Текст книги "Плотина против Тихого океана"

Автор книги: Маргерит Дюрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Они сидели за столом, когда раздался гудок. Жозефа подбросило так, словно по нему дали автоматную очередь. Он вскочил, отшвырнул стул, бросился к выходу и бегом спустился по ступенькам бунгало. Мать медленно встала из-за стола и, словно теперь она должна была обращаться с собой особенно осторожно, опустилась в шезлонг прямо напротив двери. Сюзанна села в кресло рядом с ней. Этот вечер был чем-то похож на тот, когда умерла лошадь.

– Ну вот, – тихо сказала мать.

Полуприкрытыми глазами она смотрела в ту сторону, откуда раздался гудок. Если бы не мертвенная бледность, можно было бы подумать, что она дремлет. Она ничего не говорила и сидела неподвижно. Дорога была совершенно темной. Они, наверно, оба стояли там в темноте, прижавшись друг к другу. Жозеф очень долго не возвращался. Но машина не отъезжала. Сюзанна была уверена, что Жозеф вернется, хотя бы на несколько минут, чтобы сказать что-нибудь матери, не ей, а именно матери.

Жозеф действительно вернулся. Он остановился возле матери и посмотрел на нее. Вот уже месяц, как он не разговаривал с ней и, возможно, даже не смотрел на нее. Он заговорил с ней ласково:

– Я уезжаю на несколько дней, я не могу поступить иначе.

Она подняла глаза на сына и на этот раз без стонов и слез сказала:

– Уезжай, Жозеф!

Она сказала это внятно, но каким-то осипшим голосом, словно вдруг начала фальшивить. Сюзанна подняла глаза на Жозефа. Она с трудом его узнала. Он пристально смотрел на мать и в то же время смеялся, помимо своей воли, потому что вряд ли в тот момент ему было так уж смешно. Он пришел из темноты ночи, но выглядел так, будто вернулся с пожара: глаза его блестели, по лицу струился пот, смех словно жег его изнутри.

– Да я вернусь, черт побери! Клянусь тебе!

Он не двигался и ждал, что мать подаст ему знак, хоть какой-нибудь знак, но мать этого сделать не могла. На дороге появился огромный, бесконечно длинный пучок света. Фары рассекли дорогу надвое, казалось, она вообще обрывается в этом месте, а дальше лишь удушливая жара темной ночи. Пучок света смещался рывками, по очереди обшаривая бунгало, речку, заснувшие деревни, океан вдалеке, и наконец возникла новая дорога, а старая потонула в темноте. Машина развернулась совершенно бесшумно. Видно, это и в самом деле потрясающий автомобиль – восьмицилиндровый «делаж». Они доберутся до города за несколько часов. Жозеф будет гнать как сумасшедший до первого отеля, где они остановятся, чтобы заняться любовью. Теперь фары светили в сторону города. Туда и уедет Жозеф. Жозеф обернулся, луч скользнул по нему, он весь напрягся, ослепленный светом. Три года он ждал, когда какая-нибудь женщина, исполненная спокойной решимости, увезет его от матери. Теперь эта женщина была здесь. Они чувствовали, что с этой минуты Жозеф совсем отделился от них, как если бы тяжело заболел или сошел с ума. Им трудно было смотреть на этого нового Жозефа, который уже не имел к ним никакого отношения, который стал для них как бы живым мертвецом.

Он снова повернулся к матери и так и стоял перед ней, тщетно ожидая, что она что-то сделает или скажет в знак примирения. И продолжал смеяться. Его лицо светилось таким счастьем, что казалось им незнакомым. Никто, даже Сюзанна, никогда не поверил бы, что это лицо, всегда такое закрытое, замкнутое, способно выражать такие чувства.

– Клянусь тебе, – повторял Жозеф, – я вернусь, я все оставил здесь, даже ружья.

– Тебе они больше не понадобятся. Уезжай, Жозеф!

Она снова закрыла глаза. Жозеф взял ее за плечи и стал трясти:

– Почему ты мне не веришь? Даже если бы я и хотел тебя бросить, я все равно не смог бы.

Но они-то были уверены, что он уезжает навсегда. Только он один еще в этом сомневался.

– Поцелуй меня, – сказала мать. – И уезжай.

Она не сопротивлялась, когда он тряс ее за плечи.

– Через неделю, – кричал Жозеф. – Как раз когда вы перестанете поносить меня… Через неделю я вернусь! Вы что, меня не знаете? – Он повернулся к Сюзанне: – Да скажи же ты ей, черт возьми, скажи!

– Не волнуйся, – сказала Сюзанна, – через неделю он вернется.

– Уезжай, Жозеф! – сказала мать.

Жозеф наконец решился пойти в свою комнату за вещами. Машина ждала его, теперь уже с погашенными фарами. Женщина не стала сигналить второй раз. Она не торопила Жозефа, совершенно не торопила. Она знала, как ему трудно. Она бы наверняка прождала всю ночь и не стала бы больше сигналить.

Жозеф вернулся в теннисных туфлях. В руках у него был сверток с одеждой, который он, видно, приготовил заранее. Он бросился к матери, схватил ее в объятия и изо всей силы поцеловал в волосы. Он не подошел к Сюзанне, но заставил себя посмотреть на нее, и в его глазах она прочла страх и, кажется, даже стыд. А потом он стремительно проскользнул между ними и бегом сбежал по лестнице. Вскоре на дороге опять зажглись фары, они светили в направлении города. Машина бесшумно тронулась с места: свет фар начал смещаться, он постепенно удалялся, оставляя за собой все более широкую полосу ночи, и наконец, исчез совсем.

Мать, закрыв глаза, сидела в шезлонге. В бунгало было так тихо, что Сюзанна слышала ее хриплое, прерывистое дыхание.

Пришел капрал вместе с женой. Они все видели. Они принесли горячий рис и жареную рыбу. Капрал, как всегда, заговорил первым. Он сказал, что рис и рыба на столе наверняка остыли, вот он и принес все горячее. Его жена, которая обычно не задерживалась в бунгало, прикорнула с ним рядом в углу гостиной. Они наконец поняли, как все изменилось после возвращения хозяев из города, и в их глазах появилось тупое голодное выражение. Они надеялись, что мать подаст им хоть какую-нибудь надежду на то, что они и дальше будут есть. И конечно, только ради них час спустя после отъезда Жозефа мать решилась заговорить. Она посмотрела на них и обратилась к Сюзанне:

– Садись, надо доесть.

Лицо у нее было красное, а глаза словно остекленели. Сюзанна принесла ей чашку кофе и таблетку. Капрал и его жена смотрели на нее так, как месяц назад она сама смотрела на лошадь. Она выпила кофе и проглотила лекарство.

– Тебе не понять, что это такое, – сказала она.

– Но он же не умер…

– Я и не жалуюсь. Ему больше нечего было здесь делать, я уже ничего не могла для него придумать.

– Он будет приезжать.

– Самое ужасное, что…

Рот ее кривился так, словно ее сейчас вырвет.

– Самое ужасное, – повторила она, – что у него нет никакого образования, и я не представляю себе, чем он мог бы заняться, совершенно не представляю.

– Она поможет ему.

– Он бросит ее, он сбежит отовсюду, как сбежал из всех школ, куда я его отдавала. Только я одна могла бы его удержать.

Сюзанна помогла ей раздеться и сделала знак капралу и его жене, чтобы они уходили. И только в постели мать начала плакать, плакать так, как не плакала еще никогда, словно лишь теперь по-настоящему осознала свое горе.

– Вот увидишь, – рыдала она, – это только начало. Не понимаю, почему он не пальнул в меня дробью перед отъездом, ведь у него это так хорошо получается…

Ночью у матери случился приступ, от которого она чуть не умерла. Но и это тоже было только начало.

* * *

Сюзанна думала о Жозефе. Он стал совершенно другим человеком, и дело тут не в этой женщине и не в его отъезде. Она вспоминала о том, что произошло два года тому назад. Как раз на следующей неделе после того, как рухнули плотины.

В тот день возле бунгало остановился новенький блестящий автомобильчик. Жозеф вместе с Сюзанной вышли на веранду и оттуда смотрели на него. Из автомобиля вышел мужчина среднего роста, брюнет в пробковом шлеме, ничем особо непримечательный. Под мышкой он нес портфель. Решительной походкой он направился к бунгало. Стоял июль, время большого прилива и время инспекций. Именно в эту пору землемеры слетаются на равнину. За это им платят солидные деньги и обеспечивают их автомобилями. Они никогда не приезжают на автобусе.

– Здравствуйте, – сказал мужчина. – Где ваша мать? Я бы хотел с ней поговорить.

– Вы землемер? – спросил Жозеф.

Мужчина стоял у веранды и несколько удивленно смотрел то на Сюзанну, то на Жозефа. На Сюзанну он смотрел удивленно, потому что видел ее впервые и, возможно, счел, что она вполне заслуживает внимания. На Жозефа же потому, что его грубость была столь очевидной, что всегда и везде сбивала с толку, пугала, тревожила. Сюзанна не встречала в жизни такого грубияна, как Жозеф. Люди, не знавшие его близко, не понимали, каким тоном с ним говорить, с какой стороны к нему подойти, как реагировать на его грубость, обескураживавшую даже самых уверенных в себе. Перегнувшись через перила и обхватив рукой подбородок, он рассматривал землемера, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь обращался с ним столь бесцеремонно.

– Зачем вам нужна моя мать? – спросил Жозеф.

Землемер попытался выдавить из себя любезную улыбку. Сюзанне эта улыбка была знакома. Люди часто так улыбались Жозефу. Например, мсье Чжо. Это была растерянная, робкая улыбка.

– Сейчас время инспекций, – вежливо сказал землемер.

Жозеф вдруг расхохотался, словно его пощекотали.

– Инспекций? Вы будете инспектировать? Если вы хотите инспектировать, можете не стесняться. Инспектируйте все, что вам угодно, черт вас побери.

Землемер так резко наклонил голову, словно его стукнули дубинкой.

– Давайте приступайте, – не унимался Жозеф. – Чего вы ждете? Уж не думаете ли вы, что моя мать станет выполнять за вас вашу работу?

То, что говорил Жозеф, восхищало Сюзанну. Она столько наслышалась об этих землемерах, об их баснословном богатстве, об их неограниченной, почти божественной власти. Землемер, который сейчас стоял возле Жозефа, вызывал смех. Ей захотелось вмешаться, сказать что-нибудь в том же роде, что и Жозеф.

– Валяйте, – сказала Сюзанна, – вы что, оглохли?

– Если вам нужна лодка, мы охотно вам ее одолжим, – сказал Жозеф.

Землемер поднял голову, стараясь избежать взгляда Жозефа. Потом он попробовал было перейти на серьезный тон:

– Я хочу вам заметить, что исполняю здесь служебные обязанности и что в этом году истекает срок предпоследней отсрочки, предоставленной вашей матери для обработки трети вашего участка.

В этот момент появилась мать, привлеченная громкими голосами.

– Что здесь происходит?

Но едва взглянув на их гостя, она тут же узнала его. Десятки раз он заставлял ее ждать в своей приемной, в Каме, и она отправила ему, наверно, не меньше дюжины писем.

Жозеф повернулся к матери и сделал ей знак не вмешиваться:

– Оставь! – сказал он ей совершенно другим тоном.

Впервые он решил принять участие в деловых переговорах. И сделал это так, словно между ними давно было решено, что в это дело вмешается он. Мать, впрочем, не поняла, что на ее глазах происходит рождение нового Жозефа, вернее, Жозефа в его новом качестве.

Землемер не снял свой шлем перед матерью, он лишь слегка кивнул ей и пробормотал какое-то приветствие. Мать была одета в одно из тех неописуемых бесформенных платьев, к которым она в то время пристрастилась, что-то вроде очень широкого балахона, который болтался на ней, как на вешалке. Впервые после того как рухнули плотины, она причесалась, и ее седая, очень тугая коса, перехваченная на конце резиновым жгутом, вырезанным из автомобильной камеры, наивно и забавно болталась у нее за спиной.

– A-а, я ждала вас, – сказала мать, – я знала, что вы вот-вот появитесь.

Жозеф снова сделал ей знак, чтобы она молчала. Нечего ей вообще с ним разговаривать.

– Наша плотина выдержала, – объявил Жозеф. – Мы собрали потрясающий урожай, вам такой и не снился.

Мать взглянула на сына, открыла было рот, собираясь что-то сказать, но промолчала. Потом вдруг выражение ее лица совершенно изменилось, она теперь просто светилась от удовольствия, и все следы усталости исчезли как не бывало.

Удивленный землемер смотрел на мать. Он, конечно же, ожидал, что она придет ему на помощь, что она ничего подобного не допустит.

– Я не понимаю… Мне сказали, что вам не повезло…

– Как бы не так! – сказал Жозеф. – Нам повезло куда больше, чем вам. На вас только посмотришь, и сразу видно, что вы неудачник.

– Да, это просто бросается в глаза, – подхватила Сюзанна.

Лицо у землемера стало пунцовым, он провел рукой по щеке, словно потирая след от пощечины.

– Мне не на что жаловаться, – сказал он.

– А нам уж тем более! – воскликнул Жозеф.

Он откровенно потешался. Сюзанне этот момент врезался в память навсегда: она вдруг поняла, как трудно ей будет встретить такого мужчину, как Жозеф. Многие считали его немного чокнутым. И правда, он производил странное впечатление, когда принимался ни с того ни с сего менять все детали в своем «ситроене». Даже мать иногда сомневалась, нормальный ли он. Но она, Сюзанна, всегда знала, что он совершенно нормальный. И вот сейчас, когда он разговаривал с землемером, это было яснее ясного. И ведь как правильно он повел себя с ним. Возвышаясь на балюстраде, голый по пояс, сам в восторге от своей выдумки, он почти с неприличным удовольствием топтал застегнутого на все пуговицы, красного как рак землемера, и вся до сих пор неоспоримая и тираническая власть того прямо на глазах разбивалась вдребезги.

– Я бы хотел поговорить с вами серьезно, – сказал землемер. – Это в ваших же интересах…

– В наших интересах? Вы слышите? Он еще говорит о наших интересах! – вскричала мать, повернувшись к ним, словно играла на сцене и хотела особенно подчеркнуть одну из реплик.

И она тоже начала смеяться. Жозеф точно заворожил ее. Впрочем, этот дар смеяться над тем, над чем еще вчера плакал, Жозеф тоже унаследовал от нее.

– Проклятие! Да мы никогда еще не были так серьезны! – воскликнул Жозеф. – Это вы несерьезны! Если бы вы занялись, наконец, своей работой, вы бы отправились осматривать наши плотины. Я сейчас скажу капралу, чтобы он приготовил вам лодку. Часов шесть, а то и больше вам придется потратить, чтобы осмотреть все, и я очень надеюсь, что вы так и поступите.

Землемер приподнял свой шлем и вытер лоб. Он стоял под палящим солнцем, прямо на земле, и никто не приглашал его подняться в дом. Он всегда знал, знал еще до того, как началось строительство плотин, что они не выдержат, и они не выдержали. Но сейчас его волновало не это, он хотел только одного – чтобы над ним сейчас же прекратили смеяться, потому что вместе с этим смехом он стремительно ниспровергался с пьедестала. Не смогут же они заставить его силой спуститься к плотинам. Он тщетно искал способа увильнуть, он смотрел по сторонам в поисках выхода. Естественно, он не привык, чтобы его власть подвергали сомнению. Он ничего не мог придумать.

– Капрал! – закричала Сюзанна, – готовь лодку, быстро готовь лодку для землемера!

Землемер поднял голову и улыбнулся Сюзанне фальшивой улыбкой, которой он хотел придать оттенок понимания и даже сочувствия.

– В этом нет необходимости, – сказал он, – я знаю, что у вас ничего не получилось. Такие вещи быстро становятся известны. Кстати, я вас предупреждал, – сказал он тоном ласковой укоризны, повернувшись к матери.

– Мои плотины превосходны, – сказала мать. – Сам господь Бог, если он только существует, видно, помог им выстоять, хотя бы для того, чтобы мы имели удовольствие взглянуть, как вытянутся ваши рожи в земельном ведомстве, но одна из рож явилась сама.

Сюзанна и Жозеф громко расхохотались. Слышать, как мать в таком тоне объясняется с землемером, было для них настоящим счастьем. Однако землемер не смеялся.

– Разве вам неизвестно, что ваша судьба в моих руках? – сказал он.

Теперь он перешел к угрозам. Жозеф перестал смеяться и спустился вниз на несколько ступенек.

– А ваша, ваша судьба, вы полагаете, не в наших руках? Если вы сейчас же не отправитесь к плотинам, я вас силой впихну в лодку, и вы сдохнете от солнечного удара, даже не добравшись до них. А теперь мотайте отсюда, если вам так больше нравится, но только быстро.

Землемер осторожно сделал несколько шагов по направлению к дороге. Убедившись, что Жозеф не идет за ним следом, он обернулся и крикнул охрипшим голосом:

– Все это будет зафиксировано в отчете, будьте уверены!

– А вы вернитесь сюда и повторите это еще раз, – закричал Жозеф, топая ногой так словно спускается по лестнице, и землемер сделал четыре или пять быстрых шагов, прежде чем понял, что Жозеф не двинулся с места.

– Негодяи! – кричала мать. – Шакалы! Воры! – Наслаждаясь своим гневом, освобожденная, помолодевшая, она повернулась к Жозефу: – Мне стало легче, – сказала она. – Они хуже собак. – Потом она снова повернулась к землемеру, она не могла остановиться: – Воры! Убийцы!

Землемер больше не оборачивался. Напряженный как струна, он размеренным шагом шел к своему автомобилю.

– Мы четвертые, – сказала мать. – Четвертые, получившие этот надел. Все разорились или сдохли. А они, они все жиреют.

– Четвертые? – переспросил Жозеф в изумлении. – Черт побери, этого я не знал, ты мне не говорила.

– Я сама недавно об этом узнала, – сказала мать, – и забыла сказать тебе.

Жозеф задумался, что бы он мог еще сделать. И придумал.

– Подождите-ка, – сказал он.

Он бросился в свою комнату и вернулся с маузером. Он снова смеялся. Мать и Сюзанна, застыв на месте, смотрели на него, не решаясь вымолвить ни слова. Сейчас он убьет землемера. Все изменится. Все кончится здесь, через минуту. И все начнется сначала. Жозеф вскинул на плечо свой маузер, навел его на агента, как следует прицелился и в самую последнюю секунду поднял дуло ружья к небу и выстрелил в воздух. Наступило тяжелое молчание. Землемер со всех ног бросился к машине. Жозеф расхохотался во все горло. За ним мать и Сюзанна. Агент наверняка слышал, как они смеются, и все же несся к машине сломя голову. Добежав до машины, он сейчас же нырнул в нее и, не оглядываясь на бунгало, на полной скорости отбыл в направлении Рама.

С тех пор землемер довольствовался тем, что посылал письменные «предупреждения». Он ни разу не приезжал к ним с инспекцией. Можно было предположить, что он приедет сразу после отъезда Жозефа. Но, наверно, он ничего еще об этом не знал.

И потому никто, даже землемер, не останавливался у бунгало. Бесполезная дробь хранилась в патронташе Жозефа. А его беспризорный маузер невинно и глупо висел на стене его комнаты. И «ситроен», – «а „ситроен“ – это я сам», – говаривал Жозеф, – потихоньку покрывался пылью, ржавел, стоя без дела между центральными сваями бунгало.

* * *

Привлеченная посевами, на равнину слеталась самая разнообразная дичь. Мимо бунгало то и дело проносились машины с охотниками. За последние четыре года их стало много больше: Рам славился своей охотой. Шум машины, несущейся по раскаленной дороге, был слышен издалека, по мере приближения к бунгало он все нарастал и наконец наполнял собой всю равнину. Но вот машина проносилась мимо, и вскоре уже из рамского леса раздавалось лишь протяжное эхо гудков. Возвращения охотников можно было ждать лишь через несколько часов, и Сюзанна ложилась отдохнуть в тени моста.

Через несколько дней после приступа мать навестил доктор. Его не слишком обеспокоило ее состояние. Он прописал ей удвоить дозу таблеток, посоветовал избегать волнений, но все же понемножку вставать и каждый день давать себе физическую нагрузку. Он сказал Сюзанне, что мать должна как можно меньше думать о Жозефе, поменьше о нем волноваться и «вновь обрести вкус к жизни». Мать соглашалась регулярно принимать таблетки, потому что от них она спала, но этим и ограничивалась. Первые дни Сюзанна пыталась настаивать, но это было совершенно бесполезно, мать упрямилась.

– Если я встану, я только еще сильнее буду ждать его. А я больше не хочу его ждать.

Она теперь спала почти весь день.

– Двадцать лет я мечтала, что смогу когда-нибудь вот так спать, – говорила она.

И спала, потому что ей действительно хотелось спать, спала с наслаждением и упорством, чего раньше с ней никогда не случалось. Порой, проснувшись, она вдруг начинала проявлять некоторый интерес к внешнему миру. Чаще всего это касалось брильянта.

– Придется мне все же когда-нибудь встать и наконец избавиться от него.

Она смотрела на брильянт, возможно, с чуть меньшим отвращением, чем раньше. Он все так же висел у нее на шее вместе с запасным ключом.

Сюзанна предоставила матери во всем поступать по своему усмотрению и только каждые три часа давала ей таблетки, которые та охотно принимала. С тех пор как уехал Жозеф, мать наконец окончательно перестала интересоваться делами концессии. Она больше ничего не ждала ни от земельного ведомства, ни от банка. Капрал по своей собственной инициативе засеял пять верхних гектаров, чтобы обеспечить будущий урожай. Мать не вмешивалась. И кстати говоря, именно благодаря капралу у них не переводились горячий рис и жареная рыба. Сюзанна относила еду матери и часто ела вместе с ней, присев на краешек кровати.

Только за едой, да еще вечерами мать иногда разговаривала с Сюзанной, а так она даже не глядела на нее, когда та заходила к ней в комнату. Говорила она всегда одно и то же: ей, мол, все равно придется рано или поздно встать, чтобы увидеться с папашей Бартом.

– Десять тысяч, на сей раз я прошу всего лишь десять тысяч.

На что Сюзанна обычно отвечала:

– Не так уж плохо! В общей сложности будет тридцать.

И мать улыбалась робкой, принужденной улыбкой:

– Вот увидишь, мы выкрутимся.

– Но, может быть, пока и не стоит его продавать? – говорила иногда Сюзанна. – Спешить некуда.

Ничего определенного на этот счет мать не говорила. Она сама не знала, что будет делать с деньгами. Однако она твердо решила, что новых плотин она строить не будет. Может, на эти деньги они все же уедут. А может, ей просто хотелось иметь эти деньги, оставить десять тысяч франков про запас.

Каждые три часа Сюзанна поднималась в бунгало, давала матери лекарство и снова возвращалась к мосту. Но ни одна машина не останавливалась у их бунгало. Сюзанна иногда даже жалела о мсье Чжо, о том времени, когда он каждый день приезжал к ним на своем лимузине. По крайней мере это было хоть что-то. Пусть даже здесь стояла бы пустая машина, все лучше, чем совсем никакой. Ей казалось, что их бунгало превратилось в невидимку, и она, дежурившая у моста, тоже; казалось, никто не видел, что здесь есть бунгало, а еще ближе, у моста, – девушка, которая ждет.

И вот однажды, когда мать спала, Сюзанна поднялась к себе в комнату и вынула из шкафа вещи, которые подарил ей мсье Чжо. Она выбрала самое красивое платье, то, что она надевала, когда они ходили в буфет в Раме, и еще в городе, и про которое Жозеф говорил, что такие носят только проститутки. Это платье ярко-голубого цвета, которое было заметно издалека. Сюзанна перестала надевать его из-за Жозефа. Но теперь, когда Жозеф уехал, ей больше нечего было бояться. Раз он решил уехать и бросить ее здесь, она могла действовать по собственному разумению. И натягивая на себя это платье, Сюзанна поняла, что она делает нечто очень важное, может быть, самое важное из того, что она делала до сих пор.

Но автомобили, как и раньше, не останавливались возле девушки в голубом платье, девушки в платье проститутки. Сюзанна подождала три дня, а на третий, вечером, выбросила его в речку.

* * *

Так прошло три недели. За эти три недели они не получили ниоткуда никаких известий: ни письма от Жозефа, ни даже письма из банка или предупреждения из земельного ведомства. И за эти три недели ни одна машина не останавливалась возле их бунгало. Но вот однажды утром она увидела младшего Агости. Он был один и без машины.

Он не сразу пошел в бунгало, сначала направился к месту, где сидела она.

– Твоя мать прислала мне с капралом записку, она хочет о чем-то попросить меня.

– Ты знаешь, она плохо себя чувствует, – сказала Сюзанна, – она никак не может смириться с отъездом Жозефа.

У Агости была сестра, которая тоже уехала два года тому назад с таможенником из рамского порта. Но она хотя бы писала письма.

– Всем надо отсюда сматываться, – сказал Агости, – это и так понятно. Скверно только то, что Жозеф не пишет. Рука у него, что ли, отсохнет? Моя мать чуть не померла, когда уехала сестра, но когда та начала писать, стало лучше. А теперь все в порядке, она привыкла.

Однажды в буфете в Раме, когда играли «Рамону», они поцеловались. Он увел ее оттуда и поцеловал. Она смотрела на него с любопытством. Пожалуй, он немножко напоминал ей Жозефа.

– Что ты делаешь весь день у моста?

– Жду машины.

– Но это же глупо, – сказал Агости неодобрительно.

– Мне больше нечего делать, – ответила Сюзанна.

Агости немного подумал и в конце концов согласился.

– Да, действительно. А если кто-нибудь захочет увезти тебя?

– Я уеду, уеду сейчас же, хоть она и больна.

– Это свинство, – сказал Агости не очень уверенным тоном.

Может быть, он помнил, как когда-то поцеловал ее, во всяком случае, он смотрел на нее с любопытством.

– Моя сестра тоже так ждала, как ты.

– Если очень захотеть, обязательно получится, – сказала Сюзанна.

– А чего тебе хочется? – спросил Агости.

– Уехать отсюда.

– Все равно с кем?

– Да. Потом разберусь.

Казалось, он задумался о чем-то, но ничего не сказал. Потом пошел к бунгало. Он был на два года старше Жозефа, жуткий бабник, и все на равнине знали, что он занимается контрабандой опиума и перно. Он был довольно маленького роста, но удивительно сильный. У него были широкие зубы, пожелтевшие от курева, без единой щелочки, и когда он приоткрывал их, улыбаясь, вид у него был довольно зловещий. Сюзанна легла на траву и стала ждать его возвращения. Теперь она думала только о нем. С той самой минуты, как он появился, мысль о нем полностью завладела ею, изгнав все другие. Стоит только захотеть… Он был единственным мужчиной на этой стороне равнины. И он тоже хотел отсюда уехать. Наверно, он забыл, что прошел уже год с тех пор, как они поцеловались под звуки «Рамоны», и что она сама стала на год старше. Надо напомнить ему об этом. Говорят, он переспал со всеми красивыми туземками на равнине и даже не с очень красивыми. И со всеми белыми женщинами Рама, не слишком старыми для таких забав. Кроме нее. Стоит только захотеть и не трусить…

– Она поручила мне продать вот это папаше Барту, – сказал Агости, возвращаясь.

Он держал брильянт, как простой камешек, и ловко подбрасывал его в руке.

– Постарайся продать его, ей это пойдет на пользу.

Агости задумался:

– А откуда он у вас?

Сюзанна встала и посмотрела на Агости, улыбаясь.

– Мне подарил его один тип.

Агости тоже улыбнулся.

– Тип, который разъезжает на лимузине?

– Конечно, кто еще мог подарить мне брильянт?

Агости пристально посмотрел на Сюзанну:

– Никогда бы не подумал… – сказал он через минуту. – Да ты, оказывается, завзятая шлюха.

– Да не спала я с ним, – отвечала Сюзанна. Она продолжала смеяться.

– Рассказывай! – Он уже без смеха посмотрел на брильянт и добавил: – Мне противно продавать его, даже папаше Барту.

– Но он-то думал, что я буду спать с ним, – сказала Сюзанна, – потому и подарил.

– У тебя что, вообще ничего с ним не было?

Сюзанна снова улыбнулась, словно посмеиваясь над Агости.

– Когда я душ принимала в чем мать родила, я иногда позволяла ему на меня пялиться.

Ей так нравилось употреблять выражения Жозефа, она просто упивалась ими, и они как бы сами слетали с языка.

– Черт возьми, – сказал Агости, – круто ты с ним!

Но он смотрел на нее и впрямь очень внимательно.

– И только для того, чтобы посмотреть на тебя…

– У меня приличная фигура, – откликнулась Сюзанна.

– Это ты так считаешь!

– У меня есть доказательство, – сказала Сюзанна, показывая на брильянт.

Он пришел опять. На этот раз Сюзанна поняла, что это из-за нее. Он даже не зашел в бунгало.

– Думаю, с папашей Бартом все будет в порядке, – сказал он странным тоном, – а если он заартачится, я или перестану поставлять ему перно, или донесу на него. – И тут же объявил ей: – Через несколько дней я зайду за тобой, хочу, чтобы ты посмотрела на мою ананасовую плантацию.

Он улыбнулся ей и принялся насвистывать мелодию «Рамоны». И, не попрощавшись, ушел, продолжая свистеть.

* * *

Через два дня после визита Агости мать получила письмо от Жозефа: очень короткое письмо, в котором он писал, что живет хорошо и нашел интересную работу. Он сопровождает богатых американцев на охоту на высокогорья и неплохо зарабатывает. Он писал также, что заедет проведать их и забрать свои ружья приблизительно через месяц. Он жил в гостинице «Централь», во всяком случае, просил писать на этот адрес. Сюзанна прочла письмо матери вслух, но мать все равно захотела перечитать его сама. И обнаружила в нем множество орфографических ошибок. Она расстроилась так, словно он нарочно сделал столько ошибок, чтобы еще больше ей досадить.

– Я совсем забыла, что он такой неграмотный. Уж лучше дал бы ей прочитать, прежде чем отсылать.

И все же первое письмо Жозефа успокоило ее. Она уцепилась за орфографические ошибки, а через некоторое время, казалось, даже немного ожила. Она стала требовать младшего Агости и все выспрашивала у Сюзанны, не заходил ли он еще. Она требовала его по два раза в день. Сюзанна пересказала ей все: что Агости очень рассчитывает на папашу Барта, что даже пригрозил ему, если тот не купит кольцо, перестать поставлять ему перно. Сказала она и то, что Агости обещал зайти через несколько дней и что к этому времени он наверняка продаст кольцо. Но если он не приходит, говорила мать, надо сходить за ним, потому что ей очень нужны деньги. Ей необходимо поехать к Жозефу. Он делает очень много ошибок, а ведь как-никак сын учительницы. Она должна сейчас же поехать в город, чтобы научить его хотя бы элементарным правилам грамматики. Иначе в конце концов он просто опозорится. Город все же есть город. Только она одна и может научить его грамоте. Теперь она знает, на что ей истратить деньги. Мать ужасно приставала, и Сюзанна в конце концов призналась ей, что Агости обещал заехать за ней, чтобы показать ей свою ананасовую плантацию, и к этому моменту деньги за кольцо наверняка уже будут у него. На несколько минут мать забыла про кольцо. Замолчала и даже вдруг как-то притихла. Потом она сказала Сюзанне, что она ей очень советует посмотреть на их ананасовую плантацию, потому что плантация у них прекрасная.

– Необязательно говорить ему, что ты сказала об этом мне, – добавила она.

Наконец всходы достигли нужной высоты и стали ярко-зеленого цвета, а значит, скоро можно было приступать к пересадке. Соседи уже начали рыть рассаду, готовясь высаживать ее недели через две. Капрал спросил у Сюзанны, не пора ли начинать работу и им: их всходы тоже были готовы. Сюзанна сказала об этом матери, и та поначалу заявила, что капрал волен поступать по своему усмотрению, потому что сама она думать об этом не хочет, ей на это наплевать. Но на следующий день, подумав, она сказала, что лучше уж вырыть рассаду, не оставлять же ее гнить.