Текст книги "Де Голль"

Автор книги: Марина Арзаканян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

«Алжирская проблема»

Последние месяцы 1959 года стали напряженными для президента республики. Причиной тому были не переговоры с лидерами западных государств, а политика в отношении Алжира. Несмотря на совершенно особенное положение этой колонии, де Голль, скорее всего, уже в момент возвращения к власти полагал, что ей нужно предоставить независимость. Генерал был убежден, что по иному пути Франция следовать не могла, и считал бессмысленным удерживать Алжир силой под французским суверенитетом. Однако беда заключалась в том, что многие другие так не считали. Алжирская драма не только продолжалась, но и затягивалась, превратившись в настоящую трагедию или, по выражению Мориса Тореза, «язву на теле нации».

Президент республики решил обнародовать свои взгляды 16 сентября 1959 года. В речи, которая передавалась по радио и транслировалась по телевидению, он заявил: «Перед Францией все еще стоит сложная и кровавая проблема Алжира. Мы должны ее разрешить и не сделаем это так, чтобы настроить одних против других. Мы, как любая великая нация, разрешим ее единственно возможным путем – предоставлением самим алжирцам права выбора их будущего». Далее генерал уточнил, что право алжирцев на самоопределение мыслится им как выбор одного из трех решений: «отделение от Франции и образование самостоятельного государства с собственным правительством»; «полное офранцуживание»; «правительство алжирцев, созданное самими алжирцами, опирающееся на помощь Франции и тесный союз с ней в области экономики, обороны и внешних сношений» ^{457} .

Речь де Голля произвела во Франции эффект разорвавшейся бомбы. Алжир давно расколол французов надвое. Одни сочувствовали «черноногим» [42]42
  «Черноногие» – так часто называли европейцев Алжира, которые, в отличие от местных жителей, носили темную кожаную обувь.


[Закрыть], считали, что метрополия обязана защитить их интересы и следовать лозунгу «французский Алжир». Другие же полагали, что Франция, несущая в колониальной войне огромные людские потери и финансовые расходы, должна покинуть эти заморские департаменты. После выступления президента «ультра» объявили, что де Голль предал их надежды. Так же считали многие представители французской армии. Внутри ЮНР, опоры президента и правительства в парламенте, тоже не было единства. Целый рад голлистов и некоторые министры сочувствовали «ультра» и осуждали политику генерала. Даже премьер Мишель Дебре, один из самых преданных сторонников де Голля, придерживался ультраколониалистских взглядов и пытался переубедить президента. Генерал твердо стоял на своем.

В конце 1959 года де Голля постигло личное горе. 26 декабря скоропостижно скончался его младший брат Пьер. А следующий год принес новые испытания.

В январе 1960 года командующий армейским корпусом в Алжире генерал Массю в интервью немецкой газете «Зюд-дойче цайтунг» осудил алжирскую политику де Голля и даже заявил о том, что французская армия может оказать ему неповиновение. Президент сразу отозвал Массю с занимаемого поста. В эти дни он писал сыну:

«Пора кончать с наглым давлением европейцев Алжира, с ядром политиканов, которое сформировалось в армии, и вообще с мифом „французского Алжира“. Все это направлено только на то, чтобы удержать господство „черноногих“ над мусульманами» ^{458} .

24 января, в ответ на отзыв Массю, «ультра», возглавляемые Пьером Лагайярдом и Жозефом Ортизом, организовали довольно мощные демонстрации и забастовки под лозунгом «французский Алжир». Затем при попустительстве явно сочувствующего им армейского командования они соорудили в городе два кольца баррикад и в течение недели удерживали несколько кварталов алжирской столицы. Мятежники требовали от правительства отказа от предоставления Алжиру права на самоопределение. Правда, 1 февраля, так и не получив действенной поддержки армии, они капитулировали.

В течение всей «недели баррикад» атмосфера в правительственных кругах оставалась крайне напряженной. По словам министра промышленности Жана-Марселя Жаннене, «среди членов кабинета оставалось большое число сторонников "французского Алжира", которые сердцем были вместе с мятежниками» ^{459} . Открыто оправдать в правительстве действия ультраколониалистов решился только государственный министр Жак Сустель. Президента это привело в крайнее раздражение. Он не терпел неповиновения и несогласия с его собственными убеждениями. Де Голль принял непреклонное решение об исключении из кабинета одного из своих самых давних соратников. 5 февраля генерал вызвал министра в Елисейский дворец и, как сказал Сустель, «за две с половиной минуты ликвидировал двадцать лет сотрудничества» ^{460} . Разговор был очень кратким. Президент заявил, что их идеи по алжирской политике в корне расходятся, и поэтому министр должен покинуть правительство. Сустель не стал возражать. Он лишь выразил сожаление, что генерал не подождал с решением о его исключении до июля, тогда бы исполнилось ровно двадцать лет с того момента, как он присоединился к де Голлю и начал служить его делу ^{461} . Вот так «проблема Алжира» вмиг оборвала струну, на протяжении стольких лет соединявшую жизнь двух человек. В знак солидарности с Сустелем кабинет покинул министр телекоммуникаций Бернар Корню-Жантий.

Крайнего накала достигла ситуация и внутри голлистской партии. Среди депутатов и активистов ЮНР было много сторонников Сустеля, которые выступили в его поддержку и тем самым проявили негативное отношение к позиции де Голля. Генерал же требовал, чтобы всех несогласных с его политикой вывели из партийных рядов. И руководители ЮНР не смогли ослушаться. Перед членами голлистской партии стоял выбор: или подчиниться, или покинуть ЮНР. В результате партию оставили Жак Сустель, Леон Дельбек и многие другие. К середине 1960 года она, освободившись от новых «диссидентов», выразила «полное доверие личности и политике генерала де Голля» ^{462} .

Пока голлисты гасили огонь, вспыхнувший в ЮНР из-за «алжирской проблемы», президент продолжал международную деятельность. Он давно хотел познакомиться с руководителем СССР Хрущевым и при личной встрече обсудить с ним главные проблемы мировой политики. Де Голль пригласил первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР в Париж. 23 марта 1960 года Хрущев прибыл во французскую столицу в сопровождении семьи, заместителя председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина и министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко.

Первое впечатление президента Франции о Хрущеве сложилось таким: «У него был вид добряка. Он приехал с женой, сыном, дочерьми и зятем. Где бы Хрущев ни появлялся, он производил впечатление пылкого и живого человека, несмотря на свою дородность. Он смеялся и проявлял сердечность» ^{463} . Переговоры де Голля и Хрущева велись в Париже и в пригородной резиденции Рамбуйе. Лидеры двух стран встречались и беседовали пять раз ^{464} . Они обсуждали советско-французские отношения, германскую проблему и вопросы европейского и всеобщего разоружения.

Беседы глав государств проходили в спокойной дружественной обстановке. Президент Франции во время первой же встречи заявил:

«Нам предстоит переговорить о многих вещах… Мне хорошо известна Ваша позиция по международным вопросам. Вы хотите добиться мира и прежде всего разрядки в международных отношениях между двумя лагерями, которые фактически есть.

Франция не хотела бы существования лагерей, но она не та, какой была в прошлом. Ее роль в международном плане уменьшилась. Россия тоже не та. Ее значение возросло, она стала сильнее. Однако наши страны находятся на одном континенте, и дистанция между ними с развитием техники все время сокращается. В связи с этим мы не можем не быть настороже. Поэтому мы и состоим в лагере, который называется западным…

Достижение согласия между нашими странами было бы тем более легким делом, что между нашими государствами нет никаких территориальных споров…» ^{465}

Хрущев, со своей стороны, подчеркнул:

«Что касается отношений между Францией и Советским Союзом, то я с Вами полностью согласен, что между нами нет существенных разногласий…

Нам понятны Ваши устремления как президента Франции и генерала. Они нисколько не противоречат нашим интересам. Наши пути, я бы сказал, наши шаги нигде не скрещиваются.

Политика возвеличивания Франции не только не противоречит нашим интересам, я даже сказал бы больше, она импонирует нам. Но, исходя из простых человеческих чувств, я хотел бы добавить, что, как бы ни была велика Франция, мы были бы всегда ее достойным партнером, и наше величие было бы достойным величия Франции. В этом отношении наша позиция отличается от позиции некоторых других стран, которые считаются друзьями Франции, но вместе с тем относятся ревниво к ее величию. Это я хотел бы подчеркнуть с особой силой» ^{466} .

Однако, несмотря на такое многообещающее начало, каких-либо значительных политических результатов во время переговоров двум лидерам достичь не удалось. Представители обеих стран лишь подписали различные договоры о техническом и научном сотрудничестве, а также соглашение о необходимости разрешения неурегулированных международных вопросов не путем применения силы, а мирными средствами.

Невзирая на значительные политические разногласия между главами государств, де Голль и Хрущев оставили уважительные воспоминания друг о друге. Президент Франции писал:

«Хрущев охотно вступал в беседу. Особенно непринужденно и расслабленно он вел ее, когда мы оставались один на один, только с переводчиками. При большой разнице в нашем происхождении, образовании и убеждениях между нами установился хороший контакт. Мы разговаривали как мужчина с мужчиной» ^{467} .

В свою очередь Хрущев так охарактеризовал де Голля: «…личное знакомство убедило меня, что этот генерал очень хорошо разбирался в политике, в международных вопросах и занимал четкую позицию, отстаивая интересы Франции. Он вовсе не был подвержен чужому влиянию, ему вообще нельзя было навязать чужое мнение, особенно в политике, не отвечавшее интересам Франции. По всем вопросам, которые мне приходилось с ним обсуждать, он высказывался сам, не нуждаясь в комментариях министерства иностранных дел или премьер-министра, хотя на такие беседы последний приглашался» ^{468} .

Главы государств виделись и в неформальной обстановке. Премьер-министр Мишель Дебре описал в своих воспоминаниях следующий эпизод. После одной из встреч в Рамбуйе де Голль и Хрущев спустились в сопровождении премьера Франции и Косыгина к озеру, чтобы покататься на лодке. Каково же было удивление Дебре, когда он услышал, как де Голль запел по-русски:

 
Из-за острова на стрежень
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны…
 

А Хрущев начал ему подпевать ^{469} . Откуда мог знать эту песню президент Французской республики? Может быть, давным-давно, в 1918 году в крепости Ингольштадт ее пели русские офицеры? Ведь память генерала была феноменальной.

Своим личным контактом руководители двух стран остались довольны. Де Голль отмечал в мемуарах:

«Хрущев уезжал 3 апреля благодушный и веселый. Должен признаться, что я был под впечатлением от его силы и энергичности. И я был расположен думать, что, несмотря ни на что, мир во всем мире имеет шансы быть и что у Европы есть будущее. Я поймал себя на мысли, что, по большому счету, в вековых отношениях между Россией и Францией произошло что-то значительное» ^{470} .

Проводив главу СССР, де Голль сразу отправился в Англию, осуществив с 5 по 8 апреля свой первый официальный визит в эту страну. Президент Франции был благодарен туманному Альбиону за гостеприимство, оказанное ему, опальному генералу, во время войны. Он не раз говорил об этом во время поездки. Де Голль вел переговоры с премьер-министром Макмилланом, встречался с королевой Елизаветой II, побывал в гостях у Черчилля, посетил Вестминстерское аббатство. Генерала приняли радушно, и он считал свой визит удачным. Однако главное выяснение отношений между Францией и Великобританией было впереди.

В конце апреля – начале мая де Голль вылетел в Западное полушарие. Он прибыл сначала в Канаду, а потом в Соединенные Штаты. Во время встреч с Эйзенхауэром президент Франции уже не касался темы НАТО, понимая, что к согласию с хозяином Белого дома не придет. Они разговаривали главным образом о европейских делах и о встрече в верхах, которая должна была состояться в Париже в мае. Перед возвращением на родину генерал заехал во французские заморские территории – Гвиану ^{471} , Мартинику и Гватемалу.

Печально известная конференция в верхах при участии де Голля, Эйзенхауэра, Макмиллана и Хрущева прошла в Париже 16–17 мая 1960 года. Главы США, Великобритании, Франции и Советского Союза должны были обсудить условия обеспечения мирного сосуществования, проблемы разоружения, германский вопрос. Однако незадолго до этого советскую границу пересек американский самолет-разведчик У-2. Хрущев вылетел во Францию, но в пути задавался вопросом, можно ли ждать от США на конференции принятия разумного соглашения, если они «перед встречей подложили под нее мину» ^{472} .

Прибыв в Париж, Хрущев немедленно потребовал у Эйзенхауэра извинений, а тот категорически отказался это сделать. Руководитель СССР вспоминал впоследствии:

«Де Голль и Макмиллан убеждали меня не требовать извинений: США – великая страна, ее президент не может делать такое публичное заявление, и его нельзя вынуждать. Но я парировал сей аргумент, сказав, что мы тоже не маленькая страна и считаем себя великой державой. Поэтому мы тем более не можем согласиться с тем, чтобы великая страна наносила оскорбления хотя бы и малым странам» ^{473} .

Де Голль действительно изо всех сил старался уговорить Хрущева начать переговоры, но тот наотрез отказался и покинул Париж. Конференция была сорвана. 18 мая раздосадованный президент Франции писал сыну: «На этот раз собственно конференция не состоялась… она вылилась в закулисный русско-американский спор. На мой взгляд, американцы виноваты, потому что запустили свой У-2 в канун совещания… а потом к тому же делали противоречивые заявления. Представители СССР виноваты в том, что раздули дело и превратили его в военную машину, направленную на Эйзенхауэра персонально. Однако ни те ни другие войны не желают. Значит, однажды нужно будет возобновить разговор. А мы должны из этого сделать вывод: нам надо существовать самостоятельно. Для этого Франции необходима эффективная ядерная сила» ^{474} .

1960 год вошел в историю как год Африки. Почти весь Черный континент освободился от колониальной зависимости. Самостоятельными стали и бывшие французские территории – Камерун, Того, Чад, Убанги-Шари (Центрально-Африканская Республика), Конго, Габон, Дагомея (Бенин), Нигер, Берег Слоновой Кости, Верхняя Вольта (Буркина-Фасо), Мадагаскар, Судан, Сенегал и Мавритания. Президент Франции с некоторым сожалением, но в то же время с пониманием реагировал на происходящее. В речи 14 июля 1960 года он заявил:

«Нет ничего странного в том, что испытываешь ностальгию по Империи. В точности так же можно сожалеть о мягкости света, который некогда излучали масляные лампы, о былом великолепии парусного флота, о прелестной, но уже не существующей возможности проехаться в экипаже. Но ведь не бывает политики, которая идет вразрез с реальностью» ^{475} .

Молодые африканские государства, отделившись от метрополии, не теряли связей с ней. На протяжении всего президентства де Голль принимал их руководителей в Париже. Франция сохраняла в Центральной и Западной Африке свое влияние.

Ситуация в Алжире продолжала развиваться самым мучительным образом. Два последних месяца 1960 года стали новой вехой в алжирской политике де Голля. 4 ноября президент республики высказался за создание «алжирского Алжира», который имел бы «собственное правительство, свои институты и законы» ^{476} . Через два дня в письме сыну генерал замечал: «Я продолжаю дело по высвобождению нашей страны из пут, которые еще ее обволакивают. Алжир – одна из них. С тех пор как мы оставили позади себя колониальную эпоху, а это, конечно, так, нам нужно идти новой дорогой, но надо это делать умело. В конце концов все поймут, что Северная Африка гораздо больше нуждается в нас, чем мы в ней» ^{477} . В речи 20 декабря де Голль подтвердил, что будущий Алжир мыслится им как «государство со своим правительством» ^{478} . Президент республики объявил, что выносит свою алжирскую политику на референдум как в метрополии, так и в Алжире.

Всеобщий референдум состоялся 8 января 1961 года. Его результаты показали, что большинство французов согласны с президентом. В метрополии положительный ответ дали 75,25 % голосовавших, в Алжире – 70,9 %. Тем не менее до конца алжирской драмы было еще далеко. Колониальная война продолжалась. Несмотря на отзыв с территории Алжира почти всех сочувствующих «ультра» высших военных чинов, в армейских кругах нарастало недовольство политикой президента.

В апреле 1961 года в Алжир прибыли отставные генералы Рауль Салан, Эдмон Жуо, Морис Шаль и Андре Зеллер. В ночь на 22 апреля они развязали мятеж при поддержке военного контингента и гражданских лиц. Восставшие захватили власть в алжирской столице, потребовали сохранения Алжира под французским суверенитетом и свержения президента и его правительства.

Де Голль не потерял самообладания. Он ввел во Франции чрезвычайное положение и 23 апреля выступил по радио и телевидению. Президент гневно восклицал:

«Государство осмеяно, нация выведена из себя, власть унижена. Наш международный авторитет попран, наша роль и наше место в Северной Африке скомпрометированы. И кем же? Увы, людьми, долг, честь и разум которых должен заключаться в том, чтобы служить и повиноваться. Во имя Франции я приказываю использовать все средства, именно все средства, чтобы преградить дорогу этим людям. Я запрещаю любому французу и прежде всего солдату выполнять их приказы. Француженки, французы, помогите мне!» ^{479}

На следующий день в метрополии более десяти миллионов человек в знак солидарности с президентом провели забастовку. В Алжире многие французские солдаты и офицеры отказались подчиниться мятежникам. Уже вечером 24 апреля там высадилась французская морская пехота, и «фронда генералов» была подавлена. Зачинщики мятежа скрылись за границей.

Де Голль всегда был решителен в действиях против своих врагов. Однако «алжирская проблема» легла тяжелым камнем и на его сердце. Как-то в 1961 году президент, едва сдерживая эмоции, сказал Алену Пейрефиту:

«Вы думаете, что мне легко? Мне, который воспитан в духе святого почитания нашего национального флага, французского Алжира, французской Африки, армии как гаранта Империи. Вы думаете, для меня – это не испытание? Вы думаете, я не переживаю, когда приходится где бы то ни было сворачивать наши знамена?» ^{480}

Противники де Голля тем временем ужесточили свои действия. В 1961 году военные и гражданские сторонники «французского Алжира» создали так называемую Вооруженную секретную организацию (ОАС). Они развернули террор во Франции и в Алжире, готовили покушения на президента республики, пытаясь таким образом помешать созданию алжирского государства. Генерал же опять занялся международными проблемами.

31 мая 1961 года в Париж с официальным визитом приехал новый президент США Джон Кеннеди. Де Голлю понравился этот молодой и энергичный человек. Генерал был очарован красотой и элегантностью его жены Жаклин. Американскую чету принимали в Елисейском дворце и даже в Версале. Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Однако переговоры президентов показали, что разногласия между США и Францией остались прежними.

Де Голль и Кеннеди беседовали семь раз. Разговор шел о роли НАТО в европейских делах, возможности применения атомного оружия. Генерал надеялся, что новый президент Соединенных Штатов примет, в отличие от Эйзенхауэра, его аргументы по поводу изменения статуса Франции в НАТО. Но Кеннеди не изменил позиции США. Собеседники пришли к согласию лишь по германской проблеме. Де Голль подтвердил, что поддержит любое решение американцев по данному вопросу. Правда, пока западные страны решали, что следует предпринять, в июле 1961 года Берлин разделила стена.

В Елисейском дворце

Сразу после своего вступления в должность в январе 1959 года де Голль переехал в президентский Елисейский дворец. Ему он не нравился. Генерал считал, что история дворца не имеет ничего общего с величием Франции. Это двухэтажное здание было построено в начале XVIII века в период регентства Филиппа Орлеанского. Одно время им владела мадам Помпадур. В самом конце века дворец приобрел маршал Мюрат и подарил его Наполеону. Тот отдал здание в распоряжение своей первой жены Жозефины. Для императора ее дом стал последним парижским жилищем. После поражения под Ватерлоо он нашел в нем пристанище на несколько дней. В Серебряном салоне на первом этаже Бонапарт подписал свое отречение от престола. В период Второй империи во дворце жил Наполеон III, а начиная с Третьей республики дом стал резиденцией президентов Франции. Самая пикантная история, связанная с Елисейским дворцом, произошла в 1899 году, когда президент республики Феликс Фор пригласил к себе любовницу мадам Стеней и умер в ее объятиях. Это вызвало грандиозный скандал.

Де Голль подумывал о том, чтобы перенести резиденцию в другое место. Он говорил и о дворце Инвалидов, и о Венсенском замке, и о некоторых других зданиях, но в конце концов решил не менять традиции и обосновался в Елисейском дворце. Однако президент неоднократно заявлял о том, что не любит его. Ален Пейрефит услышал однажды следующее: «У меня вызывает антипатию этот дворец. Он полон неприятных фантомов, начиная от Помпадур и заканчивая мадам Стеней» ^{481} .

Для своего рабочего кабинета де Голль выбрал Золотой салон в центральной части второго этажа. Он показался ему самым удобным, так как его окружало несколько небольших комнат. В них расположились генеральный секретарь Елисейского дворца, технические секретари и адъютанты. У де Голля никогда не было собственной квартиры в Париже, поэтому дворец стал и его домом. Он обустроил личные апартаменты также на втором этаже. От рабочего кабинета их отделяла только так называемая банная комната императрицы Евгении, жены Наполеона III. Окна личных покоев де Голля выходили на небольшой парк Елисейского дворца. Президенту и его жене нравилось смотреть на этот кусочек зелени в центре шумного города, посередине которого по небольшому озерку плавали утки и лебеди.

В каждодневной работе генералу помогали специальные службы Елисейского дворца. В них входило всего 45 человек. Главным помощником де Голля и центральной фигурой служб являлся генеральный секретарь Елисейского дворца. Он был связующим звеном между президентом и правительством, держал под контролем все события французской политики, по несколько раз в день встречался с генералом, неизменно присутствовал на заседаниях, проходивших во дворце. Под непосредственным началом генерального секретаря работали советники де Голля: по конституционным, административным и юридическим вопросам, по внешней политике, по вопросам экономики и финансов, по социальной политике и национальному образованию, по делам бывшей колониальной империи. Второе крупное ведомство при президенте возглавлял его личный секретарь или адъютант. Он занимался проблемами национальной обороны, связями с прессой, организовывал официальные визиты и персональные встречи президента, ведал протоколом.

Рабочий кабинет де Голля – Золотой салон – был декорирован и обставлен в стиле ампир. Стены обиты палисандровым деревом с богатой позолоченной лепниной. Большой письменный стол, за которым сидел президент, мастер вырезал из красного дерева и подбил металлом и сафьяном. В кабинете стояли также диван, три кресла и шесть стульев, большой круглый стол и два маленьких на витых ножках. В глаза обязательно бросался огромный деревянный глобус, подаренный генералу голлистами. На полу лежал ковер ручной работы. А на панно вдоль камина и на плафоне потолка между двумя массивными позолоченными люстрами «резвились» полуобнаженные грации и нимфы. Такое «общество» ничуть не мешало президенту сосредоточенно работать.

Распорядок дня де Голля всегда был четким и строгим. Он вставал обычно в семь тридцать и после легкого завтрака более часа отводил чтению утренней прессы. В девять тридцать генерал уже находился в рабочем кабинете. Он изучал важные государственные досье, дипломатические депеши, документацию по предстоящим в ближайшее время заседаниям, сведения о желающих его увидеть посетителях.

После обеда, в три часа дня президент читан крупнейшую ежедневную газету «Монд». Затем де Голль два дня в неделю опять просматривал государственные досье и писал собственные речи и послания. С документами генерал всегда работал очень тщательно. Он внимательно читал их от начала до конца, делая заметки на полях. Иногда они были суровыми, а чаще всего – веселыми. Дело доходило даже до того, что президент исправлял в них орфографические ошибки и правильно расставлял запятые. В остальные три рабочих дня недели де Голль после обеда занимался выдачей верительных грамот.

По средам с утра в Елисейском дворце под председательством президента проходило заседание совета министров. Оно начиналось в десять и заканчивалось к часу дня. Де Голль приходил неизменно вовремя, здоровался с каждым министром за руку, затем все рассаживались за большим овальным столом. Каждый член кабинета выступал с докладом. Генерал считал эти заседания очень важным делом. Однако некоторые воспринимали происходящее менее серьезно. Молодой министр экономики и финансов Валери Жискар д'Эстен описал это действо с юмором. «Во время докладов члены правительства сосредоточивались только на собственных проблемах. В то же время остальные присутствующие обменивались записками, решая текущие дела. Записки попадали от отправителя к адресату, переходя из рук в руки, как на старинной почте, и огибая непреодолимое препятствие – место президента республики. Когда же на пути записки оказывался премьер-министр, для соблюдения приличий записка передавалась за его спиной». Особую, беспросветную тоску всегда вызывал доклад министра иностранных дел о международном положении. Тогда «поток записок нарастал до такой степени, что министров даже приходилось в осторожной форме призывать к порядку: генерал ограничивался лишь тем, что хмурил брови». И далее Жискар д'Эстен обрисовывает следующую картину:

«Де Голль, величественный, исполненный сознания долга, вслушивается в нескончаемый доклад, а с двух сторон от него спят глубоким сном государственные министры Андре Мальро и Луи Жакино, у Мальро лицо подергивается нервным тиком, а у Жакино выражает почти что блаженство» ^{482} .

Дневной перерыв редко становился для президента временем отдыха, так как к обеду обычно приглашались гости. Это были те же министры, дипломаты, общественные деятели. Разговор с ними шел о делах. Генерал считал, что приглашенных должно насчитываться «больше, чем граций, но меньше, чем муз» [43]43
  Грации – в античной мифологии три богини красоты, изящества и радости. Музы – девять богинь – покровительниц поэзии, наук и искусств.


[Закрыть]. Так за столом, как правило, собиралось шесть-семь человек. Они спокойно беседовали и обсуждали последние новости.

Де Голль всегда ел с аппетитом, но гурманом его назвать было нельзя. Он предпочитал мясное жаркое с овощами, говядину по-бургундски, телятину в белом соусе, эльзасские сосиски с кислой капустой, запеченную свиную ногу, кролика с черносливом, утиный паштет. Рыбу и устриц президент не любил. Но время от времени эти блюда подавали на стол, так как Ивонна считала, что ее склонному к полноте мужу невредно поесть их вместо мяса. Ел генерал и сыры. К сладкому десерту он был равнодушен, но иногда пробовал пирожные. Де Голль пил как красные, так и белые вина, а крепких спиртных напитков практически не употреблял.

График работы президента полностью сбивался, когда он уезжал в заграничные поездки, вел переговоры во Франции с представителями зарубежных стран, давал пресс-конференции. Чаще всего они проходили в Елисейском дворце, но нередко – в замке Рамбуйе, расположенном недалеко от Парижа. Его главное здание, окруженное огромным лесопарком, строилось и перестраивалось с XIV по XVIII век и являлось владением французских королей. Иногда де Голль принимал гостей и беседовал с ними в красивом старинном замке Шан в департаменте Сена-и-Марна.

Рабочий день генерала длился примерно десять часов, но только в те дни, когда не было официальных вечерних приемов. А таковые проходили достаточно часто. В 1959 году администрация Елисейского дворца насчитала 103 приема, в следующем – 118, а в 1963 году – целых 145. Они устраивались в президентском дворце Парижа по самым разным поводам. На них приглашались министры, депутаты, сенаторы, дипломаты, военные, бизнесмены, представители общественных организаций и прессы, ученые, писатели, артисты, спортсмены. Де Голль со всеми был одинаково вежлив, учтив с дамами, но не галантен, не целовал им руки.

Правда, он отдавал дань их красоте и элегантности туалетов. Как-то Брижит Бардо появилась в Елисейском дворце в костюме гусара. Президент с улыбкой отметил: «Ба, военный?!» Находящиеся рядом с ним люди так и не поняли, сказал он это, потому что хотел пошутить, или оттого, что плохо видел. Сотрудники президента спорили о том, кого де Голль предпочитает – блондинок или брюнеток? Ему нравились и Жаклин Кеннеди с темными волосами, и белокурая Грейс Келли, принцесса Монако. Сын генерала утверждал, что все-таки – брюнеток, и напоминал, что у его матери были темно-каштановые волосы ^{483} .

В период президентства де Голля вошло в традицию проводить приемы и в Версальском дворце. Они устраивались там в исключительных случаях, в честь глав зарубежных государств, и проходили в Зеркальном зале. Очень хорош этот зал был весной, в дни долгих сумерек. В вазах на столах стояли свежие тюльпаны, в больших светильниках зажигали свечи. Нежные бордово-пурпурные лепестки цветов и плавно сияющий желтоватый огонь свечей мерцали в отражениях зеркал и напоминали о балах давно минувших дней. А в проемах окон, в розовых лучах заходящего солнца сверкал всем своим великолепием старинный парк. Шелест только что распустившейся нежно-зеленой листвы сливался с мерным гудением бело-дымчатых струй фонтанов. И казалось, что статуи древнегреческих богов вот-вот оживут и разбредутся по дорожкам, чтобы вдоволь насладиться красотой весенней природы и творений рук человеческих.

Помимо приемов де Голль присутствовал на официальных церемониях. Четыре из них, если он не находился за границей, не пропускал никогда. 8 мая, в ознаменование победы над фашизмом, президент возглавлял празднование у Триумфальной арки. 18 июня, в день своего исторического призыва к французам, он отправлялся на холм Валерьен. 14 июля, в честь главного национального праздника, генерал принимал парад на Елисейских Полях. Наконец, 11 ноября он участвовал у Триумфальной арки и памятника Жоржу Клемансо в церемонии, посвященной победе Франции в Первой мировой войне.