леонидас, Джейсон Барри, Роб Брайдон, Стив Фрай и др. 1 ч. 41 мин.

Какая же это тоска – работать в цирке! Когда тебе уже пятнадцать, а вся жизнь проходит мимо, и мир видишь только с арены или из окошка циркового вагончика. Хелен невообразимо скучно. Она рисует угловатые, корявые картинки и мечтает выбраться из однообразной действительности в мир своих грез. Для нее он более реален, чем тот, где родители и цирк. Однажды, после жуткой семейной ссоры, мама Хелен заболевает, и дочка винит в этом себя. Тогда-то, заснув, девушка оказывается в стране своих фантазий, стране, где ее рисунки вполне реальны. Там живут и грифоны, и сфинксы, и летающие обезьяны, и плавающие в воздухе рыбы, а фолианты «работают» транспортом. Здесь все принимают Хелен за Принцессу – точнее, ее злобное отражение, возникшее в реальном мире. Девушка находится в эпицентре борьбы Добра и Зла и должна найти единственную вещь, способную вылечить Белую Королеву – Зеркальную Маску, заодно избавив иную реальность от полного исчезновения.

Сценарий Нила Геймана, написанный совместно с режиссером ленты Дейвом Маккином, несомненно, навеян «Алисой в Стране Чудес» и «Алисой в Зазеркалье». Эта психоделическая фантазия наполнена элементами классической рисованной мультипликации (аляповатыми и грубо, от руки, нарисованными набросками), сложными компьютерными спецэффектами – но подобная мешанина не выглядит разностильной. Невообразимые существа, будто сошедшие с полотен Босха, и нелепые кособокие здания, навевающие ассоциации с работами Сальвадора Дали, визуально создают немного пугающую, но по-волшебному легкую и даже карнавальную атмосферу. Фильм очень напоминает «Лабиринт» и «Темный Кристалл» – сказки покойного Джима Хенсона, чья компания и занималась производством этой ленты. Возможно, сюжет картины покажется детям слишком мрачным, а взрослым – несколько простоватым, но в чем нельзя отказать создателям – в визуальной изобретательности.

Вячеслав ЯШИН

Минотавр
(Minotaur)

Производство компаний LionsGate Films и др. (Великобритания-Германия-Испания-Люксембург-США), 2005. Режиссер Джонатан Инглиш.

В ролях: Том Харди, Мишель ван дер Уотер, Тони Тодд, Рутгер Хауэр и др. 1 ч. 33 мин.

Зрителям, интересующимся мифами Древней Греции, фильмы подобного рода смотреть возбраняется. Сплошное расстройство. Одно дело, если бы это снимал Голливуд, постоянно передергивающий хрестоматийные факты. Но Европа!.. Вместо получеловека-полубыка зрителю предложили гигантское парнокопытное, в котором нет ничего людского. Да и сам Лабиринт – огромная пещера, куда на откорм чудовищу раз в несколько лет скидывают десяток юношей и девушек.

Кстати, героя эллинского эпоса теперь зовут вовсе не Тесей. Создатели ленты укоротили имя героя до Тео. Длинноволосый и небритый, одетый в рубище, он избавит всех от страшного Минотавра, изменит местечковую религию и опять все будет не «по истории». На подобные дела Тео подвигло не желание избавить людей от монстра, а влечение к девушке Фионе, отданной на растерзание чудовищу. О подвиге он лишь потом догадался. Собственно говоря, на его месте мог быть каждый.

Да и Ариадна, чья хрестоматийная нить вообще не упоминается, превратилась почему-то в Рафаэллу…

Фильм, несмотря на странный сюжет, снят довольно прилично. Правда, убогие пещеры, декорированные под Лабиринт, раздражают. Как и игра половины актеров.

Но кто уж добросовестно отработал свой гонорар – так это Рутгер Хауэр в роли отца Тео, вождя пелопонесского племени; жаль, на экране мистер Хауэр появляется лишь в начале фильма. А также Тони Тодд в роли жестокого царя – кстати, вовсе не Миноса, как вы уже, наверное, догадались.

Достаточно в фильме и экшена, особенно во второй половине. Рев быка и трясущиеся стены пещеры вполне могут привести зрителя в шоковое состояние. И заставить посочувствовать главному герою этого боевика – самому Минотавру. Сделан он, кстати, весьма неплохо. Для собирателей кинотварей он станет достойным экспонатом в коллекции.

Алексей АРХИПОВ

Скользящий
(Slither)

Производство компаний Gold Circle Films, Brightlight Pict., Strike Entert. и Universal Pict. (США), 2006. Режиссер Джеймс Ганн.

В ролях: Майкл Рукер, Натан Филлион, Элизабет Бенкс, Грегг Хенри и др. 1 ч. 36 мин.

Реанимация жанра зомби-хоррора идет полным ходом. После увлекательной британской пародии «Шон из мертвецов» и американского римейка «Рассвета мертвецов» сценарист последнего, Джеймс Ганн, снял еще одну юморную трешевую ленту. На этот раз Ганн, получивший известность в сотрудничестве с чернушной студией Troma, удачно собрал актерский ансамбль и предоставил публике зрелище в духе ужастиков второй половины прошлого века. Тут угадываются и «Нечто» Карпентера, и «Чужие», и «Вторжение похитителей тел», и ромеровские зомби…

Из глубин космоса на Землю сваливается метеорит с инопланетной жизнью и вселяется в тело Гранта, крутого парня из провинциального американского городка (Майкл Рукер, «Шестой день», «Хроники Риддика»). После этого Грант становится своеобразной фабрикой по переделке обывателей в инопланетных монстров-мутантов и вечно голодных зомби. Метод заражения прост до отвращения – выплевывание гадких слизняков в сторону жертвы: пара минут судорог – и монстр-зомби готов. Голодный, постоянно жрущий мясо – от собачек, коров и замороженных бифштексов до человечины.

Красавица жена склизкого и вонючего осьминогоподобного Гранта – Старла (Э.Бенкс) – в мутанта не превращается. И вкупе с местным шерифом Биллом Парди (Натан Филлион, «Миссия Серенити») выступает на защиту городка от инопланетной заразы… На помощь им приходят придурок-мэр и девчушка, не сдавшаяся под напором желающего сожрать ее слизняка (название фильма «Slither» можно перевести как «Слизняк»).

Фильм смотрится живо – по-видимому, оттого, что столь бесцеремонное обращение со зрителем режиссеры редко могут себе позволить. Все события выглядят настолько примитивными и привычными, что срабатывает правило «второго свидания». Добавьте немного юмора, узнаваемые характеры героев – и получается неплохая пародия на ленты категории «В». Забавно до примитива.

Вячеслав ЯШИН

У холмов есть глаза
(The Hills Have Eyes)

Производство компании Craven-Maddalena Films, 2006. Режиссер Александр Ажа.

В ролях: Аарон Стенфорд, Тед Левайн, Дэн Бирду и др. 1 ч. 47 мин.

Создается впечатление, что в кинематографе пойдут на все, лишь бы конвейер по производству «ужастиков» не останавливался никогда. Пусть в какой-то момент не сыскать ничего свежего, интересного – всегда есть выход: римейки. Старшее поколение ностальгически вспомнит о том, как боялось в молодости, а «новая генерация» воспримет фильм как нечто оригинальное. Хотя что может быть оригинального в набивших оскомину приемчиках, разработанных десятилетия назад?

В 1977 году Уэс Крейвен снял ленту «У холмов есть глаза». Уже тогда фильм не блистал новизной – тем не менее (скорее всего, благодаря красивому названию) он вошел в современную культурологическую линейку хоррора. Классиком жанра стал и сам Крейвен. Но все равно не совсем понятно, зачем было затевать римейк? Пусть Крейвен уже не режиссер, а лишь продюсер (постановку осуществил молодой француз Александр Ажа), однако никакого нового визуального решения фильм не предполагает – спецэффекты вставлять просто некуда. Да и сценарию оригинального фильма Ажа – не забывая, кто продюсер – следует строго, внося лишь небольшие правки, а иногда чисто по-европейски, незаметно для массового заокеанского зрителя, иронизируя над американской классикой. Единственное серьезное отклонение – мутанты живут не в пещерах, а в странном городке, полном автомобильных «трупов» и манекенов. Но надо же европейскому режиссеру продемонстрировать стиль!

Сюжет прост до оскомины. Многочисленная американская семья, путешествующая в доме на колесах, заблудилась и оказалась в центре пустыни, где когда-то проводились ядерные испытания. И подверглась нападению не менее многочисленной семьи радиоактивных мутантов-людоедов. Зрителю надо лишь угадать, кого из семейки пришьют первым, вторым и т. д., а кто выживет и перебьет ужасающих монстров…

В 1985 году Уэс Крейвен снял «У холмов есть глаза – 2»… С мутантами воевали уже заблудившиеся байкеры. Сейчас все делается быстрее – скорее всего, не за горами и римейк сиквела, как бы нелепо ни звучало это сочетание.

Тимофей ОЗЕРОВ

ИНТЕРВЬЮ

Два гадких лебедя после работы

Осенью в прокат выходит фильм по мотивам повести братьев Стругацких «Гадкие лебеди». Режиссер картины Константин Лопушанский и сценарист писатель-фантаст Вячеслав Рыбаков уже не первый раз работают в тандеме: их лента 1986 года «Письма мертвого человека» уже вошел в анналы отечественной кинофантастики. Специально для нашего журнала впечатлениями о снятых картинах, а также своими взглядами на кино режиссер и сценарист решили поделиться оригинальным образом – в форме беседы между собой.

К. Л.:Прежде чем ты начнешь спрашивать, спрошу я. Вот ты сейчас посмотрел замечательную картину «Гадкие лебеди». Что-нибудь можешь сказать?

В. Р.:Костя, у меня пока нет связного впечатления, а мое мнение по частностям тебя вряд ли заинтересует.

К. Л.:Нет, но все же…

В. Р.:У меня часто возникало ощущение неестественности, психологической или профессиональной недостоверности интонаций и реплик. Но ведь для тебя это ничего не должно значить, у меня и от фильмов Тарковского такое же чувство. И мы тут с тобой опять где-то на равных – года три назад один мой коллега мне сказал: «Знаешь, тебя так же неприятно читать, как Солженицына»… Ну, например, у тебя несколько раз подряд повторяется выражение «энергетический удар»…

К. Л.:Рыбаков, мать-перемать! Что ты несешь? Тебе показали громадное полотно, десять на пятнадцать метров – а ты нос воткнул в холст и бубнишь: вот тут краска облуплена, вот тут ворсинка торчит…

В. Р.:Костя, блин! Я тебе с самого начала сказал: не пытай меня! Сейчас, по первому разу, я не мог твой фильм смотреть иначе, как только регистрируя: что уцелело из того, что хотел сказать я.

К. Л.:Да кому какая разница, что ты хотел!

В. Р.:Это понятно. Режиссер – ты, и, когда мы работаем, я всегда помню: я написал диалоги для придуманных тобой или нами вместе сцен – и ушел, а тебе потом их под себя приспосабливать, потому что картину снимать именно тебе. Но если бы я чего-то сам для себя от фильма не хотел, я вообще ничего не смог бы написать. В том числе и того, что пригодилось и помогло тебе!

К. Л.:М-да. Ну, наверное… Тебе надо еще минимум дважды посмотреть фильм, спокойно. И забудь, что ты имел к нему какое-то отношение.

В. Р.:Это нетрудно.

К. Л.:Не хами!

В. Р.:Ты будешь отвечать на вопросы или нет?

К. Л.:Ладно, поехали.

В. Р.:Слава Богу. Итак. Прошло, между прочим, ровно двадцать лет с тех пор, как на экраны вышел фильм «Письма мертвого человека». И двадцать три года с тех пор, как мы познакомились. Вообще-то люди столько не живут – но мы не только выжили, но даже ухитрились не поругаться вусмерть, и не прошло и двух десятков лет, как на экраны снова выходит фильм, над которым мы на определенной стадии работали вместе. Что ты помнишь от того апреля-мая восемьдесят третьего года?

К. Л.:Я полагаю, встреч случайных не бывает, и то, что судьба нас свела – а я ей благодарен за то, что она нас свела… Это было не зря, потому что сотрудничество оказалось чрезвычайно успешным. Отчасти и потому, что мы были тогда в одинаковом положении: мы только начинали каждый свой путь, рискуя всем, понимая, что можно и не войти в мир искусства, оказаться выброшенными… И в общем, взявшись тогда за эту безумную идею, мы сильно рисковали и карьерой, и головой, чем угодно. И вот это безумие двух молодых идиотов – это было самое приятное. Воспоминания у меня о том времени замечательные… Должен сказать, что работа писателя в кино, с режиссером, который сам пишет – как я, – дело очень тяжелое, и не каждый может в нее войти. Для этого надо очень друг другу доверять. На фильме работает много людей, каждый кладет свой кирпичик – но есть все-таки архитектор: режиссер. К сожалению, слово довольно мало значит в кино, текстовые структуры режиссером меняются, переписываются, переставляются местами, выбрасываются… Не каждый писатель это может выдержать. А тут как-то получилось. Притирались, притирались – и вроде бы притерлись…

В. Р.:Меня в свое время очень резануло, когда ты во время работы над одним из вариантов сценария к «Лебедям» бабахнул: а неважно, что они там говорят, речь – это же просто музыка, звуковое оформление… Для меня, человека, который идет от текста, – это бред. Более того, очень претенциозный бред!

К. Л.:Вот интересная вещь: меня многие критики обвиняли в литературоцентричности, я в свое время очень большое внимание уделял слову, и когда писал для себя сценарии, невероятно долго бился над формулировками, репликами, вытачивал их. А потом стал придавать этому все меньшее значение. Кино сильно сдвинулось к образу, к движению, речь – лишь одна из красок. Отчасти даже жалко, что оно отвернулось от высокого искусства слова… Но факт: эстетика сменилась.

В. Р.:Вот еще из прошлого. Ты этого коснулся – мы же были никто, у меня четыре рассказика в периодике, у тебя получасовой дебютный фильм. И все! И после этого сразу – «Письма». Такой ошеломляющий успех! И возникло, конечно, некое завистливое недовольство, даже недоверие. Я до сих пор с ним сталкиваюсь. То на гостевую ко мне повадится какой-нибудь штатный злопыхатель, который со знанием дела начинает всем сообщать: за Рыбакова все диалоги в «Письмах» Стругацкий написал. То Ярмольник в своей телеигре задаст загадку: фантастический фильм по сценарию братьев Стругацких, причем ответ: «Письма мертвого человека». Ты никогда с таким не сталкивался?

К. Л.:Да на каждом шагу!

В. Р.:Что «Письма» за тебя снял, например, Герман…

К. Л.:Нет, таких глупостей никто не говорил. Зачем бы Герман стал этим заниматься, у него своих дел хватает. Но, конечно, были попытки разобраться, как это так вдруг молодой режиссер подобное сделал, наверное, Герман ему помогал. Ну, конечно. Герман помогал – просто спасал от растерзания, как и Аранович помогал…

В. Р.:Ну, как и Борис Натанович буквально ручался за нас в официальном порядке…

К. Л.:Уверяю тебя, я дряни нахлебался. Очень много людей просто не понимают специфики кино. Говорят, например: ну, вот, там же у Лопушанского Ролан Быков – Быков за него все и сделал. Что можно ответить? Я с большой нежностью отношусь к памяти великого актера Ролана Быкова, которого я безумно люблю. Ну как я стану возражать, ведь тем самым я как бы начну оскорблять и унижать его. И вот попадаешь в жуткую моральную ситуацию. Хотя ясно же, что на площадке, если кто-то не делает того, что сказал режиссер, хоть гвоздь один вобьют не там, где велено – никакого кина не будет! Там же у нас, помнишь, пытались запускать интригу: нет, это Рыбаков написал, а Лопушанский себе приписал; нет, это Лопушанский написал, а Рыбаков себе приписал… Вот что тут надо отметить. Не хочу говорить тебе комплименты, но у тебя есть умение приносить себя в жертву. Понятно же, что если писатель что-то написал, для него это свято. Вот сейчас ты уже маститый, знаменитый, и тут я тебе говорю: слушай сюжет, надо так и так, и ни на шаг в сторону – расстрел. Пиши. Ты сидишь неделю, мучаешься, пишешь, приносишь – тут я говорю: понимаешь, Слава, давай все это выкинем и напишем иначе. Какой писатель это выдержит?

В. Р.:Больше всего мне понравилась одна твоя реплика позапрошлым летом, когда после бесплодных попыток тебя убедить, что этого писать не надо – ты ж никогда не слушаешь, если загорелся, – я вот именно так неделю из себя выдавливал, пытался как-то пристойно написать, что ты требовал, что-то совершенно противоестественное, и чего-то даже достиг, очеловечил как-то… Приношу тебе, ты читаешь и сообщаешь мне: «Да, я с самого начала подозревал, что так нельзя – а теперь в этом окончательно убедился».

К. Л.:Помню, как ты выскакивал из дому, бежал по улице, а я за тобой: вернись, я все прощу! Знаешь, меня часто спрашивают: зачем вам писатель, вы же сами пишете. И я им объясняю: это часть работы. Для того, чтобы понять, прожить, это надо создать! Но на пленке создать нельзя, это же немереные деньги будут – снимать, потом выкидывать. А на бумаге можно, тем более именно когда это делает хороший писатель, который каждый вариант в себе проживает… Получается кусок реальности, который мне нужен, с которым я потом работаю, интерпретирую, переосмысливаю.

В. Р.:Так. Вот были «Письма» – фильм, который сильно нашумел. Вот «Лебеди»…

К. Л.:Тоже нашумят.

В. Р.:Да хоть нагремят! Я этому, конечно, обрадуюсь – но, скажу по совести, очень удивлюсь… Был «Посетитель музея», который тоже можно отнести к фантастике.

К. Л.:Но это уж без тебя.

В. Р.:Я сейчас исключительно о тебе.

К. Л.:«Посетитель», да… Ну я все-таки называю его жанрово: религиозная драма.

В. Р.:Это мало кому важно. Я для ван Зайчика в свое время тоже красивый подзаголовок придумал – этнокарнавальный роман. Читателям такие определения до лампочки. Я вот что хочу спросить: почему фантастика? Ведь ты относишься к ней безо всякой симпатии, никогда не увлекался и весьма неуверенно себя чувствуешь, когда речь заходит о том, что действительно называют фантастикой. И персонажи у тебя именно в фантастических коллизиях говорят наименее уверенно и убедительно. Чего же тебе не хватает в реалистическом кино? Почему время от времени тебя из реальности выносит? Я очень хорошо знаю, чего мне не хватает, и хотя меня коллеги, собственно, фантастом уже и не считают, тем не менее мне в реальном мире тесно, пресно, скучно. Нужно создавать свои миры, а уж потом разыгрывать в них свои коллизии и драмы – в твоих собственных, специальных мирах на раскрытие этих коллизий миры сами по себе будут работать. Как сами по себе уже играют, уже значимы Российская империя в «Гравилете», распавшаяся Россия из «Будущего года» или, скажем, Ордусь… А вот чего не хватает тебе?

К. Л.:То, что мы называем в быту для краткости фантастикой – это возможность гораздо более метафорического прочтения, осмысления реальности. Я бы мог назвать этот жанр сюрреалистической драмой, но это не будет понято ни продюсером, ни теми, кто деньги дает, и только насторожит. Узкий круг ценителей скажет: ах, как тонко, а остальные зрители побегут куда подальше. Тут ведь граница очень размытая, Булгаков, в конце концов, тоже фантаст. Жанр философского осмысления реальности – да. Жанр метафорического преувеличения, которое позволяет создать образ гораздо более придуманный, тем самым – изысканный, гораздо более авторский, связанный с какими-то слепками глубин именно твоего сознания, которое, конечно, дает сюрреалистическую картину мира, но в ней есть метафора, которая позволяет осмыслить гораздо больше и гораздо глубже. Вот это, наверное, меня и ведет в жанр, где соединяется авторское кино и поиск верного изображения, потому что чем дальше, тем больше я стараюсь все выразить… ну, не через визуальный ряд, но через образы, скажем так.

В. Р.:Откуда вообще пришла мысль делать фильм именно по «Гадким лебедям»? Я помню, несколько лет назад, когда мы писали в итоге никуда не пошедший сценарий, то в одном из разговоров перебрали произведения Стругацких: что бы, мол, имело смысл снять. И я назвал как самые интересные и кинематографически многообещающие – «Гадких лебедей» и «Улитку на склоне»…

К. Л.:Да нет, все ты не то говоришь. «Гадкие лебеди» в первом варианте возникли в восемьдесят седьмом… Даже нет, в восемьдесят шестом!

В. Р.:А, ты «Тучу» имеешь в виду! То, что для тебя писали сами Стругацкие!

К. Л.:Ну конечно! Это после фестиваля в Мангейме, на волне славы от «Писем» я приехал на семинар по кинофантастике в Репино, мы поговорили с Аркадием Натанычем, с Борисом Натанычем, и я сказал: очень бы хотелось так-то и так-то, предложил концепцию, и был написан сценарий. Но он показался мне не вполне созвучным тому, что я искал, и как-то все отошло, а потом время ушло… А сейчас я вернулся к этой идее – чуть ли не двадцать лет проскочило, да? – в другом понимании. Потому что вот сейчас я четко увидел кино и понял, каким оно должно быть. Вне зависимости от деталей, чуть влево, чуть вправо, больше диалогов, меньше диалогов, но я увидел кино. Оно, конечно, ничего общего не имеет с тем замыслом, который был тогда.

В. Р.:Борис Натанович на семинаре нашем часто говорит: «А вот киношники, когда у них что-то не складывается, всегда спрашивают себя: про что кино? Стоит на этот вопрос себе ответить, все остальное становится предельно ясным». Когда ты мне предложил заняться сценарием по «Гадким лебедям», и мы, помню, с первым вариантом сценария ездили к Борису Натановичу, и он, прочитавши, задумчиво сказал: «Что ж, мы хотели совсем не этого, но так тоже можно», и дал нам официальное разрешение работать с романом дальше – в ту пору я очень точно знал, про что это кино для меня. Во-первых, это попытка подстелить под фильм по Стругацким дополнительный смысловой слой из самих же Стругацких. Я знал, что тебе это не очень интересно, но подозревал, что ты этого и не заметишь. Фильму как таковому это совершенно не мешало бы, но тем зрителям, что хорошо помнят тексты Стругацких, доставило бы добавочную радость. В итоге моя вязь уцелела лишь фрагментами. Ташлинск – из «Отягощенных злом», а там ведь тоже тема воспитания и конфликт поколений. Геннадий Комов из светлого мира Полудня – сопредседатель комиссии по Ташлинску от России… Жаль, мало от Комова осталось. Фраза, которую говорит один из ребят Баневу: «Мы знаем, что этот вопрос не имеет ответа – мы хотим знать, как вы на него ответите». Это же версия фразы из «Понедельника»: «Мы знаем, что эта задача не имеет решения – мы хотим знать, как ее решать». Она уцелела, но там было много других того же уровня… Не пригодились. Из варианта в вариант я заставлял Иру-Ирму в финальной сцене тихонько читать стихи из концовки «Далекой Радуги». Не привлекло тебя, ты видел иначе. Уцелели стихи Пастернака о будущем, взятые Стругацкими эпиграфом к «Улитке» – но они, на мой-то взгляд, повисают в воздухе без предшествовавших разговоров, в которых так или иначе затрагивалась тема будущего… Хотя бы где, помнишь, они плывут на катере через затопленные предместья, и Банев спрашивает Диану: «А вы когда-нибудь задумывались о том, что происходит с настоящим, когда наступает будущее?» Это же Одержание из «Улитки»! В фильме часть пунктирного текста ушла…

К. Л.:Текстовик хренов.

В. Р.:Мыслить надо не образами, а головой.

К. Л.:Рыбаков!

В. Р.:Ага… Но самым существенным для меня была полемика по главной теме. Ведь идея отъятия детей от родителей и их правильного воспитания некими профессиональными учителями – это одна из основных идей ранних утопий, и через европейских фантастов, и через коммунизм – к Ефремову и к ранним Стругацким… Ты, конечно, не помнишь, а например, в той же «Далекой Радуге»: «Ребенку не нужен хороший отец, ребенку нужен хороший учитель». И в «Лебедях» Стругацкие отдали ей дань. Но… Вот цитата… сейчас… вот: «Семья, сучий потрох, гнойный аппендицит… Твой отец инженер или работяга – злой, худой, неудачливый, время от времени надирается. А то и вовсе никакого папочки в семье, мать – в облезлой шубейке. Мать всегда жалко, к отцу никакого уважения. Он – никто; когда пьян, ругается с телевизором. Вонючий братец (вариант: вонючая бабка) – после него противно войти в туалет». Кажется, все это прямое продолжение праведно гневных мыслей Банева о городе-клоповнике, из которого дети, молодцы, ушли к мокрецам. Или: «Вечные: «Выключи свою музыку!», «Убери эту порнографию со стены!» и прочие стенания…» Буквально в одну строку ложится с борьбой Ирмы из «Лебедей» за свою свободу и независимость под лозунгом «Прошу никогда не закрывать окно». А сразу после описания Стругацкими школы со стенами, крашенными веселенькой казематной зеленью, и тягостными допросами у доски естественнейшим образом вписывается: «Сейчас детей гноят в скучных школах, снабжая их мозги и память насильно на хер не нужной никому пылью». Да, но это уже не великие Стругацкие с их поразительной добротой и мудростью, а канонические тексты нацболов, и продолжается этот пассаж о школе так: «Образование станет коротким и будет иным. Мальчиков и девочек будут учить стрелять из гранатометов и понимать всю мерзость московских спальных районов». Парадоксальным образом бесчисленные гуманисты-утописты и вожди всевозможных югендов, находясь на противоположных краях спектра идей европейской цивилизации по детскому вопросу оказались в одном строю. И общими усилиями сделали материнской цивилизации подарок, который называется так: дети ничего не должны родителям. Либерте! Эгалите! Долой предрассудки, даешь царство разума! Рацио! Попользовался, пока был мал и нуждался в кормильце и защитнике, а чуть подрос – и на помойку родителей, они же ничего не понимают и все время мешают, они все неумехи и неудачники, не то что мы, молодые, которые понимают абсолютно все и у которых впереди одни удачи! Но тогда оказалось, что и родители ничего не должны детям. Можно выбрасывать младенцев в мусорные бачки, можно их продавать… А где достатка и культурки побольше, там и вообще все просто: можно вовсе не рожать! Итог: мир чисто демографически захватывают якобы косные и реакционные, иррациональные цивилизации, где люди рожают себе не обузу, а помощников, не могильщиков, а опору под старость. Где люди не боятся собственных детей. Вот идеальность мокрецового воспитания мне и хотелось подвергнуть сомнению… Именно в семье мы учимся любить тех, кто нам вроде бы мешает, и прощать их за то, что они не такие, как нам бы хотелось. В нашем мире это неоценимый опыт на дальнейшую жизнь. Я мечтал показать, что и Банев, и его дочь порознь сами ощущают некую неполноту себя. Им чего-то не хватает, откуда-то у них чувство ничем не восполнимой пустоты, и становятся людьми они только после того, как становятся вместе. Поэтому он вдруг и рвется ее спасать. Поэтому, скажем, я там втюхивал в ремарки описание стены в квартире, исписанной формулами: корень квадратный из «минус отец» – мнимые величины… Девочка пытается в той системе представлений, которую дают мокрецы, решить проблему разрыва родителей – и не может. Поэтому, когда они там в подвале прощаются с жизнью, Ира, после ее постоянного высокомерного «ты», вдруг говорит Баневу: «Папа»… Потребность в чем-то душевном, априорно теплом, не компенсируется никакими успехами и никакими чудесами. Вот про это для меня было то, что я писал. А про что кино было для тебя?