Текст книги "С Луны видно лучше (СИ)"

Автор книги: Мари Бенашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Здесь темно, еле проходит сквозь маленькие окна свет. Это создало, поначалу, некие неудобства. А почему? Не знаю, ведь, вы правы, сплошная тьма в космосе. На луне – не лучше. А тут просто полумрак в доме. Но, видимо, у Земли свои планы на меня. Это странное, ни на что не похожее человеческое тело, выходит за всякий мой контроль. Я попросту не умел жить человеком на Земле, хоть мне и было удобно быть таковым на Луне. Но, наверное, на Луне не особо и имеет значения, кто ты там и как ты выглядишь. А эти людские глаза совсем не умели тогда жить в темноте, что было не подвластно разуму. Не мог я заставить себя хорошо ориентироваться. Поэтому всякий раз ударялся о разные предметы, которых было много. От места с зеркалом я повернул направо. Там был небольшой коридор, ведущий к двери в стене. Кстати, стены обклеены цветной бумагой, которая везде слезла. Сбоку есть маленькое окно, под ним стоит стол, а на столе одежда. Рядом с одеждой большой, тяжелый предмет, металлический, треугольной формы. Тут мне в глаза ударило солнце. Оно смотрело на меня неестественно, для Земли, оранжевым светом и слепило. Это свет из окна. Нет, из другого окна. То было окно в комнате, куда можно было свернуть. Я заглянул в эту комнату. Она была сравнительно больших размеров, вся в коричневом цвете. Там было несколько десятков представителей класса «мебели» и большая высокая штука. Не знаю, как она зовется. Позже стало известно, что в ней держат еду и оттуда всегда как-то странно пахнет. Там горел голубой огонек, у самого угла комнаты на квадратном аппарате. Еще имелся такой же квадратный стол, а на нем стояли круглые белые пластины и колючие маленькие приборы. А в центре – кто-то зажаренный и очень румяный. Исходя из имеющегося опыта, я сообразил, что это – обработанная птица, чья жизнь подошла к концу на огне. Тут было тепло, очень притягивающее и еще как-то. Не знаю, как можно описать. Мягкие стулья манили меня присесть на них, и навсегда остаться рядом с этой несчастной ощипанной курицей, если это, конечно, был не индюк. Впрочем, этого я никогда не узнаю. Но я снова вышел в коридор и дошел до двери в стене, в конце этого пути. В уголке стоял маленький деревянный стул. Я отпер длинную ручку двери, и она со скрипом отворилась. Это была зеленая комната. Да, ее стены были выкрашены зеленой краской, которая либо выцвела, либо изначально была очень бледного, ясного оттенка зеленого. Почти во всю комнату растянулась кровать, большая, очень мягкая. А напротив нее стоял шкаф во всю стену, с зеркалом на одной дверце. Шкаф очень старый, темный, с повылазившими древесными колючками. Вокруг были коробки с пыльными вещами. А рядом стоял небольшой темный квадратный ящик. В комнате было пусто и пахло пылью. Я оставил ее, заперев вновь дверь. Проделав весь путь назад, я снова оказался у большого зеркала. Всякий раз, оборачиваясь, я продолжал сталкивать с незнакомцев в нем. Но, оказалось, что от взгляда моего увернулась лестница, находившаяся за ним. Она была широкой, с большими ступеньками. Прикрываемая зеркалом, та была в полной темноте, что я еле различал ее очертания. Лестница вела наверх. По сему, на второй этаж. Я аккуратно влез по ней. Каждый раз, наступая, со ступенек доносились скрипы и трески, а кое-где я и вовсе провалился. Но сверху на меня вновь лился свет из окна. Теперь это было большое окно, полностью отдающее взор на улице. Я оказался на втором этаже.

Как я уже сказал, тут было одно большое окно. Прямо с него было видно «заходящее» солнце. Это невероятнее зрелище заняло мое воображение, но не успело захватить его полностью. Весь второй этаж был одной сплошной комнатой с деревянным полом. Она была огромной, по сравнению с остальными. Второй этаж был самым красивым и уютным, на мой взгляд. Видно, что космонавт успел над ним потрудиться. Янтарный свет заливается тут, он тут царствует. Стены в темных, оранжевых раскрасках. Тихо вертятся сиреневые тонкие занавески, делающие большие танцующие тени. Большая кровать стоит чуть дальше окна, с нее спадают ткани, валяется рядом подушка. Нигде не найти и пылинки. У кровати, просто на полу стоит круглая красная лампа. В противоположной стороне стоит качающийся стул, на нем волнами лежит черный пушистый плед. Я слышу тиканье – это часы на недосягаемо большой высоте от пола. Где-то были еще какие-то мелкие предметы. Но знаменательней всего – листы бумаги. Их тут сотни, должно быть. Они разбросаны по всей комнате, на каждой стороне – текст, текст и еще раз текст. Попадались и яркие бумажки с рисунками на них. Было там что-то манящее, но я пока не присматривался. К сожалению, на Земле мои глаза были так же слабы, как и ноги. Я расчищал себе путь к кровати, чтобы не наступать на белые квадратные послания, беззаботно скользящие по полу. Я подошел к кровати. Наступил на подушку. Случайно. На ней лежал космонавт. Он был весь в подсолнухах, как тот мальчик, что бегает меж их стеблей. Яркие голубые простыни и одеяла с желтыми цветками подсолнуха наяву предстали мне из рассказов космонавта. И надо же было им задержаться в этом доме до старости своего хозяина. Ладонью я провел по одеялу, которое укрывало лишь одну ногу и частично живот космонавта. Он лежал лицом вверх, на спине, держа одну руку на груди. Его глаза были закрыты, а спокойное, я бы сказал, безмятежное лицо, не выражало ни радостей, ни тревог. И снова этот человек спал. Я лег рядом с ним на пол, положив голову на подушку. С пола по всему телу моему бежал ветер. Теплый, свистящий ветер. Я укрылся тем одеялом, что и так лежало на полу. На стенах и потолке все так же бегали тени. Из них выливались разные сюжеты. Но большинство были похожи на фигуры людей. Наверное, это были мы с космонавтом. Мы в лучах золотистого солнца гуляли по Луне и звездам. Точно помню. Часы все тикали, играя в такт бегущим темным пятнам, которые обманывали меня. Комната совсем окрасилась в оранжево-красный, и что-то трепетало за окном – последнее, что я помню. Никогда еще ничего не казалось мне настолько мягким, насколько таковыми были одеяло и подушка из подсолнухов. Человеческие глаза под тяжестью закрывались, и я впал в беспамятство. Мне не снилось снов, но мой первый сон на настоящей Земле был необычайно приятен. Первое, что пришло мне в голову после пробуждения, так это то, что спать я готов каждый земной день. В комнате было уже темно, все покрылось обманчивым серым напылением сумерек. Но я еще отчетливо видел силуэты комнаты. Я встал на ноги, ожидая, что кровать окажется пустой, но на ней я снова увидел землянина, не сменившего и своей позы. Настало время будить его, ведь его ожидал гость. Я шепнул, боясь тишины: «Вставай». Это не произвело эффекта. Чуть громче я повторил. Потом я сказал громким уверенным голосом, что это я и, что я жажду общения с ним и, что никакой прекрасный земной сон не имеет права лишать меня этого. И даже такая речь не возымела действия. Хотя, раньше он пробуждался после первого шороха. Тогда я сел на кровать. Смуток все сгущался, и я уже толком не видел лица. Я немного пошатал его, а затем сильно одернул. Ничего. Этот человек решительным образом не хотел реагировать на меня. Повторяя все вновь и вновь, я стал подозревать самое худшее – людскую смерть. Я не знал в точности, как она выглядит, потому что с Луны все люди умирали разнообразными способами. Но они, так же как и во сне, не отвечали и не двигались. Иногда у них еще и текла кровь, чего не наблюдалось у космонавта. Он просто лежал в своей кровати, как все земляне ложатся в нее в ожидании сна. Но он все еще не отвечал мне. Я почувствовал, как дрожь пробегает у меня по спине, и, что она с каждой минутой превращается в нечто незнакомое, страшное и неуправляемое. Речь моя становилась все громче, движения – все резче. Мне ничего не помогало, так что в один момент от усталости я лег на грудь космонавта. Что-то было не так, и прошло еще какое-то время, прежде чем я понял, что существует между нами разница. Разница, которая всегда была, но изменила свою принципиальную принадлежность и, тем самым, совершила роковую ошибку. Мое сердце билось, его – нет. И не существовало никакого решения этой проблемы, от нее не лекарства, нет действия. Она совершенно обыденна и потому еще более несправедлива. Я прислушивался как можно внимательнее. Не было никаких признаков сердцебиения. Я не уловил и намека на дыхание. С теми же условиями я преспокойно жил в космосе до этого. Почему-то меня поразила глупая мысль, что будь космонавт на Луне, он мог бы все еще жить. Но я забываю, что он всего лишь землянин, у которого даже в космосе все так же билось сердце, сжималась грудь в дыхании, и одолевал сон. Он не мог того же, что мог я. И при этом, еще и забывал, что я на Земле стал на одну полосу с космонавтом, забрав себе все эти людские склонности. Все верно: если у вас есть кислород, обязательно появится потребность дышать.

Неужели космонавта смерть посетила раньше меня? Нет никакой надежды, что он еще раскроет свои неповторимые глаза в иронической ухмылке, и еще раз убедится в том, что не сумасшедший, хоть и сам это знает. Он больше не будет есть, его не побеспокоит температура, не одолеют эмоции. Он не посмотрит, щурясь, на солнце, а потом не пойдет на крышу, просить падающих звезд. Жалкое тело, которое потом навсегда останется заключенным в земле, отбирает возможности. Это, пожалуй, самый большой минус в человеческой жизни, который вытесняет все возможные плюсы, сколько бы их не было.

Наступила глубокая ночь. Я совершенно ничего не видел, в таких же условиях видя все с Луны. Теперь я был слеп, и ориентировался только на ощупь. Не думал, что такое можно почувствовать пальцами. Все стало больше, рельефнее. Я смог потом включить и красную лампу, залив ее светом весь этаж, всю комнату. Проводил рукой по руке космонавта и смотрел на его лицо. Все сохранялось чувство, что вот он откроет глаза, улыбнется, и скажет что-то. Такого можно было ожидать в любой момент. Но можно было только ожидать. Недавно я не понял бы разницы: находиться с человеком живым и неживым. Вроде и так он тут, и так. Но тело его было, да. Но куда делся тот космонавт, что ил внутри? Но, думаю, я слишком переоцениваю человеческие возможности и саму суть существования. Меня тянуло сорваться, и начать с ним говорить, обрекая себя на вечное молчание в ответ. Почему я опоздал? Осталось у меня навсегда чувство, что так не должно было кончиться. Я не понимал, от чего так колко внутри меня и не мог сосредоточить ни единой мысли. В такой значимый момент я был абсолютно беспомощным. И именно тогда стало ясно, что только космонавт мог бы помочь. Отчего так тяжело принять, что одного из миллиардов человек, больше нет. Их могло вообще никогда не существовать, и у меня не было бы этой проблемы. И не было бы космонавта. А это тот самый плюс, ради которого можно закрыть глаза на минусы. Больше я ничего не помню. В забытьи прошли часы, в одинаковом положении. Мо взгляд не отходил от человека, а мысли ушли гулять дальше Земли.

Наступило ненароком утро. Мое первое утро на Земле. Мои глаза ни разу не сомкнулись, и пребывали во все том же пристальном наблюдении. Комната незаметно стала белой, совсем озаренной утренним солнцем. Лампу я выключил. С улицы занесло к нам прохладу. Я немного успокоился. Разве я был беспокоен? Нет. Да. Да, я был. Передо мной, на голубом подсолнечном поле лежал мой друг. Все в порядке. Нечего волноваться. Мое спокойствие пришло на половинную степень своего обычного существования. До меня долетел шепот ветра и лепетание птиц за окном. Я впервые встал прочно на ноги. С высоты второго этажа я наблюдал за тем, что творится там, за домом. Поднялся сильный ветер, утро было неспокойным. Лицо обдало холодной струей. На небе не было ни одного облака. Надо мною было сплошное голубое пространство без единого интересного пятна. В окне соседского дома возилась женщина. Оттуда доносился приятный аромат, заставляющий говорить что-то внутри моего тела, и вызывал неприятные вибрации в туловище. А внизу холодная серость. Из земли торчат зеленые остроконечные растения. И, хотя никто не беспокоил моего пребывания, внутри было страшно от необычности. Где бы я не бывал, еще никогда не испытывал такой отдаленности от космоса, а сейчас – от Луны. Я знал, что она где-то выше, но, когда обращался туда, взглядом только встречал все туже голубизну, не пускающую дальше.

Сзади что-то зашуршало. Я с пугающим ожиданием обернулся. Это листья носит от ветра по комнате. Они чрезвычайно красиво летали мимо меня, заполняя этаж белыми пятнами. Случайный взгляд на кровать. Я снова сел рядом с ним. Сквозняк, попеременно усиливаясь и ослабевая, свистел. И создавал чувство присутствия. Долго можно было так сидеть рядом с космонавтом. С ним вообще можно было все, всегда и при любых условиях. Но, наконец, я понял свое истинное одиночество. Посему-то больше я не принимал мертвого космонавта за живого. Я ясно осознал, что один в комнате. Реальность по – немного обрела прежние черты. Кажется, это так естественно и обыденно, что такой аргумент вполне может приземлить «человека».

Мои громкие, медленные шаги прервал шум снизу.

–Простите! Я, наверное, слишком рано! Вы слышите? Я пришла занести вам вашу миску. Вы знаете, совершенно необыкновенная вещь! Так мне пригодилась…

Кто это, и что он делает в доме у космонавта? Жуть ситуации пронзила меня хуже холодного ветра. Ты, существо, преодолевшее миллионы миллионов космического пространства, робеешь перед землянином! Я замер, слушая свое тактичное сердцебиение. Внизу человек топтался по полу. Шаги усиливались и утихали. Но стали все громче и ближе. Наконец, землянин добрался до второго этажа. Раздался скрип, из-под пола выглянула светлая голова. Неловкая пауза. Женщина смотрит на меня – я и не знаю, что сказать.

–Простите! – разорилась она улыбкой. – Не ожидала вас тут увидеть! А вы, простите, кто?

–А вы, простите, кто?

–Ой, извините, – выбралась она на второй этаж, – я соседка. Пришла занести миску…

Тут она заметила за мной кровать, и лицо ее, прежде улыбчивое и смешное, стало гаснуть в сомнениях. С заметным вопросом она посмотрела на меня, на что я ответил ей строгим, неизменчивым выражением глаз. И сразу она отвернулась. Прошла рядом со мной и глянула на простыни. Она вновь перевела взгляд.

–Извините, – медленно пробормотала.

Я раскрыл рот, понимая, что не могу толком ничего ответить. Она, настороженно подошла и взяла космонавта за руку. Держа ее, женщина тревожно глянула мне в глаза.

Глава 25: почему я остался

Стоял очень пасмурный, тревожный день. Это был следующий день. Там был и я. А помимо меня, с десяток землян. Шли похороны. Небо затянулось серой пылью, солнца не было т в намеке. Волосы на голове теребил стонущий ветер, не пела ни одна птица, местами проливались небольшие дожди.

Мы прошли от дома космонавта через весь небольшой городок в маленькой компании. Теперь мы находились на небольшом возвышении, в безлюдной сухой местности. Она была ограждена невысоким забором и отличалась завидной тишиной. Здесь мы его и похоронили. В этом мне помогла та самая соседка. Чрезвычайно быстро она накинулась на меня вчера с многочисленными вопросами, и, не дождавшись ответа ни на один, выбежала вон. А вскоре вернулась, и я узнал о похоронах. За свою жизнь на Земле, это был мой первый и последний опыт. Тогда я и узнал по-настоящему, что это такое. До сих пор остается неясным это действо. Мне, из-за моих наблюдений, было ясно, что происходит с телом человека, после смерти. Не весьма приятное зрелище. Возможно, только по эстетическим соображениям люди хоронят своих друзей и родственников. И я понимаю их. Не передать, как страшно было бы мне видеть разлагающегося космонавта, которого я навсегда запомню человеком. В самом широком смысле, который только я могу вложить в это слово. Мы прошли и церковь. Да, особое место. Там тоже тихо, и витает дух от многочисленных свечей.

Откуда-то взялось там несколько людей кроме меня. Все они были соседями космонавта, так как больше его никто не знал. Никто из них не плакал, как это было на тех похоронах, которые я мог видеть с Луны. При мне все время держалась эта женщина, вопросительно взирая и интересуясь мной больше, сам самим событием. Настал момент, когда нужно было погружать гроб в землю. Я попросил, чтобы они еще немного повременили, а людям сказал разойтись. Тоже самое сказала им женщина, ее они послушались. Мы остались втроем, вдвоем. Даже священника из церкви мы отпустили. Усилился ветер, тело била сплошная дрожь. Женщина стояла за мной, а я сел у гроба. Час, или около того, я сидел рядом. Мне было ужасно грустно. Печаль накрепко въелась в меня, не оставляя ни на минуту. Погода явно хорошо отображала мои эмоции. В мыслях помутилось. Вспомнилось все с начала и до конца. Мелкие фразы, такие незначительные и странные, которым не предаешь значения, теперь стояли в ушах, как самые важные. Я вспомнил блестящие глаза и странный его смех. Больше всего мне нравилось думать о его чувствах. Да, у него были очень живые чувства, которые я никогда не смогу испытать. Космонавта так неподдельно радовался всем обыденностям космоса и его непостижимым загадкам, что это могло вызвать даже неприязнь. Но, на самом деле, это всегда было невероятно. Он разводил руками, не жалел слов, мечтал узнать еще больше. Это такой человек, которому просто не хватило времени. По большому счету, землян в этом смысле несправедливо обделили. Только сейчас я подумал, что смог бы разделить свое время с ним. Отдать ему равную долю. Но, ничего тут не сделаешь, его час пришел. Совсем скоро эта планетка умрет, умрет и Солнце. Сам космос станет в час времени ничем. И жизнь одного человека совершенно не будет иметь значения. Даже и сейчас. Особо никто не знал космонавта, потому и на похоронах никто не говорил, не жалел. Я слышал слово-два о нем, и все. Я мог бы сам его похоронить, без всех обрядов, но чувство «что так надо» привело сюда случайных попутчиков конечной остановки космонавта. Он на этой линии вышел, а они, ненадолго, поехали дальше.

Подошло время. Женщина меня не торопила. В нужный час мы сами все сделали. Когда последняя щепотка земли выровняла могилу, все было кончено. Космонавт остался жить только на звезде воспоминания, на своей личной звезде, чему он в свое время так удивлялся. Все бы отдал, лишь бы ее отыскать. Но у меня тоже остались думы и многие истории о нем. Я помню все, и никогда не забуду. В моих мыслях космонавт отныне вечный повелитель и постоянный гость. Ничто на свете не заставит меня выгнать землянина из сердца. Мельчайшая фигурка Вселенной, чья невероятная, по земным меркам, жизнь, и та не избежала самого банального и тривиального конца, навсегда захватила историю моего существования.

Еще долго двинуться с места не давали мысли о нем. И все время только он. В моих глазах страх, тревога, обида. И невозможность. Невозможность – то то самое, что всегда падает на нас, на вас, из неоткуда и не уходит. Сколько бы времени не миновала, невозможность совершения того, что так важно, душит своим откровенным преследованием. Вы либо миритесь с этим, либо нет. Чаще всего мирятся. Вот какую фразу мне сказала та женщина, пока мы с ней шли обратно к дому космонавта совершенно одни:

–Жизнь продолжается. Попробуйте успокоиться, отвлечься. У вас еще все впереди. Сколько вам лет? Очевидно, не больше семнадцати. Сколько еще предстоит, вам нужны силы. Ваше лицо безжизненно и уставшее. Дайте себе пару часов покоя. Вам нужно время.

–Почему мой друг сейчас лежит там, под землей, по всему, еще совсем живой, но, как сказали мне, совершенно точно мертвый, а должен быть споен? Как можете вы с таким спокойным лицом утверждать, что жизнь продолжается на самом красноречивом действе, доказывающем абсурдность этого утверждения?! Это ли не человеческая глупость?

–Простите меня, я совсем не хотела обидеть вас, что вы! По-правде сказать, я думала, что он ваш отец, или, даже дед. Вы так мрачны, хотя я никогда не видела вас рядом с моим недавним соседом.

–Да что вы можете знать о его жизни…

–Вы правы, ничего. Но я так хотела поддержать вас. Мне хотелось вас как-то утешить в такой час. Ведь он был уже древним стариком, в этом нет ничего удивительного, что…

–Это так на Земле принято утешать? Почему старика должно быть жаль меньше младенца? Они все хотят жить, а мой друг хотел этого, как никто другой. Очнитесь же, наконец, и признайте, что его больше нет, и никогда не будет. Это так, это земная жизнь, удел которой – миг в сумбурной. Неясной действительности, и мгновенная смерть против воли. А вы говорите мне: «Жизнь продолжается». Нет, не продолжается. Не ровен час и вы потонете в земле, и не думаю, что тогда эта фраза как-то утешит того, кто вами хоть на день заинтересовался!

Я смотрел на ее краснеющее, тоже уже не молодое лицо, и сам покрывался каким-то неприятным стыдом и большей злостью. Она смутилась, отвела глаза, и пошла чуть поодаль от меня. Я становился, все более разгорячен, мною овладевало смятение. Хотелось извиниться, а как вспомню ее, едва ли не ухмыляющееся лицо, чуть не срываюсь на крик. Она омрачила мое телесное, человеческое сознание донельзя. Я шел все дальше, все быстрее, наконец, совсем оторвался от нее. И лишь украдкой поглядывал назад, в глупой надежде увидеть там надежный силуэт космонавта.

Я дошел до дома и по неясным причинам свернул в поле с подсолнухами. Понемногу капали дождевые капли. Я забежал в них с непонятным желанием уединиться, хоть был и так один. Это было по – настоящему красивое место, всегда готовое принять любого. Среди зеленых ножек мне виднелся бегающий мальчик, обернусь – на меня смотрит старик с пронзительными, глубокими глазами. Кажется, я начал понимать, что значит «сумасшествие». Сидя в пуще желтых колпаков, мне было хорошо и спокойно. Тут я мог хорошенько все обдумать. Но ничего не выходило. Я чувствовал себя невыносимо беспомощным на этой вашей Земле. В космосе мне покорно и не страшно все, все, что он может мне предложить. На Земле я стал слабым. Мое тело стало живым, а значит – уязвимым. Я ясно понимал, что, будь со мной космонавт, он уверенно вел бы меня по земной почве, так же, как я его по звездной. Но его не было, и никто не сможет доказать, что он был. Эта мысль заполонила собой все. «Нет, и не будет. Не будет. Было, но осталась только память. Не проходящая, не отстающая. Никогда не пройдет. Никогда не повторится». Разгоряченное тело покрыла влага – полил сильный дождь. Даже небо оплакивало мою утрату. Цветы подсолнухов млели, сжимая свои лепестки, и черная, непроглядная вышина разорилась бурей. Блестела порой молния – предвестница грома. Земля разверзалась несдержанными ревами. Такого я не слышал никогда. Только оглушительные взрывы звезд могли сравниться с земным громом. Ночь прошла в дожде и сумбурных взрывах волнующегося неба. Я лежал под громкие шелесты гонимых подсолнухов. Луну секунды спустя проясняла кривая линия, перерезающая верх Земли. Я уже весь был в грязи, мокрый и опустошенный. С первыми лучами раскрылись мои закрытые, от погоды или усталости, глаза.

Надо мной воссияло солнце. И было оно таким ярким, что я вновь зажмурился. От былой тьмы не осталось следа – вокруг меня все блистало ослепительной яркостью. Среди мелких букашек и грудок земли, все это под подсолнухами, прошла ночь. Медленно я встал, будучи над всеми цветами, и встретился вновь со всем, что и раньше видел. Во мне еще ненароком бродила надежда, что виденное – сон, а я – простой человек, который этот сон видит. А дальше я и вовсе стал сомневаться в себе, своем происхождении и своем прошлом.

Когда настало утро, в моей голове все немного прояснилось, как это небо. Очевидно, следовало возвращаться обратно на Луну. Я сразу же залез к себе в карман. Да, у меня был карман в джинсах. Карман-то был, вот только лестницы в нем, как и всего остального, не было. Моя ладонь помещалась в нем и то не полностью, не говоря уж о бездне, в которую можно было самому провалиться. Удивление, настигшее меня, не имело, и не могло иметь совершенно никаких границ. Я поочередно, с открытым ртом и выпученными глазами, во дворе старого дома, искал по карманам огромной длины лестницу, по которой собирался залезть на Луну. Но ее не было. Мне не стоило этому дивиться после появления дыхания, и безудержного проявления всего человекоподобия. В самом деле, все стало слишком поземному. Еще чуть-чуть, и я подумал бы, что жить на Луне без кислорода или взбираться по лестнице через небо – глупости.

Я растерянно посмотрел наверх. О, Луна! Как же я хотел бы забыться на тебе, излить свои горести и вновь, как раньше, с милым безучастием наблюдать за Землей. А я не могу, не могу вернуться назад! Почему никто не сказал мне, что стоит спуститься на Землю, которая и выделяется только кислородной атмосферой, нет возможности вернуть тем же путем? Я все вглядывался в небо, представляя за ним прекрасный космос, где все не так. В мои планы вовсе не входило торчать тут до самого скончания века! Простите, Земного века. Лестницы нет, летательного аппарата нет, нет ничего, чтобы смогло перенести меня обратно. И это беда. Она самая настоящая – беда. Я мог бы просто смириться, и остаться тут жить. Собственно, у меня не было выбора. Эти свежие ветры, рвущиеся мне на встречу и красота, в земном понимании вокруг, были прекрасны и интересны. Но были они пугающи тем, что придется видеть их всегда теперь. Никогда еще не приходилось мне бывать в такой большой ловушке. Это тоже карточный, неправдоподобный мир, состоящий из бесконечной последовательности границ. Мне было некуда бежать. И, притом, до меня дошло понимание, что уж если я человек, то однажды, если я не выберусь, я умру. Когда эта мысль, на фоне всего остального зазвенела в голове, я просто остановился. Остановился и задумался. Я часто встречал смерть. В разных, самых неоднозначных ее проявлениях. Но почему я не задумывался, что такое возможно со мной? Потому, что до Земли, это мне не грозило. Как только такая перспектива появилась, я сразу ее отверг. Уверенность, абсолютная уверенность, что я выберусь раньше, чем мелочь Вселенной, в западню которой я попал, убьет меня, жившего вечность, заполонила собой сознание. Отныне это моя цель. Осталось найти только средства. Я видел только один выход – раздобыть ракету.

Растерянного и уверенного одновременно, стоящего посреди двора, перед подсолнечным полем, с выставленной в непонимании рукой и устремленным в небо взглядом, на самых важных и решающих мыслях, меня прервала нежданная гостья. В двери послышался стук. Да, там снова была она.

–Что вам нужно?

–Я зашла, зашла извиниться. Не хотела тебя обидеть. Тебе так, тяжело, я знаю, но лишь хотела помочь.

–Спасибо, но довольно с меня вашей помощи.

Она еще что-то хотела сказать, но провела по мне глазами и, будто усомнившись в чем-то, переменила мысли, и сказала:

–Но что же с тобой случилось? Бледный, мокрый, в грязи. Словно ночь провел под открытым небом.

–Так и есть.

–Что же случилось? Ты в порядке?

–Я вчера друга на веки отдал Земле. Как-то не было времени подумать, что покой на простынях, где он умер, будет достойным отдыхом с моей стороны. Куда лучше цветочное поле, которое он часто вспоминал.

–Ах! – воскликнула землянка. – Бедное дитя! – и это я то, дитя? Я, тот, кто видел и ее рождение, и всех ее предков, рождение планеты, на которой она живет?!

Немного погодя, она оставила на мне свой жалобный взгляд, и продолжила:

–Где же ты живешь? Ты все еще тут, в доме своего друга?

–Да, – спокойно ответил я. – И собираюсь пока, пока у меня нет выхода, оставаться тут. Другого дома на Земле я не знаю.

–Как же? У тебя нет родителей, своего дома? Кто будет о тебе заботиться?

–Я вполне могу позаботиться о себе.

–Почему ты не можешь вернуться домой?

–Пока не могу. Но мне очень нужно отправиться отсюда, как можно скорее.

–У тебя нет денег на дорогу? Это ничего, я могу одолжить.

–Я был бы очень вам, тебе, благодарен. Тогда мне еще нужно знать, как раздобыть ракету.

–Ракету? О чем ты?

–О ракете.

–Ах! – снова завопила она. – Тебе нужно отдохнуть. Пойдем, пойдем ко мне. Я накормлю тебя. Ты поспишь, и поправишь здоровье.

–Да нет, нет же! Мне не нужна ваша еда. Мне бежать надо. Сколько стоит на Земле ракета?

–Я не понимаю, – округлила она глаза, – ты, верно, от горя совсем растерян. Ты точно не болен?

–Вероятно, болен, по земным меркам.

Она не спрашивала меня больше, но все равно хотела повести к себе. Я отказался. Она ушла, оставшись в волнении, а мне, как не иронично, в конце концов, одолел самый банальный человеческий голод.

Глава 26: освоиться на Земле

Мир для меня понемногу сузился до одной планеты. Луна стала недосягаемой утопией, несбыточным возвращением. На нее я смотрел долгими ночами, переполняясь пониманием, что время мое уходит. Но от того моя решимость только росла и крепла.

А тем временем земная жизнь представила мне свои сюрпризы. Я зажил в доме космонавта. При мне там стало еще более не прибрано. Я тогда, в первые свои дни, понял, насколько мне будет непросто. А началось все с пищи. Да, еда, на самом деле, большая беда людей. Без нее невозможно, и я стал зависеть от некоторых земных мелких ловушек. Так, к примеру, иногда, ночью я рвал траву, растущую рядом, и заваривал чай. Наверное, Земля надолго застынет во мне воспоминанием о самом ароматном напитке, успокаивающем и плавно уводящим в сонное царство моих одиноких, никем не понятых грез. Мне искренне нравилось есть, правда. Но еда доставалась мне обходными путями. Случалось, я был обращен к земным плодовым деревьям. Но, признаю, чаще всего, помощи приходилось просить у женщины. Она никогда не отказывала мне, и, постепенно, мое общение с ней смягчилось и участилось. И все ж более всего мне нравилось проводить время в доме у космонавта. Передо мной лежала планета, а я замыкался в маленьком пространстве. А все из-за схожести с Луней. Наедине в дома ощущения максимально приближались к чувствам на Луне, за исключением меньшого кругозора. Я тщательно изучал бытовые предметы дома, и это занимало все мое время.

Самый неудачный мой опыт был с утюгом. После первого раза я к нему не приближался. Интересно, что в большом деревянном ящике, шкафу, нашлось много одежды. Два дня ушло на примерку у зеркала. Интересно, как человека меняет одежда. Я примерял многое из них. Длинные и короткие кофты, обтягивающие кофты, даже юбки, конечно, до того, как узнал, что негоже такое мужчине носить. А я, ведь, очевидно, не женщина. Но в итоге, я выбрал себе синие штаны, на всякий случай проверил карманы, и черную футболку. И вот стоял во всем новом, среди раскиданной одежды. И, когда снова задумался, вновь со страхом посмотрел внимательно на отражение. Человек в нем не менялся. У меня немного отрасли волосы, а щеки стали колючими. Еще через минуту сбросил и выбранную одежду. Так выглядит человек без одежды. Тогда я задумался: «Ну почему же люди стали покрывать себя ею, даже в жару?». На самом деле, тело мое было вполне обычным, и я даже подумывал о том, чтобы так и ходить. Мне было удобно и свободно без одежды. В конце концов, ведь сейчас я выгляжу так же, как и все люди. Так я думал до того, как зашла женщина и с визгом ужаса не выбежала из дома. Видно, я был ужасен. И больше свое тело открытым я показывать не решался.