Текст книги "В ладонях судьбы...(СИ)"

Автор книги: Маргарита Гирфанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

   Эзерниеки... Озёрный край... Дивные места – леса, холмы, луга и множество озёр, прозрачных, чистых и холодных даже в разгар лета. Как же явственно виден контраст между городом и прибалтийскими хуторами, словно застывшими в прошлом веке... Лошади, запряжённые в телеги или двуколки, ржущие в ужасе и встающие на дыбы при встрече с редким автомобилем... Стада коров чёрно-белой масти, пасущиеся на ещё зелёных лугах, усыпанных круглыми валунами разных размеров... Стога на сжатых вручную полях... Крестьяне, полные решимости не пустить «железного дьявола» на свои земли...

   А какое тягостное впечатление у Ирки от школы – старого деревянного строения, приспособленного под неё... Как часто вспоминалась ей прежняя четырёхэтажная Женская школа ?15, с её светлыми классами и коридорами, где в переменки ходили они с девчонками парами, или кружились, взявшись за руки... А здесь в перемены топот и гвалт, кулачные бои пацанов до кровавых соплей, визг и слёзы растрёпанных, обиженных ими девчонок. И старинный колокольчик вместо электрического звонка, зазывающий на очередной урок...

   Праздник песни

   Праздник Песни... Кто из любителей петь на школьной сцене, не мечтал в годы детства принять участие в певческом конкурсе? К празднику этому, проводимому в Латвии, готовились загодя, со всей серьёзностью. Отборы лучших хоровых коллективов проводились вначале на районном, потом – на областном уровнях. Победителей отправляли на праздник Песни аж в саму Ригу!

   Их, участников хора Эзерниекской семилетней школы, ребят двенадцати-четырнадцати лет везли в кузове грузовика ГАЗ-51 в районный центр, километров где-то за двадцать, на отборочный конкурс. В репертуаре было три песни: обязательная политическая, восхваляющая великого вождя, латышская песенка и любимая песня – «Эх, хорошо в стране советской жить!»

   Сидя на досках, вставленных в пазы бортов машины, ребята горлопанили:

   "Эх, хорошо в стране советской жить!

   Эх, хорошо страной любимым быть!

   Эх, хорошо стране полезным быть,

   красный галстук с гордостью носить! Да, носить!"

   и веселились в предвкушении такого радостного и редкого события, короче – пребывали в прекрасном расположении духа. Учитель пения Антон Петрович всё время высовывался из кабины и орал, чтобы все замолчали, поберегли связки. В самом деле, беспокоился он не зря – от холодного ветра некоторые «певцы» стали хрипеть...

   Пройдя отборочный конкурс, школьники русской семилетки, к сожалению, не вошли в число первых трёх мест, но всё равно получили удовольствие от праздничного волнения, от концерта и от солнечной тёплой погоды (смотр проходил под открытым небом на площади, на сооружённой для этой цели сцене). При большом скоплении народа, под градом аплодисментов, они чувствовали себя почти артистами.

   Но праздник закончился, наступила пора ехать домой, и ребятишек повели к грузовичку.

   Однако шофёр дядя Лёня тоже не терял времени даром – пока школьники соревновались, он тоже устроил себе праздник. Короче, дядя Лёня оказался пьяным «в стельку»... Но, что же делать?.. Автобусов в те далёкие годы в тех, довольно глухих краях ещё не было, машин было мало, шоферов – ещё меньше... А ехать-то надо! Закинули ребятишек в кузов, запихнули в кабинку весёлого дядю Лёню... Только вот Антон Петрович под предлогом, что у него ещё есть дела в судейском жюри, ехать отказался, посадив вместо себя в кабину одного из старших учеников и строго-настрого повелев шофёру ехать медленно и осторожно. «Не боись, учитель, довезу в целости и сохранности!» – заплетающимся языком заверил дядь Лёня учителя, и так резко газанул, что все пассажиры наверху опрокинулись со скамеек...

   Возле «Чайной» на окраине районного центра, водителя тормознул его приятель, тоже «вдутый» основательно. Пацана из кабины, не мешкая, отправили наверх, обратно к «своим» и, выехав на большак, дядя Лёня, позабыв про все предупреждения, начал пытаться выжимать из своего ГАЗа всё возможное и невозможное. Опасаться ему было нечего и некого – ГАИшников на дороге, естественно, не водилось, встречных машин не попадалось...

   «Па-а-а любил я её не на шутку... и она меня тоже невзначай!» – весело распевал, крутя баранку, дядя Лёня, и давил на газ, даже не пытаясь объехать дорожные ямки и бугры. От тряски под юными пассажирами соскакивали из пазов лавки, и, падая, отдавливали им ноги. Полусонный шофёр зигзагами «мерял» дорогу, рискуя свалить машину в кювет или впороться в столб. В эти опасные моменты девчонки визжали от страха, закрывая ладошками лица, а мальчишки яростно колотили кулаками по кабинке, пытаясь разбудить задремавших приятелей. Иногда попадались навстречу повозки. Испуганные лошади в ужасе вставали на дыбы и метались в стороны, норовя опрокинуть телегу, а возница что-то орал, грозя кулаком шофёру. Некоторые мальчишки, не желая рисковать, спрыгивали на ходу, благо скорость на этом авто водитель при всём желании не мог увеличить более тридцати км в час, и продолжали путь пешком. Подъезжая к селу, к родной школе, ребята взбодрились. Кто-то из мальчишек вдруг запел высоким голосом на мотив известной всем песни «Артиллеристы! Сталин дал приказ...»:

   Ученики! Директор дал приказ -

   И все подхватили весело, облегчённо, радуясь, что все дорожные страхи позади:

   Поймать учителя – и выбить левый глаз!

   За наши двойки и колы, за все пропущенные дни -

   по школе залпами: Огонь! А-агонь!!!

   Своего учителя пения школьники больше не видели. Его уволили. Но не за то, что оставил на произвол судьбы и пьяного водителя несовершеннолетних детей... А за то, что его ученики извратили слова в песне о великом вожде, что недопустимо и позорно для советских детей и их наставника ... Кто-то из бдительных сельчан «капнул», куда надо.

   Ну, что ж, бывший учитель сам виноват! За детьми глаз да глаз нужен... да и уши тоже!

   Страничка из альбома

   Новенькая появилась в школе в середине ноября. В седьмой "А" втиснулась могучей фигурой завуч Ольга Андревна, «тётя Туча», – так прозвали её острословы с «камчатки» за извечно хмурый взгляд из-под широких бровей, непомерную рыхлость телес и неизменный тёмно-серый костюм. За мощным плечом завуча, словно солнышко, выглядывающее из-за хмурой облачности, сияла чья-то ярко-рыжая макушка.

   – Садитесь, – небрежно махнула рукой «туча» на приветствие учеников, и вытолкнула вперёд высокую девочку в синем форменном платье с чёрным фартуком. – Вот, принимайте новенькую... как бишь тебя зовут?

   – Генриетта...

   – Ну, вот, прошу любить и жаловать э-э-э... Генриетту... – Ольга Андреевна, кивнув головой нашей классной, вышла.

   Мальчишки бесцеремонно с ироничными ухмылками и репликами разглядывали рыженькую, в конопушках на розовых щеках, новенькую, а девчонки шушукались и хихикали, поглядывая на неё. Однако девочка, судя по всему, вовсе не чувствовала себя «не в своей тарелке». Она оглядела класс дерзким взглядом, на пару секунд задержав его на «галёрках» и, не дожидаясь приглашения, прошла к Иркиной парте, намереваясь сесть на свободное место.

   – А тут занято! – сказала ей Ира.

   – Но пока нет ни хозяина, ни его вещей, я посижу здесь, – ответила девчонка решительным голосом, и Ирка не нашлась, чем ей возразить.

   – Итак, продолжаем урок... – постучала по столу учительница...

   ***

   Новенькая как-то сразу, с первого дня вписалась в классный коллектив, словно всю свою тринадцатилетнюю жизнь провела рядом с ними. Мальчишки, пытавшиеся заигрывать с ней, дёргая за короткие рыжие косички, тут же получали мощный удар учебником по башке, да и вообще, будучи ершистой, она в драку с ними ввязывалась по любому поводу. «Меня... зовут... Генриетта!» – всякий раз, выделяя каждое слово, раздражённо поправляла она любого, кто окликал её коротко – «Геня!» Но однажды, на уроке математики, когда она, единственная из всех, решила трудное уравнение, и математичка восторженно воскликнула: «Да ты ж у нас просто гений в юбке!», это «гений» намертво прилепилось к ней, и с этим она уже ничего не могла поделать.

   С Генькой Ириша подружилась сразу. Бывшую соседку по парте Геньке удалось уговорить пересесть, пообещав давать списывать «матику». Оказалось, что родители новенькой – врачи. Их прислали сюда вместо прежнего, ушедшего в мир иной, старенького доктора.

   Генриетта отличалась от многих своих одноклассников удивительной любознательностью и начитанностью, вот только была она несколько высокомерной по отношению к соученикам.

   – Ну, хоть бы один нормальный пацан был в школе... – пренебрежительно скривив губки, говорила она Ирине вполголоса, – одни сопливые недоростки... не на ком взгляд задержать. – Впрочем, Ирка с ней была согласна полностью.

   – Хм, седьмой "А"... – насмешливо хмыкая, говорила Генриетта, – можно подумать, что есть ещё седьмой "Б"! Не школа, а сарай какой-то... – Тут Генька была недалека от истины. В районном центре имелась другая школа – кирпичная, двухэтажная, но она предназначалась для латышских ребятишек, которых было значительно больше, чем русских. В ней учились и дети с хутора Култансов, часть дома у которых снимала Иркина семья. Ира дружила с ними давно, ещё до отъезда к бабушке. С девчонками Моникой и Сузанной, сёстрами-близнецами они были ровесниками, Вальдемар был на год моложе их, а брат Томас – на три года старше.

   Вечерами Ирка и хозяйские дети просиживали на огромной кухне за длинным столом с картами, или увлечённые прочими играми. Тётя Дарья ставила им по кружке парного молока и по толстому ломтю домашнего хлеба. Однажды Ирка привела в их небольшую компанию и Геньку.

   – А они ничего ребята... – удивлялась Генька на следующий день, когда они с Иркой торопились в школу, – хоть и латыши, а по-русски почти свободно говорят.

   – Так у них же мама русская...

   – Кстати, похоже, что их старший... как его?.. Томас? к тебе неравнодушен...

   – С чего ты взяла?.. – Ирка почувствовала, как щёки у неё вспыхнули.

   – Да это ж видно по взглядам, какие он на тебя бросает... Думаешь, я не заметила? Да ты и сама на него поглядываешь украдкой... так нежно, так застенчиво... Ах! – и Генька закатила глаза, откровенно насмехаясь над смущением подруги.

   – Ничего такого и в помине не было! – возмутилась Ирка, – и нечего выдумывать!

   – Да пожалуйста, не больно мне и надо... Скрытная какая, а ещё подруга называется! Чего ж тогда краснеешь?

   – От холода, от чего ж ещё... – буркнула та в ответ.

   Была уже середина декабря, морозы крепчали, но небо почему-то не спешило укрывать продрогшую землю снежным одеялом. До школы было километров пять, если идти большаком. Так они и ходили обычно в осенне-весеннее время. А зимой путь значительно сокращался, если скользить на лыжах прямиком через озеро и лес.

   – Слушай, а может быть, вода в озере уже замёрзла? Морозы-то стояли аж целую неделю! Айда проверим! – предложила Ира.

   Они свернули с дороги и, пройдя сквозь небольшой лесок, остановились в изумлении... Перед ними открылся невероятной красоты пейзаж... Синевато-зелёная гладкая поверхность озера, и в самом деле уже скованная льдом, казалось огромным зеркалом, окаймлённым в причудливую рамку из тонких и хрупких ветвистых ив... Одетые в ледяную корку дождями и морозом, их ветки казались прозрачными, будто сделанными из тонкого хрусталя... Прутик отломился под рукой Ирки со звоном разбитой ёлочной игрушки...

   – Это сказка какая-то... – прошептала восторженно Генька. Они заворожено любовались волшебной красотой озера, не решаясь ступить на лёд. Но раздумывали недолго – минуту спустя уже бежали, падая иногда, по идеально прозрачному льду всё дальше и дальше от берега.

   – Ирка, бегом сюда! – громким шёпотом звала Геня, – смотри, рыба! Какая крупная!

   – Ой, гляди, гляди! – вторила ей подруга, – да подойди же скорее... такая красивая, с оранжевыми плавниками... ну, во-от, всё... – в водорослях спряталась!

   Девчонки легли на лёд и в изумлении стали рассматривать сквозь него, как сквозь чистое стекло, загадочный подводный мир. В тёмной глубине угадывалось дно, и через прозрачный слой льда видны были сине-зелёные, застывшие, словно во сне, длинные стебли лилий и кувшинок с огромными круглыми листьями и изогнутые в чудные узоры узколистые водоросли... И среди них, время от времени медленно, сонно плавали рыбы, открывая рты и лениво двигая хвостами и плавниками.

   – Невероятно... – восторгалась Генька, – просто сказочное царство какое-то! Я никогда такого не видела! А ты?

   – Если б ты знала, какие красивые здесь цветут лилии летом! – Ирка вспомнила вдруг, как она года три-четыре назад каталась на этом озере в лодке вместе с сёстрами и Томасом.

   – Вот наступит лето, и ты тоже с нами будешь кататься... – сказала она мечтательно.

   – Когда ещё оно наступит... – вздохнув, ответила Генька.

   Забыв про школу и про всё на свете, отбросив подальше портфели с книжками и тетрадками, со смехом и радостными возгласами девчонки носились по озеру, скользя по льду на подошвах ботинок и совершенно не думая об опасности.

   А на следующий день и землю, и озеро накрыло ярким белым пухом первого снега.

   ***

   – Воронцова Генриетта! Почему ты до сих пор не записалась в библиотеку? – спросила училка по литературе.

   – А зачем? – удивилась Генька. – У меня дома своих книг полно.

   – Всё равно надо записаться – такие правила.

   В библиотеке было пусто. Если не считать библиотекаршу «Мегеру», прозванную так не столько из-за созвучия её имени-отчества – Мира Германовна, сколько из-за вреднючего характера. Мегера корчила из себя учительницу – получая обратно книги, заставляла пересказывать их краткое содержание, иногда даже требуя отчёт в письменном виде! Книжки она выдавала строго по списку литературы для внеклассного чтения.

   Заполнив карточку Генриетты, Мира Германовна спросила, что та желает почитать.

   – У вас есть «Красное и чёрное» Стендаля? – спросила Генька, подумав пару секунд.

   Мегера внимательно посмотрела поверх очков на Геньку.

   – Есть «Белый клык» Джека Лондона... Ещё – «Белый пудель» Куприна. Ни красного, ни чёрного у меня нет.

   – Тогда может быть есть «Яма» Куприна?

   Мегера пробежала глазами список литературы для шестого класса, но такого произведения не нашла.

   – Странно... – сказала Генька, – а в той школе, где я училась, эти книги были. Бедная у вас библиотека! Запишите мне вот это! – Она, покопавшись в стопках книг, подала изумлённой Мегере «Русские народные сказки».

   – Если хочешь, мы можем сходить в поселковую библиотеку, – предложила Ира Генриетте, – может, там спросишь те книжки...

   – Да есть они у меня дома, – огорошила она подругу, – читала я их сто раз!

   – А зачем же ты тогда их спрашивала?

   – Да так просто... позабавиться захотелось! – смеясь, ответила Генька. – Но похоже, ваша Мегера про них и слыхом не слыхивала!

   – А дашь почитать?

   – Не-а... Ты ещё маленькая!

   – А то ты большая! Всего на полгода старше...

   – Зато я прочитала много книг и знаю гораздо больше тебя о жизни! Потому что я дочь врачей и сама буду врачом. Пошли ко мне домой – сама увидишь, какая у нас библиотека!

   В доме Генриетты и в самом деле все полки и шкафы ломились от книг. Кроме литературы по медицине – собрания томов Большой Медицинской Энциклопедии (Генька сказала, что там есть столько ужасно интересного!), было действительно много и художественной литературы. Ирка взяла почитать Паустовского.

   ***

   Зимние каникулы... Счастливое время! Санки, лыжи, коньки! От дома к бане и узкой речушке длинная, пологая гора. Мальчишки выкатывают дровни, и вся ребятня усаживается хором в них. Оттолкнув тяжёлые сани, резво в них вспрыгивают, и вся копелла летит вниз с нарастающей скоростью! Аж дух захватывает от восторга! Но радость полёта длится не так долго, как хотелось бы... А тащить сани обратно в гору не так уж и легко! Пару раз съехали и решили идти кататься на лыжах с более крутых горок.

   Генька пришла на гору без лыж: «Сломалась одна»... – пояснила она, потупив очи. «Врёт ведь, но зачем»?.. – подумала тогда Ира.

   – А мы с тобой по очереди будем кататься, идёт?

   – Ладно... – ответила Ирка не слишком радостно. – Но ожидать своей очереди у Геньки не было никакого терпения, и ей вздумалось пристроиться на лыжах за спиной у Томаса.

   – Если свалишься – я не виноват! – предупредил он её. Генька встала на его лыжи и обхватила Томаса руками.

   – Ну, пошли! – скомандовал он: левой – правой, левой – правой... – Они покатились, но где-то в середине горы неожиданно оба упали. Лыжи, одна за другой, неслись вниз, а эти двое, валяясь в снегу, хохотали, как безумные. Шапочка слетела с головы Геньки, и её рыжие волосы разметались по белому снегу... «Ну, чисто – лисица... – подумалось Ирке, – сама же, наверное, нарочно упала и его с собой увлекла...» И вдруг как-то ёкнуло и заныло в груди, когда Томас склонился над Генькой и, сняв варежку, бережно смахнул ладонью снег с её лица. Ирка даже зажмурилась... Ей показалось, что вот сейчас... сейчас он коснётся губами её губ. Не было сил смотреть на эту сцену и она, оставив лыжи (пусть Генька катается), ушла домой. «Нет... он не мог этого сделать... Ведь тогда бы все увидели и подняли их на смех, – успокаивала себя девочка, – но он хотел её поцеловать, хотел! Это же было видно по всему». Впервые ревность терзала и мучила её... Впервые слёзы любви и отчаяния катились по щекам. « Ненавижу её... ненавижу их обоих... – шептала она, как заклинание, – знать их больше не хочу!»

   Но на следующий день они снова были подружками «не разлей вода». Ирка вглядывалась в Генькины зелёные глаза, пытаясь найти ответ на мучивший её вопрос, но в них, как всегда, озорных, с насмешинкой, ничего особенного не находила. И сама она оставалась прежней Генькой – весёлой, дурачливой. Они так же сидели вечерами на кухне вшестером, играя во всякие бумажные игры, и Ирина, исподтишка наблюдая за Генькой и Томасом, ничего «такого» не замечала.

   ***

   В те времена почти все девчонки имели свой альбом. Обычно это была общая толстая тетрадь в коленкоровой обложке. Обмениваясь ими друг с дружкой, девчонки, как могли, оформляли листы, рисуя пронзённые стрелами сердца и прочую ерунду, или обклеивая их вырезанными из открыток цветами; писали пожелания, чаще в незатейливых стишках, типа: «Пусть жизнь твоя течёт рекою среди волшебных берегов, и пусть всегда живёт с тобою – надежда, вера и любовь.» Или ещё: «(имя) роза, (имя) цвет, (имя) – розовый букет. На букете можно спать, крепко (имя) целовать!» Некоторые девочки к этому делу подходили формально – кое-как, лишь бы отвязаться, другие же вкладывали душу, стараясь придумать что-нибудь поинтереснее. Ирише нравилось оформлять альбомные странички, и получалось это у неё неплохо, поэтому одноклассницы и просто подружки чаще, чем другим подсовывали ей свои альбомы с просьбой «подписать».

   Однажды подошёл к ней и Томас, попросив что-нибудь оставить в его альбоме на память. Ира удивилась – не думала, что и мальчишек могут интересовать такие девчоночьи забавы. Тетрадка блестела чёрной коленкоровой обложкой, новёхонькая. Ирке подумалось, что ей первой доверено такое почётное дело – оформить начальную страницу альбома! Она была счастлива и смущена, да и Томас выглядел каким-то робким... Окончательно успокоившись, решила, что напрасно ревновала его к Геньке, что между ними вовсе ничего нет и быть не может, а она, Ирка, просто глупая и ревнивая дурёха.

   Дома, достав его альбом, девочка с трепетом открыла его... Как же она заблуждалась! Почти половина тетради была уже заполнена: разукрашенные цветными карандашами и вырезанными из открыток картинками и цветами листы были старательным почерком исписаны стихами и прозой на латышском языке. Ира листала страницы с возрастающим разочарованием и вдруг... наткнулась на русский текст. Он был без подписи, но этот корявый почерк не узнать было невозможно. Генька! Единственное, за что Генриетту ругали учителя – это за её размашистое, небрежное письмо. Но у той всегда был один ответ – ничего, мол, не попишешь, наследственные гены родителей-врачей. Но здесь чувствовалось – Генька старалась. Тщательно выводила, наверное, каждую буковку. Ирка прочитала стихотворение, похоже списанное из какого-нибудь сборника поэзии... Прекрасные стихи... что-то там о зарождающейся любви. И опять, успокоившееся было сердце, заныло от приступа ревности. Она отбросила этот альбом подальше, решив отдать его завтра же без всяких своих подписей, но, подумав, решила, что такая выходка будет выглядеть довольно странно и наводить на некоторые мысли.

   ...Несколько дней альбом сиротливо валялся в ящике Иркиного стола. Время от времени она доставала его, машинально листала... Но, дойдя до странички подружки-соперницы, появлялось вдруг желание выдрать этот лист и изорвать в клочья! «Подруга называется! Надо мной потешалась, а сама»... Ирка уже не сомневалась в том, что Генька влюблена в Томаса, больше всего её волновал вопрос – что же он?.. Неужели тоже... в неё влюблён?.. Эта мысль была невыносима для Ирки. Она открыла альбом на чистой странице и долго смотрела на неё, впервые не испытывая никакого желания творить. Никогда ещё перед белым листком чужого альбома не чувствовала девчонка такой растерянности... На сердце была тяжесть, а в голове пустота... В очередной раз отложив альбом в сторону, желая отвлечься от грустных мыслей, она взялась за книжку. Читая одну из повестей Тургенева, её вдруг неожиданно осенила мысль... Никаких, конечно, цветочков и пронзённых стрелами сердечек на страничке не будет! Лишь фон, переходящий из голубого в синий, можно немного и фиолетового цвета добавить... Точно! Получится небо в тучах... Но главным здесь будет текст, написанный красными чернилами. И пусть он поломает голову над ним, пусть помучается, пытаясь его понять... И ничего, конечно, не поймёт, потому что текст этот будет написан по-латыни! Не на латышском, а на латинском языке, совсем Томасу не знакомом.

   Ириша так увлеклась этими размышлениями, что и любовь её, и ревность отошли далеко на задний план. Ей стало даже весело. Перелистывая книгу, она искала запомнившиеся ей строки древнего римского философа по-латыни, а заодно выискивая подходящие фразы, которых так много у И.С.Тургенева и на других языках. Собрав «винегрет» из фраз на латинском, французском и итальянском языках, Ирка каллиграфическим почерком латиницей вывела небольшой текст, используя красные и чёрные чернила. Вот что получилось, если перевести на русский:

   От любви до ненависти один лишь шаг...

   Почему это бывает, может быть, Вы спросите?

   Не знаю, но это совершенно так, дружище!

   Я думаю, Вы меня хорошо понимаете, существо без сердца!

   Вот и всё! Прощайте...

   Ирина.

   Внизу листочка поместила картинку – срисовала из книжки простенький пейзаж со сломанным тонким деревцем. А сверху, для гармонии – тройку летящих птиц... Работой своей Ириша осталась довольна.

   – Переведи, что ты мне написала! – всё требовал потом Томас. Но она только загадочно улыбалась...

   ***

   – Генриетта! Воронцова! Ты где сейчас?! – классная постучала по столу указкой, – встань и повтори, что я сказала!

   – Вы сказали, что... Но я же тихо сижу, Раиса Петровна... не балуюсь и не разговариваю.

   – Но ты и не слышишь ничего! В каких мирах ты витаешь, Воронцова?

   С Генькой и в самом деле происходило непонятное. Всегда озорную и весёлую девчонку словно подменили. Она стала какой-то слишком задумчивой, иногда даже заторможенной... И в зелёных её глазах не было больше привычных смешинок. Может быть, она просто повзрослела – ведь ей уже исполнилось четырнадцать лет... Особенно странным было то, что любимица всех учителей – умная и сообразительная Генька съехала на тройки, и даже двойки! Она стала частенько пропускать уроки, под любым предлогом отказывалась от разных школьных мероприятий и даже избегала общения с Ирой, своей лучшей подругой, что было той непонятно и очень обидно...

   Наступившая весна радовала тёплым солнышком и яркой голубизной неба. Резвыми змейками неслись по дорожкам и тропкам весёлые ручейки. Хрустальная бахрома сосулек украсила края крыш, и гулко раздавалась повсюду звонкая музыка капели. В огромной луже, как в зеркале, отражались деревья и небесная синь, и только налетевшая неожиданно стайка шумливых воробьёв, решивших искупаться, подняла рябь на этой гладкой весенней купели.

   А Генька уже второй день не приходила в школу. «Наверное, заболела»... – подумала Ира, и вечером решила навестить подружку. Но дома никого не оказалось, а соседка сказала, что Геню ещё вчера увезли на скорой помощи. На следующий день, пропустив занятия, она пошла в больницу. Но Елена Сергеевна – мама Гени, встретила девочку довольно холодно и на её вопрос «Что с Генриеттой и где она лежит?» ответила, что серьёзно заболевшую дочь увезли в город на операцию, и больше она ничего сказать не может. «Извини, меня больные ждут»... – и Елена Сергеевна, явно не желая разговаривать, спешно удалилась. Ирка была в растерянности и недоумении...

   ***

   Украдкой, сквозь щёлку в занавесках Ириша наблюдала, как Том во дворе колет дрова. Рубил он их не спеша, привычно и ловко, и она залюбовалась им. Когда три года назад Иркина семья переехала сюда, на хутор, братья Култансы, стриженые наголо, ужасно не понравились девчонке. Сейчас же Томас был совсем другим – повзрослевшим, стройным... Волнистые светлые волосы то и дело падали на лоб и он лёгким взмахом головы отбрасывал их назад. А вот Вальдек совсем непохож на брата – прыщавый и низкорослый. Да ещё нос вечно сопливый! Противный такой... никакого прохода не даёт! Спрячется где-нибудь, и только стоит Ирке выйти – налетает, как коршун, схватит в охапку и лезет, как дурак, целоваться... Как-то раз она так огрела его пустым ведром, аж шишка на башке вскочила! И сама по носу кулаком получила. Разбил до крови. «Ну, всё, быть тебе моей невесткой»! – смеялась тогда тётка Дарья.

   Ира взяла ведро и вышла во двор. Проходя мимо Томаса, остановилась.

   – Привет, Том! Баню топить собираешься?

   – А, Ирка, здравствуй! Ну, да. Сегодня же банный день.

   – Давай, помогу дрова донести...

   – Так ты ж по воду собралась!

   – Да успею!

   – Ну, ладно, давай помогай! – улыбнулся Томас.

   Они несли дрова к бане, болтая о погоде, о том, что пора уже запасаться берёзовым соком, пока не появились на берёзах почки, и ей было радостно и тепло, то ли от весеннего солнца, то ли оттого, что рядом Том, такой красивый, улыбчивый. И с ними рядом нет никого больше...

   – Послушай, Ир, а куда подевалась она?..

   – Кто это – она? (в груди Ирки опять знакомо заныло.)

   – Ну-у, эта... подружка твоя, Генька?..

   – Так бы и сказал! А то – ОНА... Увезли её. В Резекне, в больницу.

   – А что с ней случилось?

   – Не знаю, не говорят...

   Вроде и солнце светило так же ярко, и небо оставалось таким же ясным, но краски весны сразу померкли перед глазами девочки. Говорить вдруг стало не о чем, и они замолчали.

   «Выходит, он думает о ней... – опять эта мысль сверлила мозг и мучила сердце, – значит, он всё-таки её любит»...

   ***

   Пасха... Этот праздник латыши чтили свято. Семья Култансов тоже не была исключением. В чистый четверг тётка Дарья красила яйца, пекла куличи... Иркина мама яйца не красила, но зато напекла всяких вкусностей, и в доме в Светлое Воскресенье было как-то особенно торжественно, пахло сдобной выпечкой и ванилью...

   Дедушка Ян поманил пальцем Ирку и вложил ей в ладонь крашеное яйцо. Яичко было некрупное, красненькое, такое гладкое и приятное...

   – Чокнемся? – спросил он и вытащил из кармана другое, жёлтого цвета. Они чокнулись, и дедово яйцо треснуло. – Ты выиграла! – улыбнулся он, и, отдавая его Ирке, подмигнул. В этот день ей удалось «выиграть» у всех, с кем «состязалась», пока «чокнуться» не предложил Томас. Бились они, бились яйцами, но впустую – ни одно не хотело разбиваться...

   – Ну-ка, покажи! – Том взял у Ирки яйцо и расхохотался. – Дед, что ли, дал?

   – Ну да, подарил. Я и у него выиграла... – Томас ещё пуще начал ржать...

   – Чего смешного-то?.. – растерянно спросила Ира.

   – Яйцо-то деревянное! – хохотал Том, – как и у меня... Ну, дед!

   На поляне в лесу мужики вкопали три высоких столба с подпорками и на длинных жердинах установили рядом двое качелей, оканчивающихся широкими досками. Качаться на них можно было только попарно, стоя друг против друга и попеременно приседая, чтобы раскачаться как можно выше. Пацаны любили соревноваться друг с другом – кто выше взлетит. Главной целью для них было – сделать «мёртвую петлю» (в принципе это было возможно), но такого случая ещё никто не видел. Пришли сюда и Ирка с Моникой и Сузанной... качались, как могли, на этих качелях. К ним подошёл парнишка, Петькой его звали, и предложил покачаться «по-настоящему». Девчонки не решались, а Ириша неожиданно согласилась. «Только слишком высоко не надо, а то у меня голова закружится»– попросила она Петьку. «Конечно, что я – дурак, что-ли?!»

   Петька помог ей взобраться, вскочил сам и начал раскачивать качели, призывая и её «работать энергичнее». Всё было прекрасно, но вдруг появились двое довольно взрослых ребят. Согнав с соседних качелей девчонок, резво вскочили сами, и, с силой удалецкой двигая поскрипывающую конструкцию своими крепкими торсами, в считанные секунды оказались выше их. Дух соперничества взыграл в Петьке... Поглядывая на всё убыстряющие ход соседние качели, он, дико вращая ставшими вдруг безумными, глазами, стал яростно разгонять свои, сердито требуя усилий и от Ирки, совсем забыв, что напротив него просто слабая девчонка. Качели действительно стали взлетать всё выше и выше, но до соперников им было далековато. Мелькнув, убегали вниз чуть тронутые весенней зеленью деревья, уплывали островерхие ели... Из-под оказавшихся над головой ног уплывала опора. Качели останавливались на какую-то долю секунды, словно раздумывая, куда же лететь – вверх или вниз, и неслись к земле с нарастающей скоростью.

   – Давай! Давай! – орал Петька, – наяривай!!

   Лицо его было красным и злым... А Ириша, не чувствуя под ногами опоры, судорожно пыталась обхватить пальцами скользкую круглую деревяшку. Но безуспешно... Жердина была слишком толстой для её маленьких ладошек. Рвущийся навстречу ветер трепал волосы, закладывал уши... Неслась, приближаясь с невероятной скоростью земля и... промелькнув на мгновение расплывчатыми очертаниями лиц сестёр, вновь оставалась позади, где-то внизу, за спиной. А впереди – небо и слепящее солнце, и Пётр в раздувающейся ветром рубахе с раскинутыми руками. Он, окаймлённый солнцем, казался Ирке демоном, нависшим над ней... Её ноги не чувствовали опоры, пальцы скользили по гладкой деревянной поверхности... Какая сила держит её?! Уже почти не было страха, а только восторг полёта с замиранием сердца, которое, то словно подскакивало к горлу, то падало куда-то вниз. Она уже и не пыталась помогать Петьке, а только яростно цеплялась за поручни, стараясь удержаться... «Хватит!! Я не могу больше!!!»– кричала ему девочка, но он ничего не слыша, растрёпанный и потный, с остервенением гнал вверх эту «гондолу», всё ещё на что-то надеясь. А «противники», гогоча на весь лес от восторга, и в самом деле готовы были вот-вот обернуться вокруг оси. Петька, наконец, понял, что одних его усилий недостаточно и, сжалившись над Иркой, опустил её на бренную землю. Девчонки подхватили её, качающуюся, под руки, сочувствовали, восхищались и... завидовали! А Петьку называли дураком. Но Пётр был раздосадован не на шутку. « Ещё немного, и мы бы их обогнали! Эх ты!!!»– упрекал он Иру с обидой. « В следующий раз...»– пообещала она ему, но он отрезал: «Следующего раза не будет! С девчонками бесполезно дело иметь.»