Текст книги "Плотина против Тихого океана"

Автор книги: Маргерит Дюрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Дребедень, – сказал он тихо, – но это неважно.

– Я выбирал последние парижские новинки, – смущенно сказал мсье Чжо, слегка растерявшийся перед самоуправством Жозефа и полным безразличием к нему со стороны всех. Но Жозеф не спорил. Он завладел патефоном, перенес его на стол в гостиную и сел рядом. Потом выбрал пластинку, поставил ее на диск, покрытый зеленым сукном, и опустил иголку. Зазвучал голос, показавшийся странным, неуместным, чуть ли не бесстыдным среди сдержанного молчания присутствующих.

 
В тот вечер в Сингапуре,
В час нежных грез,
В темнеющей лазури,
Меж пальм и роз…
 

К концу пластинки лед сломался. Жозеф веселился. Сюзанна тоже. И даже мать. «Красиво!» – сказала она. Мсье Чжо распирало от желания пожать заслуженные лавры. Он переходил от одного к другому в надежде, что его признают наконец благодетелем семьи. Но тщетно. Ни для кого вокруг не существовало ни малейшей связи между патефоном и тем, кто его подарил. После «Вечера в Сингапуре» Жозеф прокрутил все новые пластинки по очереди, но равнодушно, по той простой причине, что он не понимал по-английски. Впрочем, в тот вечер невозможно было угадать, хочет ли он слушать музыку или только крутить патефон и любоваться его идеальным механическим устройством.

Мсье Чжо в конце концов ушел. После его ухода мать спросила у Сюзанны, знает ли она, сколько стоит такой патефон. Но Сюзанна забыла спросить у мсье Чжо. Мать была слегка разочарована и машинально попросила Жозефа выключить музыку. Но в тот вечер это было все равно что попросить его перестать дышать. Мать не стала настаивать и отправилась к себе. Когда она вышла, Жозеф сказал: «Сейчас поставим „Рамону“». Он пошел за старыми пластинками, самой драгоценной из которых была «Рамона».

 
Рамона, сон волшебный снился мне,
Что мы идем вдвоем по сказочной стране,
Вдали от чуждых глаз,
От зависти людской,
И нет счастливей нас
Влюбленных под луной.
 

Ни Жозеф, ни Сюзанна никогда не пели «Рамону» со словами. Они лишь напевали мотив. Для них это было самое прекрасное, что они когда-либо слышали, самое красноречивое. Мелодия лилась сладостная, как мед. Мсье Чжо утверждал, что «Рамону» в Париже не поют уже много лет, но им это было безразлично. Когда Жозеф заводил ее, все становилось для них более ясным, более подлинным, мать, которая не любила эту пластинку, казалась более старой, и их молодость начинала биться у них в висках, как запертая в клетке птица. Иногда, если мать не очень ругалась и они могли идти назад с купания не спеша, Жозеф насвистывал «Рамону». Когда придет час и они уедут, думала Сюзанна, они будут насвистывать именно этот мотив. Это был гимн будущему, отъездам, концу томления. Они ждали встречи с этим мотивом, рожденным в дурмане городов, для которых он был создан и где его пели, городов фантастических, небывалых, полных любви. Он рождал у Жозефа мечту о городской женщине, настолько не похожей на женщин с равнины, что ее даже трудно было себе вообразить. В Раме, у папаши Барта, тоже имелась среди пластинок «Рамона», и не такая заезженная, как у Жозефа. Именно после того, как Агости танцевал с ней под эту пластинку, он вдруг увлек ее в порт. Он сказал ей, что она красивая, и поцеловал ее. «Сам не знаю почему, но мне вдруг захотелось поцеловать тебя», – сказал он. Они вместе вернулись в бунгало. Жозеф посмотрел на Сюзанну как-то странно, а потом улыбнулся ей с грустью и пониманием. С тех пор младший Агости наверняка все забыл, и Сюзанна больше об этом почти не вспоминала, однако это было связано для нее с музыкой «Рамоны». И каждый раз, когда она звучала, воспоминание о поцелуе Жана Агости витало в воздухе.

Когда пластинка кончилась, Сюзанна спросила:

– Как тебе нравится патефон?

– Шикарный, к тому же его и заводить почти не надо.

И, помолчав, спросил:

– Ты попросила у него?

– Я вообще у него ничего не просила.

– Он подарил его тебе… просто так?

Сюзанна ответила, почти не заколебавшись:

– Просто так.

Жозеф беззвучно засмеялся.

– Он болван. Но патефон потрясающий.

Вскоре после того, как мсье Чжо подарил патефон, Жозеф решил с ним поговорить.

Мсье Чжо продлил свое пребывание на равнине под тем предлогом, что должен присмотреть за погрузкой перца и латекса. Он снял комнату при буфете в Раме и еще одну в Каме и ночевал то там, то здесь, видимо, чтобы ускользнуть из-под отцовского надзора. Иногда он уезжал на день или на два в город, но потом возвращался обратно и каждый день в послеобеденное время приезжал в бунгало. Он долго надеялся, что на Сюзанну произведет надлежащее впечатление его богатство, но постепенно разуверился в этом и, быть может, отчасти благодаря этому разочарованию, искренне влюбился. Неусыпная бдительность матери и Жозефа, конечно, лишь подогревали в нем чувство, которое он очень скоро начал считать большим и серьезным.

Поначалу несколько наивным предлогом его визитов было предложение отвезти их в Рам потанцевать и развлечься.

– Я повезу вас подышать воздухом, – провозглашал он бодрым тоном спортсмена.

– Чего-чего, а воздуха тут хватает, так же как и воды, – отвечал Жозеф.

Но вскоре привычка кататься каждый вечер в Рам стала для них столь естественной, что мсье Чжо больше не утруждал себя приглашениями. Обычно сама Сюзанна сообщала, что пора ехать в Рам. Жозеф ездил с ними, несмотря на свою неприязнь к мсье Чжо. Сначала он ездил потому, что на лимузине вся поездка занимала полчаса, а не час, как на «ситроене», и ради одного этого рекорда он готов был ехать куда угодно, а потом ему понравилось пить, а иногда и ужинать за счет мсье Чжо. Тогда-то Жозеф и пристрастился к спиртному.

Между тем ни от кого не укрылось, что для мсье Чжо поездки в Рам, так же, как и подарки, которые он делал Сюзанне, были удобным способом увильнуть от того, чего от него ждали. Поездки эти совершались как-то торопливо, в атмосфере неприязни и ярости, которую любезность и щедрость мсье Чжо уже не в силах были разрядить. Обстановка становилась терпимой только после того, как они все, а особенно Жозеф, достаточно выпьют, чтобы вообще перестать замечать мсье Чжо. Поскольку из них троих никто по вполне понятным причинам не имел привычки к шампанскому, желаемый эффект не заставлял себя ждать. Даже мать, которая вовсе не выносила вина, пила. Она пила, как она утверждала, чтобы «утопить свой стыд».

– После двух бокалов шампанского я забываю, зачем я приехала в Рам, и мне кажется, что это я его дурачу, а не он меня.

Сам мсье Чжо пил мало. Он много выпил за свою жизнь, как он говорил, и алкоголь почти перестал на него действовать. Если не считать, однако, того, что его страсть к Сюзанне окрашивалась в еще более меланхолические тона. Танцуя, он взирал на нее таким томным взглядом, что когда ничего более любопытного в зале не происходило, Жозеф с интересом наблюдал за ним.

– Он строит из себя Рудольфа Валентино [3]3
  Валентино, Рудольф (1895–1926) – американский киноактер.


[Закрыть], – говорил Жозеф, – но, как ни печально, он больше похож на телка.

Это приводило мать в восторг, и она хохотала. Сюзанна, танцуя, догадывалась о том, что именно их смешит, а мсье Чжо нет, вернее, он благоразумно предпочитал не доискиваться причин их веселья.

– Телок – это красиво, – подхватывала мать, побуждая его продолжать.

Сравнения, которые Жозеф пускал в ход в этих случаях, были, конечно, небезупречного вкуса, но матери было все равно. Она-то находила их восхитительными.

Разгулявшись вовсю, она поднимала свой бокал.

– Что ни говори… – начинала она.

– Точно, – соглашался Жозеф, покатываясь со смеху.

– Они пьют за наше здоровье, – говорила Сюзанна, глядя на них издали и продолжая танцевать.

– Вряд ли, – отвечал мсье Чжо, – они ведь никогда этого не делают, когда мы сидим с ними вместе за столиком…

– Они просто стесняются, – улыбаясь, отвечала Сюзанна.

– Ваша улыбка может довести до безумия… – шептал мсье Чжо.

– Что ни говори, – продолжала мать, – а я никогда в жизни не пила столько шампанского.

Жозеф любил, когда мать приходила в состояние вульгарной и упоительной веселости, которую только он один умел у нее вызывать. Иногда, когда ему бывало уж очень скучно, он шутил так весь вечер, даже в присутствии мсье Чжо, однако не столь откровенно. Например, когда мсье Чжо не танцевал и, сидя за столом, тихо напевал, глядя на Сюзанну, песенки, в которых содержалась, как ему казалось, подходящая к случаю двусмысленность, например: «Париж, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…», – Жозеф подхватывал: «Люблю тебя, люблю тебя, лю-ю-блю-ю тебя», довольно похоже изображая молодого телка. Всех это ужасно смешило, а мсье Чжо лишь еле-еле улыбался, и то это стоило ему больших усилий.

Однако чаще всего Жозеф танцевал, пил и почти не обращал внимания на мсье Чжо. Иногда он подходил поболтать с Агости, или шел в порт посмотреть, как грузится пароход, или просто отправлялся купаться на пляж. Он сообщал об этом Сюзанне и матери, они вставали и шли за ним, а сзади, правда, на расстоянии, следовал мсье Чжо. Когда Жозеф выпивал лишнего, он заявлял, что собирается доплыть до ближайшего острова, лежавшего в трех километрах от берега. Когда он был трезв, то ничего подобного ему в голову не приходило, но в такие вечера он считал, что это ему по плечу. На самом деле он, конечно, утонул бы, не доплыв и до середины пути. Мать сразу же начинала кричать. Она приказывала мсье Чжо завести лимузин. Только звук работающего мотора мог отвлечь Жозефа от его намерения. Мсье Чжо, который не без интереса относился к плану своего мучителя, повиновался явно неохотно.

И вот в один из таких вечеров в Раме Жозеф заговорил с мсье Чжо о Сюзанне и высказал ему раз и навсегда свою точку зрения. После чего уже больше не разговаривал с ним вообще, разве что спустя много времени, и относился к нему с королевским презрением.

Сюзанна, как обычно, танцевала с мсье Чжо. А мать уныло смотрела на них. От шампанского, особенно если она не добирала до нужной кондиции, она впадала в еще большую тоску при виде мсье Чжо. Хотя народу в зале было много и, главное, много пассажирок, Жозеф не танцевал. Может быть, ему надоело танцевать каждый вечер, а, может быть, решение поговорить с мсье Чжо отбило у него охоту к танцам.

Он смотрел, как тот танцует с Сюзанной – более вольно, чем обычно.

– Типичный неудачник, – сказал он вдруг.

Мать была не вполне согласна.

– Это ничего не значит. Большую неудачницу, чем я, найти трудно. – Она еще больше помрачнела. – И доказательство тому, что у меня нет другого выхода, кроме как выдать свою дочь за этого неудачника.

– Это разные вещи, – сказал Жозеф, – тебе просто не повезло. И, в сущности, ты права, это ничего не значит. Важно, чтобы он наконец решился. Надоело ждать.

– Я слишком много в жизни ждала, – захныкала мать. – Ждала, когда у меня будет своя земля, потом ждала, когда построят плотины. Даже разрешение на залог пяти гектаров я жду уже два года.

Жозеф посмотрел на нее, словно его вдруг озарило:

– Мы только и делаем всю жизнь, что чего-то ждем. Надо просто раз и навсегда решить, что мы не желаем больше ждать. Я поговорю с ним.

Мсье Чжо повел Сюзанну к столику. Пока они шли через зал, мать сказала:

– Иногда, когда я на него смотрю, мне кажется, что я вижу в нем собственную жизнь, и выглядит она весьма неказисто.

Как только мсье Чжо сел, Жозеф приступил к делу.

– Нам осточертела эта тягомотина, – объявил он. Мсье Чжо уже привык к его манере выражаться.

– Прошу прощения, – сказал он. – Сейчас закажем еще бутылку шампанского.

– Бутылка тут ни при чем, – продолжал Жозеф. – Тягомотину разводите вы.

Мсье Чжо покраснел до ушей.

– Мы говорили о вас, – сказала мать, – и пришли к выводу, что нам это надоело. Дело слишком затягивается, и всем ясно, как дважды два, чего вы добиваетесь. И то, что вы таскаете нас каждый вечер в Рам, не может никого обмануть.

– Вы уже целый месяц подыхаете от желания переспать с моей сестрой. По-моему, это ненормально. Я бы ни за что не выдержал.

Мсье Чжо опустил глаза. Сюзанна подумала, что он может сейчас встать и уйти. Но, вероятно, ему даже не пришло это в голову. Жозеф не был пьян, он говорил под действием тоски и отвращения, которые так долго и с таким трудом сдерживал, что теперь мать и Сюзанна не могли не почувствовать облегчения.

– Я не скрываю, – очень тихо проговорил мсье Чжо, – что питаю к вашей сестре очень глубокое чувство.

Он каждый день говорил Сюзанне о своих чувствах. «Я-то, если и выйду за него, то без всякого чувства. Я обхожусь без чувств». Жозеф ей был сейчас ближе, чем всегда.

– Расскажите кому-нибудь другому, – сказала мать неожиданно грубо, пытаясь подстроиться под тон Жозефа.

– Возможно, – сказал Жозеф, – но это не имеет отношения к делу. Вы должны жениться на ней, так надо. – Он кивком указал на мать. – Ей надо. Не мне. Чем дольше я вас знаю, тем меньше мне все это нравится.

Мсье Чжо кое-как овладел собой. Он упорно не подымал ресниц. Все смотрели на ставшее вдруг безглазым лицо этого человека, такого же слепого, как земельное ведомство, банк, Тихий океан, и чьи миллионы были для них такой же безликой, непреодолимой силой. Мсье Чжо мало что знал, но одно он знал твердо: жениться на Сюзанне он не может.

– Нельзя же вот так сразу жениться на девушке, с которой знаком всего две недели, – сказал он.

Жозеф улыбнулся. В принципе он был прав.

– В некоторых особых случаях, – сказал он, – можно решиться и за две недели. И это именно тот самый случай.

Мсье Чжо на мгновение поднял глаза. Он не понимал. Жозефу следовало бы попытаться растолковать ему все поподробнее, но это было сложно, и он не смог.

– Будь мы богаты, – сказала мать, – все было бы иначе. Богатые могут ждать хоть два года.

– Ничего не поделаешь, не понимаете, так не понимаете, – сказал Жозеф. – Но все будет или так, как я сказал, или никак.

Он подождал немного, потом добавил медленно и весомо:

– Дело не в том, что кто-то запрещает ей спать с кем ей вздумается, но вам, если вы хотите с ней переспать, придется сначала жениться. Считайте, что это наш способ плюнуть вам в рожу.

Мсье Чжо во второй раз поднял голову. Он был настолько поражен этой циничной откровенностью, что даже забыл обидеться. Впрочем, эти слова не были в полной мере адресованы ему. Непроизвольно возникал вопрос, не говорит ли Жозеф все это сам себе, просто чтобы высказать вслух то, что внезапно открыл, раз и навсегда решив для себя проблему всех и всяческих мсье Чжо.

– Я уже давно собирался вам это сказать, – добавил Жозеф.

– Вы очень жестоки, – сказал мсье Чжо. – Я бы ни за что не подумал…

Он лгал. Уже с неделю все ожидали этого взрыва.

– Никто не заставляет вас жениться, – сказала мать примирительно. – Мы вас просто предупредили.

Мсье Чжо проглотил и это. Его простодушие, вероятно, тронуло бы многих.

– К тому же, – сказал Жозеф, вдруг рассмеявшись, – то, что мы всё принимаем от вас – патефон, шампанское, – это ничего не меняет.

Мать бросила на мсье Чжо взгляд, где мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Мы очень несчастные люди, – сказала она, как бы пытаясь оправдаться.

Мсье Чжо поднял наконец глаза на мать и счел, видимо, что несправедливость, которой его подвергают, требует объяснения.

– Я тоже никогда не был счастлив, – сказал он. – Меня всегда заставляли делать то, чего я не хотел. В последние две недели я хоть немного делал то, что мне хотелось, и вот…

Жозеф больше не обращал на него внимания.

– Перед уходом мне хочется потанцевать с тобой, – сказал он Сюзанне.

Он попросил папашу Барта поставить «Рамону». Они пошли танцевать. Жозеф ни слова не сказал Сюзанне о разговоре с мсье Чжо. Он говорил с ней о «Рамоне».

– Когда у меня будет хоть немного денег, я куплю новую пластинку с «Рамоной».

Мать смотрела из-за столика, как они танцуют. Мсье Чжо, сидя напротив, играл брильянтовым кольцом, снимая и надевая его.

– Он бывает иногда груб, – сказала мать, – но это не его вина, он ведь не получил никакого образования.

– Ей наплевать на меня, – тихо сказал мсье Чжо. – Она ни разу не возразила.

– Ну, вы так богаты…

– Это тут ни при чем, скорее наоборот.

Возможно, он был все-таки не такой дурак, как казалось.

– Я должен постоять за себя, – заявил он. Мать посмотрела на тех, с кем ему приходилось бороться. Они вальсировали под музыку «Рамоны». Это были красивые дети. Она все-таки вырастила красивых детей. Они радовались тому, что танцуют вместе. Мать нашла, что они похожи. У них были одинаковые плечи, ее плечи, одинаковый цвет лица, одинаковые волосы, чуть рыжеватые, тоже ее, и в глазах одинаковая счастливая дерзость. Сюзанна становилась все больше и больше похожей на Жозефа. Ей казалось, что дочь она знает лучше, чем сына.

– Она очень молода, – удрученно сказал мсье Чжо.

– Не так уж и молода, – сказала мать, улыбаясь. – Я на вашем месте женилась бы на ней.

Танец кончился. Жозеф даже не сел.

– Отваливаем, – сказал он.

С этого дня он вообще перестал разговаривать с мсье Чжо.

Они старались избегать друг друга. Но все они обращались теперь с мсье Чжо еще более бесцеремонно, чем раньше.

* * *

Все там же, в гостиной, и по-прежнему под бдительным надзором матери мсье Чжо обучал Сюзанну искусству красить ногти. Сюзанна сидела напротив него. На ней было красивое голубое шелковое платье, которое он подарил ей в числе прочего после патефона. На столе были расставлены три флакончика с лаком разного цвета, баночка крема и духи.

– Вы срезали кожицу, и мне теперь везде щиплет, – недовольно сказала Сюзанна.

Мсье Чжо не торопился заканчивать, стремясь как можно дольше продержать руку Сюзанны в своей. Он уже попробовал все три лака.

– Этот идет вам больше всего, – сказал он наконец, оценивая свою работу с видом знатока.

Сюзанна подняла руку, чтобы разглядеть получше. Лак, выбранный мсье Чжо, слегка отливал оранжевым, отчего ее кожа казалась более смуглой. У нее не было определенного мнения по этому поводу. Она протянула мсье Чжо другую руку для маникюра, и он, взяв ее, поцеловал ладонь.

– Надо поторопиться, – сказала Сюзанна, – если мы собираемся ехать в Рам. Ведь на этой руке ногти еще не покрашены.

В открытую дверь они видели Жозефа, который с помощью капрала пытался починить деревянный мостик на дорожке, ведущей к бунгало. Солнце палило нещадно. Время от времени Жозеф изрыгал проклятия явно в адрес мсье Чжо, но тот, уже приученный к подобному обращению, делал вид, будто не принимает их на свой счет.

– Все этот сукин сын, в гробу я его видал с его дерьмовым лимузином…

– Правда, – сказала Сюзанна, – это ведь вы расшатали мостик. Надо оставлять машину на дороге.

Покончив с руками, мсье Чжо покрасил ей ногти и на ногах. Он уже почти закончил. Она положила одну ногу на стол, чтобы высушить лак, а он накладывал на другую «последние мазки».

– Ну, хватит, – сказала Сюзанна, забыв, что как бы мсье Чжо того ни хотелось, но красить было больше нечего.

Мсье Чжо со вздохом отпустил ее ногу и откинулся на спинку кресла. Работа была закончена. Он слегка вспотел.

– А что, если нам потанцевать здесь, вместо того чтобы ехать в Рам? – спросил он. – Под новый патефон.

– Жозеф не любит, когда трогают патефон, – ответила Сюзанна. – И потом, мне надоело танцевать.

Мсье Чжо снова вздохнул и сделал умоляющее лицо.

– Я не виноват, что мне хочется вас обнимать…

Сюзанна с удовлетворением смотрела на свои руки и ноги.

– А мне не хочется, чтобы меня обнимали!

Мсье Чжо понурил голову.

– Как вы мучаете меня! – сказал мсье Чжо сокрушенно.

– Я пойду переодеваться, чтобы ехать в Рам. Посидите здесь.

Сюзанна вышла на веранду и крикнула:

– Жозеф, мы едем в Рам.

– Поедем, если я захочу, – закричала мать, – только если я захочу, понятно?

Сюзанна обернулась к мсье Чжо.

– Она только так говорит, на самом деле ей очень хочется.

Но ему была неинтересна эта перепалка. Он смотрел на ноги Сюзанны, которые просвечивали сквозь прозрачный шелковый подол платья.

– Вы опять совершенно голая под платьем, – сказал он, – а мне ничего не позволяете.

Впав в уныние, он закурил сигарету.

– Я не знаю, что еще сделать, чтобы вы полюбили меня, – продолжал он. – Думаю, если мы поженимся, я буду очень несчастен.

Вместо того чтобы идти одеваться, Сюзанна села напротив и посмотрела на него с любопытством. Но она почти сразу же отвлеклась, продолжая смотреть на него невидящими глазами, словно лицо его было прозрачным стеклом, за которым ей открывались головокружительные возможности богатства.

– Если мы поженимся, я буду держать вас взаперти, – смиренно заключил мсье Чжо.

– А какая у меня будет машина, если мы поженимся?

Она уже в третий раз задавала этот вопрос. Но такие вопросы ей никогда не надоедали. Мсье Чжо напустил на себя безразличный вид.

– Такая, какую вы пожелаете, я ведь уже говорил.

– А у Жозефа?

– Не знаю, стану ли я дарить машину Жозефу, – быстро ответил мсье Чжо, – не могу вам этого обещать.

Взгляд Сюзанны перестал исследовать мир богатства и вернулся к тому препятствию, которое мешало ей там затеряться. Улыбка ее исчезла. Она так переменилась в лице, что мсье Чжо сразу же спохватился.

– Все зависит от вас, вы сами это прекрасно знаете, от вашего отношения ко мне.

– Вы можете подарить машину ей, – вкрадчиво сказала Сюзанна, – это будет то же самое.

– Я никогда не обещал подарить машину вашей матери, – сказал, отчаявшись, мсье Чжо. – Я вовсе не так богат, как вы воображаете.

– Ну, ей-то ладно, это не обязательно, но если у Жозефа не будет машины, то можете оставить все свои машины при себе, в том числе и мою, и жениться на ком-нибудь другом.

Мсье Чжо схватил Сюзанну за руку, словно пытаясь удержать ее от жестоких слов. В глазах у него была мольба, казалось, он чуть не плачет.

– Жозеф получит свою машину, вы прекрасно знаете! Вы нарочно злите меня.

Сюзанна оглянулась на Жозефа, который уже выпрямил мостик. Теперь он укреплял опоры камнями, собирая их на дороге. Он по-прежнему кипел.

– В следующий раз надо заставить этих ублюдков самих чинить, и если это еще раз произойдет, насыпать им песку в карбюратор, уж чего-чего, а песка тут хватает.

В последнее время всякий раз, когда Сюзанна думала о Жозефе, у нее сжималось сердце, – видимо потому, что у Жозефа пока еще не было никого, а у нее был хоть мсье Чжо.

– Только оттого, что я просто держу вас за руку, – пробормотал тот дрогнувшим голосом, – со мной происходит что-то невероятное.

Она не отняла руку. Иногда она ненадолго позволяла ему это удовольствие. Например, когда речь заходила о том, какую машину он купит Жозефу, если они поженятся.

Он смотрел на ее руку, вдыхал ее запах, целовал, и, как правило, это располагало его к великодушию.

– Даже если бы я не была его сестрой, мне бы доставило огромное удовольствие подарить Жозефу машину.

– Миленькая моя, мне тоже это доставит удовольствие, не беспокойтесь.

– Он, наверно, с ума сойдет, если ему подарить машину, – сказала Сюзанна.

– Он ее получит, ненаглядная Сюзанна, получит, сокровище мое!

Сюзанна улыбалась. Я бы пригнала машину под бунгало, ночью, когда он будет на охоте, и повесила бы на руль записку: «Жозефу».

Мсье Чжо готов был пообещать машину капралу, лишь бы получше воспользоваться блаженной рассеянностью Сюзанны. Он уже добрался до локтя и даже чуть выше. Вдруг Сюзанна спохватилась.

– Я пошла одеваться, – сказала она, отняв руку.

Она встала и ушла в душевую кабину. Через несколько минут мсье Чжо постучал в дверь. После патефона у него это вошло в привычку, и у нее тоже. Это происходило теперь каждый вечер.

– Откройте, Сюзанна, откройте!

– Вот было бы здорово, если бы мать сейчас пришла, я была бы очень довольна…

– На одну секундочку, только взглянуть на вас…

– Она или Жозеф… Жозеф, между прочим, очень сильный. Одним ударом ноги может сбросить человека в реку.

Мсье Чжо не слушал.

– Только чуть-чуть, на один миг.

Мсье Чжо прекрасно знал, чем он рискует. Но он слышал шум воды, льющейся на Сюзанну, и даже ужас перед Жозефом не останавливал его. Изо всех сил он налегал на дверь.

– Подумать только, ведь вы совсем голая, подумать, совсем голая, – твердил он срывающимся голосом.

– Есть о чем говорить! – отозвалась Сюзанна. – Будь на моем месте вы, я бы не стала на вас смотреть.

Когда она представляла себе мсье Чжо без брильянта, без шляпы, без лимузина, прохаживающимся, к примеру, в купальном костюме по пляжу в Раме, эта картина выводила ее из себя.

– Почему вы никогда не купаетесь в Раме?

Мсье Чжо немного остыл и напирал уже не так сильно.

– Мне запрещены морские купания, – сказал он со всей твердостью, на какую был способен.

Сюзанна радостно намыливалась. Он купил ей лавандовое мыло, и теперь она мылась два, а то и три раза в день, чтобы лишний раз подушиться. Аромат лаванды достигал ноздрей мсье Чжо и позволял угадывать каждый этап купания Сюзанны, делая его пытку еще более утонченной.

– Почему вам запрещены купания?

– Потому что у меня слабый организм и морские купания меня утомляют. Откройте, Сюзанночка… Только на одну секунду…

– Врете, просто у вас скверная фигура.

Она догадывалась, что он стоит, прильнув к двери, и сносит все ее дерзости в надежде добиться своего.

– На секундочку, всего на одну секундочку…

Она вспомнила, что сказал ему Жозеф в Раме:

«Никто не запрещает ей спать, с кем ей вздумается, но вам, если вы хотите с ней переспать, придется жениться. Считайте, что это наш способ плюнуть вам в рожу».

– Жозеф прав, когда говорит, что…

Мсье Чжо навалился на дверь всей тяжестью.

– Плевал я на то, что говорит Жозеф!

– Не врите, вы боитесь Жозефа, и не просто боитесь, а умираете от страха.

Он снова замолчал и чуть-чуть отстранился от двери.

– Мне кажется, – сказал он тихо – я никогда не встречал более злого человека, чем вы.

Сюзанна прервала мытье. Мать говорила то же самое. Может быть, так оно и есть? Она посмотрелась в зеркало в поисках какого-нибудь признака, который открыл бы ей правду. Жозеф говорил, что нет, что она не злая, просто резкая и чересчур гордая, мать на время успокаивалась. Но когда ей это говорили, даже если это говорил мсье Чжо, она пугалась. Когда он это говорил, она открывала ему дверь. Поэтому он говорил ей это все чаще и чаще.

– Пойдите, посмотрите, где они.

Она слышала, как мсье Чжо выскочил в гостиную. Он встал у входной двери и закурил. Он силился успокоиться, но руки у него дрожали. Жозеф и капрал все еще возились с опорами моста. Непохоже было, чтобы они собирались сейчас в дом. Мать присоединилась к ним и выглядела очень сосредоточенной, как всегда, когда она наблюдала за работой Жозефа. Мсье Чжо вернулся к душевой.

– Они все еще там, скорее, Сюзанна!

Она открыла. Мсье Чжо рванулся к ней. Сюзанна резко захлопнула дверь. Мсье Чжо остался в коридоре.

– А теперь отправляйтесь в гостиную, – сказала Сюзанна.

Она начала одеваться. Быстро, не глядя на себя в зеркало. Накануне он сказал ей, что если она согласится совершить с ним небольшое путешествие в город, он подарит ей кольцо с брильянтом. Она спросила, сколько стоит брильянт, он ответил, что точно не знает, но наверняка не меньше, чем бунгало. Она не сказала про это Жозефу. Мсье Чжо сказал, что брильянт уже у него, и он только ждет, когда она решится, чтобы подарить ей его. Сюзанна натянула платье. Ему уже было мало того, что она открывает ему дверь кабинки. Этого было достаточно за патефон, но мало за брильянт. Брильянт стоил десяти, двадцати патефонов. «Три дня в городе! Я не прикоснусь к вам. Мы будем ходить в кино». Он заговорил с ней об этом всего один раз, накануне вечером, почти шепотом, когда они танцевали в Раме. Брильянт, который один стоил столько же, сколько все их бунгало.

Сюзанна вышла и отправилась краситься к свету, на веранду. Потом пошла в гостиную к мсье Чжо. Это был единственный миг за весь день, когда у нее возникала смутная мысль, не заслуживает ли он все-таки сострадания: после сцен у кабинки он выглядел уничтоженным, абсолютно подавленным тем, что ему при его слабости приходится выдерживать такой непомерный груз, такой ураган желаний. То, что ему выпало подобное испытание, сообщало ему нечто человеческое. Но сколько Сюзанна ни размышляла, она не могла подобрать слов, чтобы выразить ему сочувствие, не вводя его в заблуждение. Вот она и не пыталась. К тому же приближался час, когда каждый вечер решался вопрос, ехать или не ехать в Рам, и это быстро становилось важнее всего остального. Жозеф починил наконец мост, но мать все еще стояла там и продолжала бессмысленную болтовню.

– Какая вы красивая! – сказал мсье Чжо, не поднимая головы.

Уже слышались крики детей, плескавшихся в речке. Мать мало волновала поездка в Рам. Она-то была старая. Она была чокнутая и злая. В Рам приезжали мужчины – охотники, плантаторы, – но ей-то что? Когда-нибудь Сюзанна покинет равнину, а заодно и мать. Она взглянула на мсье Чжо. А вдруг все-таки с ним, ведь она такая нищая, а равнина так далеко от всех городов, где есть мужчины?

– Вы красивая и привлекательная, – сказал мсье Чжо.

Сюзанна улыбнулась ему.

– Мне всего семнадцать лет, я буду еще красивее.

Он поднял голову.

– Как только я вытащу вас отсюда, вы меня бросите, я знаю.

Мать и Жозеф поднимались по лестнице. Им было очень жарко. Жозеф вытирал лицо платком. Мать сняла соломенную шляпу, и красный след от нее тянулся через весь лоб.

– Хороша! – сказал Жозеф Сюзанне. – Поучилась бы сперва краситься, а то похожа на настоящую шлюху.

– Она похожа на то, что она и есть, – сказала мать. – Зачем дарить ей все это?

Она плюхнулась в кресло, а Жозеф с отвращением прошел к себе в комнату.

– Поедем в Рам? – спросила Сюзанна.

– Чем вы тут занимались? – спросила мать у мсье Чжо.

– Мадам, я слишком уважаю вашу дочь…

– Если я хоть раз что-то замечу, вы у меня женитесь, как миленький, через два дня.

Мсье Чжо встал и прислонился к двери. Как обычно в присутствии матери или Жозефа, он непрерывно курил и никогда не садился.

– Мы ничего такого не делали, – сказала Сюзанна. – Он даже не дотронулся до меня, не нервничай, я не такая дура, ты же знаешь…

– Заткнись! Ты вообще ничего не понимаешь!

Мсье Чжо вышел на веранду. Сюзанна перестала думать о том, поедут ли они в Рам. С матерью ничего нельзя было предугадать. На Жозефа рассчитывать не стойло, мсье Чжо был ему так противен, что он сам не заговорит о Раме, хотя ему, конечно, как всегда, хотелось поехать. Мать придвинула к себе второе кресло и вытянула ноги.

Пятки у нее были жесткие, загрубевшие, как у капрала, кожа сплошь исколота острой галькой, которой была вымощена площадка перед верандой. Время от времени она шумно вздыхала и вытирала лоб. Ее багровое лицо налилось кровью.

– Подай мне кофе!

Сюзанна встала и подошла к буфету, где стояла литровая банка с холодным кофе. Она налила кофе в чашку и подала матери. Принимая у Сюзанны чашку, мать тихо постанывала.