Текст книги "Беседы об архивах"

Автор книги: Мариэтта Чудакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Нет, мы, разумеется, не призываем увидеть в архивохранилище то подобие жизни, которое порождено прихотливой и, бесспорно, несколько мрачной фантазией писателя. Архивист, стоящий перед картонами с красиво выписанными на них именами ученых, общественных деятелей, философов, полководцев, писателей, сознает, что перед ним – письма, которых не суждено перечесть ни адресату, ни автору; тексты пламенных, смелых и умных речей, произнесенных много десятилетий, а то и столетий назад и завороживших аудиторию; но не сыскать теперь ни оратора, ни слушателей. И фотографии прошлого века, где владельцы и владелицы уложенных в картоны архивов смотрят на нас взглядом прямым и ясным, гордо, вполоборота повернув голову, по вкусу фотографов тех дней, – эти фотографии, увы, слишком напоминают те, что помещают в овалы на надгробиях.

Архивист ежедневно держит в руках листки, написанные людьми уже умершими. Перед ним раз за разом проходит жизнь человека с его рождения до последней точки – и печальное обстоятельство заключено в том, что точка эта поставлена как бы с самого начала!

Эсхиловский Прометей считал себя великим благодетелем человечества именно за то, что он лишил людей дара предвидеть свою судьбу.

Архивист, как и все смертные, к счастью, лишен этого дара, но зато изо дня в день он держит в руках документы, запечатлевшие цветущую пору того самого четовека, свидетельство о смерти которого лежит тут же, рядом, в соседнем картоне. Он видит только законченные, завершившие свой земной круг судьбы. И в этом смысле его служба – вредное производство.

Безопасны для душевного спокойствия занятия поколениями давно умершими. Это подлинно древний мир, и все устраивается прекрасно: вот наши занятия, а вот мы оставили их и живем себе нынешней жизнью, во многом посторонней предмету этих занятий. Но есть невыдуманная опасность в занятиях временем не слишком далеким, еще оставившим очевидцев. Это еще не памятники и не руины – жизнь еще не покинула их, везде видны ее следы, и они, может быть, старят вас, приноравливают ваш возраст к своему... Эти трудности профессии не видны постороннему глазу.

Архивист знает – есть и другой, более высокий, чем сожаление о быстротечности жизни, смысл во всем, что разворачивается ежедневно перед его глазами и неизбежно начинает влиять на самый строй его мыслей.

Значительная часть работы архивиста неизбежно остается в тени, не может быть предметом общественного внимания. Возвращаясь в "собственное" время, он не рассказывает семейных секретов, которые приходится ему выслушивать, и содержания дневников, которые привелось ему прочесть. Здесь действует профессиональная этика, заставляющая вспомнить о врачебной тайне или об обязанностях нотариуса, заверяющего завещание. Тот, кто имеет вкус к обсуждению чужой частной жизни, мало пригоден для профессии архивиста.

Даже помимо служебной этики, есть некие нравственные нормы, не позволяющие выносить на всеобщее обозрение те не совсем обыкновенные отношения, которые завязываются ежедневно – в том числе и сегодня – во многих домах, куда приходят сотрудники архивов, чтобы повести разговор о привычном для них, но от этого не менее сложном, деликатном и обладающем в конечном счете бесспорной историко-культурной правомерностью деле – о передаче частных бумаг на государственное хранение.

И все, что унесу с собой

Под твой, кладбищенская птица,

Зеленый куст, звалось судьбой

И никогда не повторится.

В этих стихах безвременно умершего С. Дрофенко есть подлинная значительность. Не возвратится – это известно каждому, это умопостигается рано или поздно всяким. Здесь только грустный смысл, одна лишь безнадежность. Но важнее, но более высокоосмысленно сказанное поэтом – "не повторится". В строках четверостишия обозначилась ценность каждой, личной, отдельной жизни, непререкаемая и неотменяемая ценность неповторимости. Завершившуюся жизнь, закончившееся индивидуально чье-то существование невозможно скопировать, сдублировать, воссоздать в точно таком же виде на ином материале... Все умирает вместе с нами, все уходит, но потому и остается, живет в памяти близких, а то и дальних. Ценен неповторимый облик явления, неповторимость личности, и потому так важны нам закрепленные следы исчезнувшего бытия. Нет, не только люди "первого ранга", не только осуществившиеся целиком предназначения волнуют душу архивиста, когда он остается наедине с бумагами. Среди этих бумаг неизбежно много и тех, что отразили жизнь рядовых людей времени. Но и их имена запечатлены навечно, об их деятельности рассказано сухим языком служебного документа и страстным голосом писем, дневников и мемуаров.

Работа в архиве учит терпению; она освобождает человека от суетности, придает силы, сообщает душевное равновесие. Архивист знает – нет почти ничего тайного, что не стало бы явным; история не может быть переписана; судьба человеческая длиннее кратких сроков земного существования. Он ходит рядом с неопровержимыми свидетельствами бренности человеческой жизни, но неизменно чувствует себя на службе неумолкающей памяти человечества.

Могущество тех резервуаров культуры и истории, которые призван он умножать и обслуживать, огромно – оно гораздо больше, чем это может вообразить непосвященный Если представить такую фантастическую ситуацию, что какой-нибудь маньяк, обладающий большими возможностями, поставил бы себе преступной целью вытравить во всех архивах страны свое имя или же все связанное с неким гобытием, которое хотелось бы ему изгладить из памяти потомков, то гипотетические результаты такой затеи будут совсем по-разному оценены человеком с богатым воображением, ко не знакомым с архивным делом и архивистом. Архивист знает – – выполнить этот дьявольский план невозможно никогда, ни при каких фантастических обстоятельствах: столь разветвленны, неохватны взглядом пути отражения имени или события в разнообразнейших документах сотен и тысяч архивов современников...

Разбирая и описывая огромный – занимающий 145 картонов – родовой архив графов Орловых-Давыдовых, поступивший в начале двадцатых годов из национализированной подмосковной усадьбы Отрада в Румянцевский музей, сотрудница отдела рукописей Библиотеки имени В. И. Ленина К. Майкова, отдавшая архивному делу около тридцати лет, выбрала эпиграфом к своему печатному обзору архива слова Лероке:

"Не вздумайте жалеть тех, кто составляет каталоги рукописей: это самые счастливые из смертных..."

Немногие из архивистов станут оспаривать эти слова. Они знают, что работа в архиве не только звучащее со всех сторон memento mori. Это и постоянное, ежедневное созерцание того, как на вечное хранение ложатся документы, существование которых не подвластно отныне изменениям временной школы ценностей, не подвержено колебаниям стрелки сегодняшнего дня.

Опыт архивной работы учит многому, и жаль, что он мало еще становится достоянием общества. Приведем один лишь из возможных аспектов той архивоведческой трамоты, начатки которой необходимы, по нашему убеждению, каждому. Прекрасно, когда нравственный регулятор заложен в самой душе человека и не может быть выдернут оттуда никакими внешними силами, когда даже полная, всей ситуацией гарантированная уверенность в том, что, соверши он сейчас неблаговидный поступок, и никто никогда не узнает, не может никоим образом повлиять на поведение человека. Но есть натуры, которым необходимы внешние подпоры, натуры, чьи нравственные устои зыбки и чьи поступки зависят от множества привходящих обстоятельств. И можно вообразить себе с достаточной долей вероятности систему представлений человека этого типа, незнакомого с тем, сколь огромна та часть сегодняшней нашей жизни, которая постепенно перетекает в хранилища архивов и накапливается за прочными их стенами.

Такой человек, по-видимому, живет с ощущением, что произнесенное им слово, сослужив свою службу, истаивает в воздухе, что неблаговидный поступок с годами забывается и изглаживается вовсе, что два его письма, написанные в один и тот же день, но содержащие противоположные оценки некоего факта, поступка, произведения, никогда не сойдутся в одной точке. Быть может, жизненное поведение многих было бы несколько иным, если бы они знали так же ясно, как знают это архивисты, что их письма не улетают по касательной к земной поверхности в бесконечность небытия, а лягут рано или поздно рядом на стол исследователя, что слово, сказанное публично, дойдет до потомков в десятках свидетельств – дневниковых, мемуарных, эпистолярных.

В той брошюре 1919 года, которую цитировали мы раньше, призыв обращен был к каждому из соотечественников: "Придет время, нас не станет и наша пора, богатая событиями большого значения, сулящая стать преддверием новой жизни, сама отодвинется в прошлое.

Ее будут жадно и пристально изучать, в ней будут искать ответов на самые разнообразные вопросы... Живых свидетелей наших дней не останется. Где же будут искать сведений о нашем времени? Конечно, прежде всего и больше всего во всем том, что сохранится от нас, что нас переживет: в новом строе хозяйства, в новых общественных и государственных учреждениях, одним словом, в новых формах жизни. Но многое в них может показаться непонятным, если мы сами не позаботимся о том, чтобы сохранить следы тех мыслей, чувств и желаний, которые одушевляли нас при их создании. В чем же можно будет найти отражение всего того, что сейчас движет нами в происходящей замене старого новым?

В спокойном, бесстрастном документе, в книге, журнале и газете, в живой личной переписке деятелей наших дней от мала до велика, наконец, в вещественных результатах наших знаний и умений. Документы, бумаги и переписка хранятся в архивах, книги, журналы и газеты – в библиотеках, а предметы, созданные знанием и искусством, – в музеях. Отсюда становится понятным, что прямой долг каждого культурного человека состоит не только в бережной охране всеми зависящими от него средствами существующих архивов, библиотек и музеев... но и в пополнении названных хранилищ собственными материалами наших дней..."

Призыв этот не устарел и посейчас. Любое отлагательство и промедление здесь невозможно. По каждом из нас не только звонит колокол, так же ежечасно, взывая именно к нам и ни к кому другому, поют трубы истории.