Текст книги "Фредерик Жолио-Кюри"

Автор книги: Марианна Шаскольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Уже после смерти Ирен однажды Фредерик снова вернулся к этим старым записным книжкам. Ему надо было отобрать листок для международной выставки по радиоактивности.

Осторожно, кончиком пинцета, он берет листки и подносит к счетчику Гейгера, соединенному с микрофоном. Он слышит мерное, ровное гуденье прибора, привычный звук лаборатории. Он подносит к счетчику чистый листок бумаги – конечно, гул не изменяется. Пробует листок из своего рабочего дневника – звук не меняется. Давно уже физики знают, как опасна радиоактивность. Они научились соблюдать все меры предосторожности.

Но вот к счетчику Гейгера поднесен листок из блокнота Пьера Кюри, и ровный гул сменяется шумом, чуть не грохотом. Листок излучает радиоактивность, листок как бы дышит ею, излучение действует на счетчик, показания счетчика переходят в звук – Фредерик как будто «слышит» Пьера Кюри.

Фредерику пришло в голову: но если столь сильна радиоактивность листка, то он должен действовать на фотопластинку так, как действовала когда-то урановая руда у Беккереля?

При свете на листке были видны записи, следы цифр, слова… Больше ничего… В темноте, конечно, они не видны.

В полной темноте Фредерик положил листок на фотопластинку, а затем проявил ее. И что же? На фотопластинке ясно выявились черные точки, пятна, полосы… Сколько их! Пластинка почти вся почернела.

Радиоактивные следы, невидимые глазом, подействовали на пластинку.

Но что это? Среди черных пятен ясно проявился отчетливый след – след пальца, державшего листок пятьдесят пять лет тому назад, пальца, столь часто касавшегося радиоактивных препаратов, что даже через полстолетия обнаружился его радиоактивный отпечаток.

Чей это палец? Пьера? Марий?

В глубоком волнении Фредерик вспоминает изъязвленные, всегда прикрытые перчатками пальцы Марии Кюри. В памяти ясно всплывает солнечное утро, когда они с Ирен, счастливые, молодые, принесли своей учительнице стеклянную ампулку с первым искусственно радиоактивным препаратом. Мария Кюри держала ампулку в своих руках. Ее покрытые незаживающими язвами пальцы поднесли ампулку к счетчику Гейгера, и радостная улыбка осветила ее лицо: дети продолжают ее дело.

Это было за несколько месяцев до смерти Марии Кюри, последовавшей в результате действия радиоактивного излучения.

«МОЕ МЕСТО ЗДЕСЬ»

Были годы Сопротивления, когда в мрачной ночи гитлеровской оккупации Фредерик Жолио-Кюри не только руководил Национальным фронтом, но и сам, своими руками, изготовлял зажигательные бутылки, мины, гранаты. Его стойкость, его мужество были примером для честных французов.

Он мог тогда уехать, и это отнюдь не было бы бегством, В Англии, в Канаде, в США он продолжал бы свою научную работу, он сплотил бы ученых, делал бы новые открытия. Это было его основное, кровное, любимое дело. Но он остался там, где был еще нужнее. «Мое место здесь», – сказал он Альбану и Коварскому, поручая им тяжелую воду.

Были годы после освобождения, когда в разоренной, нищей стране он создавал атомную промышленность. Он мог и тогда присоединиться к группам английских, канадских, американских физиков, мог согласиться на предложение Баруха, иметь почет и богатство и, главное, неограниченные возможности для работы – лаборатории, людей, приборы и установки, любые средства. И это тоже не было бы бегством. Он ведь знал, что наука интернациональна и что, пока он ремонтировал казематы Шатильона и собирал «ЗОЭ», другие продолжали его работы, делали его открытия.

Но и на этот раз он не колебался. «Мое место на родине», – ответил он Баруху. Он остался во Франции, он восстановил атомную промышленность, он пустил французский урановый котел «ЗОЭ», сделав его из урана и энтузиазма.

Были годы, когда перед ним встал иной выбор: он мог вести дальше созданный им Комиссариат атомной энергии, продолжать работы, «отдаться высшей радости – радости открывать и творить». И снова он сделал выбор. «Ученые не отдадут своих знаний на борьбу против Советского Союза», – поклялся он с трибуны съезда коммунистической партии, и французское правительство сместило верховного комиссара с его поста.

Фредерик Жолио-Кюри вступил в Коммунистическую партию Франции в самое страшное время. Выбрав этот путь, он шел по нему до конца. Он дисциплинировал себя, безотказно выполняя любое поручение партии, мелкое или крупное. Он до последнего дня остался верным сыном коммунистической партии. На 14-м съезде в 1956 году он был избран членом Центрального Комитета.

Он мог бы идти с теми, кто сбросил атомную бомбу в Хиросиме. Ведь физика – она едина, и это одно и то же открытие, одна и та же цепная реакция деления урана, открытая им, Фредериком Жолио-Кюри, лежит в основе атомной электростанции, дающей ток мирным полям и заводам, и атомной бомбы, испепеляющей людей. Так легко, и просто можно было, убаюкать совесть фразой о чистой науке и с чистыми руками уйти к своему рабочему столу.

«Мое место здесь», – он выбрал трибуну зала Плейель. Его подпись стоит не под проектом водородной бомбы, а под Стокгольмским Воззванием.

А теперь? Уже годы он стоял во главе Движения сторонников мира. Его имя стало символом, знаменем. Его неподкупность, смелость и авторитет ученого были опорой Движения. Но, может быть, теперь, когда уже не найдется в мире силы, способной заглушить голос народов, когда сотни, тысячи, миллионы испытанных борцов за мир встали рядом с ним, – быть может, теперь можно отойти, ослабить борьбу? Это было, бы так легка и просто, и даже не нужна была бы сделка, с совестью.

Он мог бы остаться почетным председателем, его имя по-прежнему было бы знаменем, символом.

Но он помнил слова своего учителя Поля Ланжевена: «Мою научную работу в крайнем случае сделают другие: А если не защищать науку, то не будет и самой науки».

Смертельно больной, измученный, усталый, он по-прежнему руководил Советом Мира, повседневно беседовал с сотнями людей, писал письма, убеждал, обращаясь к каждому, вникал во все мелочи.

Он знал, что дни его сочтены, но каждый из этих дней до конца он отдал Науке и защите Науки, отдал людям.

Тяжелая болезнь и постоянная: усталость подтачивали Жолио-Кюри. Силы уходили..

Председатель Всемирного Совета Мира встречался с общественными и государственными деятелями; отвечал на сотни писем, ездил на сессии и конгрессы, произносил речи, писал воззвания, участвовал в заседаниях и комиссиях, входил во все мелочи Движения сторонников мира.

Глава четырех институтов читал лекции, правил диссертации, руководил учениками. Начальник строительства Орсэ принимал архитекторов и инженеров, составлял планы, добивался кредитов.

А душа его, сердце были в лаборатории за рабочим столом. Ему хотелось еще так много сделать в науке.

– Я все брошу, – говорил он подчас. – Не мое это дело – ездить на конгрессы.

Я не создан для умственного труда, мне пришлось этому научиться. Меня всегда удивляет, что я интеллигент. Я по природе предназначен скорее для жизни горца или профессионального рыбака, это гораздо больше подходит к моему характеру. А остальное мне пришлось сделать самому. Мне очень трудно подготовить речь (говорить – другое дело, это я могу). Подготовить рыбачьи сети – это конкретное дело, и потом за это ведь отвечаю я один. А вот выразить мои мысли, это может касаться и других. Когда я пишу, я ужасно боюсь быть неточным. Другие интеллигенты пишут легко. Если бы вы видели мои черновики! На странице остается не больше трех фраз. Мне куда легче было бы оказаться на острове и выпутываться, чтобы найти пропитание себе и своей семье.

Он чувствовал себя ближе к рыбакам Бретани, чем к своим коллегам. Ему было трудно в ученой среде.

Постоянно он слышал упреки: «Вам следует заниматься чистой наукой. Вы тратите слишком много сил на общественную деятельность. Ведь это могут сделать и другие».

– Я понимаю, – признался он однажды Пьеру Бикару. – Я хорошо понимаю реакцию моих коллег. В душе они знают, что я прав. Но для защиты идей надо рисковать. А если никто не будет рисковать?!

Ты знаешь, почему они меня не любят? – Я слишком часто заставляю их признаваться самим себе, что они вступили в сделку с совестью…

К клевете, к упрекам врагов он относился равнодушно. Но были и упреки друзей. Его убеждали отойти от большой организационной работы, вернуться в лабораторию.

А он – он сам мечтал об этом, о белом рабочем халате и о лабораторном столе, о новых открытиях. Но он никому не мог передоверить того, что считал своим долгом. Он боролся за Науку, за счастье людей, за то, чтобы другие, юные, могли прийти в тишь лабораторий, к рабочему столу. Он был твердо уверен: любить Науку, не предпринимая в то же время всего возможного для того, чтобы она служила счастью человека, значит любить ее не до конца.

Десятки, сотни раз он возвращался мыслью к вопросу о своем долге.

– Не мое это дело, – говорил он Пьеру Бикару – выступать с этой речью, ехать на этот конгресс!

Но несколько секунд спустя тут же добавлял:

– Но коль скоро я хочу заниматься наукой, а тем более если я хочу обеспечить молодежи возможность на будущее вести научные исследования в лучших условиях, нужно строить общество, которое признает роль науки, такое общество, в котором всеразрушительная война была бы не только невозможна, но и немыслима. Этот долг я не могу передать другим. В конечном счете я сражаюсь за Науку.

Его обвиняли в том, что он не свободен, что его связывает партийная доктрина. Он ответил на это в удивительном послании 14-му съезду Коммунистической партии Франции:

«Недавние события, возникшие после 20-го съезда КПСС, вызвали со стороны многих представителей интеллигенции призывы и советы, зачастую являющиеся оскорбительными. «Освободитесь! – говорят коммунистам – представителям интеллигенции. – Освободитесь!» Но от чего мы должны, по их мнению, освободиться? Никогда я не чувствовал себя таким свободным. Какая это будет свобода, если мы поддадимся таким призывам со стороны тех, кто был бы очень доволен увидеть, как в результате такого процесса в наших рядах возникло бы разобщение? Конечно, мы должны обсуждать эти вопросы, обсуждать серьезно и с достоинством… Для того чтобы быть в состоянии лучше судить о них, мы, коммунисты, представители интеллигенции, должны постоянно помнить о тех великих целях, ради которых мы боремся…»

В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ В СТРАНЕ СОВЕТОВ

Фредерик Жолио-Кюри всегда был верным другом– нашей страны, еще со времен студенческих сходок в защиту моряков-черноморцев. Советский писатель Илья Эренбург вспоминает: «Когда ему приходилось выслушивать во Франции критику какой-либо стороны советского быта, он спокойно отвечал: «Не думайте, что я слепой. Но осторожно! Что значат сорок лет для истории? Второе поколение едва вступило в строй».

Он не раз напоминал об этом масштабе времени: «Всего двести поколений нас отделяют от доисторических времен – шесть тысяч лет. Учтите, всего двести предков у каждого из нас.

Если так считать, то прогресс покажется быстрым… Этот простой подсчет показывает чрезвычайную юность мыслящего человечества и в известной мере объясняет те ошибки, которые оно совершало и, увы, еще совершает…»

В мае 1958 года Фредерик. Жолио-Кюри провел неделю в Москве. Он приехал впервые один, без Ирен. В Физическом институте Академии наук Жолио обсуждал с академиком Д. В. Скобельцыным, директором института, давним его другом, вопросы развития ядерной физики, посетил лаборатории ускорителей и фотоядерных реакций.

В Институте атомной энергии Академии наук беседовал с директором академиком И. В. Курчатовым и руководителями лабораторий, осмотрел ряд экспериментальных установок. Жолио и Курчатов были знакомы и дружны еще с 1933 года, когда на берегах Невы они спорили о проблемах физики ядра. В объединенном институте ядерных исследований в Дубне Жолио встретил своего бывшего ученика Бруно Понтекорво.

Жолио-Кюри подробно знакомился с работами института в Дубне. По ступеням металлической лестницы он поднимался на площадку, расположенную над гигантским ускорителем – (синхрофазотроном: магнит весом в 36 тысяч тонн, диаметр кольца больше 70 метров! Он смотрел на синхрофазотрон ревниво и любовно, жадно выспрашивая о деталях его работы, мечтая о подобных установках у себя во Франции. Встретившись с учеными двенадцати социалистических стран, представленных в Объединенном институте ядерных исследований, он рассказывал им о научном центре в Орсэ, советовался по поводу направления работ, выразил – желание организовать совместные исследования в области ядерной физики и наладить обмен опытом. Эти предложения были горячо встречены советскими учеными.

– В нашей группе в Орсэ и в Париже, – рассказывал он, – работает уже около 250 человек, в том числе 90 научных работников и 150 техников – довольно большой штат для лаборатории теоретических исследований.

У меня есть все основания гордиться центром в Орсэ, и я не променяю своих сотрудников ни на кого в мире.

Он передал советским коллегам приглашение посетить научный центр в Орсэ и принять участие в конференции по ядерной физике в июле этого года в Париже.

В беседах с коллегами-физиками Жолио говорил, что самое большее через год закончится первый этап строительства, он освободится от административных обязанностей в Орсэ и, наконец, сможет целиком отдаться экспериментальной работе.

Он был весел и оживлен, как всегда, и слушатели верили: да, в самом деле, црофессор Жолио-Кюри снова наденет свой белый рабочий халат и вернется к рабочему столу в лаборатории, которой всегда принадлежало его сердце.

В день отъезда из Москвы Жолио-Кюри обратился с письмом к советской молодежи через журнал «Техника – молодежи».

«Запуск третьего спутника является еще одним доказательством блестящих успехов советской науки и техники. Великолепный ТУ-104, скоростное строительство, целых жилых кварталов и прежде всего широкое развитие лабораторий, оснащенных самым новейшим оборудованием, – все это служит свидетельством тех крупных достижений, которые я наблюдал за время моего краткого пребывания в Москве.

Эти успехи – заслуга всего народа. Они свидетельствует о глубоком единении советского народа и его руководителей.

Эти успехи стали возможными потому, что советские ученые работают на благо всему народу, а наука является предметом всеобщей заботы и внимания.

При условии, что мир будет сохранен, – а это зависит от усилий всех народов, – в ближайшем будущем: наука и техника принесут человечеству обильные плоды.

Молодежь, всегда стремящаяся ко всему новому; любознательная и смелая, естественно, интересуется наукой и техникой.

…Через ваш журнал я хочу передать мой сердечный, братский привет исследователям, техникам и инженерам завтрашнего дня.

Ф. Жолио-Кюри».

И СНОВА ПОБЕДЫ!

Когда 15 декабря 1948 года в 12 часов 12 минут начал действовать «ЗОЭ», газеты провозглашали: «Салют Жолио-Кюри, герою науки!»

Новым победам газеты уделяли гораздо меньше внимания, лишь изредка помещая заметку в несколько строчек. А эти победы были отнюдь на меньше.

7 июня 1958. года вступил в строй, гигантский синхроциклотрон Орсэ.

Научные работники вселялись в помещения Орсэ сразу за строителями, лишь только те успевали отделать одну из комнат, переходя к следующей. Монтаж установок начинался в еще не достроенных зданиях. К весне 1957 года заканчивалась первая очередь строительства, четыре здания. Высоко поднялись деревья, посаженные Ирен. Начался постепенный перевод лабораторий из Парижа в Орсэ. Постепенный – на этом особенно настаивал Фредерик: ничего не бросая, ничего не разрушая, заботясь о сохранении лаборатории в целом. «Лаборатории Орсэ ведут свое начало от Института радия, и надо сохранить все благородные традиции этого учреждения». В 1956 году пришли первые ученики, а к 1958 году Орсэ мог уже предъявить двенадцать защищенных диссертаций.

Жолио так торопился, что даже сократил в том году свой отпуск и вернулся в Орсэ, когда еще не высохли стены в его новом кабинете. Ученикам казалось, что Орсэ вернет ему здоровье.

7 июля 1958 года Фредерик Жолио-Кюри открыл в Париже Международный конгресс по ядерной физике. Этот конгресс был выдающимся событием для Франции. Последний ядерный конгресс там состоялся в 1937 году. С тех пор было много интернациональных конгрессов, но в других странах. Жолио-Кюри и их ученики вернули Франции ее былую славу.

Профессор Жолио-Кюри еще не совсем оправился от недавнего тяжелого приступа болезни, и те, кому доводилось встречать его раньше, на этот раз были потрясены его видом. Печать ужасного изнурения лежала на нем. Он по-прежнему улыбался своей открытой, прекрасной улыбкой, но даже эта улыбка не могла скрасить его исхудавшее лицо.

Но вот он заговорил. И сразу все переменилось. Его взгляд оживился, в него, казалось, снова вселилось здоровье. Кто мог сомневаться, что этот вдохновенный искатель и творец будет еще творить, что он подарит миру еще многие открытия? И сам он верил в это, говоря о науке, о ее достижениях, о ее будущем.

Фредерик Жолио-Кюри был счастлив, приветствуя ученых разных стран в Париже. «Такие конгрессы, как этот, позволяют ученым разных стран лучше узнать и оценить друг друга. Ученые приобретают также неизменно усиливающееся сознание интернационального характера Науки, назначением которой являются открытие Истины и служение Человечности. Дружеские интернациональные связи, которые устанавливаются между учеными, препятствуют иссушающей изоляции и шовинизму. Быстрый прогресс Науки, не зависит ли он от кооперации ученых всех стран, больших и малых, с их собственными традициями и особенностями?!»

Он говорил о том, как делаются открытия, о роли науки. «За те три десятка лет, что я работаю в лаборатории, мне пришлось наблюдать изменение условий работы для экспериментальных исследований в области ядерной физики – изменение сначала медленное, а потом неимоверно быстрое.

Всего лишь двадцать лет тому назад ядерная «артиллерия» могла помещаться в пробирке объемом в несколько кубических сантиметров. Тот или иной важный опыт требовал небольшой площади, нескольких квадратных метров, и несложной аппаратуры. Ученый, склад ума которого, по-моему, должен быть близок к складу ума художника, чувствовал свою близость к изучаемому явлению. Наблюдение было непосредственным. Искатель мог дать волю своему творческому гению. Он мог, без больших расходов и не мешая своим товарищам по лаборатории, что-то пропустить, чтобы скорее достичь цели. Иногда взмах крыльев, как у поэта, приводил его к цели.

До некоторой степени основные исследования носили характер ремесленный, столь благоприятный для раскрытия особенностей человеческой личности.

Необходимость все глубже изучать строение материи привела к изобретению все более и более мощной аппаратуры, громоздкой и сложной. Лабораторная «артиллерия» быстро получила новые средства: установки высокого напряжения, циклотроны, бетатроны, синхротроны, синхроциклотроны; приборы, огромные и тяжелые, заполонили лаборатории. Чтобы обеспечить их нормальную работу, требуется многочисленный технический персонал.

Современный центр научных исследований покажется неискушенному наблюдателю большим заводом. Но не будет ли исследователь чувствовать себя раздавленным этим парадом огромных, сложных, но необходимых установок, стоимость нескольких часов работы которых достигает сотен тысяч, а порой и миллионов франков? Исследователь уже не может поставить опыт просто, чтобы «посмотреть», – а ведь как часто открытие бывало делом случая!

При этом переходе от ремесленных к промышленным масштабам, мне кажется, необходимо осознавать такую опасность и найти такие условия использования оборудования, которые не душили бы исследователя. Оригинальное открытие нельзя сделать в цепях».

Никто из участников конгресса не мог подумать, что он видит Фредерика Жолио-Кюри в последний раз.

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО К ЛЮДЯМ

И снова Стокгольм. Здесь прозвучало вещее предостережение Пьера Кюри. Здесь впервые Фредерик Жолио-Кюри высказал мысль о цепной реакции и о применении ядерной энергии. Здесь он выступил с Воззванием, получившим название Стокгольмского.

В июле 1958 года Стокгольм снова принимал сторонников мира. 16 июля открылся Всемирный конгресс за разоружение и международное сотрудничество.

Люди разных рас, национальностей, цвета кожи, верований, политических убеждений, профессий прибыли сюда из 78 стран.

Фредерик Жолио-Кюри не присутствовал на конгрессе лично. Но был он здесь. Он был со сторонниками мира, и они были с ним. Они слушали его пламенную и убежденную речь – только на этот раз они не видели его вдохновенного лица. Профессор Пьер Бикар прочел конгрессу послание Фредерика Жолио-Кюри:

«Общественное мнение встревожено. Во всем мире с небывалой силой развертывается движение за разоружение и международное сотрудничество, однако «холодная война» продолжается, и напряженность отношений между двумя военными блоками все обостряется», – так начиналась речь Жолио-Кюри. Он констатировал, что переговоры о разоружении до сих пор не привели ни к какому соглашению, что продолжаются испытания атомного оружия, накопление радиоактивных веществ в атмосфере и над человечеством даже в мирное время нависает ужасная угроза: «Испытательные взрывы ядерного оружия принесут как нынешнему, так и будущим поколениям жестокие страдания».

«Еще раз, и потому, что я считаю это для себя высшим долгом, я хочу настоятельно заявить о необходимости прекратить атомные испытания…»

Он настаивал на необходимости «требовать и всеми силами добиваться заключения соглашения о запрещении атомного и термоядерного оружия и о прекращении испытательных взрывов», говорил о колоссальных расходах всех стран на вооружение.

«Школы, жилища, мосты, дороги, плотины – вот что нужно вместо тех заводов, которые сейчас работают на войну и расточают столько человеческих сил; нужно также высвободить огромные участки, занятые военными базами, – ведь одни только американские военные базы, находящиеся за пределами Соединенных Штатов, в два раза превышают площадь обрабатываемой земли в Японии».

Он бичевал желание некоторых государств сохранить за собой возможность оказывать давление на более слабые страны. «Нельзя допускать, чтобы правительства стремились поднять жизненный уровень в своих странах за счет других стран, пользуясь своей военной мощью».

«Как много полезного можно было бы сделать на те деньги, которые были выброшены на две мировые войны!..

…Подводя итоги каждой войны, надо учитывать и те богатства, которые не могли быть произведены во время ее, но, в первую очередь, – массовое уничтожение человеческих жизней, этой важнейшей в мире ценности».

Снова и снова возвращался Жолио-Кюри к тому, сколь благотворно для человечества было бы соглашение о разоружении, как повысился бы жизненный уровень всех народов, распределение богатств внутри каждой страны.

Жолио-Кюри намечал пути человечеству, указывая задачи, которые удастся разрешить путем сотрудничества лри мирном сосуществовании различных социальных систем: ислользование интернациональных путей сообщения, совместная эксплуатация каких-нибудь гигантских залежей полезных ископаемых, организация воздушных линий, освоение полюсов земли.

«Это вполне возможно, но при условии, что никто никого не будет грабить».

«Я вовсе не хочу здесь рисовать идиллическую картину, лишенную реальности, или рассказывать, каким мне представляется далекое будущее человечества. Нет, только от нас зависит, чтобы все это стало живой действительностью уже завтра», – так говорил Жолио-Кюри в своем последнем послании всем людям мира.

ПРОЩАНИЕ

После тяжелого обострения наступило некоторое улучшение. Врачи разрешили больному уехать на отдых в Ларкуэст.

Весь день 9 августа он чинил сети со своими друзьями рыбаками. На рассвете 10 августа вышел на яхте в открытое море на рыбную ловлю. Вернувшись, радовался удачному улову.

В ночь на 11 августа 1958 года у него открылось сильное внутреннее кровотечение. К утру он сказал: «Это конец».

В тяжелом состоянии его привезли в Париж в больницу Сент-Антуан.

Потребовалось хирургическое вмешательство.

Операция прошла вполне удачно, даже хорошо. Самочувствие больного улучшалось. Лежа, он дописывал последние страницы учебника радиоактивности, правил корректуры статьи для журнала «Атомный век».

Но после операции начался общий сепсис и все средства медицины оказались бессильными…

«Центральный Комитет Коммунистической партии Франции с глубоким прискорбием извещает народ Франции, народы всех стран о смерти товарища Фредерика Жолио-Кюри.

Великий ученый, нобелевский лауреат, профессор Сорбонны, профессор Коллеж де Франс, член Центрального Комитета Французской коммунистической партии скончался в четверг, 14 августа, на 58-м году жизни.

Коммунистическая партия Франции салютует Жолио-Кюри как одному из тех ученых, кто привел человечество на порог атомной эры.

Она салютует Жолио-Кюри как гражданину, как борцу, как гуманисту, продолжившему традиции Ромена Роллана и Поля Ланжевена. Его совесть была такой же, как его знания.

Коммунистическая партия Франции со скорбью склоняет свои знамена перед Жолио-Кюри, пионером современной физики, несгибаемым патриотом, героем науки и мира».

Три дня и три ночи прощался Париж с Фредериком Жолио-Кюри, председателем Всемирного Совета Мира, великим ученым XX века, нобелевским лауреатом, членом Французской; Советской и пятнадцати других академий, почетным доктором семи университетов, кавалером двух десятков орденов, медалей и премий, учителем и организатором французских физиков, человеком, который вел народы в битву за мир, человеком, которого любили.

«Мир потерял одного из лучших своих людей», – телеграфировал чилийский поэт Пабло Неруда.

Французское правительство постановило почтить память Жолио-Кюри церемонией национальных похорон. Этой почести был удостоен коммунист, председатель Всемирного Совета Мира, ученый, отстраненный от руководства Комиссариатом атомной энергии за отказ поставить французскую науку на службу войне.

Тогда, в 1950 году, реакционная газета «Орор» обращалась к правительству: «От вас ждут увольнения господина Жолио-Кюри». Теперь та же «Орор» писала: «Скончался ученый, которого каждый француз назовет гордостью Франции», и скорбела о том, что в 1950 году Жолио «был вынужден отказаться» от поста верховного комиссара.

Гроб с телом Фредерика Жолио-Кюри был установлен при входе в Сорбонну, в вестибюле между памятниками Гюго и Пастеру. Длинное трехцветное знамя спускалось на него с фронтона часовни. Со стен домов на прилегающих улицах смотрело знакомое лицо с бесчисленных плакатов в траурных рамках.

Три дня и три ночи каждые несколько минут непрерывно сменялся почетный караул. Стояли гвардейцы в старинных медных шлемах. Стояли министры и сенаторы, главы посольств и миссий. Стояли профессора Сорбонны в алых тогах, отороченных горностаем, и представители демократических и рабочих организаций Франции. Стояли члены Всемирного Совета Мира и члены Центрального Комитета Французской коммунистической партии. Стояли сотрудники, ученики и друзья покойного.

Прибыли иностранные делегации: от Советского Союза – писатель Илья Эренбург и академик Д. В. Скобельцын, от Англии – член Всемирного Совета Мира профессор Джон Бернал. Нескончаемым потоком шли телеграммы и послания от братских коммунистических партий, от национальных организаций Движения сторонников мира, от академий наук различных стран, от общественных и научных организаций…

Погода была душной и грозовой, но три дня и три ночи под дождем шли и шли простые люди Франции через Латинский квартал к зданию Сорбонны. Были груды цветов, тяжелые венки и скромные букетики, но среди них не было ни одной красной розы. Префект запретил возлагать на гроб красные цветы и красные ленты.

В 11 часов 30 минут 18 августа во дворе Сорбонны состоялась национальная гражданская панихида. С речами выступили верховный комиссар Франции по атомной энергии Франсис Перрен и министр просвещения.

Под звуки траурной мелодии гвардейцы вынесли гроб с телом Фредерика Жолио-Кюри из помещения Сорбонны. Печальная процессия двинулась по улицам Парижа.

На площади перед входом на кладбище в Со, где похоронены Пьер и Мария Кюри и Ирен Жолио-Кюри, состоялась вторая часть торжественной церемонии, организованная Французской коммунистической партией.

Вице-председатель бюро. Всемирного Совета Мира Джон Бернал говорил:

«Жолио, больше чем кто-либо другой, напоминал ученым не только на словах, но и на личном примере о справедливости поговорки Рабле: «Знание без совести – это крушение души». Теперь эта совесть пробудилась в широких массах, в том числе и в среде ученых.

Трагедия Жолио была трагедией благородства. Именно в силу того, что он жил в смутную эпоху, и проявилось его истинное величие. Его работа, его отвага сделали из него вечно живой пример человека, который всегда может преодолеть самые большие затруднения и бороться с ужасными бедствиями.

Новый мир, светлый и прекрасный, о котором он мечтал, конечно, будет построен, и раньше, чем это кажется сейчас. Хотя смерть и вырвала Жолио из наших рядов в расцвете его гения и хотя мы должны оплакивать его как ученые и как друзья, мы не имеем права видеть в его смерти поражение его духа. Он никогда бы не согласился с этим; Он сознательно жил ради будущего».

Взяв слово от имени Центрального Комитета Французской коммунистической партии, товарищ Роже Гароди привел в своей речи слова Фредерика Жолио-Кюри:

«СМЕРТЬ – ЭТО НЕВАЖНО. ЕСЛИ ДРУГИЕ МЫСЛЯТ ТАК ЖЕ, КАК Я, ОНИ НАЙДУТ ПРОЛОЖЕННЫЕ МНОЮ ПУТИ.

ЗНАЧИТ, Я СУЩЕСТВУЮ».