Текст книги "Я больше тебе не враг (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дюжева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
О планах своих тоже рассказала. О том, как специально подкараулила его на том вечере, как подстроила «случайное знакомство», как старалась понравиться. О том, как жадно собирала крупицы информации, каждую мелочь, чтобы в итоге использовать против него.
И том, как не смогла вовремя остановиться, распознать что правда, а что нет, тоже рассказала. О том, как поняла, что потеряла, когда уже ничего нельзя было исправить.
Представляю, каково ему было слушать все это. Вот уж кто точно офигел, так офигел, если уж я сама от себя в полном шоке.
Спустя три года после знакомства и, совершив херову тучу ошибок, я все-таки сделала то, что должна была сделать давным-давно. Просто поговорить. И в конце, когда все карты были раскрыты и секретов больше не осталось, чувствовала себя опустошенной.
Я даже поревела, не в силах совладать с эмоциями.
– В общем так, дорогая моя, самая умная, добрая и нежная жена на свете, – намеренно или случайно он упустил слово «бывшая», – не знаю, как мы все это будем разгребать…а разгребать придется.
Я киваю.
– Я, конечно, немного в шоке…да что уж скромничать в диком ахере я, с того самого момента, как узнал о ваших кознях… но я уверен, что справимся.
– Прости меня, я такая… – у меня даже нет слов какая. Все они слишком мягкие, чтобы передать полную глубину моего безумного великолепия.
Кирсанов усмехается:
– Зато взбодрила. Жил я себе, жил скучной жизнью богатенького буратино. Ни тебе эмоций настоящих, ни развлечений, а тут на тебе Максимка Американские горки в самом дурном исполнении, чтобы рожа не такая довольная и румяная была.
Я краснею, а потом буркаю:
– Я старалась, как могла.
– Я уже понял, – снова короткий смешок, – Видать, в прошлой жизни я очень сильно нагрешил, раз мне досталось такое сокровище.
– А я рада, что мне достался ты.
– Угу. Где еще такого доверчивого дурака найдешь, да, Тасенька?
– Ты не дурак. Ты самый лучший из мужчин.
Это не лесть и не желание подмазаться, это констатация факта.
– Ладно, Тась, – устало выдыхает, прижавшись лбом к моему виску, – закрываем эту тему. Попробуем сделать вид, что ничего не было. Сама понимаешь, время нужно, чтобы заново построить все то, что распалось.
– Понимаю.
– И у меня будет условие – никакой Алексы. Что хочешь делай, но, чтобы ее в радиусе сотни километров не было.
Я сдавлено киваю. Он в праве этого требовать.
– Ты ее отпустишь?
– Уже отпустил. Ее отвезли на вокзал, посадили в поезд и отправили из города. Это максимум доброты, на которую я способен в данной ситуации.
У меня наворачиваются слезы:
– Спасибо.
– Пусть уезжает и живет где-нибудь вдалеке. Хоть на Гондурасе, хоть на Колыме. Терпеть ее поблизости я не стану, даже ради тебя. Можешь даже не заикаться об этом.
– Я понимаю.
И Сашка поймет. И будет рада за меня. Я знаю. Мы навсегда останемся родными, даже если не сможем быть рядом.
Чуть позже Максим уходит на работу, но перед этим выкладывает на тумбочку ключи, словно дает мне выбор – дождаться и сбежать, воспользовавшись его отсутствием.
Я не собираюсь никуда сбегать. Меня трясет от того, что я здесь, в этом доме. Прохожусь по комнатам, заглядываю в полупустые шкафы, нахожу на верхней полке наши фотографии. Не выкинул… От этого щемит в груди и на глаза снова наворачиваются слезы, только в этот раз на губах улыбка. Я начинаю верить, что все это не сон.
Чтобы как-то скоротать время до возвращения Кирсанова, я принимаюсь за уборку. Оказывается, это дикий кайф, когда можешь навести порядок в том месте, где твое сердце ликует и чувствует себя дома.
Потом я готовлю ужин из того, что нахожу в холодильнике. Там негусто – только то, что Кирсанов заказал в последнюю доставку, но этого хватает и на жаркое, и даже на румяный пирог.
Когда Максим возвращается домой, у меня накрыт стол. Пусть скромно, но с любовью.
– Как в старые добрые времена, – улыбается он, протягивая мне огромный букет, – только не реви!
– Не буду.
– А я говорю, не реви.
– Не буду-у-у-у…
– Тася!
В общем, гормоны штука веселая. Я еще дважды за вечер срываюсь на слезы. Один раз, когда мы перебираемся к телевизору и попадаем на финальные кадры какой-то романтической мелодрамы, а второй, когда Максим спрашивает, в какой комнате будем делать детскую.
Зато вечером, когда наступает время сна, а Кирсанов не уходит и вместо этого ложится рядом, притянув к себе под бок, я расплываюсь в счастливой улыбке и обнимаю его крепко-крепко.
– Задушишь, – смеется он.
– Я просто боюсь, что это сон, что ты исчезнешь.
– Никогда, – с этими словами накрывает мои губы своими, и все тревоги отступают.
Его поцелуй долгий и нежный, прикосновения полны страсти, и в тоже время бережные и аккуратные, словно я хрустальная статуэтка, которая может разбиться от неосторожного движения.
Я задыхаюсь от любви, от ощущений, что лавиной накрыли с головой, и от осознания того, что мне чертовски повезло с мужчиной. Он самый лучший, и я приложу все силы, чтобы сделать его счастливым и искупить все то, что натворила.
Глава 16
Дальше нас ждал очень непростой период, когда пришлось заново выстраивать отношения. Вроде те же два человека, а все по-другому. Больше не было места для шелухи, беспочвенных обид, ревности и прочего мусора. Остались только мы вдвоем, немного офигевшие от всех этих каруселей, но уверенные, что хотим быть вместе.
Кирсанов просто сказал: моя, не отпущу.
А я ответила: твоя, не отпускай.
Вцепились друг в друга, как две пиявки, и не разодрать, не растянуть в стороны.
Свое обещание он сдержал и отправил Сашку далеко-далеко. Она не сопротивлялась, позвонила мне только один раз, уже когда приехала на место, и спросила:
– Ты счастлива?
– Да.
– Береги это счастье.
– Буду стараться. А как ты?
– А у меня все впереди. Если что понадобиться – только позови.
И хоть у нее беда с эмоциями, хоть она совершенно не умеет их показывать, я знала, чувствовала, что она рада. И что она всегда будет за меня…какую бы фигню я бы не натворила. Моя единственная, такая же бедовая, как я сама, подруга.
С Максимом мы говорили о многом, но тема Алексы – а он ее звал только так – была для него табу. Он ее отпустил только ради меня, но предпочитал лишний раз не вспоминать.
Как и я про Алену…
Моя вторая подруга, светлая девочка-ромашка, теперь ассоциировалась исключительно с грязью и предательством. Воспоминания о ней пачкали душу. По сути, вся моя жизнь была измазана нечистотами по ее вине, с самого детства. Сколько ненужных разборок было, со сколькими людьми я испортила отношения, защищая слабую Аленочку. Тогда это казалось естественным и единственно правильным, ведь мы же семья, стая, а весь этот мир против нас. Кто нам поможет, если не мы сами? А оказалось нет никаких нас. Была только Алена, уверенная, что все вокруг должно кружить вокруг нее, и что мы с Санькой, как две беспородные шавки, должны прыгать по первому ее щелчку.
Это был очень болезненный урок. И если бы не Кирсанов, и его способность прощать, я бы до конца дней своих билась в истерике и каждый день умирала заново из-за потерянной любви.
Он спас нас обоих. Он. Не я. Тот случай, когда мужской стержень позволил пережить бурю, устроенную женской фантазией.
Как в анекдоте. Сама придумала, сама обиделась…
У нас даже шутки на эту тему начали появляться. Свои, никому непонятные, и такие же дурацкие, как вся эта ситуация.
Спустя полтора месяца мы снова отправились вместе к врачу на плановое УЗИ, на котором очень отчетливо было видно «хвостик».
– Мальчик будет, – с улыбкой подтвердила врач.
Надо было видеть физиономию Кирсанова в этот момент. Он даже выдохнул облегченно:
– Слава богу… двоих таких «девочек» я бы не вытянул.
Я сделала вид, что обиделась. Секунд на десять. А потом счастливо улыбнулась, потому что подарить ему сына было моей самой большой мечтой.
Потом мы занялись ремонтом и перестановками. Не только в городской квартире сделали все по-новому, но и тот самый дом, который был моей тюрьмой, облагородили. Теперь там была детская – светлая и уютная, хозяйская спальня, а на переднем дворе разбили детскую площадку.
Однако не так все было радостно, как мне бы хотелось.
Прошлое, на то и прошлое, чтобы оставаться за спиной, но порой оно очень нагло пытается ворваться в новую жизнь, наполнив ее хаосом.
– Тася!
Услышав громкий окрик, я вздрагиваю. Не только от неожиданности, но и от того, что меня простреливает дурными предчувствиями.
Это Алена.
Мы не виделись с ней с тех самых пор, как столкнулись на задрипанной квартире, где она наговорила нам с Сашкой кучу гадких, отвратительных вещей.
Оборачиваюсь. Бывшая подруга идет к моему столику, активно накручивая пятой точкой. Выглядит она, как…как… шалава? Слишком короткая юбка, слишком яркие губы, слишком длинные наращённые ресницы. Она совершенно не вяжется с тем образом светлой девочки, за которую я была готова сражаться с целым миром и без раздумий бросить свои чувства в жернова мести.
Любимое кафе тут же теряет всю свою прелесть. Оно, как в фильме ужасов, внезапно становится меньше и наполняется черной дымкой.
– Чего тебе?
– Вау, что так грубо, подруга, – хмыкает она, – не рада меня видеть?
Улыбается так снисходительно, надменно, свысока. Будто царица снизошла до простой смертной.
– Нет.
Меня рядом с ней тошнит. Не только от Алёны, но и от самой себя.
Дура я. Дура. Все же как на ладони, на самом виду. А я не видела, не понимала, не замечала. Думала, рядом ангелок, которого надо защищать, а оказалось, что змею пригрела. Тащила ее на себе, кормила своими эмоциями, своими жертвами, своей жизнью.
Сколько она косячила до Кирсанова? Не счесть! И дня не проходило, чтобы бедная Аленка не попала в какие-нибудь проблемы. И кто в итоге со всем разбирался и огребал за нее? Мы с Сашкой. Раз за разом, как заколдованные, не понимая очевидного. Она специально это делала, разжигала конфликты, науськивала, подставляла, а мы не замечали, бились за нее до донца, подставляясь, жертвуя чем-то важным. Это казалось единственно правильным вариантом. А как иначе? Ведь это Аленушка, маленькая нежная девочка с глазами невинного ангела. Нежный цветочек, не способный самостоятельно выстоять против жестокого, грубого мира.
***
Теперь этот «ангел» сидит напротив меня, но что-то крыльев за спиной не видать.
– Угостишь? – кивает на почти полный чайник травяного чая. Мне два часа еще до приема, я просто хотела скоротать это время в кафе, почитать книгу, полистать картинки в телефоне.
– Нет.
Ее улыбка на мгновение идет рябью, и в глазах проскакивает странное выражение. Очень похоже на…удивление? Да. Именно на него. Алена удивлена, что я не спешу с ней делиться. Привыкла, что ей всегда выкатывают на блюдечке с голубой каемочкой все, что она захочет.
– У тебя же две чашки!
Их на самом деле две – официантка случайно принесла, думала, что я жду кого-то. Я демонстративно наливаю во вторую, но вместо того, чтобы протянуть ее Алене, сама делаю пару глотков.
Она возмущенно фыркает:
– Колхоз.
– Куда уж мне до вас, до аристократов.
Повисает тишина. Я смотрю в окно, игнорируя присутствие «подруги», а она раздраженно барабанит пальцами по столу, потом не выдерживает:
– Где Сашка? Что-то давно ее не видать. Не звонит, в гости не заходит.
– На фиг ты ей сдалась? У нее своих дел хватает.
– Пфф, да какие у нее могут быть дела? Она же тормоз, хронический.
Молчу. Потому что не хочу тратить на нее ни одной секунды своей новой жизни. Не хочу ничего доказывать или ругаться.
Я хочу только одного, чтобы она уползла на другой конец света и больше никогда не появлялась поблизости.
– А у тебя как дела? Все льешь слезы с соплями по Кирсанову? – издевается, сучка. Ей прямо неймется, хочется меня укусить и побольнее, – ловко я вас обыграла, да?
– Мне восхититься? Похлопать? Заорать «браво, бис?». Или что?
– Да ладно тебе, – смеется она, – весело же было. Такую партию пришлось разыграть. У-у-ух, аж мурашки по коже.
У меня тоже. Только далеко не от больного восторга, которым так явно упивается моя дорогая подруга.
– Но я не виноватая, – разводит руками, – как говорится, это не мы такие, это жизнь такая. Тебе Макса винить надо, не меня.
– И за что же мне его винить? – спрашиваю сквозь зубы.
– Если бы он мне сразу ребенка заделал, не пришлось бы извращаться и всякое выдумывать.
Не верю своим ушам и переспрашиваю:
– Что он тебе должен был сделать?
Видать у меня на лице такое отвращение проскакивает, что Алена тут же заводится:
– Ребенка! Он должен был просто своим дурацким членом сделать мне ребенка!
Я задаю единственный уместный в данной ситуации вопрос:
– Ты нормальная?
– Не тебе претензии мне выкатывать. Ты сама за него замуж выскочила при первой же возможности. Так что не строй из себя святую.
Я точно не святая, но сейчас у меня уши в трубочку скручиваются от признаний милой девочки Алены. Аж передергивает от брезгливости.
Она это видит и злится еще сильнее:
– Да, я хотела залететь от Кирсанова. Те полторы недели, что мы были вместе, я старалась изо всех сил, – понижает голос до злого шепота, – На сказочку о том, что я на таблетках – он не повелся. Пришлось крутиться. Гондоны прокалывала, если сама покупала. А если он был со своими, то потом из них доставала и запихивала в себя, надеясь, что хоть один живчик прирастется!
– Заткнись. – Сейчас сблюю. Прямо на стол, и на ее отвратную морду, которую искажает самая натуральная ненависть.
Она ненавидит меня! Искренне от души! Всегда ненавидела! Когда я подтирала ее слезы, когда мы с Сашкой дрались из-за нее с девчонками в приюте, когда закапывали пустой гроб. Ненавидела!
– Что не так? Слишком нежная, чтобы правду слушать? Да, я собиралась залететь от Кирсанова, потому что у него денег, как у дурака фантиков, потому что если бы у меня получилось, то я бы как сыр в масле каталась до конца своих дней, не зная ни забот, ни хлопот. Не, я не дура, не фантазерка блаженная, прекрасно понимаю, что вряд ли бы женился. Таким подавай что-то особенное, – одаривает меня очередным взглядом, полным злой зависти, – Но я бы и без брака хорошо бы устроилась – сидела бы с его отпрыском, а он бы только переводы на карту бросал. Ну может, потрахивал бы изредка. Как говорится, не чужие.
Она так цинично рассуждает о человеке, которого я люблю, что хочется схватить чайник и плеснуть кипятком в морду. Я сдерживаюсь. Пустое это. Она больше не достойна никаких моих эмоций, даже самых темных.
– И что? Не вышло? – хмыкаю, равнодушно потягивая чай и глядя на Алену поверх чашки.
Она кривится. Официант до сих пор не принес ей ничего, и она вынуждена смотреть, как я пью.
– Нет. Кастрат он фригидный!
– Кастрат вряд ли смог бы тебе присунуть.
– Не умничай. Я уверена, что по его вине все это, потому что с Сережкой залетелось в первого раза.
– И ты планировала нагулянного ребенка повесить на Кирсанова?
– Поначалу хотела, – произносит тоном умудренной жизненным опытом женщины, – Но потом понаблюдала и поняла, что ну его на фиг. Он сволочь дотошная, на слово не поверит, заставит делать тесты и прочую хрень. Себе бы дороже вышло, попробуй я его тогда обмануть.
– Поэтому решила обмануть нас?
– Это было не сложно. Побольше грусти в глаза, побольше слез и бледности. Это нетрудно было – токсикоз, сука, всю беременность терзал. Думала, сдохну. Но зато вы хлопотали, выведывали, кто же тот изверг, который надругался над бедной Аленушкой. Такая умора…
Я представляю, как она ржала над нами. Как угорала, когда мы со слезами на глазах стояли возле кровати, как рвались мстить, наказывать обидчика.
***
Видя мое немое изумление, Алена весело продолжает:
– Ну, а фиг ли он такой жадный? Денег до хрена, а он даже задрипанного колечка мне не подарил! Я между прочим старалась. Была хрупкой девой, готовой к любым экспериментам. Как говорится, во все дыхательно-пихательные боком, раком и с наскоком. Максимка, наверняка, вспоминает наши бешенные скачки.
– Не вспоминает. Пришлось долго объяснять, кто такая Алена. Сказал, что было скучно.
Она меняется в лице:
– Врет! Специально врет, чтобы тебе лапши на уши навешать! А ты дура поверила.
Я улыбаюсь. И ее бесит эта улыбка. Настолько, что, она отбрасывает эти обезьяньи ужимки и, наклоняясь ко мне, бьет в самое сердце:
– Каково это, Тась? Чувствовать себя использованной? Раздолбать все, что тебе было дорого, только потому что я так захотела? Приятно? Кайфанула? Лично я – очень.
– Это было чудовищно, – соглашаюсь я, – узнать, что все было зря, что натворила жутких вещей из-за какого говна.
Ее глаза зло сверкают:
– Говна?
– Говнища.
Пока она подбирает слова, чтобы ужалить побольнее, я жестом подзываю официанта:
– Счет пожалуйста.
– Хочешь сбежать?
– Хочу уйти, – равнодушно поправляю ее, – здесь воняет.
– Не так быстро, дорогая. Мы еще не договорили.
– Поговори с кем-нибудь другим…
Она тут же перебивает меня:
– Ты отозвала счет, оформленный на имя Влада. Я хочу знать, какого хрена?
У меня аж глаза выкатываются от такой наглости:
– Какого хрена? Ты серьезно?!
– Более чем. Это деньги Влада. Ты не имела права их забирать.
– Это деньги Кирсанова.
Она пренебрежительно морщится:
– Не обеднеет твой Кирсанов. А Владу на учебу надо. Да и квартиру присматриваем…
– И?
– Что и? Что?! – психует, – мы на эти деньги рассчитывали, а ты их забрала! Считаешь это нормальным?
Я смеюсь, прикрыв глаза ладонью. Нервно смеюсь, потому что это просто сюр какой-то. Все еще хуже, чем я думала. Все из-за денег. Вот так, просто, банально, до тошноты.
– То есть то, что ты провернула – разыграла смерть, подставу, натравила нас на Макса – это нормально. Это в порядке вещей. А вот то, что у тебя денежку забрали – это уже беда и лютая несправедливость?
– Ты о Владе подумала? – взвизгивает она, – Крохоборка!
– Влад – чудесный малыш. И у него есть родные мать и отец. А еще приемные. Вот и думайте о благосостоянии мальчика, а я в вашу Санту-Барбару даже вникать не хочу. Работайте, обеспечивайте, берите ипотеки, кредиты, как все остальные люди. Вас там много – справитесь. Мы с Сашей больше не имеем к вашему балагану никакого отношения. Кирсанов тем более.
Она заводится еще больше:
– Ты случаем не обнаглела, подруга? Тебе напомнить, кто первый этого самого Кирсанова нашел?
– Где ты видишь подругу? Прости, Ален, но ты для нас умерла. Похоронена, закопана. Все, что я могу для тебя сделать – это прибраться на могиле и посадить новые цветочки.
– Иди ты в жопу со своими цветочками! – рычит, – деньги мне верни!
– Я уже вернула их законному владельцу. А потом с его разрешения перевела на счет нашего детдома.
Алена хватает воздух ртом:
– Ты…ты дура! Идиотка конченая! Забрала у меня и Владьки, чтобы отдать каким-то безродным ушлепкам?
– Мы все оттуда, если ты забыла, – холодно напоминаю о «корнях», о том, что мы все трое из этого приюта, что мы точно такие же «безродные ушлепки», как она выражается.
– Да мне пофиг кто и откуда! Это мои деньги! Я их заслужила!
– Чем? Чем ты их заслужила, Ален? Предательством? Подставой? Интригами?
– Я вообще-то ребенка родила.
– Это делает тебя особенной? Неприкосновенной? Дает право что-то требовать у посторонних?
Я не могу понять, что у нее в голове. Раньше казалось, что она просто милая девочка с причудами, а теперь понимаю, что ни фига она не милая, и ни фига это не причуды. Это просто адские загоны, дичь, хлещущая через край.
Откуда у нее это? Откуда убежденность, что все можно? Что ей нужнее, что ради нее другие должны от чего-то отказываться и терпеть дискомфорт?
Или это мы с Санькой ее такой сделали? Оберегали, тащили на своем горбу, все самое вкусное отдавали, потому что Аленка маленькая, несчастная и очень ранимая?
И правда дуры.
Знать, что своими руками воспитали такое чудовище – невыносимо. Больно и жутко.
Мне хреново. Не физически, а на душе. Где-то там, глубоко внутри сидит маленькая девочка Тася и рыдает во весь голос, оттого что ее предали, использовали, вытерли ноги как об тряпку, а потом выкинули за ненадобностью. А я ведь верила, что мы втроем всегда будем против всего мира. Плечо к плечу. Семья, пусть не родная, но настоящая.
Этот разговор меня просто убивает. К счастью, появляется официантка и выкладывает передо мной кожаные корочки с чеком внутри.
– Наличными или картой?
– Наличными, – я достаю купюру, – сдачи не надо.
– Сдачи не надо, – тут же передразнивает Алена.
– Чай можешь допить. Не выбрасывать же, – с этими словами я поднимаюсь из-за стола.
Увидев мой живот, Алена удивленно охает:
– Ты… беременна?!
– Как видишь, – не глядя на нее, накидываю на плечи куртку, забираю сумочку.
– Кто отец? – она требует ответа так яростно, будто имеет на это какое-то право, – Кто?
– До свидания.
Она покрывается злыми красными пятнами и шипит, как рассерженная гусыня:
– Ты все-таки залетела от него?
***
Столько злости в голосе, столько зависти, что подкатывает тошнота.
– Почему бы мне не залететь, как ты выражаешься, от собственного мужа?
– Он тебе не муж!!!
– Был мужем…и снова им станет. У нас скоро свадьба, – невесело хмыкаю, видя, как симпатичное девичье лицо превратилось в уродливую, перекошенную маску, – извини, не приглашаю. Сама понимаешь, высокопоставленные гости и все такое…
– Сучка! Какая же ты сучка! – она до хруста сжимает кулаки, – это я должна была от него залететь! И замуж за него тоже должна была я выйти!
– Всего хорошего, подруга. Надеюсь, больше не увидимся.
– Да пошла ты! Тебе это так просто с рук не сойдет! Слышишь?! Не сойдет!
Иду на выход, не чувствуя под собой ног, но спина прямая. И сердце бьется ровно. Оно отпустило, в нем больше не осталось места для бедной несчастной Аленки, для дурацкой ностальгии, для сожалений о «счастливом» прошлом. Не было там счастья, был только обман, зависть и розовые очки толщиной в метр. К счастью, они разбились, пусть и стеклами вовнутрь. Это не важно. Главное, что удалось избавиться от паразита, высасывающего кровь.
Людей на улице совсем мало. Унылая погода не располагает к прогулкам: серое небо, слякоть, хлюпающая под ногами и ветер, резко меняющий направление. Возле перехода я и вовсе одна. Ни людей, ни машин.
Дожидаюсь зеленого и спокойно выхожу на проезжую часть. Один шаг, второй, третий… В полнейшей задумчивости дохожу до середины, а потом слышу визг шин по асфальту, рев двигателя.
Оборачиваюсь, и весь мир сужается до одного светового пятная, в центре которого несущийся на меня автомобиль. Словно в увеличительное стекло я вижу какого-то парня за рулем, а рядом с ним Алену. Она кричит, указывая пальцем на меня. Сначала кажется, что хочет предупредить меня, а потом понимаю, что нет. Ее лицо искажено злобой, губы активно шевелятся, и я читаю по ним: давай, давай, давай! Дави суку!
Ноги не слушаются. Надо бежать, спасать себя и малыша, а они намертво примерзли к грязному асфальту. А сердце…мое глупое сердце не может понять, как же так? Разве это возможно?
Наверняка сон. Просто сон, в котором я вижу, какую-то жуть. Это все не настоящее и переход с надрывающимся звуковым сигналом, и машина, и даже слякоть. Надо открыть глаза. Надо…
Черт! Поздно.
Я не дышу. Открываю рот, чтобы сделать вдох – и ничего. Вакуум вокруг. Конец.
И в тот момент, когда я уже прощаюсь с жизнью. Наперерез этой бешеной тачке выскакивает другая. Серая, неприметная, но смутно знакомая. Сбивает по касательной, рычащего монстра, сталкивая его в занос и отводя от меня беду.
Тачку кружит по мокрой дороге и выбрасывает прямиком на столб. Кажется, от удара содрогается земля, но на самом деле он не такой уж и мощный – кружение сильно загасило скорость, да и водитель по тормозам бил. Но подушки безопасности все равно сработали, надуваясь белыми пузырями внутри салона.
Из машины, принявшей на себя удар, выскакивает тот самый здоровяк, которого я уже видела с Кирсановым. Окидывает меня пристальным взглядом:
– Цела?
– Це…цела.
Тем временем к нам подъезжает еще одна машина. Судя по тому, как Стеф жестом направляет ее к столбу, это его люди. Они действуют быстро и слаженно: вскрывают двери, достают водителя – он цел, только кровь из носа хлещет, Алену – она вопит, как драная кошка, которой под хвостом горчицей мазнули:
– Уберите от меня руки! Немедленно! Пошли прочь.
Увы, ее вопли мало кого волнуют – скручивают и лицом на капот.
– Ненормальные! Отпустите! Что вы себе позволяете? – краем взгляда цепляется за меня, все так же стоящую посреди дороги, – вон та дура во всем виновата! Мы спокойно ехали, а она встала, как овца. Чуть не убились из-за нее! Ее хватать надо! Не нас!
У меня уже даже нет сил удивляться человеческой наглости и изворотливости. Запас удивления иссяк.
Стеф, кстати тоже, совершенно не удивлен. Мало того довольно хмыкает:
– Девушка шла на зеленый, а вы мчали. У меня записи есть.
Алена на миг теряется, потом зло выдает:
– Вы тоже виноваты! На дорогу не смотрите! Вылетели, чуть нас не убили.
– Я не вылетел, а совершил плановый маневр, по предотвращению предумышленного наезда на пешехода. – он выдает все это таким тоном, что Алена бледнеет.
– Не правда. Ничего мы не предумышляли!
– Есть запись, как вы угрожали ей в кафе. А еще вымогали деньги.
Теперь Алена зеленеет:
– Это подстава! Это все подстава! Вы подстроили!
Стеф обрывает ее небрежным жестом:
– А вот это вы в полиции расскажете. Они уже на подходе.
Он прав. Буквально в тот же миг раздается рев сирен и к нам подъезжает полицейская машина, а заодно карета скорой помощи.
– Сначала осмотрите беременную девушку. Эти потерпят, – Стеф указывает на меня.
Дальше все как в тумане. Врачи, вопросы, сочувствующие взгляды, а на заднем фоне крики Алены, требующей к себе снисхождения и какого-то особого отношения.
Ничего не меняется. Но к счастью, я больше не имею к этому цирку никакого отношения. С меня хватит.
Мне достаточно того, что к нам на всех парах мчит Максим, которого уже вызвал Стеф. Забирает меня, на глазах у разъяренной Алены, даже ни разу не взглянув на нее. Даже когда она визжит, что он обязан все уладить с полицией и отпустить ее. Даже, когда орет, что это он виноват. Даже когда грозит, что будет куда-то жаловаться, потом тут же начинает давить на жалость, мол ей пора домой, к ребенку.
Кирсанов только Стефу коротко кивает:
– Сделай так, чтобы ее упекли. Хоть за решетку, хоть в дурку. Мне плевать.
– Ничего мне не сделают, – заорала она, услышав его слова, – слышишь, сволочь?! Ничего мне не сделают! У меня ребенок маленький!
– Ребенок по документам не твой, – скупо напомнил Стеф, – ты ему никто.
– Я мать! Мать! Отпустите меня! Мне надо к сыну!
***
– Ты как? – спрашивает, когда мы уже в его машине.
– Слышишь, как зубы стучат?
Они и правда отбивают дробь, и ноги трясутся так, что никак не могу их успокоить.
– Слышу, – соглашается Максим, – перепугалась?
– Ужасно. Мне повезло, что этот Стеф оказался поблизости. Иначе бы все, хана.
Меня передергивает от одной мысли, чем все могло закончиться, а Кирсанов как-то странно хмыкает.
– Нет никакого везения, да? – доходит до меня.
– Нет.
– Он следил за мной?
– Он следил за ней, а ты, скажем так, под присмотром была.
– Зачем?! – надулась я, – боялся, что снова что-то натворю?
– Глупости не говори. Стеф сразу предупредил, что эта сучка не уймется и в покое тебя не оставит. Поэтому предложил выставить охрану.
– Я ни разу его не заметила.
– Профессионал. Если захочет – будет сидеть за соседним столом и ты его не увидишь.
Я тут же проигрываю в памяти последние сцены в кафе. Кто еще там был? Какая-то пара на другом конце зала, мужик с сырниками, еще кто-то с газетой в руках…Теперь я знаю, кто именно это был.
– Все это время он и его команда прорабатывали Алену. Собирали полный список, начиная от врача, благодаря которому удалось разыграть представление с похоронами, заканчивая подлогом с родительскими правами. А сегодня появился финальный эпизод, после которого всю эту богадельню можно с чистой совестью прикрыть. Мошенничество, подлог, клевета, фальшивые документы, вымогательство, попытка убийства. Все это потянет на приличный срок.
– Она и в тюрьме будет строить козни.
– Там за ней присмотрят, не переживай. И если будет себя плохо вести, мигом объяснят, что к чему, – Кирсанов говорит спокойно, но жестко, будто ждет, что я сейчас начну упрашивать его быть мягче, пощадить бедную Аленку, быть снисходительным к ее слабостям и заскокам.
А я не начну.
– Я хочу, чтобы она получила по заслугам.
– Стеф проследит. Он такое досье на нее собрал, что не отвертится, как бы ни крутилась. А самое главное, никакого самоуправства, – хмыкает он, явно имея в виду что-то свое, – все по закону.
– Что будет с Владом?
– А что с ним будет? Мальчик останется с приемными родителями. Они вроде в адеквате, и не чужие ему. К тому же там где-то биологический отец болтается. Правда вряд ли он будет дожидаться свою Аленочку, после того как узнает, что она себе любовника завела – это он за рулем был. Но в любом случае за Влада ты ответственность не несешь.
– Я знаю. Просто жаль, что ему досталась такая…
– Жаль, но такова жизнь. Кто-то творит дичь, кто-то за нее отвечает. И не всегда это один и тот же человек. Увы.
– Увы.
Мы едем дальше, и постепенно дрожь в конечностях успокаивается. Я начинаю нормально дышать и не стучу зубами на весь салон, как дешевая погремушка.
– Ты прости, что не предупредил о слежке. Хотелось суку эту подловить, боялись, что как-то выдашь себя, и она все поймет.
– Да ладно тебе, – наигранно ворчу под нос, – не оправдывайся. Я уже смирилась с тем, что меня все кругом используют и держат за бестолковую морковку.
– Сейчас получишь…морковка.
– Меня нельзя обижать. Я беременная. Меня любить надо, гладить по пузику и кормить вкусняшками.
– Будут тебе вкусняшки. Не сомневайся, – улыбается он, и я в очередной раз думаю о том, как сильно мне повезло с этим мужчиной.
Эпилог
Наша вторая свадьба не такая пышная, как первая, но гораздо теплее и душевнее. Потому что теперь нет никаких потаенных причин для этого брака, нет коварных планов. Ничего нет.
Есть только мы, наша любовь и плод этой любви, который отчаянно барахтается в моем животе, постоянно требуя внимания.
Я предлагала пожениться позже, когда родится малыш, но Кирсанов был непреклонен. Пришлось в срочном порядке искать белое платье, которое бы налезло на мою внушительно округлившуюся фигуру.
Самой себе я казалась неповоротливой белой медведицей, а он смотрел так, будто еще никогда в жизни не видел меня столько прекрасной. Это смущало и одновременно наполняло душу ликованием. Как и любой женщине, мне было приятно видеть и чувствовать такое отношение со стороны любимого мужчины.
