Текст книги "Входи, открыто!"
Автор книги: Марианна Кожевникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 13
Саня поглядывал из окна, наблюдая за гусем, который пытался перелететь через забор. В доме никого не было. Сева был на работе, Вера в Москве. Солнышко пригрело, растопило снег во дворе, и на радостях Саня выпустил гуся из сарайчика. Гусь тоже обрадовался, сначала гулял, пил из лужи, а потом принялся за короткие перелеты.
– Садись, мужик, будем борщ хлебать, – пригласил Александр Павлович своего сотоварища, выходя на крыльцо и вынося две тарелки.
Вера наварила огромную кастрюлю вкуснейшего борща, и он решил им позавтракать, а заодно накормить и Мартина. Гусь отнесся к борщу с пониманием, переваливаясь с боку на бок, подошел к тарелке и принялся вылавливать капусту, морковь, свеклу.
– А губа у тебя не дура, – похвалил его Саня и сам принялся наворачивать наваристый борщ.
На размышление у него оставался еще один день, и он никак не мог решить, как ему поступить. Собственный сценарий Иргунова Иващенко одобрил.
– Молодец. Сценарий классный. «Россия» правильно сделала, что взяла, – сказал он. – Но мы бы такой не потянули. Фэнтези на историческую тему – дорогостоящее удовольствие: костюмы, спецэффекты, черт в ступе. Нам такое пока не по карману.
Александру Павловичу стало стыдно за свое вранье. Он тогда в Доме кино слукавил под горячую руку, боялся ударить лицом в грязь.
– Да они тоже колеблются, – приготовил он для себя возможность отступления. – Тоже говорят, с финансами туго.
– Если говорить откровенно, я бы удивился, возьмись они за историю, – сказал Иващенко. И дальше уже заговорил насчет команды и сотрудничества.
– У меня есть сценарий попроще, – сказал он и вручил Сане довольно увесистую папку. – Прочитай, выскажи мнение. Даю тебе три дня. А там глядишь, и договор заключим.
Саня привык к увесистым папкам, взял и эту, сунул в сумку и только потом сообразил, что ничего толком у Сергея Петровича не выяснил.
Весь первый день Александр Павлович промаялся, решая, какой такой может быть договор. О чем, собственно, вел речь Иващенко? Берет он Александра Павловича в судьи или определяет кому-то в соавторы?
В конце концов Саня позвонил Иващенко и спросил у него без всяких околичностей, что тот имел в виду, говоря о договоре.
– Имел в виду помощь опытного автора начинающему. Понравится сценарий, познакомишься с автором, и поработаете на пару.
Вот что ему ответил Иващенко на его очень конкретно поставленный вопрос.
Саня никогда не работал на пару. Хотя, например, с Лялей они иногда работали, и вполне успешно. Случалось, что она ему интересный сюжетный ход подсказывала, иногда – они вместе психологию подтягивали. В общем, дело шло. Но на всякий случай он все-таки решил предупредить Иващенко, чтобы тот особенно на его счет не обольщался.
– Не знаю, умею ли я на пару работать, – осторожно сказал он. – Ну да ладно, когда сценарий прочитаю, видно будет. Вслепую ничего не могу сказать. А кто автор?
– Фамилию назвать? – Голос Иващенко звучал насмешливо. – Мелещенко. Что-то стало яснее?
– Да нет, не стало, – признался Саня. – Ладно, прочитаю и буду решать.
– Читай быстро и решай быстро, – распорядился Иващенко. – Нам еще знаешь, сколько решений принимать, если запускаться. А вы бы уже работали! Даю неделю!
– Десять дней, не меньше, – автоматически потребовал Александр Павлович. Он всегда выгрызал не деньги, а время.
– Ну так и быть, – милостиво согласился Иващенко.
Разговор на этом закончился, а маета нет. Она даже усилилась, эта маета!
Сценарий Саня прочитал, и надо сказать, сценарий ему понравился. Что-то в нем было свежее, симпатичное и бесхитростное. Милый, славный герой, забавные ситуации. Но он понял, чего не хватало в сценарии Иващенко. Сюжета не хватало. Сквозной истории. Пока это была лирика, настроение, а нужна была жесткая конструкция. Кое-какие соображения на этот счет уже зашевелились в голове Александра Павловича. Но вот стоило ли их отдавать неизвестному Мелещенко?
Одним словом, Саня сидел на крыльце и думал, ввязываться ему в это дело или нет.
И еще он думал о том, что жизнь непредсказуема. Рассчитываешь на одно, она непременно подсунет тебе другое. Словно постоянно проверяет: а ты в самом деле хочешь того, о чем просишь? А на какие жертвы готов ради исполнения своего желания?
Вот Саня теперь и взвешивал, готов он ради того, чтобы попасть в кино, на жертвы или нет? Соавторство его очень смущало. Он был наслышан, как работают на чужого дядю рабы на киностудиях. Похоже, и ему теперь предлагают что-то вроде этого. Всегда он жил вольным казаком, а теперь ему предлагают кабалу. А может, и не кабалу вовсе? Зачем себя пугать заранее? Иващенко выглядит вполне приличным человеком. Разве не мечтал Саня о киностудии? И вот, пожалуйста! Начинать нужно не с амбиций, а совсем с другого конца. Главный вопрос – сработаются они с этим Мелещенко или нет. Судя по сценарию, Мелещенко совсем молодой парнишка. Но у молодых частенько бывает до того болезненное самолюбие, что ни на какой козе к ним не подъедешь. Но если он писал героя с себя, как часто бывает, то должен быть симпатичный парень и с юморком.
Свою повесть Саня вчерне набросал. Теперь она должна была созревать, углубляться. Может быть, и имело смысл покрутиться пока на киностудии, понять изнутри, в чем состоит суть киношной работы? Чем дольше он думал, тем больше находил привлекательности в предложении Сергея Петровича. Он чувствовал, что засиделся на месте. Что ему нужны новые впечатления. И даже переживания. В воздухе веяло весной, и Саню, как все живое вокруг, потянуло в житейское странствие. Он доел борщ и посмотрел на гуся. Тот тоже доел борщ.
– Теперь по домам, – предложил Саня, открыл дверь сарайчика и загнал туда Мартина. – Погрелся на солнышке, и будет.
Гусь в ответ возмущенно загоготал. На гусиный гогот выглянула соседка-старушка и поздоровалась.
– Палыч, а Палыч! Что с гусем будешь делать? Резать? – спросила она после традиционных вопросов о самочувствии и сетований по поводу погоды.
– Что вы, баба Ксеня! Такого-то красавца!
– А я уж пожалела. Это у тебя гусыня. Если надумаешь, она тебе гусяточек наведет.
Сане только гусяточек не хватало для полного счастья.
– Да ты откуда знаешь, баба Ксеня? Это гусак, и зовут его Мартин.
– Хоть Егор, хоть Мартын, а гусыню в гусака не переделаешь. Коли не хочешь гусят разводить, отнеси ее Арине. Она на пенсию пошла, ей дело понадобится. Одинокая она.
Саня прекрасно знал Арину. Много лет подряд и в дождь, и в снег, и в вёдро видел он ранним утром аккуратную фигурку с коромыслом: Арина шла на ключ за водой. Не так-то он был близок, этот ключ, но изо дня в день носила она в цех, где работала уборщицей, ключевую воду. Так всю жизнь и прожила: возила грязь за мужиками-матерщинниками и поила их ключевой водой. Всего-то и дела. Чистоту внутри и снаружи наводила. А если вдуматься, может ли человек за всю свою жизнь больше сделать?
Александр Павлович очень почитал тетку Арину. И обрадовался: вдруг правда она гуся возьмет? Тут же накинул куртку и пошел спрашивать. Жила она через две улицы. Шел, через лужи перескакивал. Улицы-то две, да обе длинные.
Отметил, что заборы стали солиднее. В детстве сквозь них непременно смородина или крыжовник тянулись, нет, нет, да полакомишься. А теперь заборы стали глухими, раньше такие только у правительства были. Постепенно он замедлил шаг, вспоминая ощущения детства, когда все камешки были интересны на дороге и лужи были любимые и нелюбимые. Вспомнил босые ноги, теплую воду луж и до дома тетки Арины добрался мальчишкой лет восьми, не больше.
Калитка была не на запоре, и он пошел по аккуратной дорожке к дому, а на крыльце уже стояла складная маленькая фигурка в наброшенной на плечи телогрейке. Старушки сидят у окошек, на улицу смотрят. Восьмилетнему Саньке Арина яблочко припасла. Санька поздоровался, поблагодарил, захрустел яблоком и о здоровье осведомился.
– И у меня гостинчик есть, – сказал он, – карамельки к чаю.
Он всегда прихватывал кулечек для старушек, зная их детские слабости.
– Слыхал, ты на пенсию уволилась, – сказал он.
– Уволилась, – кивнула Арина. – Пойдем в дом, чаем напою.
– Давай лучше на крылечке посидим, воздухом подышим. Уж больно весной хорошо пахнет, – предложил Саня и опустился на ступеньку.
Присела на лавочку и бабушка.
– А делать что будешь? – продолжил Саня свои расспросы.
– Огляжусь.
Арина была не болтлива, ее работа к болтовне не приучивает.
– Мне приятель гуся привез, тете Ксеня сказала, что гусочку. Мне с ней одна морока. Ищу добрые руки, чтобы передать. Не избавишь ли меня от хлопот, тетя Арина? – Саня смотрел просительно, снизу вверх.
Арина задумалась. Думала, губами пожевывала.
– Посиди тут, – проговорила она и ушла в дом. Вернулась в резиновых сапогах и отправилась к сараюшке.
Саня и оглянуться не успел, как она уже лестницу подставила и на крышу полезла.
– Гнездо вить? – спросил Саня и поспешил на помощь. – Чего ты на крыше не видела, тетя Арина.
– Подтекает она, – отозвалась Арина. – Погляжу, может, починю.
– Ну-ка спускайся, я сам посмотрю. И чинить тоже не ты будешь!
Поколебавшись, Арина спустилась вниз.
– Я сама, Санечка! Я ж привычная. Посмотрю, а там мужичка из нашего цеха налажу. И опилок оттуда натаскаю. Тогда и гуся своего неси.
– Я сам тебе опилок натаскаю, – пообещал Саня. – И крышу сейчас могу посмотреть.
Арина, спустившись, отперла сараюшку. Заглянул в нее и Саня. Внутри было почти сухо. Если подтекало, то чуть-чуть. Но раз обещал, на крышу полез.
– Толь у меня есть, толем накрою, – пообещал Саня, оглядев крышу.
– Если накроешь, спасибо скажу, – улыбнулась Арина. – А теперь пойдем к твоему гусю.
– Если не понравится, не возьмешь? – Саня сделал обеспокоенное лицо.
– Познакомиться надо, – коротко ответила Арина и пошла запирать дом.
Дорогой Саня не удержался и спросил:
– А воду себе будешь из ключа носить? Или обычную будешь пить, водопроводную?
– Я и им буду ключевую носить. Они привыкли. После ключевой другой не захочешь.
– Так ведь уволилась!
– Не умерла же.
Когда Саня сталкивался с деревенскими, его собственные заботы начинали казаться ему какими-то лишними, ненастоящими. Несерьезными. Но он себя утешал, что это у него работают интеллигентские комплексы вечной вины перед народом. Кто, так сказать, виноват, и что делать?
Гусь Арине очень понравился.
– Знатная птица, – одобрила она. – Положительная. Давай я ее прямо сейчас возьму. Пусть ко мне привыкает. А к лету она мне гусяток выведет. Будем вместе на прудок ходить, я носки вязать, она деток холить. К Рождеству тебе гусем отдам с яблоками.
На том и порешили.
Проводив Арину с гусем, Саня неожиданно почувствовал себя очень одиноко. Подумал, что хорошо бы от Инны ответ получить и с Олежкой повидаться, хотя бы по Интернету. И еще вспомнил, что у него накопилось множество вопросов к отцу, и решил махнуть в Москву, повидать отца и тетю Наташу. Свидание с детством не прошло даром. Пора было кое-что понять про своих собственных родителей. И снова он заволновался, но подумал, что перед тем как принимать важное решение относительно будущего, необходимо разобраться с прошлым. Он поднялся наверх и положил во внутренний карман материнское письмо.
Севе, зная, как он о своем гусе печется, чтобы не беспокоился, оставил записку: «Мартын оказался Мартышкой, очень приглянулся старушке, и она его забрала». Приписал адрес Арины, сел в машину и покатил.
Дорогой он замечал подкрадывающуюся потихоньку весну: то на солнышке барабанила капель, то старичок у забора топтался, прикидывая, как починить лапочку в предвкушении долгих летних посиделок. А главное, вдоль дороги выстроились чередой ведра с картошкой: запасливые хозяева спешили продать ее, пока не проросла. Саня купил пару ведер самой сухой и шероховатой, потому что в доме у них любили рассыпчатую, и с гостинчиком покатил дальше. Отец оценит. Городскую картошку с их, посадской, не сравнить!
Вылезая у обшарпанного подъезда, Саня невольно задержал взгляд на серебристой «ауди». Куда только не залетают нынче чудесные птицы, даже в скучные спальники.
Дверь открыла тетя Наташа.
– Цветете, как майская роза, – сделал ей совершенно искренний комплимент Саня, обрадовавшись ее неожиданной молодости и целуя в обе щеки. – Командуйте, куда картошку нести!
– Ой, Санечка! Ты всегда как снег на голову! Вот радость-то!
Саня пригляделся и удивился: тетя Наташа вопреки своей обычной замороженности была оживлена, даже, может быть, чем-то взволнована, вот это-то ей и шло, это-то ее и молодило.
Услышав голоса, вышел в прихожую отец. И у него тоже по-особенному блестели глаза, и он раскраснелся от возбуждения. Что же у них тут творится? Саня почувствовал недоумение. С отцом они расцеловались.
– Да вы оба молодеете не по дням, а по часам, – поглядывая то на одного, то на другого, сказал Саня.
– У нас и планы молодые, – подхватил отец. – Тащи скорее картошку на лоджию и приходи к нам в комнату, мы чай пьем. За чайком все новости и расскажем. Ты приехал, словно почувствовал, что о тебе речь.
Саня удивился, при чем тут он. И вообще непонятно, что у них творится? Его собственные вопросы показались не слишком уместными, но он подумал, что все-таки задаст их. Ничего страшного. Он тоже мучился. Имеет право.
– Ты же знаешь, отец, у меня интуиция, – сказал он и взялся за пластиковые пакеты с картошкой.
В коридор выглянула девушка. Красивая. Очень. Может, даже не красотой, а простотой, естественностью, доброжелательностью. Но и красотой тоже. Саня до того поразился, что выпрямился, снова оставив картошку. Хоть портрет пиши – тонкие черты лица, умные серые глаза, каштановые волосы. Он даже рот приоткрыл и заслужил за свое удивление самый нежный сестринский поцелуй.
– Не узнал Милочку? – рассмеялась тетя Наташа.
– Не узнал, – отвечая на поцелуй, повинился Саня. – Быть тебе богатой.
– Уже, – улыбнулась Милочка и исчезла.
Саня снова взялся за картошку и все-таки оттащил ее на лоджию. В ящике было полно картошки, и он поставил пакеты рядом. Хозяйственные у него старики, ничего не скажешь, но посадская картошка не еда, а лакомство, это все знают.
В комнате сидели за чаем, вареньем и домашним пирогом Милочка, тетя Наташа и отец.
Оглядев Милочку при ярком свете в комнате, Саня признал, что она сказала правду. Безупречный серо-сиреневый костюм Милочки, ее никому не заметная косметика свидетельствовали как о вкусе, так и о немалых деньгах. Так одеваются и красятся только на Западе, Саня знал это по французским модным журналам.
Тетя Наташа наливала уже ему душистый чай, отрезала кусок пирога со сливовым повидлом, и Саня вспомнил, что очень любил ее пироги, сладкие, с кислинкой. Он пил чай с пирогом и любовался Милочкой.
– Рад за тебя, сестренка, – наконец высказал он свое одобрение. – И на какой же ниве ты трудишься?
– Туристический бизнес и авиаперевозки, – ответила она. – Директор фирмы.
На Саню повеяло французскими духами и воздухом Парижа. Черт возьми! А мир-то широк! Муза дальних странствий коснулась Саниного плеча, приглашая тронуться в путь. Что-то он давно по-французски не разговаривал! И живых французов не видел. Вот сейчас он заработает в кино кучу денег и отправится в Париж.
– Мы надумали переезжать, – сказал отец, – сидим, подробности обсуждаем.
– Ну, значит, в самом деле весна скоро, – сказал Саня. – Если даже новое гнездо надумали вить. И где же, если не секрет?
И тут всех троих прорвало. Тетя Наташа, отец и Милочка наперебой принялись рассказывать, что у них на мази покупка квартиры, она и побольше, и поудобнее, и поближе к центру, а эта останется Сане, и он может жить в ней или сдавать, если захочет.
Ну и подарочек! Почище гуся к Рождеству!
– А не жирно ли? – спросил он.
– Не жирно! – хором ответили трое в нарукавниках. – В самый раз. Ты же видишь, у нас дела в гору идут!
Сане рассказывали, кто в какой фирме работает, какие проценты и скидки получает, но у Александра Павловича от всей этой неожиданной информации голова пошла кругом. И он понял только одно: к нему со страшной скоростью приближается Париж. Пройдет совсем немного времени, и до него будет рукой подать.
Он помотал головой, отгоняя видение.
– Я всегда знал, что искусство нуждается в меценатах, но ваше меценатство по отношению к моему искусству – большая неожиданность, – выпалил он наконец весьма витиеватую фразу, свидетельствующую о его смущении и смятении.
Видно, и выглядел он очень растерянным, потому что Милочка очень тактично постаралась его ободрить.
– Все мои коллеги зачитываются твоими книгами, – сказала она. – Я горжусь, что у меня такой брат.
– А откуда они их берут? – тут же поинтересовался скептик Саня, на этой почве он чувствовал себя вполне уверенно.
– Я им даю, – невозмутимо ответила Милочка.
– Если хочешь, подарю тебе две последних, – предложил он, вспомнив, что авторские из машины так и не вытащил. – Сейчас, вот только спущусь вниз и возьму из машины. Только что в редакции дали.
– Буду счастлива, – доброжелательно и ласково сказала Милочка. – Пошли вниз вместе, мне уже пора. У меня через полчаса деловая встреча. – И встала из-за стола.
– Могу подвезти, – приосанился Александр Павлович.
– Спасибо, я сама за рулем, – так же ласково и доброжелательно отозвалась Милочка.
Она расцеловалась с родителями, а выйдя на площадку, они, переглянувшись, дружно побежали вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. С третьего-то этажа! Дольше ждать будешь!
Теперь Саня понял, откуда в этих местах взялась серебристая птица. Она привезла его сводную сестру Милочку. И не ошибся. Милочка по-хозяйски направилась сразу к серебристой «ауди». А Саня из своей синей «девятки» быстренько достал две последние книжки и, надписав их попросту и без затей, но с искренним теплом, передал сероглазой красавице.
– Спасибо. С удовольствием прочитаю, – пообещала она, и он понял, что говорит она не из вежливости, а правда прочитает и правда с удовольствием.
И ему стало тепло и радостно.
– До встречи, – помахала ему Милочка и тронула «ауди» с места.
Саня поднялся снова к родителям, протянул отцу обе книжки.
– А у меня они уже есть, – с гордостью сказал отец. – Ты мне их только надпиши, раз приехал.
Он подвел Саню к полке и показал все выстроившиеся в ряд Санины книги.
– Мы следим, сынок, следим. Я в магазине договорился: как только поступают, нам звонят, Милочка едет и покупает, – с гордостью сказал отец.
– А последней все-таки нет, – весело сказал Саня и поставил в ряд еще одну пеструю книжку.
– Теперь садись надписывай, – сказал отец, кладя перед ним снятую с полки стопку. – Видишь, как давно не был, сколько успел наработать!
Сане вдруг стало стыдно, что он смел обижаться на отца, на мачеху, они его любили преданно, бескорыстно…
– Пап, – сказал он совсем так, как говорил в детстве, – можно я тебе один вопрос задам? Может, не совсем приятный, ничего?
– Задавай, – согласился Павел Антонович и сел на стул, сложив на коленях руки, приготовившись добросовестно вникнуть во все проблемы сына.
В комнате они были одни. Наташа уже убрала со стола и мыла на кухне посуду.
Саня достал из кармана письмо и протянул отцу. Тот поискал очки, надел их. Он посмотрел на конверт, и брови его удивленно поползли вверх. Он взглянул на сына, потом вытащил из конверта листок и принялся читать.
Саня уже расхаживал по комнате по своему обыкновению. Отец, не выпуская письма из рук, снова положил руки на колени.
– И что же ты хотел спросить? – Он внимательно смотрел на сына.
– Что ты знаешь о матери? – задал вопрос Саня и остановился перед сидящим отцом.
– Она здорова, – ответил Павел Антонович. – Последнее письмо я получил от нее после того, как Инна уехала. А больше в твоей жизни очень уж важных событий не было. Я ей и не писал.
И опять в голове у Сани все завертелось. Покрутилось-покрутилось и встало на место. И опять возникла картина, только совершенно не похожая, какую он рисовал себе, когда сидел у себя в Посаде.
– Значит, вы друг другу пишете? – переспросил он.
Отец кивнул.
– О тебе в основном. Мать тобой довольна. Ты у нас молодец!
При этих словах возмущение вновь захлестнуло Саню. Они тут переписываются за его спиной, а он страдает! Как он мучился! Каким чувствовал себя одиноким! А они!
– Почему же ты мне ничего не сказал?! Почему не объяснил ничего?! – стиснув зубы, спросил он отца.
– А ты хотел меня выслушать? – ответил вопросом на вопрос Павел Антонович. – Я же пытался, и не раз, с тобой поговорить, но ты разве только истерики не закатывал. Я только рот открою, ты меня гонишь. Это когда мальчишкой был. А потом занялся своей жизнью, и тебе не до нас было.
– А тетя Лиза? Она, что, так больше с мамой и не виделась?
– Да нет, Санечка, и писала, и виделась, и советовалась. Ты же сам видишь по этому письму.
– Оно было нераспечатанным, – ответил Саня.
– Да что ты?! – всплеснул руками отец. – Ну значит, просто потеряла и запамятовала куда. Искала потом и не могла найти. Елизавета Петровна удивительно добрая и душевная была женщина. Она никогда бы себе не позволила обидеть человека, ранить его. Чужого бы не обидела, а тут ближайшая подруга! Случайность, и ничего больше.
– Что ж, и я могу мать повидать? – спросил, насупившись, Саня.
– Почему же нет? – отозвался отец с улыбкой. – Конечно, поезжай, навести. Видишь, когда спохватился! Я тебе адрес дам, он поменялся.
Он посмотрел внимательно на сына, встал и обнял за плечи.
– Простил наконец? Ну и слава Богу! Поезжай, навести. С Вадимом познакомишься. Он интересный человек, тебе понравится.
Отец направился в сторону кухни и позвал:
– Ната! Ты не помнишь, где у нас Ольгин адрес? Саня хочет мать поехать навестить.
– Сейчас найду! Сейчас, – засуетилась тетя Наташа, прекрасно понимая всю важность происходящего. – Поезжай, поезжай, Санечка! Она так будет рада, так рада. Мы все не решались тебе это посоветовать, ты так противился, так брыкался! Да и не послушал бы ты нас! Мы все ждали, когда ты в возраст, в ум войдешь. Ну вот наконец дождались!
Тетя Наташа уже нашла телефонную книгу и старательно выписывала ему на бумажку адрес.
Мачеха его похвалила за ум, но он-то чувствовал себя дурак дураком. Оказалось, что родители давным-давно решили все свои проблемы, и дело было только в том, что он не решил свои. Они переболели несчастьем как корью или скарлатиной и обошлись без осложнений. Осложнения были у него, у Сани. Открытие ошеломило его.
Ему-то казалось, что он с честью справляется с трудной ситуацией. Но не было ситуации, была боль, и нужно было просто честно признаться, что она есть. Признаться и принять ее, согласиться терпеть. Может быть, если бы он с самого начала сказал, что ему очень-очень нужна мама, что он хочет видеть ее, то они бы и виделись. Она бы его утешала, что-то говорила, что-то объясняла, помогала терпеть. Можно было бы выбрать любовь. Почему же он выбрал ненависть?..
Наверное, у него было очень несчастное лицо, потому что отец, повертев головой, позвал его:
– Сань! Пойдем-ка на лоджию, посмотришь, оставлять тебе там шкафы или нет.
Саня пошел за ним.
– И вообще, посмотри на все хозяйским глазом. Распорядись, что тебе тут оставлять. Переезд-то скоро. Мы заберем только то, к чему привыкли, а всем остальным Милочка распоряжаться будет.
– Да я приеду вам помогать, вместе будем переезжать, – отозвался Саня, продолжая думать о своем.
Отец обнял его за плечи и притиснул к себе, как делал когда-то давным-давно.
– Спасибо, сынок. Приедешь, будем рады. А если занят, сами справимся. – И отпустил, похлопав по спине. Когда-то этот ласковый жест означал: шагай, сынок, вперед! Шагай и не бойся!
И вдруг Саньку захлестнула радость: чего это он разнюнился? У них у всех было все в порядке, у всей семьи: у матери с отчимом, у отца с мачехой, и у него, Сашки, не говоря уж про Милочку! Все были по местам, все живы-здоровы, ему было кого любить! А из-за плеча сероглазой Милочки вновь в сиреневой дымке возник Париж. Рукой до него подать. Вот возьмет билет и поедет.
И тогда он совсем по-детски потерся головой об отцовскую щеку, а тот снова похлопал его по спине и сказал:
– Ах ты, Саня, Санище, жить-то как хорошо!
И в этом они были совершенно друг с другом согласны.
Отец повел его в комнаты, потом в кухню, потом на лоджию, все ему показывая, рассуждая вслух, что ему, Сане, может понадобиться, и поэтому нужно оставить на старой квартире, а что не понадобится уже никому, и поэтому нужно снести на помойку. Саня в ответ кивал, соглашался и вроде бы смотрел, а сам уже брел по набережной Сены и жадно смотрел на Нотр-Дам. Сена была серо-зеленой, а собор Парижской Богоматери серым, и Саня собирался уже повернуть с набережной по Новому мосту на остров Сите, как отец спросил:
– Значит, звонить тебе, когда машину закажем?
И Саня не сразу сообразил, о какой машине речь, а потом закивал: ну, ясное дело, звонить! Он мигом примчится!
Со счастливым ощущением, что жить хорошо, он ушел от родителей.
Сидя в машине, направляясь к Ярославке, он все ехал и ехал в Париж. И на фоне Парижа вспыхивали, как рекламные огни, иногда и другие мысли. Он давно знал, что перемены в жизни наступают скопом. Начнутся и валят валом. Похоже, что у него настал именно такой период. Мама, Иващенко, кино, квартира в Москве и путешествия, конечно же, путешествия! Матери он сначала напишет. Потом разберется с Иващенко. Потом займется родительским переездом. А что касается чужого сценария, то вопрос на засыпку: стоит ли с ним связываться? Может, лучше сдать квартиру и сразу же засесть за свой роман? Или все-таки поехать в Париж? И что-то внутри у него звенело: конечно, в Париж лучше! И он опять брел по парижским улицам.
И наверное, продолжая свое странствие, постояв на светофоре, Саня погнал машину не к Ярославке, а внезапно свернул налево.
