Текст книги "Входи, открыто!"
Автор книги: Марианна Кожевникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Глава 18
Ляля медленно, со вкусом расставляла книги, подыскивая каждой свое место. Работа, если кто понимает, ювелирная. Но и увлекательная тоже. Странствуешь не спеша по времени – тут тебе восемнадцатый век, а тут девятнадцатый. Тут седая древность, здесь вчерашний день. И по странам тоже перемещаешься – Франция, Англия, Россия…
В отдельную стопку она собирала те книжки, что могли пригодиться Алексею-сантехнику. А еще в одну те, которые никому уже не пригодятся, до того они безнадежно устарели.
На одной из полок стеллажа у нее тикал будильник, и она время от времени на него поглядывала. Не то чтобы нетерпеливо, а выжидательно. Мысли текли медленно, и она их не торопила, разбиралась и в них, пытаясь понять, что же произошло в последние дни. А главное, как же это произошло…
Ну во-первых, Вера с Мишей закончили ремонт. И она тоже со своей работой справилась, книгу сдала начальству, Иринку на попечение тети Оли, а сама стала заниматься расстановкой мебели. Мебели, если говорить честно, осталось мало, и Ляля очень этому обрадовалась. В ее доме было просторно, светло и свободно. Она и любила свет и свободу, поэтому все в ее доме было правильно.
Сначала она занялась Иришкиной комнатой. Свои любимые картины «Весну», «Осень» и «Зиму» она повесила в дочкину комнату. Пусть просыпается и смотрит на них, как смотрела когда-то и она, Ляля. Смотрела и думала о разном. О зиме радостно, потому что картина была радостной, с санным следом и нарядными елками под белым снегом. О весне с любопытством: что-то там будет дальше, когда до конца растают льдины в речке? Какие цветы по берегам зацветут? А иногда просто чувствовала ту сырую влажность, какой веет от любой весны… И от той, что сейчас наступала, тоже… Вот пусть и Иринка думает о разном. Им будет о чем поговорить, интересно сравнить, что они там такое надумали.
Стоило развесить по стенам старые картины, как к ним попросился и старинный буфет, он был из их компании, сжился с ними, сдружился. Ляля не стала возражать и отправила буфет в Иринкину комнату. Смешно кажется? Нет, ничего смешного. Буфет ей самой в детстве замком казался, и она была бы очень не прочь получить его в полное свое распоряжение. Каких там только отделений и ящичков не было! Дверки и широкие, и узкие, полки и просторные, и маленькие. И даже зеркало есть у задней стенки, и витые колонки. Устраивай кукольное царство, наслаждайся. В буфет все Иринкины игрушки влезут, так что ничего другого не понадобится, и места в комнате будет много. Ляля не сомневалась, что Иринка в восторг придет, став владелицей буфета, и складывала туда все, что находила интересного, с дочкиной точки зрения: старинные и нестаринные пуговицы, перчатки из лайки, лоскутки, брелки, фарфоровые фигурки, открытки – да мало ли что еще. У них с дочкой как-никак должно быть общее прошлое. Пусть обживает старину, привыкает к ней, узнает, какой была. Вот будут шить Барби платье из бабушкиных лоскутков, и узнает Иринка про другую бабушку, Лялину. Ляля с удовольствием перескажет дочке бабушкины рассказы об их большом шумном семействе, празднествах, шалостях, проказах. Кому еще нужно прошлое, как не детям? Рассказы о нем для них словно сказки. О минувшем и надо рассказывать, чтобы никуда не потерялось. Пусть Иринка сроднится с ним, обживет, полюбит. Тогда и настоящее у нее будет не чужим, заемным, а своим, родным. Подростком она станет бурно вживаться в современность, но потом совместит привычное старое с пришедшимся по вкусу новым. А непонравившееся отбросит. У нее будет критерий вкуса. Вкуса к определенному образу жизни, потому что вещи и есть образ жизни. Фарфоровая чашечка и пластиковый стакан, неспешность и торопливость, память и беспамятство. И то, и другое имеет право на существование, но вместе, а не одно только торопливое беспамятство. С игрушками приходит к детям реальность, но взрослые редко когда понимают, какую реальность навязывают детям…
Пока Ляля возилась в Иринкиной комнате, она много о чем передумала, и ей показалось, что суть дела она ухватила правильно. Прошлое и творчество – вот что необходимо детям, и она положила на доску буфета обещанные краски, не собираясь мешать дочке рисовать на стенах. Да здравствует совмещение прошлого и настоящего!
Зато у себя в комнате и гостиной – да, да, гостиной, пусть у нее в доме будет как можно больше гостей! – старых картин она вешать не стала. Ей хотелось пожить в своем, совершенно новом, еще небывалом пространстве. Она хотела понять, какое же пространство она сможет назвать своим. Несколько Севиных набросков прекрасно смотрелись на свободной теплого тона стене. А по другим стенам стояли стеллажи, и она собиралась заполнить их своими друзьями-книгами. Больше пока ничего в комнате не было. Это будет дружеская комната, комната для друзей. А Ляля еще не решила, друзья ей вещи или не друзья. Может быть, они ее враги, пожиратели времени, противники перемен и перемещений? А может, найдутся и те, с кем она подружится?.. Но их не будет много, это Ляля знала точно.
Севины наброски Ляля вешала одна. С благоговением, благодарностью. Он был художником от Бога и умел дарить счастье. Прежде чем повесить, она рассматривала каждый и всякий раз удивлялась: всего несколько линий – и пейзаж, портрет, натюрморт. Окно в мир на ее солнечной стене.
Общаясь с Севиными работами, она вдруг все поняла и про себя, и про Севу, и про их отношения. Поняла, потому что перестала обижаться. И обижаться перестала, потому что поняла. И она, и Сева были одного поля ягодой, что называется, свой брат. Художник, точно так же, как она, женщина, занят трудным делом рождения, только у него постоянная беременность, и поэтому тошноты и капризы. Если бы она согласилась быть ему терпеливой мамочкой, они бы ужились. Но у нее уже была дочка. А разве можно представить себе счастливую совместную жизнь двух мамаш, пристрастных к своим детищам, занятых их судьбой? Неизбежны ссоры, выяснения отношений, обиды. Да и не просто обиды, а жгучие, родительские.
Ляля улыбнулась, представив себе беременного Севу. Но что она могла поделать, если так оно и было на самом деле? Недаром говорят, что от великого до смешного один шаг. Она бы сказала, от трагичного до смешного, она сделала этот шаг и от души посмеялась.
Над своей комнатой она не мудрила. Тут все должно было быть удобно и под рукой – одежда, словари, справочники. Работа и быт, единый блок. Но у нее был дар уюта, и после того как она покрыла пушистым пестрым лежником постель в память о своих путешествиях по Карпатам, а на угол зеркала повесила соломенную шляпку с пестрыми лентами, обещая себе чудесный летний отдых, комната стала женской, живой и кокетливой.
Ляля вспомнила, с каким наслаждением обошла в темноте, не зажигая света, свою квартиру, приготовившуюся вместить ее будущую жизнь. Она опять постояла на своем застекленном балконе, полюбовалась тонким серпом растущего месяца в синеве и пожелала себе расти без устали.
А рано утром к ней в комнату вошло солнце, и она открыла навстречу ему шторы.
– Входи, солнце, – сказала она. – Входи, ветер, входи, радость! И люди, входите! Вы мне нужны!
В тот день она обзвонила подруг, друзей, приятелей, приятельниц и сказала, что завтра после восьми вечера дверь у нее будет открыта, приходите все, кто сможет, захочет, у кого получится. Нужно разбить бутылку шампанского о нос корабля, который отправляется в плавание!
Верунчик тогда опять пришла раньше всех и принялась хлопотать на кухне.
– Все одноразовое, – сказала ей Ляля. – Никакой посуды. Еда и питье на кухне. Сидит кто где хочет, на полу, на подушках, на стульях, на креслах. Мы все в плавании, странствии, общении.
Миша позвонил и сказал, что возьмет Иришку из сада к себе.
– В последний же раз, – прибавил он.
И у Ляли осталось какое-то странное чувство после того, как он повесил трубку, поговорив с ней. Она бы назвала его чувством неудовлетворенности. Словно он опять ушел, не попрощавшись.
Но до чувств ли, когда еще столько хлопот! Ляля с головой ушла в изготовление бутербродов.
После восьми дверь захлопала. Поцелуи, букетик цветов, хозяйственные мелочи и восхищенные ахи и охи.
– Давно надо было! Жила как в подземелье! Ну, ты гигант! Здорово получилось! – слышалось из гостиной, из Иришкиной комнаты, даже из ванной.
Хорошо жить в центре. Или почти что в центре. Подружки, приятели, приятельницы все-таки нашли время, выбрались, заглянули.
Незнакомые знакомились. Знакомые встречались. Саня приехал со студии, где пропадал теперь днями и ночами, с большим букетом.
– С новосельем! – сказал он. – Слушай, а ты похорошела! Впрочем, неудивительно. Ты вот французский не учила и не знаешь, что значит remonter, а значит это «снова восходить вверх» и еще «набираться сил и бодрости». Вот ты и набралась бодрости!
Глаза у Ляли округлились от удивления: кто бы мог подумать! А ведь все правда, и про восхождение вверх, и про силы, и про бодрость. Не Саня, а чудодей какой-то, чего только не знает! Она хотела сказать ему об этом, но конек-Игрунок уже убежал к Вере на кухню.
– Я от мамы письмо получил, – сказал Александр Павлович, поднимая на Веру недоуменно счастливые глаза. – Зовет летом пожить у нее. Они с весны уезжают в деревню.
– Ну и как? Поедете? – Вера смотрела с искренним любопытством и доброжелательством.
– Поеду, непременно, – кивнул Александр Павлович. – А ты? У тебя планы не переменились?
Кажется, он впервые назвал ее на ты. Киношная жизнь, верно, сказывалась, там все запанибрата.
– И я поеду, – кивнула Вера. – Я же тоже к родителям.
Они переглянулись и покивали друг другу с пониманием.
– А колбасы-то уже гора! – сказал Саня, обратив внимание на ловкие руки Веры.
– И прекрасно! – воскликнула вбежавшая в кухню Ляля, подхватывая поднос с бутербродами. – Быстро по бокалу в руки и бегом пить шампанское!
Вот и окропили шампанским гостиную, спустили корабль на воду, выпили по бокалу. Было и весело, и щемяще, кто знает почему. Может, потому что вспомнилась молодость. Пошел одиннадцатый час, когда Саня взялся за гитару, и они с Лялей стали петь. Все притихли, расселись на ковре, как давно, как когда-то.
– Но не любил он! Нет, не любил он… меня, – выпевала Ляля низким цыганским голосом, чувствуя всю правду того, что пела, и у слушателей на глазах закипали невольные слезы.
Никто и не заметил, как хлопнула в очередной раз дверь, но Севу, великолепного Севу с букетом нельзя было не заметить. Он секундочку постоял на пороге, и когда уже все во все глаза на него смотрели, двинулся через комнату к Ляле, встал на одно колено и протянул цветы. Все захлопали. Что ни говори, а Сева был удивительным красавцем.
– Саня! – звучным баритоном скомандовал он.
Встал и Саня, оставив гитару. Мужчины чем-то там пошуршали, и… у Ляли в руках появилась книга. Боже мой! Стихи! Ее стихи, а рисунки Севы. Она растерянно листала ее. Господи! Какая же красота! Цвета! Какие цвета, льются, переливаются, а в них набраны ее строки. Она будто плавает облаком в закатном небе.
– Ребята! Боже мой! Ну и подарок! – Вот теперь она чуть не плакала.
Все вскочили, столпились, уже выхватили книгу из Лялиных рук:
– А мы и не знали!
– Вот это да!
– Ну-ка читай вслух!
– Да погодите читать, дайте посмотреть!
Ляля стояла в стороне, гости занимались стихами.
– Чувствуешь, уже не твое, – засмеялся Саня, обняв ее за плечи. – Уже пошли по рукам. Хотя пока еще только макет, проект. Потом подумаем на что и издадим книгу.
Ляля стояла растерянная, на глазах слезы, на губах улыбка. Все было так неожиданно.
– Наше добро всегда уходит, – громогласно и радостно провозгласил Сева, – освобождая место для другого добра! Я тебе еще подарочек припас, Шекспирочка! Оценишь по достоинству. Пошли со мной!
Он вывел Лялю в коридор, потом повел на балкон, где никого не было. Нет, вернее, кто-то был. Спиной к ним стоял мужчина.
– Я хочу вас познакомить, ребята, – неожиданно потеплевшим голосом сказал Сева, – потому что поверьте моему опыту, вы очень друг другу подходите. Михаил. Елена. Поговорите. Не буду мешать.
Сева ретировался, прикрыв за собой дверь, а они стояли друг напротив друга, Ляля и Миша, и опять было неизвестно, плакать или смеяться. Миша смотрел ей в глаза тем притягивающим, ворожащим, вбирающим взглядом, оторваться от которого невозможно. Она подалась к нему. Он обнял ее, притянул к себе, и она вдруг почувствовала ту самую горячую волну, которую ждала так давно, ждала от Миши.
– Я когда-то предлагал тебе руку, теперь предлагаю сердце, – сказал он чуть охрипшим голосом, и глаза у него хоть и улыбались теперь, но было в них что-то тревожно – ждущее.
А у Ляли из глаз брызнули слезы, она хотела что-то сказать, губы у нее дрогнули, но он не ждал ответа, он уже прижался к дрогнувшим губам, а его руки, горячие, сильные, говорили красноречивее слов: стосковался. Так стосковался!
Минут двадцать пять спустя, не понимая, куда подевалась хозяйка, Сева, заглянув на балкон, не мог не признать, что Михаил оказался не только энергичным, но даже слишком энергичным молодым человеком. Сразу взял быка за рога. Ну что ж, чутье Севу и на этот раз не подвело. И на том спасибо!
– Просто оторопь берет, до чего же я проницателен! – вздохнул он и отправился искать Веруню.
– Я скоро в Москву собираюсь перебираться. Пора и честь знать, загостился у Александра Павловича, – сообщил он ей. – А ты? Имей в виду, у меня на тебя большие творческие планы.
– В старухи записали, рисовать будете? – звонко осведомилась Вера.
– Буду, если согласишься, – не обращая внимания на подковырку, отозвался Сева. – У меня в голове кое-что брезжит, надо бы проверить. Как, кстати, твой ремонт? Скоро кончится? Имей в виду, что для ночевок моя мастерская в полном твоем распоряжении. Там и кушетка есть. И ширма. И потом, если хочешь, на днях можем подойти вместе в редакцию.
– Спасибо, но я пока в Москву переселяться не собираюсь. Наоборот, в Посаде больше буду, ремонт мой уже закончился. Скоро в Посад Александра Павловича повезу. А то куда же он? Совсем в своем кино закружится.
– А я сегодня в Москве остаюсь, – сказал Сева и попрощался. Ему на секунду стало интересно, знает ли Веруня про своего слишком уж шустрого напарника. И если знает, то что об этом думает? У него самого впереди была пока только галерея старушек, но он не был в обиде, знал, что надолго наедине со старушками не останется.
Ляля смутно помнила, как уходили гости. Они разошлись быстро, в одно мгновение, как всегда бывает на многолюдных сборищах. Кто-то один взглянет на часы, напомнит о времени, и все вернутся из праздника в будни.
Все ушли, а Миша остался.
– Иринка где? – испуганно спросила Ляля.
– У тети Оли гуляет, у них свои планы, девичьи, – отозвался он. – Привезти?
Он даже направился к двери, изображая полную покорность и готовность.
– Не надо, – остановила она его с улыбкой.
– То-то!
Он вернулся, прижал ее к себе, вдыхал запах волос, целовал в шею, и она слабела, млела. А потом… Она и сама не знала, что это такое было. С ней такого никогда еще не было. Она больше не сомневалась, что Миша ее любит. Любит всю! Всю! Всю!
И когда на рассвете она его спросила:
– Где ты был все это время?
Он ответил:
– Шел к тебе.
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, он на спине, а она, прильнув к нему, на боку.
– Не обманула нас золотая рыбка, – шепнул Миша, – исполнила желание. Все плохое мы обратили в хорошее, так?
– Так, – согласилась Ляля и заснула.
Миша лежал рядом с ней и слушал ее сонное дыхание. Он знал, что одержал самую важную победу в своей жизни: с ним была его женщина, эту женщину он любил. И она его тоже любила. Сейчас, сегодня она любила его. И теперь никуда от него не уйдет. Он будет настороже. Он научился настраиваться на волны женской стихии. Его жене больше не придется посылать сигналы в пустоту…
Разобрался в себе он не сразу. И она тоже. Откуда им было знать, что они встретили свою любовь? Нужен был опыт. Понимание. Каждый по-своему, они набирались его. А потом пришло время встречи. В эту ночь он так любил ее, что сумел выразить, передать и наполнить ее своей любовью. Он служил ей как раб и стал господином тайных покоев. Госпожа и рабыня спала теперь в его объятиях. Они оба были свободны и связаны навсегда. Со словом «навсегда» он тоже заснул.
Проснулся на рассвете, встал и ушел. Для него начинался рабочий день.
Ляля проснулась одна. И наполненная любовью, была тиха и спокойна, как полноводная река на равнине. Она принялась за уборку и, наводя порядок, вспоминала то одну, то другую подробность вчерашнего праздника. Праздник никуда не ушел, она чувствовала главным праздником саму себя и не спеша прибирала квартиру. Убранная квартира манила солнечными пространствами. Время у Ляли еще было, и она принялась расставлять книги, понемногу принося их из кладовки. Расставляла книги и поглядывала на часы. Ей не терпелось отправиться в детский сад за Иришкой, привести ее в новый дом, ввести в новую жизнь. Но всему в этой жизни был свой черед. И она подчинялась ему, училась не спешить и не своевольничать. Полноводной реке было легче подчиняться порядку.
Дверь скрипнула.
– Входи, открыто! – крикнула она Мише.
– Я знаю, – отозвался он, пропуская впереди себя Иринку. Потом вошел сам и поставил чемодан.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
