Текст книги "Я больше тебе не враг (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дюжева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Еда, это еще не все.
После обеда меня буквально в принудительном порядке вывели на прогулку. Пришел охранник и отдал короткое распоряжение:
– Одевайся на улицу.
Дождался за дверью, пока я, ворча и недоумевая, напялила на себя одежду, и проводил вниз.
– И куда дальше?
– Куда хочешь.
Я непротив размяться, поэтому сначала прошлась по дорожке вокруг дома, потом, убедившись в том, что никто не собирается меня останавливать, углубилась в лес.
Было прохладно, а я не взяла варежки, поэтому очень скоро у меня замерзли руки, и я принялась на них дышать, пытаясь отогреться. В этот момент ко мне молча подошел тот же самый охранник и протянул кожаные перчатки. Мужские, большие и неудобные, но теплые.
Кажется, указания Кирсанова поменялись, потому что теперь меня не просто сторожили, но и следили за моим комфортом. Просто курорт какой-то, санаторий принудительного отдыха и лечения имени Бывшего Мужа.
Такая себе шутка. Я невесело усмехнулась и, сделав еще кружок, направилась обратно к дому. Кстати, то дерево, по которому мне в прошлом удалось перебраться через стену, исчезло. Жаль, возможно снова предоставился бы шанс попробовать.
Вечером ужин, а потом я снова в своей комнате-камере. Но теперь добавились развлечения – мне принесли коробку с новыми книгами. Детективы…как я люблю. Надо же, Кирсанов еще помнит об этом... Лучше бы забыл, и о книгах, и обо мне. Может тогда и я смогла бы отпустить, не вспоминать, а и не мучаться, представляя, как он проводит вечера с кем-то другим, как улыбается кому-то, как называет по имени, рождая волну мурашек.
Повезло этой неведомой Марии. А может, и не только ей.
Ночью начинается дождь, и я не могу заснуть. Стою у окна и чего-то жду: вспышки фар у ворот, скрипа двери, знакомых шагов. Сама себе кажусь жалкой и глупой, потому что сколько бы я тут ни стояла, он не придет. Ему есть чем заняться.
На утро на лес опускается туман, такой плотный, что соседние деревья кажутся размытыми, а те, что подальше – и вовсе похожи на призраков. После завтрака я выхожу на прогулку и долго брожу в молочном мареве. Вокруг ни души, птицы молчат, и даже ветер боится потревожить безмятежную мглу.
И в какой-то момент становится страшно. Мне, вдруг кажется, что я осталась совершенно одна на всем свете, что больше никто и никогда не посмотрит в глаза, и не возьмет за руку, что я буду до скончания своих дней бродить в унылом тумане.
Беременная паника, мать ее. То еще удовольствие.
От жути мороз по коже и легкие отказываются втягивать кислород, поэтому я спешу обратно к дому. И пока его темный силуэт не выступает из мглы, не могу успокоиться.
На крыльце выдыхаю, но ненадолго. Потому что в какой-то момент рядом со мной снова возникает молчаливая фигура охранника. В этот раз он хмур и серьезен, как никогда.
– Только не говорите, что мне снова пора есть.
– Максим Владимирович велел привести вас.
– Зачем?
– Это не мое дело, – отрешенно отвечает он и жестом указывает на машину, выезжавшую из гаража. Неприметная серая иномарка с тонированными окнами, – прошу.
Я внезапно робею:
– Прямо сейчас?
– Хозяин сказал, что это срочно.
В голове моментально проскакивают десятки вариантов развития событий, и ни один из них не может закончится хорошо. Я не знаю, чего ждать от бывшего мужа, но очень сомневаюсь, что он решил порадовать меня приятным сюрпризом.
Убежденность в этом крепнет, когда мы выезжаем на трассу, и вместо того, чтобы отправиться в город, едем в противоположную от него сторону.
***
Ехали мы долго. Часа три не меньше, пока не перебрались в соседнюю область.
Я не задавала вопросов, прекрасно зная, что ответов не дождусь. Водитель мой был сосредоточен и молчалив, только изредка уточнял не надо ли остановиться, не голодна ли я, не укачивает ли меня. Кочки и выбоины на дороге он умело объезжал или пропускал между колес, будто вез хрупкую фарфоровую статуэтку.
В целом, путешествие можно было назвать комфортным, если бы не ноющее чувство за ребрами и страх перед неизвестностью. Оставалось только гадать куда, зачем и надолго ли, но что-то подсказывало, что в конце пути меня поджидает неприятный сюрприз.
Когда на горизонте показались первые дома, дурные предчувствия стали еще сильнее.
На полной скорости мы ворвались в небольшой городок. Миновали частный сектор, проехали через центр, уныло подмигивающий тусклыми вывесками, и свернули в спальный район, состоящий из двух десятков панельных пятиэтажек.
Снова моросил дождь и злой ветер беспорядочно швырял его из стороны в сторону. Невезучие прохожие, которых угораздило оказаться на улице, зябко ежились, натягивая пониже капюшоны и пряча руки в карманах.
Наконец, машина остановилась перед ничем непримечательным домом. Козырек над подъездом заунывно скрипел открепившимся металлическим листом, дверь в сам подъезд была распахнута, несмотря на наличие домофона, и в глубине темнело мрачное нутро дома.
Это место давит на меня, поэтому все-таки не выдерживаю и спрашиваю.
– Зачем мы здесь?
– Скоро сами все увидите. Максим Владимирович подъезжает.
Кирсанов тоже едет? Почему-то эта новость нервирует меня еще сильнее. Зачем он отправил меня в это захолустье? Зачем сам решил приехать? Может, это моя новая тюрьма?
Вопросов стало еще больше, как и волнения.
Не к добру все это.
Через пятнадцать минут к нам подъезжает знакомая черная машина. Сквозь лобовое стекло вижу хмурого Кирсанова. Выходить наружу он не спешит, вместо этого с кем-то разговаривает по телефону, параллельно вглядываясь в окна дома.
Я изнываю от неизвестности, накручиваю себя все сильнее и сильнее, и когда из-за угла выруливает еще один автомобиль, уже похожа на вздрюченного ежа. Хочется заорать:
– Хватит уже издеваться! – но молчу, потому что боюсь не совладать с голосом.
Автомобиль останавливается рядом. Из него выходит высокий, мощный мужчина с легкой небритостью на физиономии и серьезным цепким взглядом. Скользит им по периметру, сканируя обстановку. Военный? Телохранитель?
Одно могу сказать наверняка, не простой.
Едва заметно кивает Кирсанову, а потом хлопает ладонью по крыше машины:
– На выход.
Я не успеваю даже моргнуть, как задняя зверь открывается и оттуда появляется Сашка! Я тут же прилипаю к окну, жадно рассматривая подругу. Вроде все в порядке, цела и невредима, только хмурится, с недоумением озираясь по сторонам.
– Выходим? – меня подкидывает от нетерпения. Я не видела Сашу уже больше месяца, и все это время сердце было не на месте.
– Да, – отвечает мой страж после того, как получает одобрительный кивок от Макса.
То же мне, большой босс.
Я морщусь, когда вижу, как он выходит. На нем серое стильное пальто в елочку, ворот распахнут, шарфа снова нет. Точно простудится. У него в руках простая красная папка, которую он бесцеремонно сминает в рулон. Наверняка в ней что-то важное, что касательно этой странной поездки.
Водитель выходит первым. Пока я взволнованно путаюсь с ремнем безопасности, огибает машину и открывает мне дверь. Надо же, какой сервис.
– Таська! – тут же охает подруга и делает шаг ко мне, но ее сопровождающий встает на пути, не позволяя нам сблизится.
Надо же, сволочь какая…
Мы с Сашей разговариваем без слов, взглядами. Щупаем друг друга, проверяем все ли в порядке.
Она вопросительно вскидывает брови, мол как ты, а я закатываю глаза и качаю головой, дескать полный звездец.
Нам не обязательно что-то говорить, мы чувствуем друг друга, ловим с полувзгляда, считываем. Она ближе, чем сестра, она продолжение меня.
Потом я замечаю, что за нами наблюдает Кирсанов. Недобро так наблюдает, по-волчьи, переводит взгляд то на одну, то на другую. Ну и пусть смотрит, карты раскрыты и нам больше нечего скрывать.
Здоровяк что-то тыкает в телефоне, потом смотрит на часы и произносит:
– Пора.
Я не знаю, кто он, но выглядит серьезно и внушительно. Заметив мой интерес, Сашка равнодушно поясняет:
– Стеф. Этот хрен нашел тебя.
Значит вот кого я должна благодарить за поимку…
Раньше мне не доводилось его видеть, хотя я старалась познакомиться со всеми друзьями Макса. Этот точно мимо прошел, а жаль. Знай я о его существовании, была бы осторожнее.
«Хрен» хмыкает, но никак не реагирует на высказывание моей подруги. Такого не проймешь. Жесткий, сдержанный, совершенно закрытый и в то же время проницательный. Умный сукин сын.
Мы сталкиваемся с ним взглядами, и я понимаю, что он так же сканирует и изучает меня, как я его. Подмечает детали, анализирует и строит мой психологический портрет.
Серьезный тип.
Времени на игры в гляделки нет. Наша странная компания направляется к подъезду. Здоровяк первый, потом мы с Сашкой, едва заметно касаясь пальцами друг друга, позади-Кирсанов. Я чувствую его взгляд между лопаток, чувствую, как калит.
Хочется обернуться, но я сдерживаюсь, только спину выпрямляю сильнее, всеми силами пытаясь сохранить внутренний баланс.
Это сложно, почти невозможно, но я держусь.
***
Между третьим и четвертым этажом Стеф вскидывает руку, приказывая остановиться. Мы замираем на середине пролета, а он поднимается дальше и звонит в одну из квартир.
За обшарпанной дверью, обитой дешевым дерматином, раздается мужской голос:
– Кто?
– Соцзащита, – наш сопровождающий тыкает в глазок какими-то корочками.
– Мы не вызывали!
– Соседи вызвали, – он звучит абсолютно ровно и уверено, поэтому раздается щелчок замка и на пороге появляется высокий худой парень в длинной растянутой футболке.
Стеф тут же блокирует дверь, на тот случай, если хозяин захочет ее захлопнуть.
А он точно хочет! Потому что, увидев, на своем пороге такого здоровяка, дает трусливого петуха:
– Что происходит?! Что вам надо?
– В гости пришли.
Тут парень замечает нас и меняется в лице:
– Проваливайте отсюда! Полицию вызову.
– Я за полицию, – хмыкает Стеф и легко распахивает дверь, оттолкнув заморыша вглубь квартиры, потом кивает нам, – заходим.
Я не уверена, что мы имеем право врываться в чужое жилище, но позади Максим, и в его голосе ноль сомнений:
– Вперед.
Мы с Сашкой недоумевающе переглядываемся, потом поднимаемся на этаж и заходим в квартиру.
Обычная, советская двушка – крохотная кухня, одна комната маленькая, вторая чуть больше. Ремонт такой себе – бабушкин, старый линолеум, выцветшие обои, белые, неровно покрашенные двери. Ощущение убогости усиливает беспорядок. В маленькой тесной прихожей стоит коляска-трость с грязными колесами, рядом – обычный белый пакет, из которого торчит рукоятка игрушечной лопатки. Детские вещи разбросаны на стульях, на провисших веревках, растянутых в коридоре.
Недоумение усиливается все больше. Я не могу понять, что это за место и зачем нас сюда притащили, но предчувствие надвигающейся катастрофы с каждой секундой становится все острее.
Тем временем Стеф оттесняет парня в комнату, в самый дальний угол, к балкону, попутно отбирает телефон, в котором тот пытается что-то набрать.
– Дай-ка сюда игрушечку-то.
– Я буду жаловаться! – парень все еще ерепенится, но видно, как его трясет от страха. Дрожит, словно заяц перед волком.
– Непременно.
– Я…Я…да я…
– Головка от…– раздраженно подсказывает Макс, – рот закрыл.
Додик и правда затыкается, дергает острым кадыком, по очереди переводя испуганный взгляд на каждого из нашей компании.
– Что за спектакль? – Сашка не выдерживает.
– Вам понравится, – усмехается Кирсанов, – гарантирую.
Мне не нравится его тон, не нравится его взгляд, мне вообще происходящее не нравится. Что-то не так, что-то очень сильно не так.
Это становится особенно ясно, когда раздается звук ключа, поворачиваемого в двери.
Парень снова дергается, но тут же сникает, стоит только здоровяку положить свою лапищу ему на плечо:
– Спокойнее парень, без лишних движений. Вякнешь – и тебе хана.
Я деревенею. Не знаю, кто там пришел, но чувствую, как мотор в груди разгоняется, выдавая максимальные обороты.
Еще один поворот ключа в замке, невнятный скрип несмазанных петель, а потом бодрое:
– Сереж, мы пришли!
Мы с Сашкой синхронно дергаемся и схлестываемся непонимающими взглядами, смотрим друг на друга, явно словив приступ коллективных галлюцинаций.
Потому что этот голос знаю и я, и она. Очень хорошо знаем. И он не может звучать ни здесь, ни где бы то ни было еще. Просто не может и все, потому что его обладательница умерла. Мы лично хоронили ее, последними покидая скромную могилу, оплакивали все это время.
– Сережик, спишь что ли?!
Женскому голосу вторит детское бормотание, потом раздаются шаги и в комнату входит Алена…с Владом на руках.
Я четко вижу тот момент, когда она понимает, кто перед ней. Улыбка сползает с губ, лицо вытягивается. Она стремительно бледнеет и делает инстинктивный шаг назад, будто хочет сбежать, но Кирсанов равнодушно оттирает ее в сторону от выхода.
Сашка, моя холодная, эмоционально скупая Сашка, смотрит на призрака из прошлого, широко распахнув глаза и открыв рот от изумления.
Я не могу вдохнуть, просто глотаю воздух в попытке сделать вдох, но кислорода нет, его выжгли.
– Алена? – сиплю, все ещё не веря своим глазам.
Это какой-то сюр, бред. Глюки! Как угодно, можно называть, но суть одна – все это неправда. Не может быть правдой…
– Ты зачем их пустил? – неожиданно зло шипит она, набрасываясь на унылого Сережика.
– Они сами…– мямлит парень, с опаской косясь на молчаливого Стефа, – я не смог удержать.
А так пытался, прямо чуть костьми не лег, мать его…
Сашка быстрее берет себя в руки, у нее лучше с саморегуляцией, она запросто отбрасывает эмоции и, пока я продолжаю стремительно падать в черную пропасть, подозрительно спрашивает:
– Почему ты живая?
Вопрос звучит жестко и даже цинично, но в этом вся она.
– Не рада что ли? – хмыкает Алена, но Александру ее сарказм не цепляет, она продолжает все тем же холодным, настороженным тоном:
– И почему Влад с тобой?
– А где еще ему быть, как ни с матерью?
Я не понимаю…ничего не понимаю… Это сон, да? Дурацкий сон, из которого надо срочно выныривать.
– У него есть родители. Его усыновили.
Аленка внезапно веселится:
– Влада усыновил брат Сергея. Так что все в порядке. Как говорится, по квитанции корова рыжая одна… – снова смеется, довольная своей шуткой.
Я не узнаю ее. Словно с того света вернулась не она, а злобный демон в ее обличии.
Наверное, надо было обрадоваться, что подруга жива, благодарить бога за то, что случилось «чудо», но вместо этого я чувствую липкий холод и страх.
***
– Ален? – зову ее.
Голос звучит так жалко, словно я котенок, которого выкинули в лужу, и он барахтается там, пытаясь не захлебнуться.
Подруга перекидывает взгляд на меня, и ее лицо меняется, губы растягиваются в ухмылке:
– А что это у нас с личиком?
– Как…
– Как у меня дела? Отлично!
У меня проблемы со словами. Кажется, я от шока забыла все, что только можно забыть. Не могу задать ни одного вопроса, мысли, как тараканы разбегаются в разные стороны.
– Мы же тебя похоронили. Я видела…
– Что ты видела? Как пустую коробочку в землю закапывают? Слезки, наверное, лила, страдала, – кривит жалобную физиономию, а у самой глаза так и полыхают, то ли от радости, то ли от злорадства, – бедолажка.
– Я не понимаю. —Я действительно не понимаю, как это возможно. – Как ты смогла это провернуть? Больница, похороны…
– Что с похоронами? Вы сами все организовали, молодцы, даже последнюю волю «усопшей» выполнили.
Мы и правда ее выполнили. Хоронили в закрытом гробу, потому что незадолго до «смерти» бедная, несчастная Алена, лежа на койке и сжимая своей ладошкой мою, умоляла об этом. Говорила, что ей страшно, что хочет укрыться, спрятаться.
Я тогда ревела, как белуга. Размазывала слезы по щекам, ни черта не соображала и клялась, что сделаю все, как она хочет. Все, что угодно.
– Но врач… как он мог на такое пойти?
– А что врач? Я его грешки знаю. Жена у него – ой, какая строгая, а родители у нее и вовсе при власти. Если узнают, чем он занимается, когда с друзьями «на рыбалку» ездит, на кол его посадят. Там брачный договор такой, что в случае измены мужик в одних трусах на улицу пойдет, да еще и без работы останется. Так что помогал он мне, травки всякие давал, чтобы бледнее была. Вас лишний раз не пускал, чтобы глаза не мозолили. Думаешь, так просто все время из себя умирающего лебедя строить? Я жуть, как задолбалась.
Она задолбалась?
Мы места себе не находили, на стены бросались от бессилия и горя, а она задолбалась?
Я отказываюсь это принимать. Бред какой-то. Я точно сплю. Сейчас глаза открою и снова окажусь в комнате загородного дома. За окнами будут темнеть сосны, равнодушные охранники принесут еду…
Перевожу взгляд на Саньку. Может, она что-то понимает? Может, они сейчас обе рассмеются и скажут: «сюрприз, дорогая Тасенька, мы тебя разыграли».
Только Сашка молчит. Все ее внимание сконцентрировано на Алене, в глазах – что-то страшное. Обычно так она смотрит на врагов.
Я оборачиваюсь к Кирсанову. Это он все подстроил? Специально притащил сюда, чтобы… чтобы что?
Сердце грохочет где-то в затылке так сильно, что перед глазами плавают темные круги. Мне чертовски не хватает воздуха.
– И когда ты собиралась объявиться? – спрашивает Саша, – когда собиралась осчастливить нас волшебным воскрешеньем?
– А я собиралась? Мне и так не плохо. У меня семья, ребенок…на хрен вы мне сдались? Вы свою функцию выполнили, так что все-го хо-ро-ше-го. Если бы не этот, – зло кивает на Максима, – жила бы себе спокойно.
В ее взгляде нет и отголоска той неземной неразделенной любви, от которой она якобы угасала, лежа на больничной койке. Нет ее! До меня запоздало доходит, что и не было никогда.
Бывший муж, не отрывая тяжелого взгляда, протягивает мне папку. Я отшатываюсь, будто передо мной клубок змей. Не хочу больше сюрпризов, но он все равно сует ее мне в руки.
– Что там?
– Смотри сама.
Я все-таки открываю ее, бегу глазами по строчкам с какими-то непонятными цифрами и символами. Не могу понять, перед глазами так сильно двоится, что приходится читать еще раз и еще. В итоге концентрируюсь на одной единственной фразе «вероятность отцовства ноль процентов».
Ноль? Ноль!!!
Поднимаю на него растерянный взгляд и не могу ничего сказать. Он сам озвучивает это, загоняя очередной гвоздь в крышку моего гроба:
– Влад не мой сын.
Он всегда это говорил. Всегда…
А я злилась, бесилась, негодовала. Презирала за то, что так легко от ребенка открещивается, за то, что использовал маленькую хрупкую, без памяти влюбленную в него Аленушку.
– Что у тебя там? – нервно спрашивает она, вытягивая шею и пытаясь увидеть содержимое папки. Как бы эта дрянь ни скалилась, как бы ни ерепенилась, все равно страшно было. Она пыталась этот страх спрятать, но выдавали детали.
Я понимаю на нее взгляд:
– Ты говорила, что Влад – сын Максима. Что он отказался от него.
– Разве? – нагло хмыкает Алена, потом задумчиво трет бровь, будто пытаясь что-то вспомнить, – Не припомню такого. Это наш с Сережкой сын. Владик – одно лицо с папочкой, никаких тестов не надо, но если хочешь, то сделаем. Про Кирсанова ты сама придумала. Я тут не при чем.
Вот так запросто, глядя мне прямо в глаза, она отказывается от своих слов. От тех самых слов, которые перевернули всю нашу жизнь, пустили ее под откос.
– Ах ты сука, – выдыхает Сашка, хватаясь за одинокий стул, стоящий возле стены, с явным намереньем расхерачить его о голову улыбающейся Алены.
Стеф моментально реагирует. Перехватывает ее, жестко сжимая тонкое запястье. Наверное больно, но она даже не морщится, смотрит на нашу бывшую подругу так, словно готова задушить собственными руками.
– Тсс, уймись! – здоровяк заставляет ее опустить оружие, – не надо.
***
Сашка все так же сконцентрирована на Алене, но отступает, так ни разу и не взглянув на Стефа. Она всегда такая – есть цель и ничем ее не сбить. Страха ноль, ей плевать и на боль, и на все остальное. Она никогда ничего не боялась, с легкостью отмахивалась от скудных чувств, но сейчас я чувствую ее ярость и ненависть. Они полыхают черным костром. Это не те эмоции, которых бы мне хотелось для единственной подруги, но я не могу ничего сделать, чтобы это исправить. Я просто не в состоянии. Что-то сломалось внутри, искрило и кровоточило, не давало нормально думать. Я чувствую себя так, словно на меня с размаху налетел грузовик и размазал по бетонной стене.
Сам Кирсанов не вмешивается, наблюдает. Я жду хоть каких-то слов от него, жду, что пояснит, что за хрень творится. Должно же быть какое-то объяснение, какой-то проблеск. Но Макс молчит.
– Ты же звонила ему, – делаю еще одну попытку разобраться, – говорила, что он тебя сначала послал, а потом в черный список забросил, чтобы не доставала.
– Я что, по-твоему, совсем дура, чтобы к богатому мужику лезть с чужим ребенком? Им свои-то на фиг не нужны, а тут чужой. Знаешь ли, как-то не охота соваться в логово к тигру и дергать его за усы. Я не настолько чокнутая…в отличие от вас.
О, да. Мы в это логово не просто сунулись. Мы разворотили его к чертовой бабушке, прошлись напалмом, стараясь нанести максимальный урон. И все ради чего? Ради чего, мать вашу?!
– Зачем, Ален? – у меня больше нет сил. Они стремительно утекают сквозь пульсирующую дыру в груди, – Зачем?!
Она ухмыляется, так противно, что становится похожа на осклабившуюся крысу:
– А разве не понятно?
– Ни черта не понятно, – режет Сашка.
Стеф по-прежнему рядом с ней. Вроде стоит расслабленно, но в любой момент готов перехватить, если она снова сделает попытку напасть
– Мне надоело, что одна из вас вечно корчила самую умную, а вторая самую смелую! А я между вами как бледная овца! Косячница, которая, только и может, что попадать в неприятности! Задолбало это, слышите меня? Задолбало! Ваше снисхождение, ваша забота дебильная! Задолбало слышать со всех сторон: «Алена ничего сама не может. Слабая, бестолковая», – выплевывает, глядя на нас с Сашкой, – А я все могу! В миллион раз лучше, чем вы обе вместе взятые! И мозгов у меня побольше, чем у некоторых и смелости. Обвела вас запросто! А вам такое слабо было бы провернуть? Пороха бы хватило? А, соображаловки?
Она смеется, а у меня внутри все стынет и разбивается в ледяную крошку.
– Тебе удалось обмануть только потому, что мы безгранично верили тебе.
– И что? Мне растрогаться? Пустить слезу? – средним пальцем промакивает уголки глаз.
– Тебе конец, – шипит Сашка, но Стеф начеку, не пускает ее.
– А что вы мне сделаете? – нагло усмехается Алена. Сейчас она совсем не похожа на ту девочку-овечку, которую мы всегда пытались защитить от злого мира, – я разве что-то нарушила? Я никому не навешивала чужих детей, ничего не требовала. Мало того, я не устраивала фиктивных браков и не забирала чужих денег. Ничего противозаконного не делала. Чиста, как младенец.
– Мы хоронили тебя!
– Врачебная ошибка, бывает, – равнодушно жмет плечами, – если потребуется притворюсь, будто немного умом тронулась. Шутка ли, быть при жизни похороненной. Тут и амнезию запросто можно словить. Тут не помню, здесь забыла.
– Влада заберут.
– Пффф, кто? – небрежно хмыкает «подруга» – У него есть приемные родители. Он обеспечен всем, обут, одет. Сыт, здоров, счастлив. У него гора игрушек, много друзей, кружки и бассейн. У него прекрасная жизнь. Если возникнут проблемы, то подключимся мы с Сергеем. Так что никто, никого не заберет, и вы все это прекрасно знаете.
Она так легко рассуждает об этом, так уверена в своей безнаказанности, что у меня сводит кишки. Ведь получается, что это мы с Сашкой дел натворили, а Алена, как бы и ни при чем. Все, что она сделала – это навешала двум дурам лапши на уши, дальше они справились сами.
– Кстати, мне пора его кормить и укладывать. Так что проваливайте. Вы тут никому не нужны.
Я больше не могу.
Молча разворачиваюсь и иду на выход. В ушах бомбит пульс, на языке горечь. Я словно пьяная спускаюсь вниз, вокруг марево, в котором невозможно ничего разобрать. Цвета, запахи, звуки – все смешалось. Не понимаю, где верх, где низ, не чувствую ветра, хлещущего прямо в лицо. Просто двигаюсь на автомате, мечтая лишь об одном – оказаться как можно дальше от этого места.
Получается, мы все это сделали, чтобы накормить злобного демона? Получается, что свою жизнь и любовь я угробила ради вот этого? Ради ее веселья? Ради чужих игр и извращенного желания утвердиться?
Я все потратила впустую.
Себя потратила.
От этих мыслей ноги наливаются тяжестью и мир тонет в серой пелене.
Все это было напрасно. Зря…
Все зря.
Земля уходит из-под ног. Меня ведет в сторону и не дойдя всего пару шагов до машины, я тяжело оседаю на землю.
Кажется, кто-то подхватывает меня и зовет по имени, но я уже уплываю. Отключаюсь, не в силах вынести чудовищной реальности, в которой я не борец за справедливость, а дура, позволившая другим играть своими чувствами и жизнью.
Глава 12
Кирсанов
На улице уже ночь. Я сижу в занюханной клинике, посреди длинного унылого коридора, освещенного моргающими лампочками.
Жесткая лавка подо мной качается от каждого движения, за спиной неприятно цепляет одежду грубая стена. Но мне так похрен, что словами не передать. Задолбался.
Просто сижу, откинувшись на спинку и закрыв глаза, тону в пустоте, которая все сильнее ширится в душе.
Хреновая ситуация, хреновый расклад, все хреново. Как вышло, что все мы оказались втянуты в такое дерьмище? Вопрос риторический, но от этого нелегче.
Таська в местной «ВИП-палате». Тут такой vip, что закачаешься. Комната три на три с зелеными, крашенными стенами и треснутым окном. Зато туалет свой есть! Именно это в первую очередь сообщила главврач, когда мы только приехали и потребовали лучшую палату. Причем пафосно так сообщила, будто унитазы в нашем мире редкость, и лишь избранным доводится увидеть их вживую. Остальные гадят под кустом, по старинке подтирая задницу лопухом.
Ладно хоть койка была одна и врачи компетентные, несмотря на хреновый антураж.
Бывшая жена в себя не приходила – стресс и эмоциональное истощение, выбили ее из колеи, но состояние было стабильно. Из глубоко обморока она плавно перешла в сон, и теперь просто спала.
Находится рядом было невыносимо, поэтому я ушел в коридор, а в палате осталась Змея. На ней самой лица не было, она как коршун кружила над подругой, грозно встречая каждого, кто осмеливался подойти ближе.
Гребаный цирк, епть… Вся моя жизнь в последние месяцы – это гребаный цирк.
Я малодушно жалею, что привез Таисию в это логово. Мне хотелось утереть ей нос, хотелось, чтобы она поняла, чего стоили слова «подруги». Хотел, чтобы она увидела, ради кого шла грудью на амбразуру.
Думал, буду злорадствовать. Хохотать, как злобный демон, дождавшийся краха своих врагов, а вместо этого, чуть не сдох, когда увидел ее глаза. В них было такое… беспомощное, жалкое, растерянное, что я пожалел.
Надо было ограничиться фотографиями. Этого бы хватило. А вот так – слишком жестоко. Но мне хотелось устроить шоу для бывшей жены, и я его получил. По полной программе.
Раздался тихий скрип, а потом шаги. Кто-то шел в моем направлении, а мне даже было лень открыть глаза. Затрахался. Пусть идут мимо, пусть оставят меня в покое, я о большем и не прошу.
Увы, шаги останавливаются напротив меня. И тишина. Кто бы это ни был, он просто стоял напротив и смотрел на меня. Чужой взгляд жирным жуком ползал по моему лицу.
Я все-таки не выдерживаю и приоткрываю один глаз.
Змея.
Эту суку шоу тоже пробрало, до тряски. Если бы не Стеф, она бы разнесла там весь дом и голыми руками бы выдрала хребет у гребаной Алены.
– Чего надо?
Алекса – вообще последний человек, которого бы я хотел видеть в такой момент. Зеленые глазищи смотрят неотрывно, сейчас в них нет эмоций, да они и на хрен не сдались. Мне своих с лихвой хватает.
Едва заметно проводит кончиком языка по обветренным губам – это единственное, что выдает ее волнение, потом ровным голосом произносит:
– Прости, чувак, облажались.
Прости, чувак? Я аж второй глаз открываю.
– Что?
Она неуверенно переступает с ноги на ногу и морщится:
– Я не умею извиняться, но, кажется, мы сильно накосячили.
– Кажется?
Она не замечает моей иронии. У нее вид человека, который собирается договорить до конца, несмотря ни на что:
– Ты когда решишь убивать – убивай меня. Не трогай Таську. Она теперь и так…
Все-таки не договаривает, замолкает, отведя в сторону угрюмый взгляд. Снова морщится, будто где-то что-то болит.
– Что она теперь? – у меня получается говорить только вопросами.
Я сижу, запрокинув голову и глядя на красноволосое чудовище снизу вверх, и не чувствую ничего кроме усталости.
– Ей плохо.
– Бывает.
Мне уже который месяц плохо. Я даже не помню, как это, когда хорошо.
– У меня просто больше никого нет, – глухо произносит Адекса, – вообще никого.
– Ну как же, – ухмыляюсь, – у вас же есть Аленочка. Нежный ангелок, ради которого вы были готовы перевернуть целый мир.
Она мрачнеет еще больше:
– Нет никакой Алены. Сдохла.
– А мне показалось, что все у нее прекрасно. Цветет и пахнет.
Это ненадолго. Зря эта дура лупоглазая думает, что сумеет выйти из такой передряги безнаказанной. Очень зря. Хлебнет по полной, и никакая амнезия не поможет.
Но об этом я не говорю. Незачем. Я никого не обязан посвящать в свои планы.
– Я хочу, чтобы Тася счастлива была, чтобы жила, не оглядываясь в прошлое.
Наивная. Прошлое теперь всю жизнь будет зловещей тенью красться за каждым из нас, подстерегать за каждым углом. Только зазеваешься, и вот оно – с кровожадной ухмылкой.
– А ты?
– Я-то, что, – равнодушно жмет плечами, – у меня ни кола, ни двора. Ни семьи, ни детей. Я никому не нужна, и обо мне никто не вспомнит. Я обещаю, что не буду сбегать или прятаться. Любое наказание приму, что хочешь сделаю, только ее больше не мучай. Она теперь сама себя будет терзать и наказывать.
– Мне-то что с ее терзаний? – говорю и сам себе не верю.
– Она ведь отказалась от всего. Всю себя на закланье отдала, чтобы за Алену отомстить, – у нее срывается голос. Алекса шипит, пытаясь скинуть внезапные эмоции. – Ей сейчас хуже всех. И я боюсь.
– Чего?
– Я не знаю.
Вскинув брови, смотрю на нее и жду продолжения. Но она молчит, а у меня самого где-то глубоко начинает шевелиться червячок страха.
***
– Без тебя разберемся.
Голос как у гребаного зомби – эмоций ноль, один хрип. Кажется, напалмом все выжгли внутри и для верности залили отравой, чтобы уж точно все сдохло. Тошнит.
Хочется заползти в какой-нибудь бар и пить до утра, пока перед глазами не начнут скакать синие черти, пока все до единой мысли не растворятся в хмельном дурмане. Потом проблеваться и дальше, и гори все оно черным пламенем.
Я жду, когда Змея уползет в свою нору, но она продолжает стоять, раздражая своим присутствием.
