Текст книги "В Замок"

Автор книги: Марианна Грубер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

В конце концов, это он знает, – он направится в Замок, войдет в лабиринт[14], и дорогу туда он знал с самого начала. Он должен идти туда. И эта внутренняя потребность опирается на отвергнутый Кафкой вариант начала его романа: «…поскольку это все, что у меня есть, я хочу сказать, моя задача, я подавляю все, что может помешать мне в ее выполнении»[15].

Эта задача, как уже говорилось, никак конкретно не обозначена в черновых вариантах романа Кафки. В глубине своего одиночества К. и не может как-то ее назвать. Он не может сказать, какая сила гонит его вперед, и он понимает, что любые аргументы окажутся ложными. Он гость без права на гостеприимство в собственном смысле этого слова[16]. Когда он выходит на сцену, он уже давно подошел к своему концу, и, следовательно, у него уже нет надежды. Ведь надежда принадлежала бы будущему, а К. намерен со всем покончить. Все, чего он хочет, – это, кроме смерти, получить отчет. Он, современный Иов, видит, как прекрасно Творение, но видит и то, что люди на земле тяжко страдают. И за это он упрямо и строптиво требует ответа, настаивая на том, что оправдания этому нет. Речь идет не о раскрытии некой тайны, речь, напротив, идет о том, чтобы разоблачить то, что лишь прикидывается тайной, а по своей сути должно быть открыто для всех не как дальняя, но как исполненная, раскрытая цель надежды, если Творение действительно прекрасно и справедливо.

Таким образом, на вопрос о возможности милости следует ответить отрицательно, причем для такого ответа нет нужды обращаться к биографии Кафки. Ибо надежда и милость – сестры. Не имеющий надежды не может раскрыться навстречу милости. Но у милости есть и другие сестры. Нерасторжимые, нерушимые узы связывают ее с трагедией. Милости сна противостоит трагедия бессонницы, милости слова – трагедия бессловесности. Только когда трагедия уже разыгралась, в действие может вступить милость, только тогда милость обретает смысл. Безысходная, безнадежная трагедия ей нужна, лишь она открывает врата милости. К. не должен, более того, он не вправе надеяться, – он и не надеется. В отличие от Мерсо в «Постороннем» Камю, он не становится равнодушным. Он знает все, что только может знать человек, и тот К., который приходит в Замок, тоже хочет знать все. И здесь – шаг дальше, расширение границ, в сравнении с «Процессом» и «Замком» Кафки, более радикальное решение, если угодно. К., современный Иов, сомневается, но не сдается. Он настаивает на своем уничтожении[17]. Он знает, что справедливость недостижима, а в сущности, и нежелательна, ибо ее холодность враждебна. Она терпит неудачу, столкнувшись с пугающей тайной жизни и Творения. Скачок от Ветхого Завета к Новому состоит в перемещении акцента со справедливости на милосердие, от закона – к любви. Скачок удачен, – если он вообще может быть удачным, – благодаря милости. Милость разрешает дилемму, которой сама она порождена. При том ходе развития, когда справедливый человек одновременно является и оправданным, но затем вынужден оправдываться и в конечном счете не может найти себе оправдания, от необходимости самооправданий его избавляет милость.

К. открывает для себя возможность милости, пройдя через трагедию, состоящую в упорстве и настойчивости, нежелании отступить, но одновременно он отвергает милость. Милостью может быть только смерть, скачок от Ветхого Завета к Евангелиям – это обет, который не может исполниться здесь и сейчас. Ожидание пришествия Мессии происходит по праву и без права. Мессия не придет. Только благодаря смерти все обращается во благо. Все, всякое страдание имеет конец. Спасение – это значит: уже нет и уже никогда больше не будет, никогда больше не будет страдания[18].

Поэтому Иов все же может быть вновь принят Богом. Ибо притча «Перед Законом» и первоначальный отвергнутый Кафкой вариант финала «Замка» могут интерпретироваться двояким образом: как циничный тезис о том, что спасительный ответ приходит к умирающему и, следовательно, становится никчемным; но с другой стороны, можно истолковать его и как акт милости, которая лишь умирающему выпадает на долю. «Врата были открыты перед тобой». И далее: «Ты принят»[19]. Он, существующий без причины, принимается со всей необоснованностью его существования. Угасает жажда добиться оправдания отца, Замка и Закона. В финале К., не знающий, почему он существует, какой цели служит его существование и почему ему надлежит принимать свое существование как желанное, постигает «да» по отношению к своему Я. И тогда раскрывается для него пространство любви, понимаемой как приятие без вопросов и сомнений.

Но не в этом суть ситуации современного человека, это лишь возможное средство его лечения. И этому не противоречит то, что К. умирает. Его смерть завершает повествование. Раскрывается пространство смерти, в котором он был вынужден жить до этого момента.

С этой точки зрения становится ясно, что связать «Замок» с темой милости не только возможно, но что эта коллизия уже разрешена в самой структуре романа Кафки, даже если цель героя, какой бы она ни была, не может быть достигнута, более того, может быть только не достигнута. Не только К. находится на промежуточной станции, но и текст Кафки также пребывает на переходе, на границе современной эпохи и нового периода, следующего за нею и еще не получившего названия.

В конце, который столь же далек от завершенности, как и текст романа Кафки, К. придет в Замок и в снег. Эта скрывающая любые следы, мягко окутывающая все и вся субстанция скрывает все, что только возможно: жестокость жизни, несчастливую любовь, наконец свою собственную историю, как и историю судебного процесса или Замка. Спасение состоит в исчезновении, космический принцип превращается в принцип экзистенциальный. Все миновало. К. приходит в Замок, откуда все уезжают. Он остается один в громадном здании, среди пустых домов покинутой Деревни, он бежит по безлюдным залам, кричит, затем умолкает и предает себя тишине и наконец безмолвию. И падает снег.

Марианна Грубер

Примечания

1

См.: Ф. Кафка «Превращение».

(обратно)

2

См.: Ф. Кафка «Дневники», запись от 20 апреля 1916

г.

(обратно)

3

См.: Ф. Кафка «Дневники», записьот 12 февраля 1922 г.

(обратно)

4

См.: Ф. Кафка «Замок», глава 8.

(обратно)

5

См.: Ф. Кафка «Приговор».

(обратно)

6

См.: Ф. Кафка «Процесс», притча из главы 9.

(обратно)

7

Max Brod. Nachwort zur ersten Ausgabe. In: Franz Kafka. Das Schloss: Fischer Taschenbuch Verlag GmbH, Frankfurt am Main, 1989. S. 347. (Прим. nepeв.)

(обратно)

8

Политцер, Хайнц (р. 1910) – историк литературы, автор книг о Ф.Кафке. (Прим. перев.)

(обратно)

9

Эбнер-Эшенбах, Мария, фон (1830-1916) – классикавстрийской литературы, автор романов и новелл, в том

числе сборника рассказов «Истории о деревне и о замке» (1886). (Прим. перев.)

(обратно)

10

Franz Kafka. Variante des Beginns. In: Franz Kafka. Das Schloss. Fischer Taschenbuch Verlag GmbH, Frankfurt am Main, 1989. S. 302.

(обратно)

11

См. Franz Kafka. Das Schloss. Kapitel 13. S. 133. Ср.: Кафка Ф. Замок. Собр. соч. в 4 т. СПб., Северо-Запад, 1995. Т. 3. Замок. Глава 12. Помощники. С. 117-118.

(обратно)

12

В тексте Кафки: «Что же ты наделала? <…> Теперь мы оба пропали». «Нет, – сказала Фрида, – пропала только я, но я обрела тебя». (Прим. перев.)

(обратно)

13

«– Не надо меня бояться, – сказал он. – Дело не во мне. Если я расспрашиваю, каким я остался в ваших воспоминаниях, то делается это по воле Замка, я хожу по Деревне и расспрашиваю людей в соответствии с его желанием, раз мне дана такая возможность – расспрашивать других об их воспоминаниях. Когда-то у всех нас было то, что зовется родным домом. Теперь его нет. Когда и, главное, почему мы его лишились?»

(обратно)

14

Читатели «Замка» и впрямь блуждают по тексту, словно в лабиринте.

(обратно)

15

Franz Kafka. Variante des Beginns. S. 302.

(обратно)

16

«Взгляд К. терялся в сумраке. Там, во тьме, была глубина, предвестница окончательной потерянности, от которой его отделяло все меньшее расстояние. Эти люди были здесь у себя дома. И в сумраке они, наверное, чувствовали себя уверенно и спокойно, они в безопасности благодаря чему-то, что, оставаясь незримым, говорило каждому из них: знай, я здесь, и если ты готов принять боль, ты меня найдешь. А он был посторонним».

(обратно)

17

В теме безнадежности Кафка предвосхитил Камю. Нет нужды отменять Бога, чтобы доказать абсурдность бытия. Достаточно непостижимости жизни, ее трагизма, который обусловлен уже тем, что все живое приговорено своим пребыванием в живых совершать нечто, не доступное ни постижению во всем объеме, ни нашей власти.

(обратно)

18

Не иудей и не христианин, К. остается на переходной станции, которую можно интерпретировать как точку соприкосновения Ветхого и Нового Заветов. В современном восточном еврействе также наблюдается сходный феномен, – вероятно, как единственная возможность преодоления исторически обусловленной и безмерно углубившейся вследствие Холокоста пропасти; христианство понимается как продолжение иудаизма, то есть спасение мыслится не только как возможное, но и как действительно уже состоявшееся. Мир уже спасен пришествием Мессии. Жизнь существует во имя спасения и уже не во имя смерти. Многим верующим эти идеи представляются тем более необходимыми, что внешние судьбы еврейства стали внутренней судьбой современного человека вообще.

(обратно)

19

См.: Ф. Кафка. Процесс. Глава 9.

(обратно)

Оглавление

Марианна Грубер

В Замок

Изобретение нового мира