Текст книги "Проклятие победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

22

После дуэли генералу пришлось помочь Кестрель сесть на коня. Но уже спустя пару минут она покачнулась в седле – заболело колено. Отец придержал Ланса.

– Можем взять карету.

– Нет. – Что толку в том, что она победила Айрекса, если после дуэли она не может усидеть на лошади? Кестрель не ожидала от себя такого гордого упрямства. Может, она и не собиралась идти в армию, но, похоже, по-прежнему мечтала добиться отцовского одобрения.

Генерал как будто хотел возразить, но не стал.

– Ты одержала решительную победу, – похвалил он. Потом вскочил на своего жеребца и пустил его шагом, задавая темп.

Кони шли медленно, но Кестрель морщилась от боли при каждом движении. Она обрадовалась, когда опустилась ночь, ведь в темноте генерал не сможет разглядеть ее осунувшееся лицо и страх, написанный на нем.

Кестрель ждала, когда он спросит, почему она вызвала Айрекса на дуэль, но отец молчал, а вскоре все мысли улетучились, и она уже думала лишь о том, как бы не упасть с коня. Когда они доехали до поместья, во рту у нее был солоноватый привкус крови, потому что она прикусила губу.

Кестрель не заметила, как проехала через ворота и как перед ней вдруг возник дом. Ей показалось, что яркие огни в окнах подрагивают. Она услышала, как отец сказал что-то какому-то человеку, а потом почувствовала его руки у себя на талии. Он снял ее с коня, будто ребенка.

Кестрель почувствовала под ногами землю. Колено подогнулось. Из горла вырвался стон, и она потеряла сознание.

Когда Кестрель открыла глаза, то обнаружила, что лежит в своей постели. Кто-то развел огонь в камине. На потолке плясали оранжевые отблески. На прикроватном столике горела масляная лампа, отбрасывая на лицо отца тень. Он сидел в кресле у постели Кестрель – возможно, даже успел подремать, но сейчас его глаза внимательно следили за дочерью.

– Придется проколоть тебе колено, – сообщил он.

Кестрель перевела взгляд на свои ноги. Кто-то (может быть, отец) отрезал ее правую штанину от середины бедра, открыв воспаленное колено, которое казалось вдвое больше обычного. Распухший сустав горел огнем.

– Не знаю, что это значит, – ответила Кестрель, – но, судя по всему, ничего хорошего.

– Айрекс выбил тебе коленную чашечку. Она встала на место, но от удара, видимо, порвались мышцы. В суставе скопилась кровь. Поэтому так больно. – Он помедлил. – Я встречался с таким на поле боя. Я знаю, как выпустить жидкость из колена. Тебе станет легче. Но для этого придется сделать надрез.

Кестрель невольно вспомнила, что случилось с ее матерью. Как отец пытался остановить кровь, а она все текла по его рукам. Сейчас он внимательно смотрел на дочь, и ей показалось, что он вспоминает о том же или догадался, что она об этом вспомнила. Словно зеркала, поставленные друг напротив друга, они бесконечно отражали один и тот же кошмар.

Отец перевел взгляд на свои усыпанные шрамами руки.

– Я послал за лекарем. Можешь подождать его, если хочешь. – Его голос звучал ровно, но Кестрель все равно заметила слабую печальную нотку, которую никто другой, наверное, не расслышал бы. – Я бы не предложил, если бы не был уверен в своих силах. Я считаю, что это нужно сделать как можно скорее. Но выбор за тобой.

Он посмотрел ей в глаза. Его взгляд заставил ее поверить: он не позволил бы Айрексу убить ее, он сорвался бы с места и всадил нож ему в спину, если бы увидел, что дочери грозит смерть. Он бы наплевал и на ее честь, и на свою собственную.

Разумеется, Кестрель сомневалась. Но она кивнула. Рабыня принесла отцу чистые тряпки, которые он подложил под распухшее колено. Потом генерал подошел к очагу и подержал лезвие небольшого ножа над огнем, чтобы он не вызвал заражения крови. Затем вернулся к ее постели, держа почерневший клинок в руке.

– Я обещаю, – произнес он, но Кестрель так и не поняла, что он имел в виду. Что ей станет легче? Что он знает, что делает? Что он бы спас ее на дуэли, если бы это потребовалось? Нож воткнулся ей в ногу, и Кестрель снова лишилась чувств.

Отец оказался прав. Когда Кестрель открыла глаза, ей уже было намного лучше. Перевязанное колено ныло, но воспаление исчезло, а вместе с ним и жгучая боль.

Генерал стоял спиной к ней и смотрел в темноту за окном.

– Наверное, нам стоит расторгнуть договор, – сказала Кестрель. – С больным коленом я в армии никому не нужна.

Он повернулся и ответил на ее слабую улыбку.

– И не надейся. Рана болезненная, но не опасная. Скоро ты встанешь на ноги, а через месяц будешь ходить как ни в чем не бывало. Никаких серьезных повреждений. Если не веришь мне и думаешь, что меня ослепила надежда однажды увидеть тебя в рядах офицеров, спроси врача. Он сидит в гостиной.

Кестрель бросила взгляд на закрытую дверь спальни, удивившись тому, что врач ждет снаружи.

– Я хочу задать тебе один вопрос, – объяснил отец. – Лучше, чтобы никто не слышал.

У Кестрель так кольнуло в груди, что она забыла о больном колене. Как будто ей воткнули нож в сердце, а не в ногу.

– Какую сделку ты заключила с Айрексом? – спросил генерал.

– Что?

Он пристально посмотрел на нее.

– Дуэль складывалась не в твою пользу. Потом Айрекс вдруг перестал нападать, и у вас, похоже, состоялся интересный разговор. Когда поединок продолжился, Айрекса будто подменили. Он не мог проиграть – по крайней мере, не так. Ты убедила его поддаться.

Кестрель не знала, что ответить. Когда отец задал вопрос, она ужасно обрадовалась, что он не касался причин дуэли, и прослушала половину из того, что сказал генерал.

– Кестрель, я просто хочу убедиться, что Айрекс не сможет тебя этим шантажировать.

– Нет. – Она вздохнула, разочарованная тем, что отец разгадал ее уловку. – Скорее наоборот.

– Вот как? Хорошо. Так ты расскажешь мне, как ты это сделала?

– Я знаю одну тайну.

– Прекрасно. Нет, тайну можешь мне не рассказывать. Знать ничего не желаю.

Кестрель уставилась на огонь. Пляшущие язычки в очаге зачаровывали ее.

– Думаешь, мне есть дело до того, как ты победила? – мягко добавил отец. – Ты победила. Это главное.

Кестрель подумала о Гэрранской войне. О том, сколько страданий она принесла этой стране, и о том, как действия отца привели к нынешнему положению вещей: Кестрель стала госпожой, Арин – рабом.

– Ты правда так думаешь?

– Да, – ответил генерал. – Правда.

Арин услышал, как скрипнула дверь казармы. Этот звук заставил его вскочить. Только она могла прийти сюда так поздно. Но потом раздались шаги, и пальцы Арина, вцепившиеся в решетку темницы, разжались. Это не ее походка. Ночной посетитель был гораздо крупнее – его шаги тяжелые и медленные, явно не женские.

Пятно света приближалось к темнице Арина. Увидев, кто это, он отшатнулся. Кошмар его детства ожил. Генерал закрепил факел на стене и уставился на раба, оценивая его с ног до головы, изучая его лицо и свежие синяки. То, что он увидел, заставило его еще сильнее нахмуриться.

Генерал был совсем не похож на Кестрель, но Арин нашел сходство с ней в гордо вздернутом подбородке и в глазах – их взгляд выдавал такой же острый ум, как у дочери.

– Она жива? – Ответа не последовало, и тогда Арин повторил то же по-валориански. Этим вопросом он уже навлек на себя немилость, поскольку не имел права его задавать, поэтому решил добавить слово, которое поклялся никогда не говорить: – Господин.

– Она в порядке.

Арин словно избавился от давно мучившей его боли.

– Будь у меня выбор, я бы убил тебя на месте, – произнес генерал, – но тогда поползет еще больше сплетен. Я тебя продам. Не сразу, чтобы никто не подумал, что это связано со скандалом. Но скоро. В ближайшее время я не буду уезжать из дома. Знай: я слежу за тобой. Если хоть раз увижу тебя возле моей дочери, могу и передумать. Прикажу разорвать тебя на куски. Ты все понял?

23

Начали приходить письма. В первый же день после дуэли Кестрель кинулась вскрывать их, надеясь отвлечься от своей болезни и желая узнать, что теперь думают о ней в обществе. Ведь после того, как она победила лучшего бойца в городе, ее должны зауважать!

Но оказалось, что письма в основном от Джесс и Ронана. Друзья не слишком умело пытались ее подбодрить. А потом пришла записка – маленький, плотно сложенный квадратик бумаги с гладкой печатью. Почерк был женский, подписи не было.

«Думаешь, ты одна такая? Первая валорианка, которая додумалась затащить в постель раба? Дурочка!

Позволь объяснить тебе правила игры.

Не выставляй все напоказ. Как ты думаешь, почему никто не осуждает сенатора, который в поздний час вызывает к себе в покои хорошенькую горничную? Почему никто не обращает внимания, когда генеральская дочка подолгу катается в карете с красивым рабом, который якобы служит ей свитой?

Подобные связи в принципе возможны. Просто мы делаем вид, что они невозможны. Это позволяет нам закрывать глаза на то, что каждый пользуется своими рабами, как ему угодно».

Лицо Кестрель вспыхнуло, а потом исказилось, точно лист бумаги, который она смяла в кулаке. Сейчас же надо бросить письмо в огонь и забыть о нем. Обо всем забыть.

Но когда Кестрель попробовала пошевелить ногой, колено отозвалось болью. Она спустила ноги на пол, посмотрела на очаг, потом на свои босые ступни. Задрожав, попыталась успокоить себя: это происходит из-за того, что ноги ее не держат и она не в состоянии даже подняться и дойти до другого конца комнаты.

Кестрель разорвала письмо на мелкие клочки.

Когда она в очередной раз проснулась в ночь после дуэли, отца рядом не было. На стуле у кровати сидела рабыня. Вид у нее был очень уставший, и она дремала, но Кестрель пришлось ее разбудить.

– Нужно кое-что сделать.

Рабыня поморгала, уставившись на госпожу сонными глазами.

– Сходи к стражникам, скажи, чтобы Коваля выпустили. Его заперли в казармах. Он…

– Я знаю, – ответила женщина. – Его уже освободили.

– Правда? Кто?

Рабыня отвела взгляд.

– Ракс приказал. Велел передать вам, что можете пожаловаться ему же, если вы против.

Кестрель показалось, что рабыня лжет. Все это было слишком странно. Но та лишь погладила ее по руке и добавила:

– Я сама видела Коваля в бараке. Он в порядке. Не волнуйтесь, госпожа. – Женщина, чьего имени она даже не помнила, посмотрела на нее с таким сочувствием, что Кестрель не выдержала и велела ей уйти.

Кестрель посмотрела на обрывки письма, и перед глазами у нее как наяву встали выведенные чернилами строки. Фальшивые, снисходительные. Они не понимали. Никто не понимал. Все они ошибаются.

Кестрель укрылась одеялом, а через несколько часов позвала рабыню и попросила открыть окно. В комнату ворвался холодный воздух, и Кестрель услышала звон вдалеке: это молот стучал о наковальню.

Арин наверняка знает, что она не может прийти к нему, так отчего же не пришел сам? Она могла бы заставить его: если прикажет, раб послушается. Но Кестрель не хотела приказывать. Он должен прийти по собственной воле.

Кестрель поморщилась: думать об этом было больно. Люди ошибались на ее счет, но в то же время она понимала, что ложь, в которую все поверили, не так уж далека от истины.

– Почему ты не позвала меня раньше? – спросила Джесс. Ее лицо разрумянилось от холодного воздуха. – Уже неделя прошла после дуэли.

Кестрель откинулась на подушки. Она догадывалась, что общество Джесс сегодня ее не обрадует. Подруга напомнила о том, что за пределами спальни жизнь все еще идет своим чередом.

– Только Ронана ко мне не пускай.

– Ни в коем случае! Он тебя не увидит, пока не поправишься. Ты выглядишь ужасно. Кому захочется целовать живой труп?

– Спасибо, Джесс. Ты меня очень утешила.

Джесс закатила глаза. Она хотела что-то ответить, но потом ее взгляд упал на прикроватный столик.

– Кестрель, ты что, совсем не читаешь письма?

Их скопилась уже целая куча. Они напоминали гнездо.

– Зачем мне их читать? – пожала плечами Кестрель. – Чтобы убедиться, что моя репутация окончательно погублена?

– Все не так уж страшно.

Кестрель догадывалась, что сейчас скажет Джесс: она должна пойти на Зимний бал с Ронаном. Он непременно согласится и будет только рад. Нынешние слухи поутихнут, поползут новые. Пожалуй, это был выход. Кестрель слабо улыбнулась и покачала головой.

– Ты такая верная подруга.

– И умная к тому же. У меня есть идея. Скоро будет бал, и…

– Мне так скучно сидеть здесь одной. Помоги мне отвлечься, Джесс. Или нет, давай лучше я для тебя что-нибудь сделаю. Я тебе многим обязана.

Джесс пригладила волосы Кестрель, смахнув непослушную прядку со лба.

– Глупости.

– Ты меня не бросила в трудную минуту. Я хочу тебя отблагодарить. Когда я поправлюсь, ты выберешь, как мне одеться.

Джесс в шутку положила ладонь ей на лоб.

– Да ты бредишь! У тебя нет жара?

– Я научу тебя играть в «Зуб и жало», и никто не сможет тебя победить.

Джесс рассмеялась.

– Да брось! Я все равно не люблю игры.

– Знаю. – Улыбка Кестрель померкла. – Меня всегда это в тебе восхищало.

Джесс бросила на нее озадаченный взгляд.

– Ты никогда не притворяешься, – объяснила Кестрель.

– А ты, значит, мастер притворства? Ты же понимаешь, что меня не проведешь? Ты попросила, чтобы я отвлекла тебя, но на самом деле ты пытаешься отвлечь меня.

Кестрель поморщилась.

– У тебя не всегда так плохо получается, – добавила Джесс. – Просто сейчас ты больна. И очень несчастна.

Кестрель сжала ее руку в своей.

– Но я сказала правду.

– Так оставь игры. У всех твоих проблем есть очень простое решение.

Она осознала, что Джесс имеет в виду не только бал, и выпустила ее руку.

Подруга вздохнула в ответ.

– Ладно. Не будем обсуждать Ронана. Не будем говорить о свадьбе. И о том, что ты, хоть и любишь побеждать, на этот раз как будто упорно добиваешься поражения.

Арин подкинул дров в печь. Не ради тепла, а чтобы пламя разгорелось. В холодные месяцы ему всегда не хватало ярких красок. Он рос болезненным ребенком, и это время года особенно сильно напоминало ему о доме, о том, как он целыми днями страдал взаперти, не зная, что однажды ему останется лишь мечтать об этих расписных стенах, о шторах глубокого синего цвета, о голубом платье матери. На улице серо, а дома – радужно. Такой он запомнил зиму.

Огонь в очаге вспыхнул алыми язычками. Арин вышел из кузницы и окинул взглядом поместье. Сквозь облетевшие деревья было хорошо видно, что вокруг ни души. Можно отдохнуть пару минут.

Потом он вернулся в кузницу и облокотился на наковальню. Одной рукой вытащил книгу, которую прятал за ящиком с растопкой, а другой взялся за рукоять молота. Если кто-то войдет, будет проще притвориться, что он работает.

Арин начал читать. Это была книга, которую он видел у Кестрель: история Валорианской империи. Он взял ее из библиотеки несколько недель назад, после того как Кестрель вернула ее на место. Он не знал, что бы она сказала, если бы увидела, как он читает книгу о завоевателях, написанную на языке завоевателей. Но знал, что сделает: она окинет его оценивающим взглядом, и ее мнение о нем изменится. Так едва заметно меняется солнечный свет в течение дня, заставляя тени расти или укорачиваться. Он уже не раз наблюдал такую перемену с тех пор, как оказался здесь.

Иногда он жалел о том, что оказался здесь. Так или иначе, в кузнице Кестрель все равно его не увидит и не узнает, что он взял книгу, ведь она не может встать и выйти из своей комнаты.

Арин захлопнул книгу и сжал в руке. Он готов был бросить ее в огонь.

«Я прикажу разорвать тебя на куски», – пригрозил ему генерал.

Но Арин не пошел к Кестрель вовсе не потому, что испугался угрозы генерала. Дело было в другом…

Он заставил себя выбросить эти мысли из головы, спрятал книгу и принялся за тихую, монотонную работу, смешивая в тигле железо с углем, чтобы получилась сталь.

Арин не сразу заметил, что напевает печальную мелодию, которую Кестрель сыграла для него много месяцев назад. Обычно он не позволял себе такого, но на этот раз песня рвалась наружу, а ему так хотелось отвлечься. Мелодия казалась почти осязаемой. На секунду он представил, что это не музыка, а сама Кестрель коснулась его губ. От этой мысли у него перехватило дыхание, и мелодия оборвалась.

24

Пока никто не видел, Кестрель заново училась ходить по своим комнатам. Ей часто приходилось останавливаться и опираться о стену, но вскоре она смогла самостоятельно добираться до окна.

Она так ни разу и не увидела Арина и не знала, вышло ли это случайно или он нарочно избегал ее, так что даже не ходил по тем тропинкам, где мог попасться ей на глаза.

Спуститься по лестнице пока не получалось, поэтому в музыкальную комнату на первом этаже ее пришлось бы нести на руках. Это было бы слишком унизительно. Однако Кестрель то и дело ловила себя на том, что играет на воображаемых клавишах, постукивает пальцами по столу, подлокотнику кресла или по собственным бедрам. Ей мучительно не хватало музыки. Если Арин и впрямь был певцом, она не понимала, как он живет без пения.

Кестрель представляла себе длинные лестничные пролеты и с удвоенным упорством заставляла свои ослабевшие мышцы работать.

Она стояла в своей приемной, держась за резную спинку стула, когда в комнату вошел отец.

– Узнаю свою дочь, – похвалил он. – Только пришла в себя – и уже на ногах. С таким сильным характером ты быстро станешь офицером.

Кестрель села и слабо, иронично улыбнулась, а он улыбнулся в ответ.

– Я пришел сказать, что надеюсь на твое скорейшее выздоровление, и хотел извиниться за то, что не смогу пойти с тобой на Зимний бал.

Кестрель была поражена.

– Зачем ты вообще собирался на бал?

– Я планировал сопровождать тебя.

Она уставилась на отца.

– Я подумал, что ни разу не танцевал с собственной дочерью, – продолжил он. – К тому же это был бы сильный ход.

Демонстрация, которая напомнила бы всем о том, что к семье генерала следует проявлять уважение.

– Значит, до тебя дошли слухи, – тихо произнесла Кестрель.

Он жестом велел ей замолчать.

– Отец…

– Довольно.

– Это неправда! Я…

– Я не хочу об этом говорить. – Он на секунду прикрыл глаза ладонью. – Кестрель, я не за этим пришел. Я пришел сказать, что уезжаю. Император отправляет меня в поход в земли восточных варваров.

Кестрель не единожды доводилось провожать отца на войну, но каждый раз она испытывала страх.

– Надолго?

– До победного конца. Я уеду утром, перед балом, и заберу с собой солдат.

– Весь полк?!

По тону ее голоса отец понял, что она имеет в виду. Он вздохнул.

– Да.

– Получается, что в городе и во всей округе не останется солдат! Если что-то случится…

– Для этого есть городская стража. Император полагает, что, если возникнут трудности, стражники справятся или, по крайней мере, продержатся до тех пор, пока не придет подкрепление из столицы.

– Значит, император глупец. Новый капитан городской стражи ни на что не годится. Ты сам говорил, что он редкостная бестолочь и занял этот пост только благодаря протекции губерна…

– Кестрель, – остановил ее отец. – Я уже поделился своими сомнениями с императором. Но приказ есть приказ. Через несколько дней мы отправляемся в поход.

Кестрель уставилась на свои руки, на переплетенные между собой пальцы. Она не стала говорить отцу: «Будь осторожен», а он не ответил: «Я всегда осторожен». Как полагается валорианке, она лишь пожелала ему:

– Сражайтесь с честью.

– Непременно.

Уже в дверях он оглянулся и добавил:

– Я уезжаю, надеясь на твое благоразумие.

И Кестрель поняла, что он ей не доверяет – по крайней мере, не до конца.

Чуть позже Лира принесла ей обед. Рабыня ни разу не взглянула на Кестрель. Она поставила поднос на столик у дивана и принялась торопливо наливать чай. Ее руки дрогнули, и вода пролилась.

– Не нужно так спешить, – сказала Кестрель.

Движения рабыни замедлились, но ее дыхание стало громким и неровным. По щеке скатилась слеза. Внезапно Кестрель поняла, отчего Лира так спешит: ей невыносимо находиться в одной комнате с госпожой. Если верить слухам, госпожа сделала своим любовником того, о ком мечтала сама Лира.

Кестрель следовало ее пожалеть. Возможно, даже попытаться объяснить ей, что все то, в чем так уверена Лира, а заодно и весь город, – неправда. Но Кестрель лишь уставилась на красивое лицо девушки, на ее зеленые глаза, которые еще ярче заблестели от слез. Насколько же привлекательной должна быть эта загадочная возлюбленная Арина, если даже Лира не смогла заставить его забыть о ней?

Кестрель попыталась представить эту девушку, с которой Арин встречался на рынке, и вдруг ей в голову пришла запоздалая догадка: что, если Арин избегает ее, потому что слух о скандале дошел до его возлюбленной?

От злобы у Кестрель сжалось горло. Она ненавидела ее. Ненавидела эту безликую, безымянную незнакомку.

– Принеси мне зонтик от солнца, – велела она Лире. – А потом убирайся.

В качестве трости зонтик был плох. Он постоянно зарывался в замерзшую голую землю и поскрипывал, пока Кестрель, прихрамывая, ковыляла по поместью. Но так или иначе, она сумела дойти туда, куда хотела.

Она нашла Арина. Он шел через облетевшую апельсиновую рощу и нес за плечом конскую упряжь. Увидев Кестрель, раб остановился, и пряжки на сбруе нестройно звякнули. Арин замер как вкопанный. Кестрель подошла ближе и заметила, что его губы сжаты, а на теле не осталось ни синяка после драки со стражниками. Они сошли. Еще бы, ведь все случилось почти месяц назад.

– Я навлекла на тебя позор?

Что-то странное мелькнуло в его глазах.

– Позор? – повторил Арин. Он поднял голову и посмотрел на голые ветви, как будто ожидая увидеть на них плоды. Как будто на улице все еще лето.

– Я видела твою книгу и прочитала надпись. Я сражалась за тебя на дуэли. Обманула, приказала запереть. Я тебя опозорила, да?

Он скрестил руки на груди и покачал головой, по-прежнему не глядя на Кестрель.

– Нет. Богу долгов все про меня известно.

– Тогда в чем дело? – Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не спросить о слухах и его возлюбленной, но то, что она сказала, было еще хуже: – Почему ты не смотришь мне в глаза?

– Нельзя. Мне лучше вовсе уйти, – пробормотал он.

Кестрель вдруг поняла, почему ее смутили слова рабыни о том, что Ракс выпустил Арина.

– Отец! – догадалась она. – О нем можешь не беспокоиться. Он уедет в первый день зимы. Весь полк отправляется на восток на войну с варварами.

– Что? – Он наконец посмотрел на нее.

– Все будет как прежде.

– Не думаю.

– Но… Мы ведь друзья. – Его лицо приобрело странное выражение, но Кестрель не понимала, что оно означает. – Просто скажи мне, в чем дело, Арин. Скажи правду.

Его голос прозвучал хрипло:

– Я раб. Собственность. Как можно мне верить? С чего мне говорить правду?

Зонтик задрожал в руках Кестрель. Она открыла рот, чтобы ответить, но поняла: если заговорит, не сможет вовремя остановиться.

– Я могу сказать только одно, и это чистая правда. – Арин взглянул ей в глаза. – Мы не друзья.

Кестрель сглотнула.

– Ты прав, – прошептала она. – Не друзья.

Нож застыл в паре сантиметров от горла Арина.

– Во имя бога жизни! – ахнул Плут. Он отшатнулся. Нож тускло блеснул в полутьме тесной спальни. – Ты что здесь забыл? Вломился в мой дом как вор, среди ночи! Забрался в окно! Тебе повезло, что я успел разглядеть твое лицо.

– Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Для начала объясни, почему нельзя было прийти днем на рынок. Я думал, у тебя с этим все в порядке. Ты же мог просто взять у девчонки кольцо.

– Не мог.

Плут прищурился и в задумчивости постучал плоской стороной клинка по ноге. В тусклом свете уличного фонаря Арин увидел, как по его лицу медленно расползается улыбка.

– Поругался с госпожой, значит? Милые бранятся?

Лицо Арина помрачнело, губы сжались.

– Ну тише, парень. Просто скажи, правду говорят или нет?

– Нет.

– Ладно. – Плут поднял руки, как будто сдаваясь, небрежно держа нож в одной из них. – Нет так нет.

– Послушай, Плут. Я сбежал после отбоя, перелез через стену поместья и пробрался в охраняемый город, чтобы поговорить с тобой. Думаешь, я хотел обсудить валорианские сплетни?

Плут приподнял одну бровь.

– Генерала отправляют воевать на восток. Он уводит с собой полк. Утром, прямо перед Зимним балом. Это наш шанс.

Плут отбросил нож на стол. Он выдохнул, потом тихо рассмеялся.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Просто великолепно!

Перед глазами у Арина возникло лицо Кестрель, его хрупкие черты. Забинтованное колено. Побелевшие костяшки пальцев. Он вспомнил, как надломился ее голос.

– Революция случится ночью, во время бала, – начал объяснять Плут. – Бочонки с порохом будут на местах. Я поведу наступление на поместье генерала. Он оставит дома личную охрану, так что нам окажут сопротивление. Но мы справимся. Благодаря тебе у нас есть оружие, а захватить его дом для нас особенно важно. Богатые валорианцы тем временем отведают отравленного вина на балу. – Плут нахмурился. – Ну что ты так смотришь, Арин? План идеален. Все пройдет как нельзя лучше. Мы отвоюем наш город. – Он положил руку Арину на плечо. – Вернем себе свободу.

Эти слова рассекли запутанный узел сомнений в душе Арина. Он медленно кивнул и повернулся к окну.

– Ты куда? – удивился Плут. – Сам знаешь, как тяжело было добраться сюда. Возвращаться ничуть не проще. Оставайся. Я тебя спрячу.

«Почему ты не смотришь мне в глаза?» – спросила Кестрель в апельсиновой роще. Ему больно было слышать, как дрожал ее голос. Он до сих пор чувствовал эту боль. Давным-давно, на восьмые именины, отец подарил ему стеклянную лошадку. Арин вспомнил ее заостренные книзу ножки и выгнутую шею. Игрушка была вся прозрачная, как звездный свет. Арин случайно уронил ее, и она разбилась об пол.

– Нет, – сказал он Плуту. – Я пойду обратно. Когда все случится, я должен быть там.