Текст книги "Плотина против Тихого океана"

Автор книги: Маргерит Дюрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Жозеф! В то время он еще каждый вечер возвращался в гостиницу. Белый квартал не так уж велик. И где быть Жозефу, как не здесь? Сюзанна попробовала поискать его в толпе. По ее лицу струился пот. Она сняла шляпку и теперь вместе с сумкой держала ее в руке. Жозефа она не нашла, но неожиданно перед ней оказался вход в кино, в кино, где можно было спрятаться. Сеанс еще не начался. Жозефа, конечно, там нет. Там нет никого, даже мсье Чжо.

Заиграло пианино. Погас свет. Сюзанна почувствовала вдруг, что она невидима, неуязвима, и заплакала от радости. Он был оазисом, этот темный послеполуденный зал, в нем царила ночь, открывающая свои объятия одиноким странникам, ночь сотворенная и демократическая, всеобъемлющая, доступная для всех ночь кинотеатра, более настоящая, чем настоящая ночь, более нежная и сладостная, чем все ночи мира, изысканная ночь, ночь, открытая настежь, более щедрая, чем сама филантропия, более милосердная, чем церковь, стирающая любой позор, утешающая любую скорбь, ночь, где юность смывает с себя липкую грязь возмужания.

На экране была женщина. Молодая и прекрасная в роскошном придворном туалете. В другом одеянии ее и представить было невозможно, ее вообще невозможно было представить никак иначе, как только такой, какова она есть, каковой ее видишь. Мужчины теряют из-за нее голову, они как подкошенные падают у нее на пути, а она идет вперед, окруженная своими жертвами, и вот уже только их тела отмечают ее путь, в то время как она ушла далеко, свободная как корабль в открытом море, все более и более безразличная ко всему в непроницаемой броне своей красоты. И в один горестный для себя день она понимает, что не любит никого. Она богата, как же иначе. Она путешествует. Любовь подстерегает ее на венецианском карнавале. Тот, другой, он очень красив. У него темные глаза, черные волосы, белоснежный парик, он благороден до мозга костей. Они едва обменялись взглядами, но вы уже понимаете, что они созданы друг для друга, что это судьба. И – о чудо! – вы узнаете это раньше, чем она сама, и вам так хочется предупредить ее. Начинается страшная гроза, мрак окутывает землю. Пробил решающий час, и между двух мраморных колонн, на фоне канала, в котором испокон века отражаются тени любовников, при свете фонаря, который, очевидно, давно привык освещать подобные сцены, он заключает ее в объятия. Он говорит: я вас люблю. Она отвечает: я тоже. Мрачные тучи одиночества вспыхивают зарницами любви. Экран озаряется молнией поцелуя. Экран и зал сливаются воедино. Вы жаждете стать ими. Вы жаждете этого всеми силами души! Объятие. Губы сближаются медленно, как в кошмарном сне. Вот-вот они коснутся друг друга, и тут что-то происходит с телами: они исчезают. Остаются только головы – потрясающее и, главное, редкое зрелище; губы постепенно приоткрываются, челюсти отвисают, как у покойников, и наконец во внезапном и фатальном порыве губы переплетаются как спруты, впиваются друг в друга с каким-то каннибальским аппетитом и тают в экстазе взаимопроникновения. Высокий, но недостижимый по законам анатомии идеал. Впрочем, зрителям дано увидеть лишь попытку, о ее неудаче они так и не узнают. Ибо экран вспыхивает и повисает куском пустого савана.

Было еще непоздно. Выйдя из кино. Сюзанна пошла по главной улице белого квартала. Пока Сюзанна смотрела фильм, стемнело; казалось, длится та самая ночь, что царила в кинозале, киноночь, исполненная любви. Она чувствовала себя спокойной и уверенной в себе. Она снова начала искать Жозефа, но уже по другой причине: она не решалась вернуться обратно. Ей никогда еще так не хотелось встретить Жозефа.

Она встретила его через полчаса. Увидела его «ситроен», который медленно ехал в сторону набережных. Сюзанна остановилась на тротуаре и стала ждать, пока он поравняется с ней.

На переднем сиденье втиснулись еще две женщины. Та, что сидела рядом с Жозефом, обнимала его. У Жозефа был странный вид: он казался слегка опьяневшим и счастливым.

Когда «ситроен» был уже совсем близко, Сюзанна шагнула на мостовую и крикнула: «Жозеф!» Он не услышал. Он разговаривал с женщиной, которая обнимала его.

Улица была забита машинами, и Жозеф ехал почти шагом.

«Жозеф!» – снова крикнула Сюзанна. Многие прохожие обернулись. Сюзанна бежала вдоль тротуара, стараясь не отстать от машины. Но Жозеф не слышал ее и не видел. Тогда она принялась кричать без остановки: «Жозеф! Жозеф!» «Если он и сейчас меня не услышит, я брошусь ему под машину, может, тогда он наконец остановится», – решила она.

Жозеф затормозил. Сюзанна тоже остановилась и улыбнулась ему. Она была так удивлена и обрадована, встретив его, как будто они не виделись страшно давно, может быть, с самого детства. Жозеф поставил машину у тротуара. Она-то ничуть не изменилась. Все те же дверцы, прикрепленные проволокой, и обнаженная, тронутая ржавчиной арматура капота, сорванного когда-то в приступе гнева самим Жозефом.

– Что ты тут делаешь? – спросил Жозеф.

– Гуляю.

– Откуда у тебя эти шмотки?

– Взяла у Кармен.

– Так что ты тут все-таки делаешь? – снова спросил Жозеф.

Одна из женщин что-то сказала Жозефу, и он ответил:

– Это моя сестра.

Вторая женщина спросила у первой:

– Кто это?

– Его сестрица, – ответила первая.

Обе улыбнулись Сюзанне с вымученной любезностью. Они были в облегающих платьях, одна в зеленом, другая в голубом, и обе были очень сильно накрашены. Та, что обнимала Жозефа, выглядела моложе. Когда она улыбалась, становилось заметно, что сбоку у нее нет одного зуба. Они явно явились из припортового борделя, и Жозеф, наверное, подобрал их где-нибудь на улице, у входа в кинотеатр.

Жозеф так и сидел в машине. Вид у него был недовольный. Сюзанна ждала, что он и ей предложит сесть, но он явно не хотел этого делать.

– А почему ты одна? – спросил он только для того, чтобы что-то спросить. – Где мать?

– Не знаю, – сказала Сюзанна.

– А что с брильянтом? – спросил опять Жозеф.

– Не продан, – быстро ответила Сюзанна.

Она стояла рядом с Жозефом, облокотившись о машину. Сесть без приглашения она не решалась. Жозеф прекрасно все понимал, но не хотел идти ей навстречу. Женщины, похоже, не интересовались тем, что происходит.

– Тогда пока, – сказал наконец Жозеф. Сюзанна резко отдернула руку от дверцы машины.

– Пока.

Жозеф несколько смутился и в нерешительности посмотрел на Сюзанну.

– Куда ты идешь?

– А мне плевать, иду, куда идется.

Жозеф колебался. Сюзанна повернулась и пошла.

– Сюзанна, – вполголоса позвал Жозеф.

Она не ответила. Жозеф медленно тронулся с места. Сюзанну он больше не окликал.

Сюзанна дошла по проспекту до соборной площади. Жозефа она ненавидела. Она больше не замечала обращенных на нее взглядов, а может быть, просто стемнело и на нее перестали обращать внимание. Вот если бы встретить здесь мать… Но на это лучше не надеяться. Мать никак не может появиться здесь, здесь люди прогуливаются и отдыхают, а мать мечется по городу со своим сокровищем. И охотится за мсье Чжо. Как она не понимает, что похожа на состарившуюся проститутку, затерявшуюся в большом городе! Раньше она бегала по банкам, теперь по ювелирам. Эти ювелиры доконают ее. Когда она возвращается вечером на последнем издыхании и, не съев ни крошки, вся в слезах, падает на постель, невольно приходит в голову мысль, что все эти банки и ювелиры сведут ее в могилу. И откуда у нее берутся силы, чтобы еще держаться, чтобы вновь и вновь устремляться за невозможным, за тем, что она называет своими «правами» и что давно стало ее безумием?

Сюзанна села на скамейку в сквере возле собора. Ей не хотелось сейчас возвращаться домой. Мать опять накинется или на Жозефа, или на нее. Жозефу недолго осталось все это терпеть, скоро он уйдет от них. То, что происходит сейчас, это агония, а на смену ей придет сама банальность – любовь во всей ее убийственной вульгарности. Жозеф их бросит. Что бы он ни говорил, он недолго будет заботиться о матери, он уже созрел для убийства. Жозеф лгун. Лгунов вообще много. Кармен тоже из их числа.

* * *

Жозеф встретил ее в кино. Она курила сигарету за сигаретой, и, поскольку у нее не было спичек, она всякий раз просила их у Жозефа. И угощала его сигаретами. Он тоже курил не переставая. Это были очень хорошие и очень дорогие сигареты, самые дорогие, знаменитые «555». Они вместе вышли из кино и с тех пор не расставались. Такова, если в двух словах, была версия Кармен.

– Он был уже так хорош, что купился на одни сигареты, – добавляла она.

Она говорила, что встретила Жозефа в квартале белых и он сам ей все рассказал. Но Кармен не всегда можно было верить. У нее были свои источники информации, свои осведомители. Наверное, она даже знала, где пропадает Жозеф, но, конечно, не собиралась им об этом говорить. Уже целую неделю он не появлялся в гостинице «Централь».

Мать почти потеряла надежду с ювелирами. Теперь она рассчитывала больше всего на клиентов гостиницы, на Кармен. Искать мсье Чжо ей тоже надоело. Слишком долго она этим занималась, и он ей опротивел как бывший любовник. Она говорила, что как только вернется Жозеф, она снова пойдет к тому ювелиру, который предлагал ей одиннадцать тысяч франков, а потом уедет на равнину. Главное – она ждала Жозефа. Она заплатила за комнату и за пансион, но только по день его исчезновения. И решила больше не платить. Сказала Кармен, что у нее кончились деньги. Мать догадывалась, что Кармен известно, где находится Жозеф, только она не хочет ей об этом сказать; она была уверена, что Кармен не потребует платы за то время, пока сама же прикрывает Жозефа своим молчанием. Однако мать стала есть только раз в день, то ли из щепетильности, то ли надеясь таким наивным шантажом вынудить Кармен сдаться. Что касается Сюзанны, то она ела вместе с Кармен и спала в ее комнате. Она видела мать только за ужином. Почти весь день мать спала. Принимала свои таблетки и спала. Она всегда так спала, когда ей приходилось туго. Когда два года назад рухнули плотины, она проспала двое суток подряд. Дети ее привыкли к этому и не слишком волновались.

После своей первой прогулки по белому кварталу Сюзанна уже не так доверчиво следовала советам Кармен. Она по-прежнему каждый день после обеда отправлялась в центр, но сразу шла в кино. По утрам она обычно сидела в конторе и иногда подменяла Кармен. В гостинице «Централь» было шесть комнат – их называли «резервными», – с которыми было особенно много хлопот. Обычно их брали с почасовой оплатой морские офицеры и проститутки из новеньких. На этот случай у Кармен имелась особая лицензия. Эти комнаты приносили ей самый большой доход. Но она уверяла, что за барышом не гонится, а лицензию взяла по велению души. Она говорила, что умерла бы от скуки в добропорядочном заведении.

Некоторые проститутки жили в гостинице месяцами, надеясь устроить свою судьбу. Обращение тут с ними было прекрасное. Иногда кого-то из них, чаще всего самых молоденьких, увозили с собой охотники или плантаторы, но жизнь на высокогорьях и в джунглях редко устраивала их и через несколько месяцев они возвращались и снова просились в публичные дома. Новенькие приезжали не только из столицы, но и из Шанхая, Сингапура, Манилы, Гонконга. Последние были самые бесстрашные и самые большие непоседы. Они регулярно объезжали все тихоокеанские порты и нигде не задерживались больше чем на полгода. Они могли дать сто очков вперед любому курильщику опиума и со всеми экипажами на Тихом океане были на короткой ноге.

– Это настоящие бродяги, – говорила Кармен, – но мне они по душе.

Кармен не вдавалась в долгие объяснения. Она любит проституток, говорила она, потому что сама дочь проститутки, но главное, потому что в огромном борделе по имени «колония» нет никого лучше и честнее их.

Брильянт она предлагала всем новым постояльцам. Во всех «резервных» комнатах повесила такие же объявления, как в конторе. Наконец пошла в ход даже история матери.

– Но ведь проституткам брильянты дарят, – с горечью говорила Кармен.

Мать разделяла ее чувства. Гостиница оставалась единственным местом, где был шанс продать камень по той цене, которую мать хотела получить. Здесь ведь нет лупы, чтобы разглядывать паутинки, говорила Кармен. Она теперь тоже постоянно думала о том, как продать брильянт, хотя это не превратилось у нее в навязчивую идею, как у матери. Впрочем, навязчивых идей у Кармен вообще не бывало. Разве что идея нового любовника, ради которого она могла все бросить и отправиться куда глаза глядят. Чаще всего эта идея посещала ее с прибытием нового корабля. После обеда она одевалась, накрашивалась и отправлялась в порт. Вернувшись однажды вечером, она даже сказала Сюзанне в приливе восторга:

– Ты не представляешь себе, как хороши они на воле! Мужчин нельзя запирать. Лучше всего они на улице.

– Как это на улице? – смущенно спросила Сюзанна.

Кармен смеялась.

Если Сюзанна не сидела у Кармен в конторе, она шла в кино. Сразу после завтрака она уходила из гостиницы и шла прямо в кино. Потом в другое. В городе было пять кинотеатров, и их репертуар часто менялся. Кармен одобряла любовь Сюзанны к кино и давала ей денег, чтобы она могла ходить туда, сколько ей захочется. Она с улыбкой утверждала, что это почти то же самое, что ее походы в порт. Любовь крутят сначала в кино, а потом в жизни, говорила она. Кино – великое дело, оно побуждает у молодых желания, и им становится тесно под крылышком у родителей. От папы и мамы надо избавляться в первую очередь. Не все в наставлениях Кармен было понятно Сюзанне, но она была горда, что та принимает в ней такое участие.

Каждый вечер, возвращаясь в гостиницу, Сюзанна спрашивала Кармен о Жозефе и брильянте. Но новостей не было: Жозеф не возвращался, брильянт никто не покупал, и даже мсье Чжо не объявлялся. Но, главное, не возвращался Жозеф. Чем дальше, тем отчетливее Сюзанна понимала, что она ничего не значит для Жозефа, может быть, он вообще забыл о ее существовании. Наверное, он никогда не вернется. С твоей матерью все ясно, говорила Кармен. Если Жозеф вернется, она будет жить, если не вернется, умрет. Это все пустяки по сравнению с тем, что происходит с Жозефом, что произошло с Кармен много лет назад, но до сих пор остается главным в ее жизни, что когда-нибудь обязательно произойдет с ней самой. Эта неизбежность поджидала ее на каждом углу, в любой час дня и ночи, в любом кадре фильма, в любом мимоходом увиденном мужском лице – все приближало ее к Кармен и Жозефу.

Мать не расспрашивала ее о том, как она проводит время. Одна Кармен интересовалась ею. Часто от нечего делать она просила Сюзанну пересказать содержание фильмов, которые она видела. Каждый вечер Кармен давала ей деньги. Она тревожилась за нее и тем больше, чем дольше отсутствовал Жозеф. Иногда даже впадала в панику. Что с ней будет? Она твердила, что Сюзанне необходимо расстаться с матерью, особенно если Жозеф не вернется.

– Все ее несчастья, – повторяла Кармен, – это какой-то мираж. Надо про них просто забыть, и они рассеются. Но, боюсь, ты на это неспособна; разве что она умрет или у тебя появится мужчина…

Сюзанна считала, что Кармен слишком все упрощает. Она скрывала от нее, что больше не гуляет в белом квартале. Она не рассказывала ей о своей первой попытке, но не потому, что хотела что-то от нее утаить, просто ей казалось, что о таком рассказать невозможно. Ничего ведь с ней не случилось, а Сюзанна не представляла себе, как можно говорить о чем-нибудь кроме того, что случается на самом деле. Все прочее было слишком постыдным или слишком драгоценным. Об этом не рассказывают. И она слушала болтовню Кармен, которая ни о чем не подозревала, не подозревала о том, что единственная реальность, с которой до сих пор Сюзанна отважилась столкнуться, – это фантастическая, одурманивающая реальность экрана.

Как только Сюзанна возвращалась, Кармен уводила ее к себе в комнату и забрасывала вопросами. У Кармен тоже были свои слабости, и комната – главной из них. Перед многими соблазнами она могла устоять, но мягкие диваны с вышитыми подушечками, но искусственные цветы, но развешанные по стенам маски арлекинов и пьеро, память давно отгремевших балов, сводили ее с ума. Сюзанне всегда немного не хватало воздуха в этой комнате. Но все равно здесь было лучше, чем в комнате матери. Сюзанна знала, что здесь с Кармен спал Жозеф. Она всякий раз думала об этом, когда Кармен раздевалась при ней. И всякий раз чувствовала, что все больше отдаляется от Жозефа. Кармен была высокая, с впалым животом, у нее были маленькие и какие-то поникшие груди, но зато удивительно красивые ноги. Сюзанна каждый вечер рассматривала ее, и каждый вечер пропасть между ней и Жозефом становилась все глубже. Сама она только однажды разделась при Кармен. Кармен обняла ее: «Ты моя миндалинка». И смахнула слезу. Больше Сюзанна никогда не раздевалась при Кармен.

Когда наступало время ужина, Сюзанна шла в комнату к матери. Тут все было как обычно. Лежа на постели, мать ждала Жозефа. Света по вечерам она не зажигала. На ночном столике рядом с ней накрытый стаканом лежал брильянт. Просыпаясь, она смотрела на него с отвращением. Этот брильянт, говорила она, пробуждает в ней желание умереть. Несколько раз, одурманенная таблетками, она сделала под себя. Сюзанна шла к окну, чтобы не смотреть на мать.

– Ну что? – спрашивала мать.

– Я его не видела, – говорила Сюзанна.

Мать начинала плакать. Она снова просила таблетку. Сюзанна давала таблетку и возвращалась к окну. Она повторяла матери слова Кармен.

– Рано или поздно это должно было случиться.

Мать говорила, что она это знала, но все-таки ужасно потерять Жозефа вот так внезапно. Голос ее не менялся, когда она говорила и о Жозефе, и о брильянте, и о мсье Чжо. «Только бы он вернулся», – твердила она, и не всегда было понятно, о ком идет речь, о Жозефе или о мсье Чжо.

Мать вставала, пошатываясь от таблеток. Надо было ждать, пока она оденется, прежде чем приступить к ужину. Одевалась она долго. Сюзанна ждала, прижавшись лбом к оконному стеклу. Откуда-то глухо доносилось позвякивание трамвая. Видно было немного: лишь кусок реки, усеянной длинными джонками и портовыми буксирами. Кармен напрасно беспокоилась. Просмотрев столько фильмов, увидев столько влюбленных пар, столько расставаний, объятий и прощальных поцелуев, столько роковых встреч и разрывов, столько жестоких и неизбежных драм, Сюзанна уже сейчас была готова расстаться с матерью.

* * *

Единственный мужчина, с которым Сюзанне удалось познакомиться в городе, был постоялец гостиницы «Централь», коммивояжер из Калькутты, торговавший пряжей.

Он был здесь проездом и через неделю намеревался отплыть в Индию. Его деловые вояжи обычно продолжались года два, и за это время он лишь однажды попал в полицию. Оказавшись тут, он всякий раз делал попытку найти себе жену – француженку, желательно юную и невинную, однако до сих пор так и не сумел осуществить свою мечту.

– Я тут присмотрела тебе одного типа, – сказала Кармен Сюзанне. – Все-таки выход на крайний случай.

Барнеру было около сорока. Высокий, с седеющими волосами, в неизменном твидовом костюме, он разговаривал спокойно, улыбался мало и на самом деле выглядел весьма представительно. Не зря же вот уже пятнадцать лет он разъезжал по крупнейшим ткацким фабрикам мира, рекламируя свою пряжу. Он не раз объехал вокруг света и составил о нем свое, особое мнение: мир для него измерялся километрами проданных ниток производства калькуттской прядильной фабрики Г. М. Б.

Кармен рассказала ему о Сюзанне, и он захотел познакомиться с ней в тот же вечер. Времени у него было в обрез. И вот поздно вечером, когда мать уже легла, они встретились в комнате у Кармен. Сюзанна, как обычно, во всем подчинилась Кармен. С места в карьер Барнер заговорил о своем бизнесе, о мировом рынке пряжи, о том, какая пропасть ниток потребляется в мире. На этом их встреча и закончилась. На следующий день Барнер передал Сюзанне через Кармен приглашение провести с ним вечер, чтобы познакомиться поближе. Они встретились после обеда.

Они поехали в кино в автомобиле Барнера. Странный автомобиль, которым Барнер очень гордился. Доехав до кинотеатра, Барнер вышел из машины и поведал Сюзанне об удивительных усовершенствованиях, которые он внес в ее конструкцию. Это был двухместный автомобиль красного цвета, багажник которого Барнер превратил в нечто вроде большого сундука с ящичками, где он держал образцы своих ниток. Ящичков было штук тридцать, причем все были окрашены по-разному и точно соответствовали цвету хранящихся в них ниток. Барнер открывал их, не выходя из машины, поднимая заднюю стенку багажника простым поворотом ключа. Он объяснил Сюзанне, что второго такого автомобиля не существует, потому что только ему, ему одному, пришла в голову мысль переделать его таким вот образом. Однако его автомобиль еще далек от совершенства: иногда клиенты, осмотрев образцы, по ошибке кладут нитки в ящики, не соответствующие им по цвету. Это серьезная недоделка, но он надеется ее устранить. И уже знает как: насадит катушки на плоские стержни так, что только он сам сможет их снимать. Он говорил, что постоянно думает об усовершенствовании своих ящичков, это требует кропотливой работы. И вообще без труда не вынешь и рыбки из пруда, обобщал он с умным видом. Вокруг автомобиля собралось человек двадцать, и Барнер старался говорить погромче, чтобы дать всем возможность прослушать его объяснения.

Сюзанне было достаточно поглядеть на эту машину и послушать Барнера, чтобы у нее отпали последние сомнения. Увы, ей опять не повезло. Единственное, что оставалось, это попытаться всучить ему брильянт. Все мысли Сюзанны вновь устремились к Жозефу.

После кино Барнер предложил Сюзанне поехать потанцевать на знаменитый дансинг с бассейном в окрестностях города. Он хорошо знал дорогу туда; очевидно, всякий раз попадая в город, он действовал по определенной программе, предпринимая очередную попытку с девушкой из гостиницы «Централь».

Зеленое здание дансинга помещалось в глубине рощи. Бумажные фонарики, раскачивающиеся на высоких деревьях, заливали все вокруг ярким светом. Перед фасадом дансинга находилась главная его достопримечательность – знаменитый бассейн. Под него приспособили просторную каменистую впадину, запрудив протекавший по ней ручеек. Вода, заполнившая впадину и постоянно обновлявшаяся слабым донным течением, славилась своей чистотой. Свет трех подвешенных над бассейном прожекторов проникал до самого дна, остававшегося таким, каким его сотворила природа: сквозь заросли водорослей проглядывали оранжевые и фиолетовые пятна гальки, похожие на фантастические подводные цветы. Взгляд легко различал на дне мельчайшие камешки: вода была прозрачна, как стекло. К свету прожекторов добавлялся свет бумажных фонариков: разноцветные, невесомые, они парили в зеленом небе рощи. На больших подстриженных лужайках вокруг бассейна стояли зеленые кабинки раздевалок. Иногда дверь одной из них распахивалась и появлялись нагой мужчина или обнаженная женщина: белизна тела казалась такой ослепительной, что вся роща с ее светлыми тенями словно вдруг погружалась во мрак. Купальщик бегом пересекал лужайку и бросался в бассейн, взметая к небу фонтан блестящих брызг. Когда вода успокаивалась, было видно, как тело купальщика скользит в глубине, голубоватое, как молочная струя. Внезапно смолкала музыка и гас свет – на время купания. Самые отважные погружались на дно, отдаваясь плавным конвульсиям подводного плавания, и блуждали в лесу водорослей, тревожа их торжественный сон. И наконец тело устремлялось на поверхность в веселом вихре воздушных пузырьков.

Облокотившись на перила балконов, мужчины и женщины молча наслаждались зрелищем. Хотя подобные купания были разрешены официально, немногие отваживались выставить себя таким образом напоказ. Как только купальщик исчезал в кабине, вновь вспыхивали огни, и начинал играть оркестр.

– Развлечение для миллионеров, – сказал Барнер.

Сюзанна села напротив него. Рядом с ними за столиками и на танцевальной площадке находились самые великие вампиры колонии – рисовые и резиновые короли, банкиры, ростовщики.

– Я не пью, – сказал Барнер, – но, может, вы хотите выпить рюмочку?

– Да, я бы выпила рюмку коньяку.

Меньше всего она стремилась понравиться ему и все же заставила себя улыбнуться. Наверно, ей бы хотелось оказаться здесь с кем-нибудь другим, кому не обязательно было бы даже улыбаться. Сейчас, когда Жозеф их бросил, а мать так хотела умереть, потребность в ком-то рядом она ощущала особенно остро.

– Ваша матушка больна? – спросил Барнер, просто чтобы что-то спросить.

– Она скучает по моему брату, – отвечала Сюзанна, – и потому чувствует себя больной.

Сюзанна думала, что Кармен обо всем рассказала Барнеру.

– Мы не знаем, где он, видимо, он встретил какую-нибудь женщину.

– Как! – возмутился Барнер, – это не причина. Я бы никогда не бросил мать. Правда, моя мать – святая женщина.

У Сюзанны мороз пробежал по коже от такого заявления.

– А моя не святая, – сказала она. – На месте брата я поступила бы точно так же. – Сюзанна спохватилась: как раз удачный момент. – Если вы считаете, что она святая, вы должны так к ней и относиться.

– Так и относиться? – удивился Барнер. – А я так и отношусь. Я с чистым сердцем могу сказать, что я никогда ничем не обидел мать.

– Вы должны сделать ей один раз хороший подарок и успокоиться.

– Ничего не понимаю, – в полном удивлении отвечал Барнер. – Почему успокоиться?

– Ну, если вы подарите ей красивое кольцо, больше уже ничего дарить не понадобится.

– Кольцо? Почему кольцо?

– Ну, к примеру.

– Моя мать не любит украшений, она скромная женщина, – заявил Барнер. – Каждый год я покупаю ей небольшой участок земли на юге, у англичан, это доставляет ей огромное удовольствие.

– Я бы предпочла брильянты, – сказала Сюзанна. – А что такое ваши земли? Сплошь одно дерьмо…

– О! О! – воскликнул Барнер. – Как вы выражаетесь?

– Как все люди, – отрезала Сюзанна. – Я хочу танцевать.

Барнер пригласил ее танцевать. Он танцевал в высшей степени корректно. Сюзанна была намного ниже его ростом, и ее глаза находились приблизительно на уровне его губ.

– Ничего нет на свете прекраснее и ужаснее француженок! – приступил он к делу, продолжая танцевать.

И хотя губы его находились на уровне глаз и волос Сюзанны, он ни разу к ним не прикоснулся.

– Если жениться на молоденькой француженке, она может стать тебе самой преданной спутницей, самой верной помощницей, – продолжал он.

Через неделю он уезжал на два года и очень торопился. Больше всего ему хотелось найти девушку лет восемнадцати, к которой еще не притронулся ни один мужчина: он считал себя человеком, свободным от предрассудков, и не невинность сама по себе его привлекала (это товар ненадежный, говаривал он), просто по опыту он знал, что вот такие неопытные легче и быстрее поддаются воспитанию.

– Всю свою жизнь я искал девушку из Франции. Это мой идеал. Прекрасный возраст – восемнадцать. Стоит только немного потрудиться, и получишь прелестную безделушку.

К чертовой матери все ваши безделушки, сказал бы Жозеф, в гробу я видал невинных девиц.

– Мне больше по душе Кармен, – сообщила Сюзанна.

– О! – ахнул Барнер.

Несомненно, он попытался переспать с Кармен, но даже она на него не польстилась. Однако Сюзанне все же подсунула.

– Нет, я предпочитаю Кармен.

– Что вы такое говорите? – возмутился Барнер. – На такой женщине, как Кармен, не женится никто.

Он рассмеялся в умилении от такой наивности.

– Все зависит от человека, – сказала Сюзанна, – может, кто-то и женится.

В машине, когда они подъезжали к гостинице, Барнер сказал то, что, вероятно, уже не раз говорил «подходящим вариантам»:

– Хотите стать той юной девушкой, которую я так давно ищу?

– Поговорите об этом с моей матерью, – сказала Сюзанна, – но предупреждаю вас я все же больше похожа на Кармен.

Тем не менее они договорились, что на следующий день после обеда Барнер встретится с матерью.

* * *

– Фабрика наделила меня большими полномочиями, в своей области я человек известный, – говорил Барнер.

Мать смотрела на него без особого любопытства.

– Вам повезло, – наконец сказала она, – не каждый может похвастаться таким положением. Так, значит, вы продаете нитки?

– Возможно, это звучит и не слишком громко, но, уверяю вас, это весьма важная отрасль индустрии. В мире потребляется фантастическое количество ниток, и торговля ими приносит не менее фантастический доход.

Мать все еще была настроена скептически. Она явно не могла поверить, что на нитках можно сколотить приличное состояние. Барнер же утверждал, что богатеет день ото дня. Каждый год он прикупает земли на юге, на английской территории, где и собирается впоследствии обосноваться. Мать слушала рассеянно. Вряд ли она сомневалась в правдивости Барнера, просто не видела смысла вкладывать деньги в английский юг. Это ведь так далеко. Однако при слове «вложения» глаза ее блеснули точно брильянт, но только на мгновение, и тут же погасли. У нее был усталый и задумчивый вид. Правда речь шла о вещах весьма серьезных. В конце концов впервые Сюзанне делали официальное предложение. Она явно старалась внимательно слушать Барнера, но на самом деле мысли ее витали далеко, возле Жозефа.

– И давно вы ищете себе жену? – спросила она.

– Да уж не первый год, – отвечал Барнер, – вижу, Кармен рассказывала вам обо мне. Как говорится, терпение и труд все перетрут.

«Они друг друга стоят, – думала Сюзанна. – Ну что за идиоты! Сплошная невезуха».

– Но это же так мучительно, ждать, – произнесла мать задумчиво. – Я вот ждала годами, да так и не дождалась. Я и сейчас жду, и конца этому не видно.

– Ненавижу ждать, – заявила Сюзанна. – Жозеф говорил, что от слова «терпение» его немедленно рвет.

Барнер едва заметно вздрогнул. Мать обратила внимание лишь на имя Жозефа.

– Может быть, он умер, – сказала она тихо. – Вполне возможно, что умер…

– Раз вы столько времени ждете, – сказала Сюзанна, – то, наверно, готовы теперь жениться на ком угодно.

– Как раз теперь на меня труднее всего угодить, – льстиво заметил Барнер.

– Он попал под трамвай, – тихо сказала мать. – Я чувствую, что он попал под трамвай.

– Перестань, – перебила ее Сюзанна, – ручаюсь тебе, что под трамвай он не попал.

Барнер на мгновение перестал говорить о себе. То, что к нему проявляют так мало интереса, ничуть его не обидело. Он догадался, что речь идет о Жозефе, и по его улыбке можно было предположить, что у него есть некоторый опыт в такого рода приключениях.

– Он не только не попал под трамвай, – вновь заговорила Сюзанна, – а живет себе припеваючи, в тысячу раз лучше, чем ты, можешь мне поверить.