Текст книги "Фредерик Жолио-Кюри"

Автор книги: Марианна Шаскольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Немец посмотрел на него удивленно.

– Германский солдат никогда не думает.

– Зачем вы бомбили мирный город? Ведь вы же знали, что там нет военных целей? – задали вопрос тому же летчику.

– Мы только проверяли действие бомб, сбрасываемых с различных высот, – последовал равнодушный ответ.

Позор невмешательства лег тяжким пятном на прекрасную Францию, былую колыбель свободы и совесть мира.

Французское правительство закрыло границу перед испанскими республиканцами и заключило в концентрационные лагеря бойцов интернациональных бригад.

Фредерик Жолио и особенно Ирен были деятельными участниками кампании в защиту испанских республиканцев, интернированных во Франции, входили в комитеты организации помощи беженцам, антифашистам из Германии и стран, захваченных Гитлером. Они призывали к оказанию помощи республиканской Испании, боролись во Франции против лживой политики невмешательства. Ирен ездила даже в США, чтобы привлечь американскую общественность на помощь народу Испании.

Грохот барабанов становился все громче. Визгливый вой Гитлера несся из радиоприемников. Гитлеровские солдаты маршировали по улицам Вены и Праги, Копенгагена и Осло.

Тучи сгущались.

ПРОМЕТЕЙ РАСКОВАН

После того как Жолио-Кюри и Чадвик доставили физикам мощные разрушительные снаряды – нейтроны, во всех ядерных лабораториях мира усилился штурм атомного ядра. Когда же открытие искусственной радиоактивности показало, что обстрел нейтронами может вызвать превращение не только радия, урана и немногих иных элементов из конца таблицы Менделеева, но любого элемента, тут уже штурм достиг небывалой силы.

На «стартовой дорожке исследований» вперед вырвался на этот раз итальянец Энрико Ферми. Ровесник Жолио, он был еще очень молод, но уже известен в ученом мире как выдающийся теоретик. Дружная и веселая группа работавшей с ним молодежи прозвала его «папой»: они решили, что Ферми непогрешим в теоретической физике, как сам папа римский в делах церкви. Они всех наделяли прозвищами и были неистощимы на шутки и выдумки, эти талантливые молодые ученые, работавшие с Ферми в Римском университете: стремительный и ловкий, обладающий феноменальной памятью Франко Разетти, вспыльчивый, но деловитый Эмилио Сегре, методичный Эдоардо Амальди, самый молодой из них – Бруно Понтекорво.

Ферми решил попробовать вызвать искусственную радиоактивность, бомбардируя разные вещества нейтронами.

На его счастье, в подвалах физического факультета в Риме издавна хранился грамм радия, которым он и воспользовался как источником нейтронов. Счетчик Гейгера ему пришлось смастерить самому.

С какого элемента начать? Ферми приступил к делу методично, облучая один за другим подряд все элементы таблицы Менделеева. Чтобы узнать, не образовалось ли в результате какое-либо радиоактивное вещество, он, прекратив облучение, подносил затем облученную пластинку к счетчику. Если в результате облучения вещество становилось радиоактивным, это сразу можно было обнаружить по сигналам счетчика.

Счетчики нельзя ставить близко от источника нейтронов, иначе трудно будет разобрать, что отмечает прибор: появившуюся искусственную радиоактивность или существовавшее ранее излучение от источника нейтронов. Поэтому Ферми отнес счетчик в другой конец длинного коридора. Но ведь среди радиоактивных изотопов попадаются и такие, которые распадаются очень быстро – за секунды, за доли секунды. Не прекратится ли искусственная радиоактивность прежде, чем облученный препарат донесут до счетчика?

Профессор Ферми – он был уже и академиком, несмотря на свои несолидные тридцать три года, – и румяный юноша Амальди в рабочих халатах сломя голову бегали по коридору. Они подносили к радиоактивному препарату испытуемое вещество, а потом со всех ног мчались в другой конец здания, к счетчику, проверить, не стало ли вещество радиоактивным. Ферми очень гордился не столько научными результатами, сколько тем, что он всегда обгонял в этом беге более молодого Амальди.

А научными результатами стоило гордиться!

Ферми с сотрудниками исследовали более шестидесяти элементов, и из них сорок после облучения оказались радиоактивными. Жолио-Кюри в своем нобелевском докладе с уважением говорил о работах Ферми и его сотрудников.

Группа Ферми обнаружила новую интересную особенность: искусственную радиоактивность можно усилить, если нейтроны замедлены.

Как оказалось, нейтроны замедляются, если на пути пучка нейтронов поставить как преграду вещество, состоящее из легких атомов: воду, парафин, графит. Массы легких ядер (водорода, углерода) близки по массе к нейтрону. Нейтроны, сталкиваясь с ними, как бильярдные шары, понемногу растрачивают свою скорость. А потом, когда такой замедленный нейтрон-снаряд подходит к мишени – атомному ядру того элемента, в котором хотят вызвать искусственную радиоактивность, это ядро легче захватывает нейтрон: если снаряд мчится слишком быстро, он может проскочить цель.

Итальянцы заметили это случайно и проверили, погрузив радиоактивный препарат (источник нейтронов) и облучаемый препарат в фонтан с золотыми рыбками в саду физического факультета. Результат привел их в восторг: в воде искусственная радиоактивность резко возросла. Замедление нейтронов позволило сразу увеличить количества получаемых радиоэлементов. Этому открытию суждено было сыграть потом очень большую роль.

Бомбардируя нейтронами разные вещества, Ферми получал новые изотопы. Обычно это был изотоп того же элемента или элемента, стоящего на соседнем месте в таблице Менделеева.

Таблица Менделеева тогда кончалась элементом 92-м, ураном. Что же произойдет, если бомбардировать нейтронами уран, последний из известных тогда на земле элементов?

Если ядро урана захватит медленный нейтрон, то дальше в результате радиоактивного распада может возникнуть новый элемент, более тяжелый, следующий по счету, 93-й. Но такого элемента не было тогда в таблице Менделеева, и, хотя место для него свободно, никогда никто ни в каких опытах не видел такого элемента. Значит, впервые на земле будут созданы новые, не существовавшие элементы?!

Это было заманчиво! Ферми попробовал. Да, подвергшийся бомбардировке уран становился искусственно радиоактивным. При этом получался не один новый элемент, а до десяти радиоактивных элементов (изотопов), различающихся по временам распада. Какие? Во всяком случае, это было что-то новое, но Ферми не мог безапелляционно утверждать, что там есть элемент 93-й, и он очень осторожно описал свои результаты в заметке, посланной в итальянский научный журнал в мае 1934 года.

Заметка привлекла всеобщее внимание. Во Франции, в Германии и в других странах повторяли опыты Ферми, пытаясь найти элементы 93-й, 94-й, 95-й [5]5
  На самом деле элемент 93-й и следующие за ним действительно были получены, но не тогда, а несколькими годами позже.


[Закрыть].

Ученые были пока очень осторожны, а популярные журналы и газеты легко шли гораздо дальше: они без устали вещали, что получен новый элемент, что уран уже не предел таблицы Менделеева. Итальянская пресса захлебывалась, приписывая открытия Ферми «культурным завоеваниям фашизма», которые «доказывают, что Италия при фашистском строе снова выступает в своей давнишней роли учителя и представляет собой ведущую силу во всех областях». Одна из итальянских газет преподнесла читателям сногсшибательную новость, объявив, что якобы Энрико Ферми подарил итальянской королеве «флакончик с элементом 93».

Газеты только не сообщали при этом, что профессор Ферми считается неблагонадежным, потому что он женат на еврейке и не желает поднимать руку в знак фашистского приветствия.

Ученые многих стран повторяли и проверяли опыты Ферми. Наиболее тщательно делали это в Германии, в берлинском институте кайзера Вильгельма. Ученик Резерфорда Отто Ган, авторитетный химик, не согласился с Ферми. «Этого не может быть», – заранее заявил он, приступая к бомбардировке урана нейтронами. С ним всегда работали доктор физики и химии Лиза Мейтнер и необычайно аккуратный, всеведущий химик Фридрих Штрассман. Они сотрудничали неразлучно почти три десятка лет. В последнее время им приходилось трудно. Лиза Мейтнер, еврейка, могла еще оставаться в Берлине лишь потому, что она считалась австрийской подданной. Однако условия ее жизни среди беснующихся мракобесов фашистского Берлина становились все более невыносимыми.

Мейтнер, Ган и Штрассман тщательно проверили работу Ферми. Они тоже подтвердили, что после облучения урана нейтронами образуется много новых элементов. Их выводы склонялись в пользу того, что, по-видимому, тут есть и 93-й элемент. Кроме того, они нашли еще ряд загадочных элементов и приписали им атомные номера 88 и 89.

Берлинские физики на этот раз ошиблись. Должно быть, так случилось потому, что Отто Ган был слишком твердо убежден в невозможности невероятного. Быть может, по-иному обернулось бы многое в истории человечества, если бы немецкие физики не прошли тогда мимо великого открытия.

Нет, следующий шаг сделали не они, а Ирен Кюри. В 1937 и 1938 годах Ирен и ее сотрудники в Институте радия тоже занимались облучением урана нейтронами. Какие же элементы рождаются, когда ядро атома урана захватывает нейтрон? Вся сумма знаний того времени, все расчеты давали один ответ: это может быть только ближайший сосед урана. До сих пор во всех ядерных реакциях, при естественном радиоактивном распаде, в опытах Резерфорда и во всех опытах по искусственной радиоактивности всегда получались элементы, стоящие рядом, в соседних клетках Менделеевской системы.

Но у Ирен Кюри вместе с ее учеником югославом Павле Савичем результат получился невероятный. Изучив исключительно точно и, как всегда, изящно и остроумно продукт распада урана, они пришли к выводу, что это… лантан. А меж тем лантан, 57-й элемент, расположен в самой середине таблицы Менделеева, очень далеко от урана, и не имеет с ним ничего общего. Как возникает лантан из урана? Этого Ирен Кюри объяснить не могла. Не сразу нашел объяснение и Фредерик. Но он не был скован предубеждением, он допускал возможность невероятного. Теория говорит, что это невозможно? Ну что ж! Зато опыт ясно, безукоризненно свидетельствует, что там есть лантан. Значит, надо продолжать опыты.

Фредерик Жолио познакомился с Отто Ганом в тридцать восьмом году в Риме на конгрессе Национального химического объединения и обсуждал с ним в разговоре работу Ирен Кюри и Савича. Ган не верил.

– Я восхищаюсь вашей женой, – говорил Отто Ган, – я весьма дружелюбно отношусь к ней. Но на этот раз она ошиблась. Посоветуйте мадам Жолио проверить. Впрочем, я повторю ее опыты и надеюсь в скором времени доказать ей, что она не права.

Вернувшись в Берлин, Ган обратился к тем же опытам.

Он остался теперь вдвоем со Штрассманом. Гитлеровские армии, расширяя победное наступление на несопротивлявшуюся Европу, вступили в Вену. После присоединения Австрии к Германии австрийское подданство больше не охраняло Лизу Мейтнер от расистского разгула. Уже немолодая женщина, ученая с мировым именем вынуждена была бежать из фашистского Берлина в Стокгольм.

Ган и Штрассман снова облучили уран нейтронами и как можно тщательнее проверили результаты Ирен Кюри. Ган долго не хотел соглашаться, но ему пришлось признать: Ирен Кюри права. Да, там был лантан! И еще – столь же странно и непонятно – в числе продуктов распада урана оказался еще и сосед лантана барий. Те элементы, которые раньше Ган, Штрассман и Мейтнер приняли за 88-й и 89-й, оказались 57-м и 56-м – лантаном и барием.

Это поистине была загадка. Как могли возникнуть из 92-го элемента 57-й и 56-й? Ган и Штрассман отправили заметку в научный журнал и написали о своем открытии Лизе Мейтнер: быть может, их старый друг сумеет разгадать тайну? Письмо пришло как раз в те дни, когда у Мейтнер гостил ее племянник, тоже беженец из фашистской Германии, известный физик Отто Фриш. Он приехал к ней на несколько дней из Копенгагена, где работал в Институте теоретической физики у знаменитого Нильса Бора, того самого, который поддержал и ободрил Фредерика Жолио и Ирен Кюри на Сольвеевском конгрессе 1933 года.

Мейтнер и Фриш вместе пытались разгадать, как могли из урана получиться элементы 56-й и 57-й. Догадка блеснула у Мейтнер.

Посмотрим на таблицу Менделеева. Уран находится в ее конце, барий и лантан на середине. Заряд и масса ядра бария или лантана составляют примерно половину заряда и массы ядра урана. Не может ли быть, что ядро урана, захватив нейтрон, стало неустойчивым и развалилось, разделилось почти пополам? Осколки этого деления – ядра новых элементов.

Если действительно возможен такой процесс распада, при котором новые элементы отстоят от старого далеко, то можно было подсчитать, что при этом должна выделиться громадная энергия, неизмеримо превосходящая все то, что было известно раньше.

Это следовало из теоретических соображений, развитых Полем Ланжевеном и Альбертом Эйнштейном.

В первые дни января 1939 года Фриш срочно вернулся в Копенгаген, чтобы проверить догадку опытом. Мейтнер негде было экспериментировать, она продолжала расчеты. Понимая, что они у порога грандиозного открытия, они даже не тратили времени на новые поездки, а получаемые результаты обсуждали друг с другом в письмах, телеграммах и по телефону.

Сам Нильс Бор очень заинтересовался ходом работ и повседневно следил за ними. В середине января Бор уехал в США для встречи со своим старым другом Альбертом Эйнштейном, которому тоже пришлось бежать из Германии после того, как нацисты установили цену 50000 марок «за голову еврейского физика».

Бор рассказал об опытах Фриша и Мейтнер на лекции в Принстонском университете. Один из слушателей в тот же день принес эту весть Энрико Ферми – и он был теперь в Соединенных Штатах. В декабре 1938 года ему с женой и детьми пришлось бежать из фашистской Италии. Так получилось, что Ферми и другие физики в США узнали об опытах Фриша и Мейтнер еще до того, как они появились в печати.

Согласовав текст по телефону, Фриш и Мейтнер отправили письмо в редакцию английского научного журнала «Nature». Их заметка «Распад урана под воздействием нейтронов: новый вид ядерной реакции» появилась в журнале 18 февраля 1939 года. А двумя неделями раньше, 30 января того же года, в «Труды Парижской Академии наук» был представлен доклад Фредерика Жолио «Экспериментальное доказательство взрывного распада ядер урана и тория под воздействием нейтронов».

Фредерика Жолио вели вперед интуиция, смелость и то особое чувство, которое было так характерно для Жолио: уменье «открывать окна в сторону неизведанного».

Он не только предположил, он экспериментально доказал, что лантан и барий получаются в результате деления урана. Уран, захватывая нейтрон, расщепляется на два примерно одинаковых ядра. При этом должна выделиться громадная энергия.

Метод опыта был необычайно прост и изящен. Жолио опять воспользовался своим старым полониевым препаратом, обойдясь без каких-либо дорогостоящих установок.

Через двадцать дней последовал новый доклад Фредерика Жолио: «Наблюдения методом камеры Вильсона траекторий продуктов взрыва ядер урана». На этот раз он приложил фотографию, на которой впервые виден был след нового ядра, возникшего при распаде урана. Чтобы получить одну эту фотографию, Жолио девятьсот два раза фотографировал следы распада урана в камере Вильсона.

Ирен Кюри одна и с Савичем в Париже, И. В. Курчатов, Л. И. Русинов, Г. Н. Флеров, В. Г. Хлопин и его ученики в Советском Союзе, Фриш в Дании, Ферми и Сциллард в США, Жолио во Франции – все проверяли опытами новое явление, изучали его основные особенности. Никогда еще не было в физике такого пристального внимания к одному открытию и такого количества работ по одному вопросу всего лишь за несколько месяцев.

Всех привлекала та грандиозная энергия, которая выделяется при делении урана. При делении ядра урана выделяется энергия, в сотни раз большая, чем при естественном или искусственном радиоактивном распаде того же урана. Если бы разделились одновременно ядра всех атомов в одном лишь килограмме урана, то результат был бы таким же, как взрыв тридцати цистерн с бензином.

Но как заставить ядра атомов распадаться одновременно?

Трудно попасть нейтроном в ядро одного атома урана. Немыслимо осуществить атомную бомбардировку так, чтобы сразу попасть в ядра многих атомов. Как же извлечь энергию ядерного деления?

Ответ на это был дан Фредериком Жолио и его сотрудниками Альбаном и Коварским в докладе 8 марта 1939 года. Еще в первой заметке, 30 января, Жолио указал, что если ядро урана делится примерно пополам, то при этом должны выбрасываться еще и нейтроны. Сколько их? Жолио, Альбан и Коварский измерили на опыте: новых нейтронов больше, чем было до распада.

Итак, замедленными нейтронами бомбардируют уран. Какой-то один нейтрон попал в ядро урана и вызвал деление. Уран разделился на два «осколка». «Осколки» – это новые элементы из середины таблицы Менделеева.

Среди «осколков» вскоре были найдены не только лантан и барий, но и другие элементы, например иттрий, стронций, а в воздухе вблизи распадающегося урана нашли радиоактивные изотопы криптона и ксенона.

Сумма зарядов, например, криптона (36) и бария (56) как раз дает заряд урана. Итак, заряд и масса ядра разделились примерно пополам, образовав два новых атомных ядра.

Но – и это самое главное! – несколько нейтронов, вылетевших из ядра урана, не войдут в ядра новых элементов. Они могут снова попасть в другое ядро урана.

Именно это и определили Фредерик Жолио-Кюри, Альбан и Коварский: всякий раз, как одиннейтрон, попадая в ядро урана, вызывает деление ядра, высвобождаются два-тринейтрона. Каждый из этих свободных нейтронов, разлетающихся в разные стороны, может на своем пути снова попасть в другое ядро урана и вызвать новое разрушение ядра. А при каждом новом разрушении опять вылетают нейтроны, и их опять больше, чем было раньше. Каждый распад ядра рождает новые распады, количество нейтронов растет как лавина. Энергия урана высвобождается взрывом, сметая и уничтожая все на своем пути.

Это и есть цепная ядерная реакция. Человек искусственно вызывает деление одного ядра атома урана, а дальше процесс развивается уже сам: делятся, разрушаются все новые и новые ядра, и при каждом делении все снова и снова выделяется энергия.

Всего лишь пять лет тому назад Фредерик Жолио в своем нобелевском докладе предсказал цепную ядерную реакцию в далеком, быть может несбыточном, будущем.

«Удастся ли расковать Прометея науки?» – спрашивал в те годы Ланжевен.

Теперь Прометей науки был раскован. Фредерик Жолио с сотрудниками Альбаном и Коварским указали на опыте, как осуществить цепную ядерную реакцию распада урана.

При этой реакции должна выделяться громадная энергия.

Взрыв?

Да, мощный, необычайный, небывалый взрыв.

И если освободить эту силу природы, не научившись управлять ею, то результатом могут быть ужасные разрушения, еще невиданные на земле.

ГЛАВА V
ГРОЗНЫЕ ГОДЫ

БУРЯ ГРЯНУЛА

К чему же пришли Жолио-Кюри, Альбан и Коварский – не к новому ли мощному средству разрушения? Не остановить ли работу, пока не поздно?

На совещании за столом лаборатории Коллеж де Франс весной 1939 года друзья решают трудный вопрос: как будет применено их открытие? Какие последствия для человечества оно повлечет за собой?

Что делать дальше – идти вперед или остановиться в ожидании, когда кончатся войны, когда сложится обстановка, исключающая возможности злоупотребления их открытием?

Пьер и Мария Кюри думали о том, что в преступных руках радий может сделаться крайне опасным. Но все же они решили, что новые открытия в конечном счете приносят человечеству больше пользы, чем вреда.

Мы живем в такой век, когда любое открытие может быть обращено против человечества. Мы должны предотвратить эту страшную возможность. Это осуществимо, безусловно осуществимо. Иначе научное творчество вообще утратило бы всякий смысл, решают Жолио и его сотрудники.

Нет, останавливаться нельзя. Надо продолжать изыскания. Сидеть сложа руки – это значит проявить малодушие, неверие в силы народа. Долг ученых диктует: надо продолжить борьбу, вырывая у природы ее тайны, овладение которыми в будущем может облагодетельствовать человечество. Но в то же время они должны вместе с народом обеспечить мирное, только мирное применение атомной энергии. И никто не сделает этого, кроме них самих.

Работа продолжается. Но это не поиски нового средства разрушения. Атомная энергия должна служить миру. Разве обязательно доводить цепную реакцию до взрыва? Надо научиться управлять ею. Жолио смело проектирует создание центральных атомных установок, из которых каждая должна давать в год триста тысяч киловатт энергии при затрате только одной тонны урана вместо затрачиваемых сейчас трех миллионов тонн нефти или угля.

Триста тысяч киловатт энергии – это одна десятая энергии, производимой всеми силовыми установками Франции. Десять тонн урана – количество, помещающееся на одном грузовике, – может обеспечить всю Францию электроэнергией на год. По проекту Жолио атомная энергия будет обслуживать шахты, каменоломни, заводы, будет двигать поезда, обрабатывать поля. Атомная энергия навсегда раскрепостит человека от тяжелого труда.

Можно ли медлить? Нет. Наоборот, надо ускорить работу, хотя она отнюдь не встречает поддержки. Более того, буржуазные газеты поднимают травлю.

«Прекратите вредные опыты Жолио-Кюри», – требуют они. «Жолио взорвет нас, – внушают они читателю. – Он погубит Францию».

«Зачем Франции атомная энергия? – вопрошают продажные журналисты. – Франция никогда не справится с такой задачей, Франция слишком слаба, оставьте это дело другим странам».

Их «забота» своевременна. Ведь с того же 1939 года опыты по получению ядерной энергии ведутся и в США. Уже в январе 1939 года «Нью-Йорк таймс» коротко сообщает читателям о научной конференции в Вашингтоне, где физики с мировыми именами обсуждали вопрос о делении урана. Кстати, большая часть этих ученых лишь недавно прибыли в США, куда им пришлось бежать от фашизма: от Муссолини – Энрико Ферми, от Гитлера – Альберт Эйнштейн и Ганс Бёте, от Хорти – Лео Сциллард. В той же заметке «Нью-Йорк таймс» впервые для широкой публики прозвучали слова «атомная энергия», «деление урана», «цепная реакция».

В сентябре 1939 года Жолио, Альбан и Коварский посылают в печать статью «Экспериментальное доказательство цепной ядерной реакции в среде, содержащей уран». Они на опыте доказывают, что цепная реакция осуществима. Теперь дело за техникой.

К середине тридцать девятого года в научных журналах опубликовано уже более сотни статей по делению урана – явлению, которым заняты теперь ученые многих стран.

А затем наступает молчание. Пламя второй мировой войны разгорается все ярче. Железный занавес секретности опускается, разобщая ученых и скрывая достижения науки.

Что делается в лабораториях мира? Кто это знает?

Жолио, Альбан, Коварский и присоединившийся к ним физик Франсис Перрен продолжают опыты. Теперь они работают уже над техническим проектом ядерного реактора – первой в мире установки для практического получения ядерной энергии.

За 1938 и 1939 годы группой Жолио получено пять патентов на различные изобретения и усовершенствования для первого в мире ядерного реактора. Патенты могут сделать их владельцев миллионерами, особенно если продать их за границу. А ведь французское правительство ассигнует так мало, так ничтожно мало средств на исследовательские работы. Денег нет, никогда нет, нет приборов, нет материалов. Но оставить патенты себе, скрыть их от мира – это значит замедлить развитие науки во всем мире.

Сорок лет тому назад Пьер и Мария Кюри отказались от патента на радий. Так же решают этот вопрос Жолио-Кюри и его сотрудники. Свои патенты они передают в собственность Национальному центру научных исследований, принося их в дар своей родине – Франции.

Работы по ядерной энергии теперь засекречены, их публикация запрещена.

Жолио, Альбан и Коварский подробно описывают свои новые результаты в статье «О возможности получения в урановой среде расходящихся цепных ядерных реакций», но передают эту статью 30 октября 1939 года в запечатанном конверте в Парижскую Академию наук с просьбой вскрыть конверт, когда узы секретности не будут мешать свободному обмену мнениями между учеными мира.

Пакет был вскрыт в 1949 году.

Для практического осуществления ядерного реактора требуются многие материалы. Прежде всего нужен уран: только в этом редком и дорогом веществе наблюдается реакция деления.

Один из патентов касался замедлителей для нейтронов. Замедлитель был необходим, ибо только медленные нейтроны разбивают уран. Повторив старые опыты Ферми, испробовав разные вещества, Жолио пришел к выводу, что наилучшим замедлителем для нейтронов будет тяжелая вода, то удивительное вещество, которое вызвало столько интереса, когда его открыли в 1932 году.

Но это вещество еще более драгоценное, чем уран. Хотя тяжелая вода всегда присутствует в обычной воде, но примесь ее там ничтожна. Из двадцати литров обычной воды при разложении ее электрическим током можно получить всего лишь один кубический миллиметр тяжелой воды.

С громадным трудом, постепенно Жолио-Кюри накапливает запасы урановой руды и тяжелой воды. Единственный в мире завод тяжелой воды находится в Норвегии. Нужно закупить там тяжелую воду, нужно привезти ее во Францию втайне, через море, которое бороздят немецкие подводные лодки.

А время не ждет. Это уже зима 1939/40 года. Война подошла к границам Франции. Правда, пока это «странная война», как назвал ее французский народ. Вот уже несколько месяцев французские и немецкие войска стоят друг против друга на франко-германской границе. Французские газеты, радио, кино, церковь, захлебываясь, уверяют французов, что Франция неприступна и непобедима, что немцам никогда не удастся взять форты и казематы знаменитой линии Мажино. Французские обыватели верят потоку газетной лжи, посмеиваются над этой «странной войной», войной без выстрелов и крови, и, успокоенные, шлют солдатам на границу футбольные мячи и шахматы, карты, домино и юмористические журналы, «чтобы наши парни там не скучали».

А за спиной этих «парней» и их семейств правительство продает Францию. Правительство отвергает военный договор с Советским Союзом. Правительство закрывает коммунистическую газету «Юманите», правительство арестовывает и предает суду избранников народа – коммунистов, депутатов парламента. Вместо войны с фашистской Германией буржуазное правительство Франции мечтает о войне… с Советским Союзом. Французский генерал Вейган, не стесняясь, пишет, что весной 1940 года он начнет бомбардировку Баку и советских нефтяных районов. И в то же время французская армия не выпускает ни одного снаряда по железным дорогам Германии, по которым подвозятся боеприпасы к французской границе. Предательству нет предела: французские промышленники охотно продают немцам материалы для производства орудий и снарядов, предназначенных для убийства французских солдат.

Газеты молчат о том, что линию Мажино, правда, трудно взять в лоб, но ничего не стоит обойти с севера, через Бельгию, где граница ничем не защищена. Газеты молчат о том, что во французской армии нет ни орудий, ни снарядов. Газеты молчат о том, что пока французские войска отдыхают у линии Мажино, немецкие фашисты собирают у границ Франции все более и более сильную армию. И тем страшнее и неожиданнее оказывается удар, обрушившийся на Францию.

В мае 1940 года немецкие войска вступили в Голландию и Бельгию. Смертельная опасность нависла над Францией.

Жолио-Кюри – он теперь директор Первой научно-исследовательской военной группы – решает вывезти из Парижа свою лабораторию, чтобы продолжать работу, несмотря ни на что. Первые опыты по управлению реакцией деления урана только что увенчались успехом. Были уже накоплены драгоценные запасы тяжелой воды – свыше ста восьмидесяти литров (почти весь мировой запас ее в то время!). Был и запас урана – личная собственность Фредерика Жолио: девять тонн урановой руды подарила ему частная компания. Можно было приступить к строительству первой установки для получения ядерной энергии.

Жителям города Клермон-Ферран не показалось странным, что в мае 1940 года на уютной вилле в окрестностях города поселились какие-то парижане. Это были, по-видимому, тихие, спокойные люди, решившие мирно отдыхать. Они почти не выходили за пределы виллы.

Но как удивились бы клермон-ферранцы, заглянув внутрь домика! Занятия парижан были весьма далеки от отдыха. Курортная вилла превратилась в лабораторию. Драгоценный запас тяжелой воды был надежно спрятан: кому пришло бы в голову искать его в камере городской тюрьмы?

Никакие трудности войны не останавливали Жолио, Альбана, Коварского и Перрена. Три недели спустя после решения о переводе лаборатория была восстановлена, можно было продолжать опыты. Еще несколько месяцев, а может быть и недель, – и первый в мире ядерный реактор начнет действовать.

Еще две-три серии опытов…

Но эти опыты произвести не пришлось.

В июне 1940 года немецкие фашистские войска вторглись во Францию. Они обошли линию Мажино и ворвались во Францию с севера, через незащищенную границу с Бельгией. В несколько дней все французские войска, стоявшие у линии Мажино, оказались обойденными с тыла. Продажное французское командование сбежало.

Солдаты пытались сами остановить вторжение. Без командиров, без орудий, без снарядов пятимиллионная французская армия металась в ловушке.

С севера через Бельгию сплошным потоком лились все новые массы немецко-фашистских танкистов, мотоциклистов, артиллеристов. Сея смерть, летели тучи самолетов. В ужасе бежали мирные жители. Бросая дома, оставляя родные места, французские крестьяне и рабочие уходили от ненавистного врага. На автомобилях и велосипедах, на тележках и детских колясках везли они свой скарб. Все дороги были забиты беженцами, смешавшимися с отступающей армией. Куда идти? Никто не знал. Немецкие самолеты поливали свинцом толпы беженцев, и падали на дорогах Франции только что лепетавшие дети, седые старики и измученные женщины.

Франция была предана.

Через тридцать четыре дня после вторжения во Францию, 14 июля 1940 года, немецкие войска вступили в Париж. Парижские рабочие хотели сами оборонять свой город, не допустить в него врага. Но правители Франции отдали приказ прекратить сопротивление, сложить оружие. Объявить Париж открытым городом. Это значило, что немцы могут входить в Париж спокойно – ни одного выстрела не будет сделано по немецким солдатам.

Тяжелые сапоги гитлеровцев застучали по улицам Парижа, города трех революций. Правительство Франции капитулировало перед Германией. Обманутая Франция была сдана врагу.