Текст книги "Входи, открыто!"
Автор книги: Марианна Кожевникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава 5
Миша оставил машину во дворе и на четвертый этаж стал подниматься пешком. Он и сам не мог понять, почему волнуется. А может, и мог, но только не хотел снова погружаться в то, от чего так старательно отгораживался все эти годы. Из сумки у него торчал оранжевый слон с большими ушами, слон сидел на таких же оранжевых мандаринах, которые обожала Иришка, а в руках Миша держал пакет с пестрыми карамельками, которые они любили оба.
Только он ступил на площадку четвертого этажа, дверь открылась, и Ляля в золотистой куртке, в коричневых брючках, ловкая, ладная и, как всегда, торопливая, кивнула ему на бегу, помахала и, стуча каблучками, заспешила к лифту. В тот же миг выскочила Иринка и повисла у него на шее.
– Папулечка мой прекрасный! – пропела она.
Миша закружил ее по площадке, и так, кружась, они влетели вдвоем в квартиру. Как давно он тут не был! А запах остался прежним, пахло книжной пылью и пригорелым молоком. Еще Ляля, кажется, поменяла духи. Несмотря на тусклый свет в прихожей, в глаза бросились ободранные по углам обои, затертый до черноты, когда-то покрытый лаком паркет. Из-за тусклого света, из-за нависающих со всех сторон шкафов и полок квартира показалась гостю полутемной пещерой. А ведь когда-то он тут жил и ничего уютнее этой старинной московской квартиры представить себе не мог. Здесь жили еще Лялины дедушка с бабушкой, потом родители, а теперь она сама с дочкой. Иринка тащила его в сторону ванной, наверное, руки мыть, как положено, но он прошел по коридору и заглянул в столовую, увидел облысевший зеленый диван, старинный резной буфет, картины на стенах. Ничего не сдвинулось с места за эти годы, но как-то пожухло, обветшало. Иркин яркий конструктор на столе и пышноволосая нарядная Барби выглядели непрошеными гостями среди одряхлевшей ветхозаветной старины. Миша подошел к окну, выглянул во двор, открыл форточку.
– Может, пойдем погуляем? – предложил он Иринке.
– Потом пойдем, – ответила она. – Сейчас пойдем, я тебя покажу Мартину.
– Меня? Мартину? Какому еще Мартину? – рассеянно спросил Миша, послушно идя следом за Иринкой, а она изо всех сил тянула его за руку по коридору.
В коридорных потемках Миша наткнулся на какие-то коробки и больно ушиб коленку.
– Мартину потом меня покажешь, – решительно заявил он. – Сначала вам тут нужно лампочки ввернуть. А то в такой темнотище того и гляди без головы останешься!
Иринка с удивлением смотрела на отца. О какой темнотище он говорит? Она так привыкла к своей квартире, что двигалась в ней наизусть и никаких неудобств не испытывала.
– Кстати, и мне есть с кем тебя познакомить!
– С кем? – Иринка с любопытством заглянула Мише в лицо.
Они уже дошли до прихожей, Миша почти на ощупь отыскал в углу свою сумку и достал оранжевого слона. Ему показалось, что даже от новой игрушки вокруг посветлело.
– Вот, пожалуйста, знакомься! Слон из Африки, привез тебе солнышко и мандарины.
Мандарины вслед за слоном перекочевали к Иришке в руки.
– Ешь пока мандарины, играй со слоном, а я лампочки вверну в прихожей и на кухне. Потолки вон какие высоченные! Маме не достать, – посетовал Миша и привычно засучил рукава. Засучил и усмехнулся. А ведь совсем недавно хозяйственных привычек у него и в помине не было…
Оставшись один после того, как Ляля его выставила за дверь, Миша поселился у приятеля в коммунальной квартире. Болевой шок проходил медленно, а когда более или менее прошел, он обнаружил, что на свете очень много женщин и у каждой женщины очень много просьб. Все женщины, молодые, старые, среднего возраста, смотрели на него умоляющими глазами и верили в его всемогущество. Верили, что он может починить выключатель, электропроводку, холодильник, телевизор, телефон, звонок. Прибить полку, вешалку, карнизы, картину. Наладить кран в ванной, бачок в туалете. Отнести чемодан, проводить на вокзал. Подвинуть шкаф, разобрать стол. Да и мало еще на что он казался способным! Миша не ожидал, что, оставшись один, окажется в таком водовороте жизни. Поначалу, как это было ему свойственно, он смертельно испугался забурлившей вокруг него жизни, застегнулся на все пуговицы и с головой ушел в работу. Миша переводил книги и статьи по математике на английский язык и получал за переводы приличные деньги. Читал спецкурс в институте, деньги получал неприличные, но научно рос. Когда он еще немного успокоился, то понял, что вполне способен снять себе однокомнатную квартиру, из тех, что подешевле, конечно. И снял. Заведя себе квартиру из тех, что подешевле, он сам вплотную столкнулся с проблемами карнизов, звонков, бачков и кранов. До этого они его не касались, их решали, очевидно, тем же методом умоляющих глаз, обращенных на чужие мозолистые руки, сначала его матушка, потом Ляля. Миша со свойственной ему методичностью принялся осваивать проблемы смены прокладок и сверления дырок дрелью. Они оказались преодолимыми. Решив группу задач первой сложности, он перешел к задачам второй, повышенной, и занялся электропроводкой. Оказалось, что и эти поддаются решению. Холодильники и телевизоры Миша осваивать не стал. Для них существовали специалисты. Но зато освоил, и с удовольствием, удивившим его самого, кое-какие плотницкие работы: сколотил себе полку для книг, потом сделал полку для кухни, расширил письменный стол. Сначала он прослыл в подъезде «мастерущим», потом отзывчивым. Только много позже Миша отдал себе отчет, что в доме, куда он переехал, его знает почти весь подъезд, что у него множество поручений и множество знакомых, преимущественно женского пола, как старых, так и молодых. Новые знакомые приглашали его попить чайку с пирожком, отведать наливки, котлет, борщика, они готовы были дружить с ним, делиться семейными тайнами, любить, обожать, восхищаться. И нагружать, распоряжаться, поручать тоже. Пуговицы у Миши стали понемножку расстегиваться, изменилась походка, выражение лица, интонации. По-другому стали смотреть на Мишу студентки, по-другому относиться студенты. Но сам он всего этого как-то не замечал. У него появился новый предмет наблюдений и интереса. Он заинтересовался женщинами. Собственно, они всегда его интересовали. Но он их очень боялся. Всех. Даже Лялю. Теперь почувствовав себя в безопасности благодаря множеству своих умений, он перестал отказываться от приглашений, пил чай и наливки. Под наливки он выслушал множество трогательных и чаще всего печальных историй. Женщины оказались прелюбопытнейшими созданиями. Они стали ему симпатичны, вызывали сочувствие и по-прежнему интерес. Он хотел понять их. Женщин вообще или одну-единственную женщину? Миша не задавал себе этого вопроса. В молодых женщинах Мишу больше всего поражала готовность встретить в любую секунду своей жизни свою самую большую любовь. Да и все они, старые, молодые – не важно, жили любовью, прошлой, настоящей, будущей. Любовью к мужчине, к ребенку, кошке, собаке, попугаю. Получал и он бесчисленное число авансов, но не спешил ими воспользоваться. Сначала Миша расклассифицировал женщин по типам, психологическим, социальным, потом занялся классификацией их душевных состояний. Он научился безошибочно выделять одиноких, замужних и тех, которые живут с другом. С тех пор как он стал принимать авансы, он расклассифицировал и одиноких. Они делились на тех, которые надеялись выйти замуж, и на тех, которые приспособились к одинокой жизни и много работали. Любовный его опыт неизмеримо расширился, правда, телесный опыт, а не сердечный. Но и это пошло ему на пользу: и ему с женщинами и женщинам с ним становилось все приятнее и легче. Чем свободнее он себя чувствовал, тем снисходительнее и доброжелательнее становился. Может быть, он один из первых понял, что у Ляли после спячки очнулось сердце, он уже умел угадывать сердечную жизнь по ослепительному сиянию глаз, расцветающей невпопад улыбке. Он не хотел ничего знать о Лялиной любви, но знал о ней больше многих. А сейчас по одному только беглому взгляду и взмаху руки понял, что она свободна. И закружил, закружил Иринку по площадке…
А что квартира ему покажется такой обветшавшей и неухоженной, он и думать не думал. В его памяти она продолжала оставаться верхом благополучия и основательности. Зато теперь, куда бы он ни смотрел, всюду видел необходимость вмешаться умелой мужской руке. Но для начала он вкрутит лампочки. Лестница по-прежнему стояла в кладовке, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы ее высвободить. Зато лампочки лежали на прежнем месте. Нет, что ни говорите, в постоянстве есть свой глубокий смысл. Остальное было делом одной секунды, в коридоре стало светло.
– Папа! Смотри! – торжественно провозгласила Иринка и распахнула дверь ванной.
Миша чуть было не свалился с лестницы, увидев большого белого гуся. Важно переваливаясь, он зашлепал по коридору. Ну и ну! Откуда они его только взяли? Впрочем, он всегда знал, что Ляле фантазии не занимать.
– Это Мартин! – радостно представила гуся дочь. – Папа! Давай нальем ему в ванну водички и дадим поплавать! Ему, наверное, очень хочется.
– Наверное, – не мог не согласиться Миша. – А что мама скажет?
– Не знаю, я не спрашивала, – честно призналась Иринка.
– Потому что боялась, – ехидно заметил Миша. – Ну-ка беги закрой дверь в столовую и в свою комнату тоже, а то мы потом его оттуда не выживем.
Он мигом спустился с лестницы и заглянул в ванную.
– И давно у вас это сокровище? – спросил он. |
– Не знаю, – пожала плечами Иринка. – Он прилетел раньше меня, это точно. Как ты думаешь, если я к весне стану маленькой, как Нильс, он возьмет меня с собой в путешествие?
– А ты хочешь в путешествие? – спросил Миша.
– Кто ж не хочет!
Вид ванной, обжитой гусем, открыл перед Мишей всю серьезность проблемы.
– Давай-ка мы о нем позаботимся, – предложил он дочери, – только сначала скажи мне, где у вас тряпка и швабра. Или у вас швабры нет?
– Есть, есть, – радостно отозвалась Иринка и притащила из кухни допотопную палку-держалку.
– И швабру вам нужно новую завести! – назидательно сказал он дочке. – Теперь знаешь, какие есть отличные! Как для корабельной палубы! Трешь и как будто уже плывешь!
Иринка внимательно его слушала.
Однако Миша ловко справился и со старой держалкой, зажал тряпку, вымыл пол в ванной и задумался.
– Слушай, а где твоя ванночка, в которой мы тебя раньше мыли? – спросил он Иринку, заглянув к ней в комнату, где она знакомила со слоном своих кукол. Он успел прикинуть, что уж в этой-то профессорской ванной поместится не только гусь с детской ванночкой, но и небольшой бегемот.
– В кладовке, – отвечала Иринка. – А мы что, будем Мартина купать?
– Будем, будем, – пообещал Миша.
– А можно я тебе помогать буду? – с надеждой спросила дочь.
– Конечно! Мне без тебя никак не справиться!
Миша снова полез в кладовку. Нашел ванночку, нашел дверцу от шкафа, нашел несколько досок. Инструмент лежал на старом месте. Похоже, за все эти годы никто к нему не прикасался. Для того чтобы выгородить место гусю, пришлось передвинуть стиральную машину, зато ванночка встала как влитая, да и загородку можно было соорудить. Он проверил, дотягивается ли до ванночки гибкий душ. Душ дотягивался. Можно было приниматься за дело.
– Ну-ка иди сюда, будешь гвозди держать, – позвал Миша Иришку.
Они сбили для гуся загородку, но гусь с легкостью перескочил через нее, он был большой, этот гусь. Большой и сильный.
Миша, вздохнув, снова полез в кладовку.
– Будем искать сокровище, Ирина! – объявил он.
– А там оно есть? А мама почему его не нашла? – спросила заинтересованная Иринка.
– Потому что она не знает, что такое сокровище, – меланхолично отозвался Миша.
Оглядывая корзины, старые чемоданы и коробки, Миша пытался понять, что ему может оказаться в помощь, из чего он может сделать загородку. И вдруг у самой стены за чемоданами заметил сетку для кровати. То, что нужно! Вот и сокровище отыскалось! А сколько поднялось пыли, когда он взялся за чемоданы! Зато сетка идеально перегородила ванную, и гусь оказался как в вольере.
– Мы сделаем ему подстилку и нальем в твою ванночку воды, – сказал Миша. – Пусть плавает.
Иришка не могла отойти от своего Мартина. Гусь просовывал сквозь сетку голову, и она его гладила.
– У тебя свой дом, – повторяла она. – Тебе хорошо? Хорошо?
Домой Ляля не торопилась. Не слишком-то она спешила встретиться с Мишей. Еще, глядишь, придется вместе чай пить! А если чай, то нужно купить что-то к чаю. Вот она и пошла от метро домой пешком, чтобы зайти в магазин. Все завидуют: центр! Центр! Есть чему завидовать! Магазина продуктового днем с огнем не сыщешь. Одни дома моды и ювелирные! Раньше их Покровка была очень магазинная, два книжных было, две кондитерских, кулинария, и просто продуктовых полно, и овощной, и булочная… Ну да что прошлое вспоминать?! Меньше магазинов, целее деньги!
Зато день против ожидания получился очень удачным. Начальство, что ни говори, любит, когда работник сидит на месте. Вот Ляленька была паинькой, пришла вовремя, трудилась, не поднимая головы, и главред, когда она понесла ему сделанную работу, улыбнулся очень приветливо. Он считал, что она дома сидит, а она тут как тут. Чувствуя, что он в настроении, Ляля замолвила слово за одного художника. Главред охотно посмотрел картинки, и они ему даже понравились. Ну что ж, начало положено. Художника привел к ней Сева, и при мысли о Севе сердце немного защемило. Конечно, она сама ушла в отпуск. Но он-то этого не знает, мог бы позвонить, осведомиться о здоровье. Или она чего-то такого наговорила, что он никак проглотить не может? Вторые сутки проглатывает?
Хорошо, что хоть у Сани все в порядке. Ему она дозвонилась сразу. Голос бодрый, энергичный. Сказал, что готовит срочный материал, встреча века состоялась, позвонит позже, все расскажет. Ну и прекрасно. Она хотела спросить о Севе, куда он-то делся. Но не спросила. Раз Саня сам не сказал, значит, не знает. Раз не знает, то и спрашивать нечего.
В магазине толпилось столько народу, что Лялю замутило при одной только мысли, что она тоже нырнет сейчас в эту толпу. Конечно, если сравнивать с былыми очередями, то эта в кассу была просто пустяком, но что поделаешь? Избаловались! Да и одного взгляда на витрину хватило, чтобы понять: ничего-то ей не хочется! Нет тут ничего такого, ради чего стоило тратить время и деньги!
Но Иринке она все-таки купила «Баунти» в какой-то попавшейся ей на глаза палатке. А чай они пить не будут! Что за дикая мысль – с бывшим мужем чаи распивать!
Приняв очередное решение, Ляля энергично застучала каблучками, торопясь домой. Она же обещала прийти пораньше! И вон как припозднилась! А Михаил Алексеевич такой аккуратист! Словом, она опять проштрафилась и заслужила разнос! Ляля вспомнила гуся, который опять все заляпал, вздохнула и застучала каблучками еще быстрее.
Первое, что она увидела, отперев дверь и войдя в прихожую, были ободранные, выцветшие обои и покосившаяся вешалка. Что это? Откуда такое убожество? Ляля не сразу поняла, что все потухшие лампочки загорелись, а когда поняла, то удивилась хозяйственной прыти Миши. Такого раньше за ним не водилось. Переодевшись, она машинально открыла дверь в ванную, собираясь помыть руки, и была потрясена открывшейся картиной: за сетчатой загородкой в детской ванночке плавал гусь.
В коридор вылетела Иришка:
– Видала?! Видала?! Лучше, чем в зоопарке! Это мы с папой сделали!
– Молодцы вы с папой! – сдержанно похвалила Ляля, почувствовав вдруг неимоверное облегчение: кажется, у гуся появился шанс зажить своей жизнью.
– Что? Тебе не понравилось?! – с негодованием спросила Иришка, возмущенная материнской сдержанностью. Как все дети, она чувствовала малейшие оттенки во взаимоотношениях родителей.
– Понравилось, очень понравилось, – успокоила ее Ляля. – Такое не может не понравиться! Тем более что мы с тобой наконец помоемся!
– Я не буду. Я – чистая! – убежденно сообщила Иришка. – А ты как хочешь.
Гусю тоже явно по душе были перемены, он благосклонно посматривал на Лялю, работая лапками. Повернуться ему особенно было негде, но из любви к плаванию будешь и в банке плавать. На воде он выглядел царственно.
В кухне, похоже, Миша тоже поменял все перегоревшие лампочки. Ляля внезапно увидела закопченные стены, черный потолок над плитой, ободранную клеенку на столе. А может, она Мишиными глазами на все смотрит?
Ляля кинула подозрительный взгляд в Мишину сторону и встретила довольную и чуть смущенную улыбку.
– Твою вкусную штуковину мы всю съели, – со вздохом признался Миша. – Я, знаешь ли, по-прежнему специалист по пельменям.
Такого Мишу она не знала, он немного раздался, пополнел и… повеселел. Веселый Миша – это что-то новенькое!
– Видно, пельмени тебе на пользу, ты прекрасно выглядишь, – не могла не сделать она бывшему мужу комплимент.
– Это не пельмени, это твоя стряпня. Я пришел худым, как скелет, поел и превратился в здоровяка. Правда, Ирка? – обратился он к дочери.
Иринка басовито расхохоталась, улыбнулась и Ляля. Неужели Миша ее похвалил? Кажется, первый раз в жизни.
– В добряка, – сказала она. – Значит, не зря старалась. За гуся тебе спасибо. Выручил.
«А Миша-то, наверное, жениться собрался, – подумала она. – Или уже женился, поэтому доволен и счастлив…»
Миша только собрался спросить, каким образом она обзавелась такой экзотической птицей, но шестым чувством уловил, что спрашивать не надо, заслужил благодарный взгляд и стал прощаться.
– Завтра у нас с Иринкой настоящий цирк, – сказал он. – Заеду за ней в десять.
Ляля кивнула и не удерживала.
После ухода Миши она еще раз прошлась по квартире, с удивлением отметила, что коридор вымыт начисто.
«Точно, женился», – решила она. Потом вспомнила, что дочку Миша забирал каждую субботу, не пропустил ни одной. И прибавила про себя: «на капитане дальнего плавания».
И все-таки в этот вечер ей не жилось. А почему, спрашивается? Сане она с работы дозвонилась, узнала, что важный разговор состоялся. В ванной можно было мыться. Иришка дома. Казалось, чего еще надо? Но от Севы так ничего и не было. «Ни звонка, так сказать, ни записочки». Ей было бы куда легче на него злиться, если бы он ей позвонил. Если бы он был обижен, она бы… А если бы стал извиняться, то ему бы… Но он не звонил, не обижался, не извинялся… А кругом, куда бы ни упал Лялин взгляд, виделись ей неполадки, раззор, колченогость и облысение.
– Иринка! Я в ванную! – крикнула она, наконец сообразив, что поможет ей выстоять против всех бед на свете!
Гусь выбрался из воды и дремал тихонько в углу на резиновом коврике. Она задернула штору, взяла с полки флакон с ароматом лугов и полей, подставила под струю колпачок с золотистой жидкостью и смотрела, как по воде поплыла, громоздясь, радужная пена. Выстроила один замок, потом другой и разбила их, погрузившись в теплую воду. Открыла глаза и увидела над собой рыжие потеки на потолке, следы давних соседских протечек. И поняла: ремонт! В квартире необходимо сделать ремонт! Ремонт – единственное ее спасение. Вот сделают ей ремонт, и она начнет совершенно другую жизнь!
Глава 6
Просыпаясь, Александр Павлович с удивлением видел перед собой большое окно, потом слышал внизу легкие женские шаги, позвякивание посуды и вспоминал, что в его доме появились новые обитатели, и он окончательно переселился наверх. С еще большим удивлением он отмечал, что это его радует. Заложив руки за голову, он лежал и вслушивался в таинственную жизнь первого этажа и возвращался в детство. Так уже когда-то было. Он всегда спал наверху, а в нижней комнате жили дедушка с бабушкой. Просыпался он и тогда рано и смотрел, как из-за яблонь быстро выкатывается солнце. Солнце его всегда удивляло: только что был малиновый шар, и уже глаза слепит. Солнце торопилось забраться на небо и теперь. А ему все вспоминался ночной путь до Посада, поблескивающие в полутьме глаза Веры, ее немногословные ответы. Александр Павлович ловил себя на том, что ему отрадна чужая несуетливая жизнь. Ее отголоски добирались до его кабинета, и, как ни странно, ему при неторопливо текущей женской жизни куда лучше работалось. К африканским разноцветным косичкам Веры он уже привык. К тому, что она снимала их и надевала, когда хотела, тоже. Надевала иногда для тепла, а иногда для оригинальности. Косички ей нравились. Это было видно.
Севины сердечные раны, похоже, не испарились вместе с хмелем. Он вскакивал ранним утром и исчезал, бродя по целым дням неизвестно где. Вечером Сева, размахивая руками, восхищался красотой среднерусской природы и средневекового зодчества. Надо сказать, что Посад не ударил лицом в грязь, своих нежданных гостей он встретил во всей красе – сверкающим на солнце снегом, белыми монастырскими стенами, золотыми в небесной синеве куполами.
– Можно я поживу у тебя, попишу? – спросил Сева, вернувшись в очередной раз домой в потемках.
«Ты и так у меня живешь», – подумал про себя Саня и великодушно разрешил – пиши на здоровье!
Ему и самому работалось. Как-то сама собой стала вдруг складываться повестушка. И он уже без всякой радости думал о звонке Иващенко. Позвонит, сдернет Саню с места и повестушку спугнет. О сумасшедшей торопливой Москве он думал без всякой приязни и прекрасно понимал Севу, которому хотелось писать и не хотелось в Москву.
К этому времени Саня знал уже и о житейских неурядицах Веры. Она приехала из провинции в Москву, искала работу и вот уже с полгода ночевала по знакомым.
«И незнакомым», – тут же завертелось у него на языке, но он вовремя сообразил, что подобной пошлятиной обидит Веру, и вместо этого сказал:
– Зачислите и меня в знакомые, живите сколько хотите.
Разговор происходил за завтраком. Они сидели на кухне, за круглым столом, который Вера покрыла скатертью, и пили кофе с деревенскими сливками.
В ответ на Санино предложение Вера не сказала ни «да», ни «нет», улыбнулась и подвинула Сане поближе тарелку с пышными румяными пирожками.
– Такие пирожки с картошкой только бабушка моя умела печь, – сообщил Саня и взял еще пирожок, то ли четвертый, то ли пятый. В его устах это была самая высшая похвала.
– Всеволод Андреевич обещал мне работу подыскать, – поделилась Вера приятной новостью.
– Уже ищет, – насмешливо отозвался Саня, откусывая пирог и запивая его кофе.
– Ну зачем вы так? – Вера снова улыбнулась. – Он обещал меня в редакцию отвести, когда в Москву поедем, с заведующим познакомить.
– На какой предмет? – заинтересовался Саня.
– Фотографии. Я фотографировать хорошо умею.
Саня уже успел оценить Верины таланты по этой части – фотографии Иващенко получились классными.
– А чего вы не умеете? – Саня находился под впечатлением многообразных умений Веры: машину водит, стряпает, фотографирует!
– Книги и картины писать, – ответила она.
– Научитесь, – пообещал он не без насмешливости.
– И я так думаю, – отозвалась Вера совершенно серьезно.
– А если без шуток, то в самом деле, поживите пока тут, коли удобно и не слишком холодно, – предложил Саня.
– Тепло и удобно, – похвалила Вера. – Спасибо, поживу.
Вот так и вышло, что Саня обзавелся двумя новыми жильцами и не жалел об этом.
Сам он с утра пораньше садился с чашкой кофе за рабочий стол и понятия не имел, когда Сева исчезал из дома. Но когда бы он ни встал, Вера уже тихонько позвякивала чем-то на кухне, помогая Сане приняться за работу. Потом и она уходила куда-то или уезжала в Москву. Дом сиротел. Но к вечеру все собирались, вместе ужинали. И снова расходились по своим углам. А если было настроение, если завязывался разговор, засиживались допоздна. Иной раз даже пели.
В один прекрасный день Иващенко все-таки позвонил, сказал, что хочет поговорить о сценарии. Сердце у Сани упало, не до сценария ему сейчас было, в нем зрело что-то неторопливое, основательное. Вместе с тем и от встречи нельзя было отказаться. Упустишь возможность, не наверстаешь. И созревающую вещь не хотелось упустить. Она уже потихоньку дышала, удерживала… Саня пообещал привезти газету. Взял и сунул ее сразу в портфель, чтобы не лежала больше у него на столе, не отвлекала, не нервировала. Стали договариваться о встрече. Саня пожаловался на температуру, простуду.
– Но полагаю, что к концу недели буду уже на ногах, – пообещал он. – Так что в начале следующей…
На том и порешили.
– Я сам позвоню, – сказал Иващенко. – Сообщу, когда буду сидеть на месте.
Вечером в тот же день Сева, вернувшись со своей прогулки, объявил, что может застрять в Посаде надолго. Объявил и уставился на Саню: что тот скажет?
А что он мог сказать: пошел вон?
В быту Сева был человеком легким, уживчивым, все его устраивало. Да и на разговорах они сошлись.
– По мне хоть весь век живи! – отозвался Саня.
– Посмотрю, может, и проживу, – рассмеялся Сева. – Я, понимаешь ли, работу нашел. Только пока не понял, хорошую или плохую.
Саня удивленно взглянул на приятеля. Работу в Посаде трудно найти. Как тот ухитрился?
– Представляешь, захожу я в монастырь, ищу местечко, с какого писать буду, и вдруг вижу: идет в скуфье и рясе Федор Болотников. Он и не он. Федя был худенький, щупленький, мы в училище вместе учились, а этот пузо вперед, борода лопатой. Но я к батюшке подошел все-таки, поздоровался, увидел, что точно Федор, обнялись, прослезились. А когда разговор пошел, выяснилось, что они тут церковку восстанавливают на окраине, маляров-художников не хватает.
– Кем пошел, маляром или художником? – полюбопытствовал Саня.
– Я-то? Маляром! С художеством у них, сам знаешь, сурово, – рассмеялся Сева. – Не допускают они абы кого до художества. Ну, мы туда сразу сходили, посмотрели, цветочки надо всякие писать, орнаменты, в общем, работа подходящая. Пришел с тобой посоветоваться, будешь меня терпеть или нет?
– Я же тебе сказал, живи сколько хочешь, – отозвался Саня.
– А Веруня что скажет? Веруня будет со мной жить? – отпустил Сева одну из своих любимых шуточек, и Саня понял, что Сева пошел на поправку.
– Веруня не будет, – певуче откликнулась Веруня, – ей не к чему.
– Не верю я тебе, Верка! – Сева подмигнул Сане. – Бабоньке мужик всегда к чему.
– Так то бабоньке, а я – девушка, – так же певуче объявила Веруня.
Сева примолк. Сообщение Веры поразило его воображение, и он невольно задумался.
– На сколько времени подряжаешься? – поддержал внезапно оборвавшийся разговор Саня.
– Месяца на полтора-два, не меньше, – рассеянно ответил Сева. – А может, и больше получится.
– Вон как надолго! – подхватила Вера. – А кто же меня тогда в редакцию поведет?
– Я, конечно, – пообещал Сева. – Но редакция-то не горит. Да и вообще ты – самостоятельная, захочешь, сама устроишься.
– Захочу – устроюсь, но в редакцию вы меня отведете, – ничуть не сердясь, твердо заявила Веруня.
– Вот это я понимаю! Эта девушка своего добьется! – восхитился Сева, обнимая ее за плечи, и тут же деловито обратился к Александру Павловичу: – Саня! Ты когда в Москву? Мне кисти, краски нужны. Я с тобой поеду. Сейчас пойду список составлять, а то непременно что-нибудь да забуду.
– Составляй. В начале той недели поеду обязательно. Мы с Иващенко почти договорились, – со вздохом сообщил Саня.
– Отлично! Тогда я и Алевтину включу в список. Заведующую редакции, – обрадовался Сева. – Собирайся и ты, Верунь! Поедем на работу устраиваться. Разом со всеми делами и покончим. Не сто же раз в Москву ездить!
– Соберусь, – тут же отозвалась Вера. – Заодно и вещи от подруги перетащу. Не возражаете, Александр Павлович?
– Не возражаю. Как позвонит мне Иващенко, день, время уточнит, так и поедем, – сказал Саня.
И тут же запел мобильник.
– Легок на помине, – сказал Саня, нажимая кнопку.
Но звонил вовсе не Иващенко, звонила Ляля. Просила Саню помочь с ремонтом. Она уже все организовала, в издательстве с начальством договорилась, работу возьмет на дом, все, что нужно делать по квартире, скажет. В общем, на время ремонта она готова пожить с Иришкой в Посаде, а Саня пусть поживет в Москве.
– Ты же хотел задержаться в Москве в связи со своими сценарными делами, – говорила Ляля. – Вот и задержись. Будешь спокойно с нужными людьми встречаться. Ездить по киностудиям, на телевидение, заодно и за моим ремонтом приглядишь. Мужской глаз надежнее женского.
Предложение Ляли повергло Александра Павловича в панику. Какие киностудии?! Какое телевидение?! Какой ремонт? Он уже не хотел никаких деловых встреч, а уж Москвы тем более! Он хотел одного: спокойно сидеть и работать у себя дома. Ему вдруг стало здесь так спокойно, уютно, а главное, так работалось!
Саня обвел глазами комнату, ища помощи, поддержки, наткнулся взглядом на Веру, Севу и с несказанным чувством облегчения выпалил:
– Неосуществимо, Лялек! Я жильцов пустил. Предупредила бы меня заранее, я бы подготовился…
– Когда это я давала тебе время на подготовку?! – хлоп, и трубка повешена.
«Никогда не давала, это точно, – подумал Саня. – А зря! Теперь обиделась и тоже совершенно напрасно».
«Жильцы» переглянулись.
– Ляля? Это Ляля звонила? – переспросил Сева, как-то болезненно поежившись. – Я сразу понял, что это она звонит! Удивительная женщина, замечательная, необыкновенная. Мне бы надо ей как-то дать знать о себе. Из Москвы я ей непременно позвоню! – сказал он и добавил с меланхоличной улыбкой: – Если успею, конечно…
Саня дипломатично молчал.
– Ляля? Это Ляля? Я ж с ней знакома, – обрадовалась Вера. – Она в киноцентре работает. А какое предложение, Александр Павлович? Может, я могу…
– Ты не можешь! – неожиданно резко заявил вальяжный Всеволод Андреевич и ушел к себе в комнату.
– Нет, Вера, вряд ли вы с ней знакомы, она не в киноцентре, она в издательстве работает, – пояснил Саня, стараясь загладить Севину грубость. – Ляля – она только для близких друзей, а для всех остальных – Елена Игоревна Калашникова. Милая, умная женщина. Главный адрес моего детства знаете какой? Покровка, дом 46,квартира 16.В детстве я, можно сказать, жил в Лялиной семье. С квартирой Калашниковых у меня столько воспоминаний связано! Моего-то дома нет, его разрушили. Ничего от него не осталось. Так что мое детство, моя юность – это Лялина квартира. Вот вы Москву плохо знаете. (Кто поймет, почему у Сани возникла такая иллюзия?) А мы жили когда-то в самом центре. И учились тоже. Бывало, бежишь из Исторички, и к Ляльке. Очень удобно. И когда праздники, тоже у нее собирались.
Успокоившись, что ему не нужно никуда ехать, Александр Павлович заволновался о судьбе старой московской квартиры, каких уже не много в Москве осталось. Что там сумасшедшая Лялька затеяла? Какой ремонт? Неужели евро? С нее станется! Если евро, нужно остановить! Дорожить надо такой квартирой, а не ремонтировать! Хотя, конечно, разумный ремонт квартире не повредит. В общем, и с Лялей, и с ремонтом следовало, конечно, разобраться, но не сегодня, не завтра, не послезавтра. Без помощи Лялька особо не развернется, так что время терпит. Потерпит и нетерпеливая Лялька.
