Текст книги "Проклятие победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

15

Слова Энай встревожили Кестрель, но не настолько, чтобы заставить изменить положение дел. Она продолжила брать Арина с собой, когда выходила в свет. Кестрель нравился его живой ум, пусть даже к нему прилагался острый язык. Однако она понимала, что на самом деле их беседы на гэрранском создают лишь иллюзию дружеского общения. Скорее всего, дело было в самом языке. Кестрель всегда казалось, что гэрранский лучше, чем валорианский, подходит для обсуждения личных тем. Возможно, такое впечатление сложилось у нее потому, что после смерти матери отцу было не до нее, и тогда Энай помогла заполнить оставшуюся пустоту. Чтобы отвлечь Кестрель от горя, няня стала учить ее гэрранским словам.

Кестрель то и дело приходилось напоминать себе о том, что Арин знает валорианский не хуже, чем она – гэрранский. Иногда она замечала, что он прислушивается к глупой болтовне на приемах, и удивлялась тому, как хорошо он освоил валорианский. Обычно рабам это не удавалось.

Вскоре после того, как они с Арином во второй раз сыграли в «Зуб и жало», Кестрель отправилась в гости к Джесс.

– Кестрель! – подруга заключила ее в объятия. – Ты нас совсем забросила.

Джесс явно ждала объяснений, но Кестрель, перебрав в уме все свои дела за последние недели – уроки стратегии, игру на фортепиано и две партии в «Зуб и жало», которые надолго заняли ее мысли, но не отняли много времени, – смогла ответить лишь:

– Ну, теперь-то я пришла.

– С извинениями, я надеюсь? Если нет, то я тебе жестоко отомщу.

– Вот как? – Кестрель прошла в гостиную. Шаги Арина у нее за спиной стихли, когда он ступил на мягкий ковер. – Мне уже страшно.

– И правильно! Если я сейчас же не услышу мольбы о пощаде, я не пойду с тобой к портному заказывать платье на Зимний губернаторский бал!

Кестрель рассмеялась.

– Зимы еще лет сто ждать.

– Как и твоих извинений, судя по всему.

– Прости меня, Джесс, мне очень-очень стыдно.

– Ладно, так и быть. – В карих глазах Джесс блеснули задорные искорки. – Я дарую тебе прощение при условии, что позволишь мне выбрать для тебя платье.

Кестрель беспомощно посмотрела на подругу, а потом взглянула на Арина, стоявшего у стены. Его лицо, как всегда, ничего не выражало, но Кестрель была убеждена, что он над ней посмеивается.

– Ты слишком скромно одеваешься. – Не слушая протестов, Джесс сжала руку Кестрель в своих, словно скрепляя договор. – Значит, решено. Так и сделаем. Валорианка не станет отступаться от своего слова.

Кестрель сдалась и опустилась на диван рядом с Джесс.

– Ронан расстроится, что не застал тебя, – сказала та.

– Он не дома?

– В гостях у леди Фарис.

Кестрель приподняла бровь.

– В таком случае, даже если он и расстроится, очарование Фарис послужит ему утешением.

– Только не говори мне, что ревнуешь! Тебе все известно о чувствах Ронана.

Кестрель сразу вспомнила о том, что в комнате они не одни. Она оглянулась, ожидая увидеть на лице Арина скуку, которую неизменно вызывала у него болтовня Джесс. Но увидела она совсем другое: раб внимательно прислушивался к разговору.

– Ступай, – велела ему Кестрель.

На секунду ей показалось, что Арин не послушается. Потом он развернулся и вышел из комнаты.

Как только за ним закрылась дверь, Кестрель повернулась к Джесс.

– Мы с Ронаном просто друзья.

Джесс только недовольно фыркнула в ответ.

– А молодые люди ходят к леди Фарис только с одной целью, – продолжила Кестрель, вспоминая ямочки на щеках малыша.

Она попыталась представить, что ребенок Фарис от Ронана. Эта мысль ее ничуть не обеспокоила, что само по себе было поводом для тревоги. Почему ей все равно? Разве она не рада вниманию Ронана? Однако мысль о том, что он стал отцом чужого ребенка, скользнула по поверхности ее сознания и тихо опустилась на дно – без ряби, без всплеска.

Что ж, если ребенок от него, то их роман продолжается уже больше года. Учитывая, что Ронан все еще бывал у Фарис, на что вообще могла рассчитывать Кестрель?

– У Фарис дурная репутация, – добавила Кестрель. – К тому же ее муж сейчас в столице.

– Молодые люди ходят к ней, потому что ее муж – один из самых влиятельных людей в городе и они надеются, что Фарис поможет им пробиться в сенат.

– И чем же они расплачиваются за ее помощь?

Джесс уставилась на подругу в возмущении.

– В конце концов, что тут такого? – добавила Кестрель. – Фарис красивая дама.

– Ронан не такой.

– Джесс, не пытайся меня убедить, что твой брат – воплощение целомудрия и никогда не был с женщиной. Я все равно не поверю.

– Если ты думаешь, что Ронан может предпочесть Фарис тебе, ты просто свихнулась, – покачала головой Джесс. – Он ждет от тебя хоть малейшего намека на взаимность. Сам он только и делает, что оказывает тебе знаки внимания.

– Все это пустые комплименты.

– Ты просто не хочешь ничего замечать. Разве он тебе не нравится?

Без сомнения, Ронан был бы идеальным выбором. Он отличался красотой, остроумием и добрым нравом. И ничего не имел против музыки.

– Разве ты не хочешь, чтобы мы стали сестрами? – обиделась Джесс.

Кестрель протянула руку к волосам подруги, заплетенным в мелкие косички и собранным на макушке. Она погладила одну из прядей и заправила ее за ухо Джесс.

– Мы и так почти сестры.

– Мы могли бы стать одной семьей.

– Да, – тихо согласилась Кестрель. – Было бы замечательно.

Ей всегда, с самого детства, нравилась семья Джесс. У подруги был замечательный старший брат и добрые родители.

Джесс восторженно взвизгнула. Кестрель бросила на нее строгий взгляд.

– Только попробуй ему об этом сказать.

– Кто, я?! – воскликнула Джесс с видом оскорбленной невинности.

Вечером Кестрель снова пригласила Арина сыграть. Они сидели в музыкальной комнате. Кестрель перевернула костяшки: два волка и три мыши.

Арин, обреченно вздохнув, открыл свои. У него был не самый плохой расклад, но все же слабоватый, особенно в сравнении с тем, как он играл раньше. Плечи Арина напряглись в ожидании вопроса.

Кестрель еще раз посмотрела на его костяшки. Она не сомневалась, что он мог бы собрать более сильный расклад, чем пара ос. Кестрель вспомнила, какие еще символы он открывал за время игры и какие из них сбросил. Если бы она не знала, как Арин не любит ей проигрывать, то заподозрила бы, что он специально поддался.

– Ты сегодня какой-то рассеянный, – заметила Кестрель.

– Это ваш вопрос? Вы хотите знать причину моей рассеянности?

– То есть ты признаешь, что я права?

– Вы и впрямь изверг, – вздохнул Арин, видимо вспомнив, как назвал ее Ронан на летнем пикнике у леди Фарис. Потом, будто разозлившись на себя самого, добавил: – Я жду вопроса.

Кестрель действительно могла бы обратить свое замечание в вопрос, но одна тема интересовала ее намного больше, чем странное настроение Арина. Она подозревала, что он не тот, за кого себя выдает. Он выглядел как выходец из низшего сословия, привыкший к тяжелой работе, однако умел играть в валорианскую игру, да так, что обыгрывал валорианку. Он слишком хорошо говорил по-валориански, как человек, который сознательно учил язык. Он знал, если верить его словам, о жизни гэрранских аристократок и о расположении их комнат. Он нисколько не боялся Ланса. Конечно, в седле Кестрель не видела Арина, так что само по себе это ничего не означало. Но она знала, что до войны только высшие слои гэрранского общества ездили верхом.

Кестрель подозревала, что война сбросила Арина с очень больших высот. Но напрямую спросить не могла. Он разозлился, когда Кестрель пожелала узнать, почему его обучили кузнечному делу. И хотя этот вопрос был сравнительно безобидным, он все же задел Арина. Кестрель не хотела больше причинять ему боль.

– Как ты научился играть в «Зуб и жало»? – спросила в итоге она. – Это ведь валорианская игра.

На лице Арина отразилось облегчение.

– Были времена, когда гэррани любили вашу страну. Нам нравился ваш народ. А еще мы обожали искусство, поэтому наши моряки привезли «Зуб и жало» в Гэрран.

– «Зуб и жало» – это игра, а не произведение искусства.

Арин скрестил руки на груди, с ухмылкой глядя на госпожу.

– Как скажете.

– Я и не знала, что валорианцы вам чем-то нравились. Говорят, вы называли нас тупыми дикарями.

– Детьми природы, – пробормотал он.

– Что? – Кестрель решила, что ослышалась.

– Ничего. Да, вы были необразованными. Ели руками. Драки со смертельным исходом считали развлечением. Но, – он на мгновение встретился с Кестрель взглядом, – о вас говорили и другое.

– Другое? Это что же?

Арин покачал головой и сделал жест, который Кестрель уже видела однажды: провел пальцами возле лица, будто смахивая что-то со лба. Потом он скрестил руки на груди, помолчал, а затем начал перемешивать костяшки.

– Довольно вопросов. Хотите знать больше – придется выиграть еще раз.

Его рассеянность как рукой сняло. На этот раз Арин не реагировал на попытки Кестрель отвлечь его или рассмешить.

– Я знаю ваши уловки, – сказал он. – Со мной это не пройдет.

Он выиграл. Кестрель с волнением ожидала вопроса, размышляя о том, что чувствовал Арин, когда оказывался на ее месте.

Наконец он пробормотал срывающимся голосом:

– Не могли бы вы для меня сыграть?

– Сыграть?

Арин нахмурился и ответил чуть увереннее:

– Да. То, что я выберу.

– Я не против, просто… Обычно никто не просит.

Он встал из-за стола, поискал что-то в шкафу у стены и вернулся с нотами.

– Произведение для флейты, – пояснил Арин. – Наверное, нужно время, чтобы переложить пьесу для фортепиано. Я могу подождать. Или в другой раз…

Кестрель нетерпеливо отмахнулась:

– Это не так уж трудно.

Он кивнул и опустился на стул, который стоял дальше всего от фортепиано, возле стеклянных дверей, ведущих в сад. Кестрель была этому рада. Она села за инструмент и полистала ноты. Название и пометки были написаны по-гэррански. Бумага пожелтела от старости. Кестрель поставила ноты на пюпитр и тщательно расправила страницы. Волнение пронизывало ее до кончиков пальцев, как бывало всегда, когда она начинала играть, только на этот раз к нему добавилась металлическая нотка страха.

И зачем только Арин выбрал ноты для флейты? Прелесть этого инструмента заключалась в простоте, в его сходстве с человеческим голосом, флейта всегда звучала чисто и одиноко. Фортепианная же музыка сплеталась из многоголосия партий. Инструмент напоминал корабль, струны – снасти, а поднятая крышка – парус. Кестрель всегда казалось, что фортепиано не один, а скорее два инструмента-близнеца. Во время игры верхняя и нижняя партии то сходились, то расходились.

Раздосадованная выбором Арина, Кестрель решила, что не станет смотреть в его сторону. Первые ноты прозвучали неуверенно. Она остановилась, потом сообразила, что мелодию лучше полностью передать правой руке, а левой импровизировать, на ходу подбирая аккомпанемент. Низкие, глубокие ноты сложились в красивые фразы. Кестрель почувствовала, как многозвучие сливается в единое целое. Тогда она перестала думать и начала просто играть.

Это была нежная, проникновенная мелодия. Когда она закончилась, Кестрель стало грустно. Она взглянула на Арина. Кестрель не знала, смотрел ли он на нее во время игры, но сейчас он как будто вовсе ее не замечал. Его невидящий взгляд обратился к саду, черты лица смягчились. Арин выглядел как-то иначе, хотя Кестрель не могла сказать, что именно изменилось. Потом раб посмотрел на нее. Вздрогнув, Кестрель уронила руку на клавиши. Раздался некрасивый аккорд.

Арин улыбнулся по-настоящему, и только теперь Кестрель поняла, насколько неискренними были все прошлые улыбки.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Кестрель вспыхнула, затем повернулась к инструменту и заиграла что-то наугад – выбрала незатейливую мелодию, желая отвлечься от мысли о том, что обычно заставить ее покраснеть не так-то легко.

Через пару мгновений она поняла, что играет в диапазоне тенора.

– Так ты не поешь?

– Нет.

Кестрель представила тембр его голоса и спустилась ниже.

– Совсем?

– Совсем, Кестрель.

Она убрала руки с клавиш.

– Очень жаль, – вздохнула она.

16

Когда Кестрель получила от Ронана записку с приглашением покататься верхом с ним и Джесс, то сразу вспомнила слова отца о том, как важно правильно оценить врага.

– На войне все зависит от того, насколько хорошо тебе известны возможности и сильные стороны противника, – недавно объяснял дочери генерал. – Да, определенную роль сыграет удача. Ландшафт и численность войска тоже на многое повлияют. Но в конечном итоге исход битвы зависит от того, что ты знаешь о преимуществах врага и что сможешь им противопоставить.

Кестрель не считала Арина врагом, но после игры в «Зуб и жало» стала видеть в нем достойного соперника. Поэтому она тщательно обдумала слова отца.

– Противник будет до последнего скрывать от тебя свои главные преимущества. Хорошо, если получится подослать шпионов. Но если нет, то как же заставить врага выдать нужные тебе сведения? – спросил генерал и сам же ответил: – Нужно задеть его гордость.

Кестрель отправила домашнего раба к Арину с просьбой встретиться в конюшне. Когда он явился, Ланс уже стоял оседланный, а сама Кестрель дожидалась Арина в костюме для верховой езды.

– Зачем вы меня позвали? – удивился раб. – Я думал, вам нужна свита.

– Нужна. Выбирай себе лошадь.

– Если я еду с вами, – осторожно начал он, – то вам придется взять карету.

– Не придется, если ты умеешь ездить верхом.

– Я не умею.

Она вскочила в седло.

– В таком случае поедешь один в карете.

– Вам нельзя покидать поместье без сопровождения.

Она молча взяла в руки уздечку.

– Куда вы едете? – спросил Арин.

– Ронан пригласил меня прокатиться по поместью, – сказала она и пустила коня в легкий галоп.

Она выехала из конюшни, доскакала до ворот и сообщила страже, что следом за ней поедет раб.

– По крайней мере, надеюсь, – добавила она и, пришпорив Ланса, покинула поместье, пока стражники не заподозрили неладное. За воротами она свернула на одну из конных троп, проложенных валорианцами через оставшиеся в городе пустыри и парки. По ним ездили только верхом и только на большой скорости. Кестрель не стала придерживать коня, как бы сильно ей этого ни хотелось. Она поскакала дальше, слушая шуршание огненно-рыжих листьев, усыпавших землю.

Лишь спустя какое-то время позади раздался быстрый стук копыт. Теперь Кестрель все же натянула уздечку, заставляя Ланса повернуться. По тропе галопом мчался всадник.

Догнав ее, Арин придержал коня и остановился рядом. Лошади фыркнули. Арин взглянул на молодую госпожу, которая не смогла сдержать улыбки, и на его лице отразилась смесь досады и веселья.

– Врать ты не умеешь, – заключила Кестрель.

Он рассмеялся. Кестрель вдруг стало неловко. Она перевела взгляд на жеребца, и тут же ее глаза распахнулись от изумления.

– Другого коня ты выбрать не мог, конечно?

– Этот самый лучший, – серьезно ответил Арин.

– На нем ездит мой отец.

– Ну, конь-то не виноват.

Теперь рассмеялась уже Кестрель.

– Едем. – Арин сжал бока жеребца ногами, и тот тронулся с места. – Опаздывать нехорошо, – добавил он, однако оба они не сговариваясь поскакали по тропе чуть медленнее, чем полагалось.

Кестрель уже не сомневалась, что десять лет назад положение Арина мало чем отличалось от ее собственного: он тоже жил в роскоши и праздности, получил образование. Она понимала, что еще не выиграла право задать этот вопрос, и вообще не слишком хотела озвучивать причину своего беспокойства, однако не смогла промолчать.

– Арин, – произнесла она, вглядываясь в его лицо. – Мой дом… В смысле, вилла… Это там ты жил до войны?

Он резко потянул уздечку на себя. Конь остановился. Когда Арин заговорил, то его голос напомнил Кестрель мелодию, которую он недавно попросил сыграть:

– Нет. Из той семьи никого не осталось.

После этого они какое-то время ехали молча. Потом Арин вдруг сказал:

– Кестрель.

Она подождала продолжения, но вскоре поняла, что он вовсе не пытался обратиться к ней. Арин просто произнес ее имя, вслушиваясь в его звучание, словно хотел получше изучить каждый слог.

– Только не притворяйся, будто не знаешь, что это значит по-валориански.

Арин бросил на Кестрель слегка насмешливый взгляд.

– Это переводится как «охотничий ястреб».

– Да. Прекрасное имя для юной воительницы.

– Что ж… – Он едва заметно улыбнулся. – В каком-то смысле мы оба не оправдали надежд родителей.

Ронан ждал в дверях конюшни. Поигрывая перчатками, он следил за приближением Кестрель и Арина.

– Я думал, ты приедешь в карете, – удивился Ронан.

– На прогулку верхом? Ты шутишь?

– Но твоя свита… – Его взгляд метнулся к Арину, который спокойно сидел на лошади. – Я не знал, что кто-то из твоих рабов умеет держаться в седле.

Кестрель заметила, как Ронан принялся с удвоенной силой теребить перчатки.

– Что-то не так?

– Теперь, когда ты здесь, все в порядке. – Однако его голос звучал натянуто.

– Потому что если тебе что-то не нравится, то в следующий раз можешь сам явиться на виллу, приехать вместе со мной сюда, потом проводить меня домой и тогда уже возвращаться назад.

Ронан ответил Кестрель так, будто принял ее слова за флирт:

– С превеликим удовольствием! Кстати об удовольствии. Не пора ли нам прокатиться? – Он вскочил в седло.

– А где Джесс?

– У нее голова болит.

Кестрель не поверила, но не стала ничего говорить. Ронан направил лошадь к выходу из конюшни. Кестрель развернула своего коня следом, и Арин отправился за ними.

Ронан оглянулся, встряхнув светлыми волосами, доходившими до плеч.

– Ты же не собираешься брать его с собой?

Конь Арина, который до этого беспрекословно подчинялся ему, теперь начал перетаптываться и упираться. Он почувствовал перемену в настроении всадника, которую сама Кестрель не сумела бы разглядеть. Арин смотрел на нее равнодушно, делая вид, что не понял слов Ронана.

– Жди здесь, – приказала она Арину по-гэррански.

Он повернул обратно к конюшне.

Кестрель не знала наверняка, кто именно подстроил все так, чтобы она осталась наедине с Ронаном, – брат или сестра. Она бы поставила на Ронана – в конце концов, это он прислал приглашение, да и Джесс не пришлось бы уговаривать остаться дома: она бы легко пожертвовала прогулкой, чтобы дать брату возможность побыть с Кестрель. Но дурное настроение Ронана ставило эту теорию под сомнение. Он вел себя как человек, которого сестра-сводница втянула в дурацкую затею.

День, который только что казался чудесным, утратил свою прелесть. Однако, когда они спешились, чтобы отдохнуть в тени дерева, Ронан снова заулыбался. Он достал из седельной сумки корзинку с едой, красиво расстелил одеяло и устроился на нем, вытянув ноги. Кестрель села рядом. Ронан налил вина в кубок и протянул ей. Кестрель удивленно приподняла бровь.

– Не многовато ли вина для этого времени суток?

– Просто я планирую напоить тебя, чтобы узнать твои секреты.

Кестрель сделала глоток, глядя, как он наполнил второй кубок.

– А за себя не боишься? – усмехнулась она.

– Чего мне опасаться?

– Может, это ты напьешься и наговоришь чего не следует. Я так понимаю, ты зачастил в гости к леди Фарис?

– Ревнуешь, Кестрель?

– Нет.

– А жаль, – вздохнул Ронан. – На самом деле все довольно прозаично: я езжу к ней за самыми свежими сплетнями.

– Которыми ты, разумеется, поделишься со мной.

Ронан прилег, опершись на локоть.

– Ладно. Сенатора Андракса отправили в столицу, где его будут судить за продажу пороха нашим врагам. Сам порох не нашли, сколько ни искали. Ну, тут удивляться нечему, его наверняка давно переправили за восточную границу. Так, что еще? Дочь сенатора Линукса неплохо развлеклась с матросом на одном из кораблей, стоящих в гавани, и теперь родители заперли ее дома на всю осень, а то и до конца зимы. Мой друг Ханан продул все свое наследство. Но не беспокойся, он отыграется. Только уж, пожалуйста, не играй с ним в «Зуб и жало» месяц-другой. А, и еще капитан городской стражи покончил с собой. Но это тебе уже известно.

Кестрель чуть не пролила вино.

– Нет! Когда это случилось?

– Позавчера. Ты правда не знала? Видимо, твой отец опять уехал, а сама ты целыми днями сидишь на вилле. Я бы от скуки на стену полез.

Кестрель была знакома с капитаном. Оскар не раз ужинал с генералом. Он дружил с отцом и, в отличие от большинства его друзей, имел веселый нрав, за который его все любили.

– Он ушел с честью, – добавил Ронан. Это означало, что капитан бросился на собственный меч.

– Но почему?

Ронан пожал плечами.

– Устал от ответственности?

– Он командовал городской стражей с самого начала колонизации. Капитан свое дело знал, не зря его все уважали.

– Тогда, может, какие-то личные проблемы? – Ронан развел руками.

– Если честно, понятия не имею. И зачем я вообще поднял эту жуткую тему? Сегодня все идет наперекосяк. Давай поговорим о чем-нибудь другом, ладно?

На обратном пути Арин спросил:

– Ну и как прошла ваша прогулка?

Кестрель подняла взгляд, испугавшись его язвительного тона. Потом она осознала, что слишком сильно задумалась и отключилась от происходящего.

– Очень неплохо. Меня просто встревожили новости.

– Какие новости?

– Капитан городской стражи совершил самоубийство.

– Это вас… расстраивает? Вы его знали?

– Да. Или нет. Мы были знакомы, но не настолько хорошо, чтобы его смерть стала для меня утратой. Он дружил с моим отцом.

– Тогда не понимаю, почему это вас так взволновало.

– Его смерть коснется всего города. Пока губернатор не найдет нового капитана, могут начаться беспорядки, да и потом все наладится не сразу. Благодаря Оскару город всегда был под жестким контролем. Но меня не это беспокоит. – Кестрель покачала головой. – Просто это уже второе событие за последние месяцы, которое не укладывается у меня в голове.

– А какое первое?

– Сенатор Андракс. Да, он любит деньги, но они нужны ему только для того, чтобы обеспечить себе роскошную жизнь. Он предпочитает брать взятки: это легко и безопасно. Он ни разу не сел со мной за игорный стол, до того боялся проиграть. Разве мог он рискнуть всем, чтобы продать порох варварам?

– Возможно, вы просто чего-то о нем не знаете. Да и как это связано с самоубийством капитана?

– Никак, если не считать того, что оба случая необъяснимы. У Оскара не было причин покончить с собой. Даже император хвалил его за хорошую службу. Стражники им восхищались. Мне казалось, он счастлив.

– И что из того? Вы не можете знать всего. Люди несчастны по разным причинам. – Арин говорил нетерпеливо, и Кестрель показалось, что речь идет уже не о капитане. – Что вам известно о горе? – бросил он. – С чего вы взяли, что видите всех насквозь?

Он пришпорил коня, и Кестрель, выбросив из головы загадочные поступки сенатора и капитана, сосредоточилась на том, чтобы не отстать.